ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая. ПОЛЫНЬ-ТРАВА
На уроке Никич показывает Динке блестящие угольники и какой-то мудреный певучий замок для ее сундука.
- Вот сделаем все в лучшем виде! - торжествующе говорит он и, сдвинув на нос очки, внимательно смотрит на девочку. - А ты что как вареная репа нынче? Вроде и не радуешься ничему? - с обидой спрашивает Никич.
- Я сержусь, - быстрым шепотом отвечает ему Динка и показывает глазами на сестер.
Старик машет рукой и отходит к девочкам. Ему обидно. Динка так торопила его с этим сундуком, что большую половину работы сделал он сам, а теперь, когда осталось только приладить крышку, девчонка вдруг остыла, и даже замок со звоном ее не радует. Вон они какие, девчонки! Ни к чему у них нет устойчивого интереса…
Никич не знает, что как-то в разговоре, похвалившись Леньке своим подарком, Динка вдруг услышала обидный смех:
“Куда он мне? Что я, старая бабка, что ли? Деньги копить в нем буду? Нашла что подарить! Мне котелок солдатский да мешок за плечи - вот и все!” - весело заявил Ленька.
“Ну и будешь как нищий!” - огрызнулась Динка.
“Нищим не буду. За чужим куском руку не протяну, не бойся. Что заработаю, то и съем, - хрустнув пальцами, твердо ответил Ленька. - А сундук свой кому другому подари, он мне ни к чему!”
Динка решила подарить его Лине, но работать с тех пор ей совсем расхотелось. А сегодня ее мучили и другие мысли. Обычно после сидения с мамой на крылечке девочки делались очень ласковыми и уступчивыми. Вчера Алина даже поцеловала своих сестренок на ночь, а Динка и Мышка, не зная, чем отплатить за эту ласку, наперерыв предлагали ей свои услуги: одна тащила тазик с водой, другая держала полотенце, пока Алина не отослала их спать со строгим замечанием:
- Я не барыня, и подавать мне ничего не надо. Папа терпеть не мог неженок…
Сестры сразу присмирели и, стараясь никому больше не надоедать своими услугами, отправились спать, излив вею оставшуюся нежность друг на друга. Мышка, присев на корточки, помыла Динке ноги, а Динка отдала ей свою подушку и, уложив сестру на мягкое ложе, разлеглась на своей постели, находя, что ее голове куда просторнее без подушки. Когда пришла мама, Мышка уже спала, а Динка притворилась, что спит. Мама посмотрела на обеих девочек и вышла.
Динка не спала долго; она вспоминала мамин рассказ и легко представила себе скуластое веснушчатое лицо Кулеши. Потом мысли ее остановились на отце, но лицо его, голос и улыбка ускользали из ее памяти, а перед глазами вставала только карточка молодого железнодорожника. Живого, настоящего папу Динка никак не могла вспомнить, и от этого ей стало так обидно и горько, что захотелось плакать. К тому же, этим вечером ее разобидела и Алина, сказав, что если бы папа вернулся, то Динка даже не узнала бы его…
А потом еще и Мышка вдруг вспомнила, что когда она переходила улицу с папой, то ей ничего не было страшно, потому что папа держал ее за руку. А она, Динка, всю свою жизнь перебегала улицу под самым носом извозчиков, и никакой папа не держал ее за руку… Конечно, если бы папа вдруг приехал домой, она могла бы и не узнать его… “Кто этот дядя?” - спросила бы она тогда у Мышки. И папа не узнал бы свою дочку. “Что это за девочка?” - спросил бы он у мамы…
Динка долго не спит, и горечь, переполняя ее сердце, ищет виноватого. Но если виновата сама жизнь, то трудно обвинять кого-нибудь из людей - может быть, только дедушку Никича за что он отобрал папину карточку и держит ее у себя… Если она, Динка, не будет смотреть на карточку, то действительно может так случиться, как сказала Алина. Девочка заснула расстроенной и сердитой, утром обида ее окончательно пала на дедушку Никича, и, с трудом дождавшись ухода сестер, она сразу подступила к старику с угрюмым требованием:
- Отдавай папу! Зачем у себя прячешь? Что ты ему, дочка какая, что ли?
От грубого тона ее и неожиданности старик опешил.
- Что ты, что ты… - забормотал он. - Какая дочка? Что тебя укусило нынче?
- Отдавай папу! Ты, верно, хочешь, чтоб я его совсем не узнала никогда? Да? - снова закричала Динка. Из сердитых глаз ее, как бисер, разбрызгивались по лицу быстрые мелкие капельки слез.
- Бог с тобой! - испугался Никич. - Разве я прячу твоего папу?! Я ведь просто так, берегу для памяти. Ведь единственный друг он мне!
- Врешь! - топнула ногой Динка. - Я тебе тоже друг! И мама! И все мы друг тебе! Отдавай без разговоров!
Старик покорно вытащил из-под подушки старенький, потертый бумажник и извлек оттуда карточку.
- Бери, - с горечью сказал он. - Грубиянка ты, а не друг…
Динка схватила карточку и, даже не взглянув на нее, вышла. Потом вернулась.
- Пусть в моем сундучке лежит. Я уносить не буду. Когда хочешь, тогда и смотри, - милостиво сказала она и, положив карточку в свой сундучок, добавила: - Вот там, за палаткой, будет, под трехногим столом, чтоб дождь не намочил.
Никич махнул рукой.
- Где хочешь, - сухо сказал он.
Динка вынесла сундучок и поставила его за палаткой, под столом, который Никич все лето собирался починить.
- Вот здесь будет! - крикнула она еще раз. - А то ты спишь иногда, к тебе нельзя, а мне посмотреть захочется…
Старик молчал. Динка вытерла подолом слезы, посидела около сундучка и, так и не взглянув на карточку, ушла.
Никич, услышав ее шаги, покачал головой с обиженным и недоумевающим видом.
“Ну, Саша… горе тебе с ней будет… Не девчонка это, я полынь-трава. Полынь-трава…” - разводя руками, горестно подумал старик.
Глава вторая. ФЛАЖКА НЕТ!
Жаркий полдень сушит на деревьях листья, отяжелевшие от зноя ветки бессильно свешиваются на забор, синими, оранжевыми глазками мелькают в кустах сережки, в глубокие щели между досками видна сбегающая вниз тропинка… Динка внимательно оглядывает угол забора; присев на корточки, шарит в траве… Нет флажка! Может быть, Ленька снова уехал в город продавать рыбу? А может, он просто сидит на пристани и ждет пассажирского парохода, чтобы понести кому-нибудь вещи и заработать немного денег?
Девочка тоскливо слоняется вдоль забора от одного угла к другому, поминутно взглядывая на тропинку, потом она бежит домой узнать, сколько времени, и, в надежде увидеть Ленькин флажок, возвращается назад. Но флажка нет…
“Может быть, приехал из города хозяин баржи и Леньке никак нельзя уйти?” - с тревогой думает Динка. Не побежать ли ей самой на пристань? Но Лина уже накрывает на стол; лучше уйти после обеда, а то ее начнут искать… хотя искать ее сегодня некому. Катя с утра получила какое-то письмо и заперлась в своей комнате; Алина ушла к своей подруге Бебе.
Мышка читает… Но лучше все-таки уйти после обеда. Динка бросает взгляд на белеющую за деревьями палатку. Из-за папы она поссорилась с Никичем, а потом даже не взглянула на карточку и ушла. Просто спрятала папу в сундук за палаткой, не хотела смотреть на него и показываться ему с таким злющим, красным лицом. Хорошая дочка, нечего сказать! Такую дочку папа гнал бы от себя за три версты. А если бы он еще слышал, как она разговаривала с Никичем, так и вовсе отказался бы… Динка вспоминает растерянное лицо старика и трясущиеся пальцы, которыми он как-то суетливо вытаскивал карточку из своего старенького бумажника.
“Почему мама не купит ему новый бумажник?” - с раздражением думает она, пытаясь уклониться от тяжелого сознания своей вины перед стариком.
Пойти бы да помириться… Но так, сразу, ничего не бывает. У людей такие длинные обиды, что они растягиваются иногда на целую неделю. Смотря, верно, как обидеть… Уж она-то натопала и накричала не меньше, чем на неделю. Давай папу да давай папу! Никич даже испугался сразу - мог бы и умереть на месте.
Динка поднимается на цыпочки и смотрит через забор… Не идет Ленька… Может, он тоже за что-нибудь обиделся на нее и теперь не хочет больше водиться? А если сейчас еще не обиделся, так когда-нибудь обидится, потому что она вспыльчивая. Вот это, конечно, полезный совет - сунуть голову в ведро с водой. Но, во-первых, не будешь же всюду за собой это ведро таскать, а во-вторых, если человек дурак, так все равно он раньше накричит всяких глупостей, а потом уже сунется головой в воду…
Динка мрачно усмехается. Тонула одна такая дура - ну и пусть бы себе тонула! Дур вытаскивать нечего…
С террасы слышен голос Лины. Вот уже и обед!
Динка нехотя идет домой. Алина уже пришла и сидит за столом. Мышка ест и читает. Катя молча разливает всем суп; они такая бледная и невеселая, что никому не хочется разговаривать. Динка ест быстро-быстро, обжигаясь супом, и, еще не закончив его, протягивает свою тарелку за вторым блюдом - ей кажется, что на заборе уже появился флажок и надо торопиться.
- Не жадничай! - говорит ей Алина.
А Катя молчит, и Динка, покончив с едой, беспрепятственно вылезает из-за стола. Издали, сквозь кусты и деревья, ей чудится знакомый флажок.
“Пришел Ленька!” - радуется она.
Но у забора пусто, только в самом углу на столбе прыгает какая-то веселая птичка. Сердце у Динки сжимается тяжелым предчувствием. Ждать больше нечего. И, нырнув в лазейку, она мчится вниз по тропинке.
Глава третья. ТРЕВОГА
Серое облако медленно проплывает над утесом, бросая тень на большой камень, неподвижны черные ветки засохшего дерева, в душном, стоячем воздухе не шелохнется ни один куст… - Лень! Лень! - громко зовет Динка.
Может, он просто не слышит ее голоса? Может, он всю ночь рыбачил вместе с Федькой и теперь спокойно спит в сноси пещере под большим камнем? Но почему же не перекинута доска? Может быть, он втащил ее на утес? Динка нащупывает под кучей валежника доску… Нет, Леньки здесь нет. Значит, он на барже и не может уйти, потому что приехал хозяин… Хозяин!
Перед Динкой встает страшное бородатое лицо и тяжелый волосатый кулак. “Побил!” - с ужасом догадывается она и, всплеснув руками, бежит к пристани. Колючие кусты загораживают дорогу, бесконечная тропка то падает вниз, то подымается вверх, в памяти мелькают какие-то опасения Леньки, что хозяин вернется и не застанет его на барже… и еще что-то о крупе, которую подъел у хозяина Ленька. Может, за это побил он его? А может, еще не побил, а просто не велит уходить с баржи?
Динка, запыхавшись, останавливается и, раздвинув ветки, ищет глазами баржу. Но отсюда ей видна только пристань, около нее маленький буксирный пароходик; за ним качается на воде длинный плот, какая-то баржа стоит у другой пристани, из Самары идет пароход “Надежда”…
Динка бежит дальше. Вот наконец и спуск. Но где же Ленькина баржа? Отсюда ее было хорошо видно… Неужели она ушла? Ушла, уплыла… А Ленька? Где Ленька? На берегу стоят двое мальчишек. Динка спускается на берег и бесстрашно бежит к ним.
- Трошка, Трошка! - кричит она еще издали. - Где баржа? Вот эта, что была тут… Ленькина? Где она?
Мальчишки, ухмыльнувшись, переглядываются.
- Грузится баржа… Уезжает твой Ленька! - злорадно сообщает девочке Минька. - Тю-тю твой защитник!
Но Динка смотрит на Трошку - она не хочет слушать Миньку, она словно не замечает его рядом.
- Трошка… баржа… ушла? - задыхаясь от волнения, повторяет она.
И Трошка, польщенный ее неожиданным доверием, смягчается:
- Да не ушла еще. Грузится сейчас… Вон буксир стоит. Он ее и возьмет… Плот да ее… Пойдем, покажу.
Он медленно поворачивается и вперевалку идет к причалу, где стоит баржа. Минька, озадаченно поглядывая на товарища, следует за ним.
- А ты что, не знала? - спрашивает девочку Трошка.
Та молча мотает головой и, обгоняя обоих мальчиков, бежит вперед.
Тревога ее сменяется надеждой. Баржа грузится, баржа уходит. Но Ленька не уйдет, Ленька сбежит. Завтра утром они опять будут сидеть на утесе, а баржа с бородатым чудовищем будет плыть все дальше и дальше по Волге… Щеки Динки вспыхивают румянцем, в глазах появляется лукавый огонек. Вот как испугалась она! Бежала, бежала… И даже с Трошкой от страха помирилась!
Динке делается смешно, и, тихонько фыркнув, она поворачивается к мальчикам.
- Гляди! Смеется!.. - удивленно тараща на нее глаза, толкает товарища Минька.
Трошки настороженно морщит лоб и замедляет шаг.
- Трошка, спасибо тебе! Ты добрый, Трошка… Я побегу вперед, ладно? - весело кричит Динка и, махнув рукой, оставляет мальчиков далеко позади.
- То ревет, то смеется… Настоящая Макака… Малахольная! - сплюнув в сторону, говорит Минька.
Трошка не поддерживает товарища и не ускоряет шаг, чтоб догнать девочку, но маленькие быстрые следы на песке невольно ведут его за собой.
Глава четвертая. СИНЯЯ БОРОДА
Баржа действительно грузится. Палуба ее загромождена железными бочками; от причала отъезжают пустые телеги, возчики лениво взмахивают кнутами, мохноногие лошади покрыты мыльной пеной.
Динка осторожно пробирается на причал и, прячась за бочками, ищет глазами Леньку… Около перил толкутся не занятые погрузкой рабочие. Заскорузлые от пота, рваные рубахи едва прикрывают их черные жилистые плечи и выступающие ребра. Почесываясь и сплевывая в воду обсосанные цигарки, они перебрасываются короткими замечаниями, сопровождая их крепкой руганью.
- Троих человек изо всей артели взяли, гады эдакие! Надрываются наши с утра, а мы без дела сидим!
Чистенький приказчик в сером пиджачке и узких ботинках суетливо взбегает по сходням; обмахиваясь картузом, шныряет между бочками.
- Аккуратней, аккуратней, ребятушки! Плотнее одну к другой устанавливайте! - командует он высоким, визгливым голосом.
- На эдакую тяжесть не меньше как десять человек надо бы, а он, гад, купецкие денежки бережет, - сплюнув, говорит худой скуластый парень, провожая недобрым взглядом суетливого приказчика.
- Сговорились, сволочи! - хмуро добавляет другой.
- Ясно, сговорились… Купцу-то небось всю артель в счет поставят, а лишку - себе в карман. Знаем мы это дело, не впервой… Богатеют на нас, проклятые! - мрачно поясняет третий, глядя на товарищей мутными запавшими глазами.
- Надо было нам с бочки договариваться, а так только зря своих ребят мучаем!
- Поди, договорись с ими! И так два часа торговались! - обрывает разговор пожилой грузчик. - Заладили в одну душу: других возьмем. Ну, что ты будешь с ими делать?
- Одно слово - кровососы… - добавляя смачное ругательство, говорит скуластый парень.
Трое грузчиков медленно опускаются по сходням и, о чем-то советуясь между собой, останавливаются внизу около бочки.
- Не под силу, видать… Може, еще кого возьмут? - с надеждой говорит пожилой грузчик.
- Глянь, глянь, робя! Хозяин подошел… Морда кирпича просит, сапоги с глянцем, борода, как у павлина хвост… Не нам чета! - с ненавистью говорит один грузчик, указывая товарищам на палубу.
Динка поднимается на цыпочки. По сходням, тяжело ступая, спускается Гордей Лукич. Густая черная борода закрывает половину его лица. Динка со страхом и ненавистью смотрит на бороду хозяина, ей кажется, что именно из-за этой злодейской бороды так страшен всем этот человек.
“Он - Синяя борода!” - с ужасом догадывается Динка, и по спине ее пробегают мурашки.
- Ну, чего стали? - кричит Гордей Лукич на грузчиков, обтирая голенища своих сапог сложенной вчетверо мокрой веревкой. - Потяжеле грузили, и то ничего, а тут стали… Только время провожаете зря!
- Время, хозяин, и нам дорого. Не об том речь, - переминаясь с ноги на ногу, говорит один из рабочих, кивая головой товарищам.
- В чем дело? - подскакивает к нему приказчик.
- Да, вишь ты, сходни крутые, замучились мы! Бери еще одного человека в помочь! Не одолеть нам никак, - вытирая рукавом пот, объясняет рабочий.
- Бери еще одного человека, хозяин! Вон из нашей артели ребята без дела стоят. Чего жадничаешь?
- С утра животы рвем на ваших бочках! Совесть надо иметь!
- Бери еще двух человек али хоть одного, в крайности! - раздаются голоса грузчиков.
- Куда еще? И так вас трое около одной бочки топчется! - громит голос Гордея Лукича. - Не будем мы никого брать! Вон мой парнишка поможет… Эй, Ленька!
Динка с беспокойством вьпячивает шею и пробирается ближе к сходням. На палубе мелькает голова Леньки.
С ведром и тряпкой в руке, он торопится на зов хозяина. Задерганный с yтpa грубыми окриками, потный, взъерошенный, Ленька кажется таким маленьким и жалким рядом с мощной фигурой Гордея Лукича, что среди грузчиков раздаются смех и язвительные шугки.
- Ты еще воробья найми, хозяин! Воробей, он те живо все бочки перетаскает и денег не спросит!
- Грудного найми, этот великоват вроде!
- Я вам покажу, как лясы точить! - свирепеет хозяин. - Задаром денежки получать хотите! Грузи мне немедля, а то всех погоню отседова! Я вами не нуждаюсь! В другой артели народ возьму! Кому брюхо подвело, тот и за копейку прибежит!
Взгляд Динки снова приковывается к злодейской бороде. Забывшись, она выдвигается вперед и, закинув вверх голову, напряженно вглядывается в лицо хозяина… Черная гущина бороды с тугими барашковыми колечками кажется ей надежной зацепкой. В голове проносится быстрая мысль:
“Если бы вскочить… сначала на сапог - потом ухватиться за жилетку…”
Пальцы Динки нервно сжимаются, но зычный голос хозяина приводит ее в себя.
- Ну, живо берись! А не хошь, заворачивай оглобли! - грозно кричит он на рабочих.
Грузчики с глухим ропотом возвращаются к бочке.
- Берись, робя… С паршивой овцы хоть шерсти клок, - вздохнув, говорит один.
“Бедные эти робя”, - сочувственно думает Динка, глядя, как грузчики, поплевав на ладони, берутся за бочку.
- Стой! Стой! - расталкивая их, кричит вдруг высокий курчавый парень в грязной тельняшке. - Бросай погрузку! Мне одно слово шепнуть, и ни одна артель сюда не пойдет! Бросай, робя! Пусть сами грузят! Нечего над людьми измываться!
- А ты кто такой есть? Чего народ смущаешь? - наступает на него Гордей Лукич.
- Как это можно погрузку бросать? Какое твое полное право здесь распоряжаться? - визжит приказчик. - Не слушайте его, братцы! Кто бросит, тому ни гроша не заплачу! Верное слово, не заплачу!
- Бросай, робя! Мы свое возьмем! - настаивает парень.
Грузчики в нерешительности оглядываются на товарищей.
- Бросай, ребята! - возбужденно кричат оттуда несколько человек.
Но от перил отрыияется пожилой грузчик и отводит парня в сторону:
- Пущай грузят, Вася. Не тронь их! Они ведь с утри работают, а глядишь, и правда не заплатят ироды, вот те вся артель без обеда останется… Сам знаешь, боле взять негде, - заглядывая парню в глаза, говорит он и, обращаясь к остальным, громко добавляет: - Не шумите зря, робята! Три бочки осталось, пущай грузят, чего там!
- Пущай грузят! Чего теперь бросать! - соглашаются товарищи.
- Эх, вы! - машет рукой парень. - Неправильно это! Учить их, кровососов, надо, а вы об обеде думаете!
- Отойди, отойди! - кипятится приказчик. - Буксир отходит! Грузите, братушки!
- Ну? - дергает бороду хозяин. - Долго нам ожидать вас?
Грузчики нехотя берутся за бочку и, упираясь ногами в пол, наваливаются на нее сбоку.
- Раз-два, взяли! Раз-два, взяли! - натужно кричат они.
- Помогай! Чего стоишь! - толкает Леньку хозяин.
Ленька, путаясь между грузчиками, упирается руками и головой в бочку.
“Вот так стать бы… сначала на сапог… потом ухватиться за рукав…” - дрожа от ненависти, думает Динка.
Глава пятая. ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ
- Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!
Грузчики вкатывают бочку на палубу и, установив ее в ряду других, возвращаются. Ленька, шатаясь от усталости, идет рядом с ними. Улучив момент, он быстро наклоняется к Динке и шепчет:
- Иди отсюда. Я скоро…
Грузчики наваливаются на последнюю бочку.
- Давай, давай, робя… Сейчас пошабашим и пойдем обедать, - подбадривают они друг друга.
- А ты, воробей, не мешайся тута! Чего под ногами вертишься? - сердится на Леньку пожилой грузчик.
- Чего вертишься? Знай свое место! Я те поверчусь! - подхватывает хозяин.
Динка с беспокойством смотрит, как, вытянувшись в струнку и упираясь руками в бочку, Ленька изо всех сил старается помочь рабочим.
- Раз-два, взяли! - кричат грузчики, и с каждым вскриком бочка рывком двигается с места и, поворачиваясь железными боками, медленно катится наверх…
Над Волгой снова проносится резкий гудок буксирного парохода.
- Живей, черти! - срываясь с места, кричит хозяин.
Грозный окрик его пугает Леньку, и, поскользнувшись на гладких, обкатанных сходнях, он растягивается во всю длину позади бочки.
- Ты что - пьяный? - в бешенстве кричит хозяин и взмахивает веревкой.
- Не смей! - бросается Динка, и хлесткий удар обжигает ей спину…
Болезненный, резкий крик девочки мгновенно подымает на ноги Леньку.
- Не трожь! - яростно кричит он, сжимая кулаки и подступая к хозяину. - Не трожь! Кровопивец! Палач!
Грузчики удивленно переглядываются.
- Не трожь ее! - вне себя орет Ленька.
Искаженное злобой и отчаянием лицо его синеет от крика, поднятые кулаки заставляют хозяина отступить, но, придя в себя от неожиданности, он разражается отборной руганью и, схватив Леньку за плечи, скручивает ему назад руки.
Онемевшая от ужаса Динка забывает жгучую боль в спине; спотыкаясь и падая, как подбитая птица, она бросается на помощь. Черный глянец хозяйского сапога ослепляет ей глаза, крик Леньки удесятеряет силы… Ухватившись за рукав хозяина и упираясь ногами в согнутую спину мальчика, она добирается до злодейской бороды и, вцепившись в нее обеими руками, соскальзывает вниз.
- Грузчики! Грузчики! Робя! - отчаянно кричит она, чувствуя, как рядом из последних сил бьется Ленька.
Лицо хозяина багровеет, он встряхивает головой и, освободив одну руку, хватает девочку за волосы.
- Робя! Робя! - стонущим криком зовет Динка; руки ее слабеют, но грузчики уже со всех сторон сбегаются на помощь.
Парень в тельняшке вырывает из рук Гордея Динку и передает ее товарищам.
- Отпусти парня, слышь! Отпусти мальчонку! - с бешенством кричит он, пытаясь разжать железные руки хозяина.
- Не вступай! Худо будет! - угрожающе кричит Гордей, еще крепче стискивая мальчика.
Голова Леньки бессильно падает, губы синеют… Грузчики молча обхватывают Гордея сзади и валят его на пол. Парень в тельняшке выносит из толпы Леньку и ставит его на ноги.
- Уходи отсюда. Бери сестренку, - торопливо говорит он, возвращаясь к товарищам.
Грузчики расступаются… Гордей молча поднимается с пола. Жилетка его расстегнута, ворот рубахи оторван, сбившаяся клочьями борода в пыли.
- Где приказчик? Тащи его сюда! Пусть делает расчет немедля! - командует парень в тельняшке.
Грузчики вытаскивают с баржи перепуганного приказчика.
- Братцы! Ребятушки! Давай по чести, по совести! - вопит упирающийся приказчик.
- Знаем мы твою совесть! Плати за погрузку! С бочки плати! - со всех сторон наседают на него грузчики.
- Плати с бочки! - командует парень в тельняшке. - Нам твоего не нужно, но и своего мы не упустим!
Сломленный Гордей тяжелым, мутным взглядом окидывает возбужденные суровые лица грузчиков и молчит.
Приказчик дрожащими руками отсчитывает деньги. Пожилой староста артели степенно прячет их в бумажник.
- А теперь поспешай! - насмешливо говорит хозяину парень в тельняшке. - Да гляди, боле сюда не заявляйся! Ракам скормим!
Гордей тяжелыми шагами подымается на баржу, приказчик трусливо семенит к выходу. Один из грузчиков швыряет ему вслед помятый картуз.
- Эй ты, заяц! Цилиндру свою забыл! - смеются рабочие, убирая сходни.
Буксирный пароход дает три коротких гудка. Между причалом и баржей растет глубокая черная щель.
Гордей выпрямляется и окидывает взглядом палубу.
- Ленька! - зычно кричит он.
“Ле-ень-ка!” - откликается за Волгой насмешливое эхо.
Глава шестая. ПОМИНАЙ КАК ЗВАЛ И…
От пристани медленно удаляются две фигуры. Ленька идет впереди; Динка, всхлипывая, тащится сзади. Ноги у нее словно перебиты, голова не поворачивается, спина горит.
Ленька подходит к берегу и, опустившись на колени, погружает в воду занемевшие руки.
- Как работать буду? - с отчаянием бормочет он, двигая в воде острыми локтями и поворачивая ладони. - Суродовал он меня!
Динка, всхлипывая, присаживается рядом.
- Ну, чего плачешь? - расстроенно спрашивает Ленька. - Зачем полезла не в свое дело?
Динка всхлипывает еще горше.
- Мало с кем я подерусь, дак ты и будешь завсегда соваться?
Динка поднимает залитое слезами лицо и молча кивает головой. Ленька отворачивается и безучастно смотрит на хлопотливый буксирный пароходик, который тащит за собой плот и баржу. Палуба на барже загромождена бочками. Ленька подается вперед, глаза его расширяются, щеки вспыхивают.
- Макака! - кричит он, вскакивая на ноги и указывая рукой на Волгу. - Баржа уходит! Гляди, гляди! Уходит!
Динка силится разглядеть баржу, но слезы застилают ей глаза, и она ничего не видит.
- Уходит! Уходит! - торжествующе говорит Ленька. - Без меня уходит! Я теперь вольный человек! - Он вытягивает вперед руку и трогает свои мускулы: - Работу найду! Туда-сюда кинусь! Много денег заработаю! Всего тогда накуплю тебе, Макака!
- А чего ты накупишь? - всхлипывает Динка.
- Чего хошь, того и накуплю! Игрушков али обновы какие! - весело обещает Ленька.
- Я хочу обновы, - смаргивая слезы, говорит Динка. Ей нравится незнакомое слово. - А какие они, эти обновы? - спрашивает она, заинтересовываясь будущими подарками.
- Обновы-то? - Ленька морщит лоб и склоняет голову набок. - Ну, полботинки с галошами али ситец, а то, бывает, и шелк. Я на одной барыне видал - тахта называется. Как парус, вкруг человека стоит. Красиво! Я тебе тахту куплю! - говорит Ленька и, заложив руки в карманы, гордо закидывает голову.
Изорванная рубаха клочьями свисает с его мальчишеских плеч, старые холщовые штаны пестрят заплатами, но Динке кажется, что Ленька действительно неописуемо богат и все может.
- Не надо паруса, - говорит она. - Лучше купи дом. Большой дом для, всех сирот… Чтоб они там жили… Чтобы их никто но бил…
- Куплю и дом! - с гордой уверенностью говорит Ленька. - Светлый дом на тысячу окон! Соберу сирот, настановлю им всяких кушаньев вдоволь… Ладно так будет? - с улыбкой спрашивает он, присаживаясь на корточки и заглядывал Динке в глаза.
- Ладно, - говорит она, всхлипнув.
- А коли ладно, так не плачь… Больно он тебя зашиб? - участливо спрашивает мальчик.
- Больно…
- Но спине вдарил?
- По спине… и голову оторвал… - жалуется Динка.
Ленька мрачно задумывается. Разговор смолкает. Динке надо торопиться домой; она вспоминает, что мама уже давно дома и, наверное, ищет ее, но дорога кажется девочке такой длинной, ей так трудно подняться. И, ощущая свое бессилие, оно снова начинает плакать.
- Не плачь… Меня инда в пот кидает от твоего плача, - нервничает Ленька.
Солнце красным шаром уже садится за Волгой, когда Динка добирается домой. Проводив ее до самой дачи, Ленька горячо советует:
- Ты намочи полотенец и приложи его к спине! Он у тебя весь жар вытянет за ночь, и к утру оздоровеешь…
Динка молча кивает головой и с жалостью смотрит на озабоченное лицо Леньки. Нет, не оздоровеет уже она, не поможет ей мокрый полотенец! Не живут люди на свете без спины и без шеи. А у нее ничего уже этого нет. И недаром говорят, что когда человек умирает, то душа его расстается с телом. Динка сама чувствует, как, протянув через ее спину костлявые пальцы, смерть уже вытаскивает из ее тела бедную душу.
- Прощай, Лень, - тихо говорит она, но не уходит. Что-то еще хочется сказать ей своему другу Леньке, какие-то последние слова. Она хочет сказать, как говорят взрослые: “Не поминай лихом”, но слова эти затерялись в ее памяти и взамен их напрашиваются другие. - Прощай, Лень. Поминай как звали, - скорбно говорит она и, не оглядываясь, бредет к своей калитке.
