Глава сорок восьмая. ДИНКА ХОЗЯЙНИЧАЕТ
Динка проснулась рано и вспомнила все свои домашние дела: вспомнила упреки Алины и недовольный голос мамы, когда она, Динка, Опоздала к обеду. Вспомнила также, с каким усердием они с Ленькой делали бублики, и ей стало обидно:
“Упрекают… Как будто я зря пробегала… Сами политические, а политическую ругают…”
После навертывания ниток на бублики и посвящения в Ленькину тайну Динка считала себя почти такой же политической, как Ленька, но Леньке все-таки отдавалось первенство в этом деле, так как, по представлению Динки, за ним, как за Степаном, охотилась полиция во главе с длинным, как жердь, белоглазым сыщиком…
Динка, оборвав свои мысли, вскочила, посмотрела на часы; было так рано, что даже мама еще спала. Динка вышла на террасу, сняла с гвоздика ключ и медленно пошла к кухне.
“Перемою эти чертовские кастрюли, пока все спят”, - подумала она.
Войдя в кухню, она дружески кивнула головой Чернышевскому. Этот симпатичный человек являлся теперь единственным живым существом, поселившимся в покинутой Лининой кухне, и, когда один раз мама сказала, что его надо оттуда взять, Динка сильно запротестовала:
“Не надо, мамочка! Лина просила ничего не трогать. Пускай он будет!”
Марина не спорила, хотя и считала, что кухня - это совершенно неподходящее место для Чернышевского, но просьба Лины не трогать ничего в кухне остановила Марину.
“Ну, пускай пока… - скачала она, махнув рукой. - Все равно уже начало августа, и скоро надо собираться в город”.
Чернышевский остался, и утром, увидев с порога его теплый и серьезный взгляд, Динка улыбнулась.
- Вот видите, какая стала жизнь! - сказала она, легонько пожимая плечами и указывая на кастрюли. - Придется чистить песком!
Чернышевский сочувственно поглядел в раскрытую дверь, где около порога желтела горка песку и валялись нагроможденные друг на дружку кастрюли.
Динка уселась на порожке. Прохладный утренний ветерок легким ознобом пробегал по веткам, шевеля желтеющие листья. Солнце скупой позолотой трогало примятую траву, воробьи хлопотали около кастрюль. От ночной сырости песок был влажный. Динка налепила пирожков и бросила в каждую кастрюлю по два пирожка. Но от прикосновения к холодному и мокрому песку руки ее до самых плеч покрылись гусиной кожей, пальцы покраснели.
“Ого! - подумала Динка. - С такой работой замерзнешь… “Работать надо весело, - всегда говорил Никич. - Тут дело такое: либо работа тебя одолеет, либо ты работу одолеешь…” “Я одолею”, - сказала себе Динка и, завертевшись волчком вокруг самой большой кастрюли, яростно начала тереть ее мочалкой в такт веселой песенке:
У попа-то рукава-то - батюшки!
Ширина-то, долина-то - матушки!
Песок скрипел, кастрюли трещали, но чистились. В конце концов, чтобы не обмывать каждую отдельно, Динка потащила их к бочке и с громким бульканьем утопила в дождевой воде, присев тут же отдохнуть.
На террасу выбежала мама - она, видимо, опаздывала, и Катя с каким-то бутербродом догнала ее уже у самой калитки.
Увидев Катю, Динка поспешно бросилась вынимать кастрюли, но руки ее не доставали до дна и края бочки были слишком высоки, чтобы перегнуться через них… Динка испуганно заметалась вокруг.
“Ну, фу! - скажет Катя. - Кто же моет кастрюли в дождевой бочке?”
И вместо похвалы может получиться сильная неприятность. Единственно, кто может помочь вытащить затонувшие кастрюли, - это Никич. Динка бросилась в палатку.
Старик был с вечера у Митрича, помогал ему смолить лодку и сейчас, утомленный работой, крепко спал, приоткрыв рот и издавая носом свист. Но дело не терпело отлагательства.
- Никич, Никич! - тормоша старика за плечо, шепнула Динка. - Вставай скорей, а то Катя сейчас пойдет в кухню!
- А? Что? Чего? - поднимая мохнатые брови и садясь на нары, пробормотал Никич.
- Никич, полезай и бочку! Вставай, полезай скорей в бочку! - умоляюще зашептала Динка.
- Постой, постой… В какую бочку? - спуская с нар босые ноги и моргая сонными глазами, переспросил старик.
- В бочку с водой. Полезай скорей. У тебя длинные руки… а я не могу… Катя будет ругаться, - чуть не плача, тащила Никича Динка.
- Да ты что, в своем уме… Или уже я спросонья обалдел… В какую бочку нырять? Зачем меня туда понесет? - сердито заговорил Никич.
- Да там кастрюли… Они утопились на самое дно. Я чистила, чистила, а теперь Катя меня ругать будет. Пойдем, вытащи… Ты потом опять ляжешь! - торопливо сказала Динка.
Никич, кряхтя, поднялся с нар.
- Сгонишь ты меня на тот свет, дурочка эдакая суматошная! - говорил он, выходя из палатки.
- Никич! Вон бочка под террасой. Там три кастрюли… Ты вытащи и отнеси в кухню. А я пойду заговорю Катю, чтобы она не видела.
Динка бросилась в комнату. Катя стелила свою кровать.
- Доброе утро, Катечка! Ты уже встала? - появляясь в дверях, весело сказала Динка.
- Я провожала маму. А ты чего так рано вскочила? - спросила Катя, направляясь к двери с одеялом в руках. - Пусти меня, Диночка!
- Подожди… Давай одеяло, я вытряхну! А ты отдохни! Отдохни, Катечка! - вцепившись в одеяло и все так же стоя в дверях, забормотала Динка. - Отдохни, Катечка!
- Да я всю ночь отдыхала… Я сама вытряхну. Пусти скорей, а то надо уже готовить завтрак.
- Готовить завтрак? Уже? Да сейчас еще все спят! Что ты, Катенька! - заулыбалась Динка, не выпуская одеяла. По ее расчетам, медлительный Никич еще не дошел до кухни.
- Ну, пусти, пусти! Не задерживай меня, мне некогда! - уже с раздражением сказала Катя.
Динка бросилась в кухню. Кастрюли стояли на плите. Никич разводил самовар.
- Хорошо почистила, - миролюбиво сказал он. - Только ополоснуть надо еще раз. И песку в бочку ты насыпала теперь. Это уж не дело!
- Так все-то не угадаешь ведь, - совсем как взрослая ответила ему Динка.
- Хе-хе-хе! Ты угадаешь! Ты так угадаешь, что меня кондрашка когда-нибудь хватит от тебя! Мыслимое ли дело - разбудить человека ни свет ни заря… Полезай, мол, в бочку! Хе-хе-хе! Вот чучелка-то! - добродушно смеялся старик, раздувая самовар своим сапогом.
Но Динка, не слушая его, побежала навстречу Кате:
- Катя! Я тебе все кастрюли начистила! Песком! Посмотри скорей, они на плите в кухне!
- Да? - приятно удивилась Катя. - Ну спасибо! Иди побегай пока. Я сейчас сварю кашу.
Динка, довольная, приплясывая и кружась, побежала по дорожке.
Тучки весенние, вечные странники,
Вечная странница с вами и я,
Где мы шатаемся, где мы скитаемся,
Вертится, тучки, над нами земля! -
весело запела она, присочиняя к словам песни свои слова.
- Ого-го-го! - крикнула она уже у забора в неизбывной радости, бросаясь лицом в мокрую траву. - Росой умывался, травой утирался… Ого-го-го! - И, вспомнив о Леньке, радостно подумала: “Поехал Ленька! Сейчас уже в городе. А здорово он придумал с бубликами! Только бы не попался!”
Но тревоги не было. Разве может случиться что-нибудь плохое в такой хороший день?
За завтраком Катя еще раз похвалила Динку, и Динка, готовая от похвал залезть на седьмое небо, торжественно пообещала каждый день с yтpа чистить и мыть кастрюли.
- Ну что ж, это будет большая помощь! – ласково сказала Катя.
А Мышка, фыркнув в кулачок, тихо спросила:
- Ты уже нашла своих собак?
После завтрака Катя пошла готовить обед; она действительно уже немного приноровилась, хотя, стоя у плиты, все время держала под мышкой Костину поваренную книжку.
- Вот как избаловала нас Лина! - говорила она детям. - Я не могу приготовить простой обед! Это же стыдно! Надо установить дежурство, чтобы каждая из вас училась готовить!
Но на дежурство никто не соглашался: Алина отговаривалась занятиями с Анютой, Мышка уверяла, что она каждый день “дочитывает” какую-то интересную книгу, а Динка, махнув рукой, заявила, что ей совсем не надо учиться, так как если она будет голодная, то сумеет наварить целую дюжину разных кушаний.
- Только, может быть, все эти кушанья будут называться “тутти фрутти”, - хохоча, добавила она.
Ленька приехал рано, Завидев его широкий развевающийся пиджак, Динка выбежала навстречу.
- Ну как ты, Лень? Не арестовали тебя, не ловили? - шепотом спросила она по дороге на утес.
- Какое там! Я на один завод ездил и в ремонтных мастерских был… И на базаре три штуки пристроил! - похвастался Ленька. - Пускай везде почитают! Все разложил, теперь завтра последний десяток отвезу. И заработал хорошо сегодня, а то уж на бублики денег не хватало!
На утесе дети принялись “устраивать” последние десять бубликов.
- Вот выйдет Степан - может, еще мне даст! Теперь доверит! - мечтал вслух Ленька.
Сознание исполненного долга сильно подбодрило его в последнее время, и, хотя он по-прежнему голодал, питаясь одной картошкой и зачастую сидя без хлеба, настроение у него было хорошее, бодрое.
- Нигде зря ни одной бумажки я не подкинул… Ни одной у меня не пропало! - возбужденно повторял он и, словно сожалея, что остается последний десяток, добавил: - Эх, скорей бы Степан вышел! Мы бы с ним вдвоем работали!
- А сыщик? Видел ты того сыщика? - обеспокоенно спросила Динка.
- А на что он мне, гад эдакий! Я сейчас другим делом занят! - важно заявил Ленька.
- Ну, а если он тебя подстережет где-нибудь?
- Я сам его подстерегу! - сердито блеснув глазами, сказал Ленька. - Я ему все припомню!
- Побьешь? - с любопытством спросила Динка.
- Размозжу!.. - стиснув зубы, ответил Ленька, и брови его туго сошлись у переносья. - Пущай меня хоть на каторгу зашлют, а размозжу!
- Да-а, тебе хорошо, ты на каторгу пойдешь, а я как останусь? - забеспокоилась Динка.
- Чего мне хорошо? Каторга не тиятр… Да и без тебя тоже… Я знаешь как в слободное время скучаю по тебе… - мрачно сказал Ленька.
- Я тоже в свободное время скучаю, - вздохнула Динка.
- Ну вот. А хоть с сыщиком, хоть без сыщика, когда б я попался с этими бумажками, так все равно тюрьма! - чтобы повысить себе цену в ее глазах, припугнул Ленька, но девочка совершенно неожиданно рассердилась.
- Не попадайся! - сказала она. - У тебя глаза есть, ноги есть. Не зевай! А в случае чего, беги, как черт… Кого свалишь на улице, наплевать! Даже больше навали народу - тогда легче скрыться! Вали и вали!.. - размахивая руками, показывала Динка.
- “Вали и вали”! - передразнил ее Ленька и, схватившись за живот, расхохотался до слез. - Ты, пожалуй, присоветуешь…
- А что же? - развеселилась и Динка. - Все как попадают да как закричат: “Ой-ой-ой, караул!” - полиция сразу и растеряется.
Посмеявшись и похлебав вприкуску горячий чай из Степановой миски, Динка опять заспешила домой.
- Я пойду, а то скоро темно будет, а в темноте знаешь кто меня пугает? - зябко поводя плечами, сказала она и, наклонившись к Ленькиному уху, шепнула: - Хозяин!
Ленька всплеснул руками.
- Да ты что, совсем с ума сошла! - сердито прикрикнул он.
- Нет, Лень, не совсем, но все-таки я очень боюсь, - жалобно сказала Динка.
Ленька задумался.
- Ну ладно! Вот я скоро буду дома, тогда отучу тебя, - серьезно сказал он.
Прощаясь у забора, Динка сказала:
- Ты завтра рано поедешь. Лень?
- Я рано. Я всегда рано… А что?
- Поезжай пораньше и скорей возвращайся, ладно? - Ладно. A ты гляди, если Костя приедет, но пропусти его… Может, опять про Степана что-нибудь скажет. Не пропустишь?
- Конечно, - вздохнула Динка.
Ей очень не нравилось подслушивать, мама часто говорила, что это делают только очень низкие, неблагородные люди, но отказать Леньке она не могла: он любил Степана и беспокоился за него. Как же отказать?
Глава сорок девятая. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
После обеда мама взяла Динку за руку и сказала:
- Пойдем на нашу секретную скамеечку!
Когда мама удалялась с кем-нибудь из детей на секретную скамеечку, это означало, что она хочет о чем-то поговорить наедине.
Динка обрадовалась и испугалась. Побыть наедине с мамой было теперь редким удовольствием, но о чем она хочет поговорить, девочка не знала.
- Диночка, - сказала мама, когда они сели на скамейку, - почему ты никогда не позовешь к себе в гости того мальчика, с которым дружишь?
Мама спросила так просто, как ни в чем не бывало, но голова Динки сразу въехала в плечи, как будто с неба неожиданно свалился огромный камень и стукнул ее по затылку.
- Ка-кой маль-чик? - с трудом пролепетала она.
- Ну, тот мальчик, который прибежал один раз к нам на площадку. Это, кажется, очень хороший мальчик, и я рада, что ты дружишь с ним, но зачем делать из этого тайну? Почему он никогда не придет к нам?
Динка ободрилась и почувствовала доверие:
- Раньше, мамочка, он боялся хозяина, что кто-нибудь скажет его хозяину, а теперь хозяина убили…
Она рассказала, что Ленька круглый сирота, что хозяин плохо обращался с ним, что он убежал, а теперь хозяина уже нет…
Она говорила осторожно, часто понижая голос; ей казалось, что, приникнув к забору, Ленька слушает ее, но лгать было стыдно и бессмысленно.
- Как же он живет? Кто его кормит? Почему ты никогда не говорила об этом? Ведь он мог бы хоть изредка прийти к нам пообедать… - взволновалась мать.
Но Динка вспыхнула и быстро перебила ее: - О нет, нет, мама! Он не нищий! Он никогда не хочет есть чужой хлеб! Он любит свой, заработанный!
- Это хорошо, Диночка! Но ведь он еще мальчик. Где же он зарабатывает? - с беспокойством спросила мама.
- Он кому-нибудь поднесет мешок на базаре или еще что-нибудь… Конечно, ему мало дают… Он плохо ест, мама. У него такие худые ребра… - с жалостью вздохнула Динка.
Мать задумчиво смотрела на девочку, перед глазами ее пронеслось трогательное воспоминание о встрече на пристани.
- Если бы мой друг голодал, я не могла бы терпеть этого, Дина, - удивленно и грустно сказала она.
Динка вспомнила свой поход на дачи; обманувшего ee шарманщика и молча хрустнула пальцами.
- И этот мальчик, этот твой Леня, не хочет даже узнать, кто у тебя есть? - снова спросила мама.
- Не хочет? - удивилась Динка, и лицо ее сразу посветлело. - Да он всех знает, мамочка! И тебя, и Мышку, и Алину, и Катю - всех, всех! Когда ему скучно, он приходит к нашему забору. Он видел, как мы встречали тебя.
- Ах, Дина, Дина! - с глубоким волнением сказала мать. - Так легко ты говоришь об этом! Ведь у этого мальчика никого нет…
Глаза Динки потемнели, горечь упрека матери больно кольнула ее в сердце.
- У него есть, мама…У него есть одна подружка… Она жалеет его, мама… Это неправда… - тихо сказала она, низко опустив голову.
- Тогда… скажи ему, что твоя мама просит его прийти… скажи, что она рада вашей дружбе… - с волнением сказала мать.
- Я скажу, - тихо прошептала Динка.
Обе долго молчали. Потом мама встала и пошла по дорожке.
Динка осталась одна, не зная, плохо или хорошо то, что случилось… Что скажет на это Ленька?
Она сидела долго, пока из всего разговора по душам не выкристаллизовались четкие и беспощадные слова матери:
“Если бы мой друг голодал, я не могла бы терпеть этого…” Что же делать? Она снова пойдет работать…
Перед глазами ее встала длинная пыльная дорога, чужие богатые дачи… злой барчук… сухие корки хлеба… Она пойдет одна, без шарманщика… Но где взять музыку? Надо какую-нибудь музыку.
“Конечно, играть можно и на гребешке, лишь бы обратить на себя внимание… Войти и заиграть…”
Динка встала и решительным шагом направилась в комнату. Мать издали смотрела на нее, потрясенная глубоким и серьезным выражением ее лица.
“Как мало знаем мы наших детей!” - с горечью думала она, и маленькое верное сердце Динки вызывало в ней гордость и умиление. Но через минуту это чувство остыло и перешло в грустное разочарование: из комнаты донеслись вдруг беспечные, режущие слух звуки. Динка сидела около пианино и, приложив к губам гребешок с папиросной бумажкой, забавлялась неприятной музыкой. На полу лежала куча нот с любимыми романсами Олега.
- Дина! - холодно сказала мать, останавливаясь в дверях. - Что это за глупая забава! Она режет уши! И зачем ты вытащила все эти ноты? Положи их сейчас же на место и ступай со своим гребешком в сад!
Глава пятидесятая. ПОДВИГ ДРУЖБЫ
Весь вечер Динка все что-то напевала и, прижимая руки к груди, придавала своему лицу разные выражения. В конце концов это рассердило Алину, которой хотелось читать:
- Мама, скажи Дине! Что это за пение, на самом деле! Гудит, гудит над ухом - невозможно читать!
- Перестань, Дина! И иди уже спать! Десятый час! - строго прикрикнула Марина.
Динка пошла спать, спрятала под подушку свое рваное платье, посидела на кровати, поболтала ногой, припоминая вычитанные из нот фамилии композиторов. Из всех фамилий запоминалась всегда одна: Глинка.
“Опять Глинка!” - со вздохом подумала девочка и, забравшись под одеяло, нащупала завернутый в платье гребешок. Папиросная бумажка захрустела.
- “Вы просите песен, их нет у меня…” - прижимая под одеялом руку к сердцу, снова прорепетировала Динка.
- Перестань!.. Все уже легли спать, - недовольным шепотом остановила ее Мышка.
А мама открыла дверь и строго сказала:
- Опять поешь? Я накажу тебя, Дина!
Девочка притихла, но заснуть не могла. Трудный день работы, одной, без шарманщика, чужие дворы с собаками и злыми дворниками тревожили ее… Алина давно ушла к себе. Мышка уже спала, Катя и Марина тихонько разговаривали в своей комнате, а Динка никак не могла сомкнуть глаз…
И вдруг где-то хлопнула дверь.
- Костя? - спросила Марина. - Отчего так поздно?
- Дети спят? - спросил Костя.
Марина вошла в детскую, наклонилась над Мышкой, потом над Динкой. Динка дышала мерно и сонно.
- Спят, - прикрывая за собой дверь, сказала Марина.
Динка мгновенно сползла с кровати и в одной рубашонке приникла к двери.
- Вторая партия уходит через три; дня. Завтра надо передать вот это. (Он что-то дал Кате.) Запечешь в хлеб… Марина, вы отвезете. Как Никич?
- У него все готово. Он говорит, что гребет лучше, чем в молодости, - улыбнулась Марина.
- Ну, добро! Значит, все наготове. Близится решительный момент! - взволнованно сказал Kостя в с размаху бросился в кресло. - Олегу я уже дал знать. Все товарищи в нетерпении. У вас нет стакана чая? Я чертовски голоден! Катя побежала за чаем.
- Ну, Костя, - взволнованно сказала Марина, - что-то сейчас переживает Николай… А где его мать?
- Она уже у Олега. Заграничный паспорт и билеты тоже там…
Катя принесла чай, звякнула тарелкой. Костя, жадно прихлебывая чай, вдруг усмехнулся:
- А со Степаном странная история. Непостижимый случай…
Динка, ничего не понимавшая до сих пор из разговора взрослых, приникла к двери.
- Степан сидит, а кто-то работает за него. И кто - узнать невозможно. Но, видимо, находчивый товарищ… Объявилась уже на двух заводах наши прокламации. И что интереснее всего - они вложены в бублики.
- В бублики? В обыкновенные бублики?
- Ну да! В том-то и дело! Сегодня мне передали, что в ремонтной мастерской арестованы двое рабочих с прокламациями и в полицию доставлен один такой бублик…
Динка от страха быть замеченной присела под дверью.
- Полиция голову себе сломала с этим Бубликом, - усмехнулся Костя.
- Но кто же это? Степан, верно, знает. И когда он успел передать прокламации? Ведь его арестовали неожиданно! - живо заинтересовалась Марипа.
- А со Степаном никак нельзя наладить связь? - спросила Катя.
- Пока никак. Улик против него нет. Наоборот, этот Бублик упорно доказывает его непричастность к делу распространения прокламаций. Но Степана все-таки считают нужным держать в строгой изоляции. Хуже не то! - взволнованно сказал вдруг Костя. - Хуже всего то, что этот смельчак может очень скоро попасть в руки жандармов. Меня предупредили, что завтра будет установлена специальная слежка.
- Неужели нельзя что-нибудь сделать? - встревожилась Марина.
- Ну, а что ж можно сделать? Ведь его никто не знает. Боюсь, что пропал наш Бублик! - со вздохом закончил Костя и заговорил о другом. - Крачковские уехали, - между прочим сказал он.
- Это лучше? - осторожно спросила Катя.
- Вероятно. Я теперь полный хозяин флигеля.. На даче остался один сторож, - задумчиво ответил Костя.
Но Динка уже не слушала. Добравшись до своей постели, она шарила в темноте, разыскивая платье.
“Леньку ждет полиция… Он сказал, что поедет раным-рано… Он пойдет к рабочим и будет куда-то класть свои бублики… Его посадят в тюрьму… Что делать?”
Динка уже видела за тюремной решеткой бледное лицо Леньки. “Прощай, Макака!” - грустно говорил он, кивая ей головой.
- Нет-нет, не прощай, не прощай. Лень… - бормотала она словно в лихорадке, натягивая платье.
“Я побегу на утес… Предупрежу…” - думала Динка и, дрожа от страха, представляла себе лесную тропинку, черные в темноте деревья…
Костя, поговорив еще немного, попрощался и ушел. Марина и Катя потушили свет…
Динка влезла на подоконник, открыла окно. Из-за туч вышла луна и осветила сад. В ее неровном свете кусты и деревья странно меняли очертания. На Динку потянуло холодной свежестью ночи… Вся дрожа, она спустила с подоконника ноги и спрыгнула в сад…
“Сарынь на кичку! Сарынь на кичку! Стенька Разин, миленький, помоги!..”
Динка, закрыв глаза, шагнула к одному дереву, потом перебежала к другому… Мокрая трава облепила ее босые ноги. Из-за деревьев выступила мрачная, темная кухня. Там не было Лины, и Динка поспешно отвела от нее глаза. Кусты у забора непонятной темной массой закрывали лазейку… Динка остановилась, огляделась… С сильно бьющимся сердцем приблизилась к кустам, протянула вперед руки, потрогала влажные ветки… отодвинула доску… Чужой, темный и страшный лес встал перед ней… Вернуться, лечь, накрыться с головой одеялом… Динка испуганно оглянулась назад…“Лень, Лень…” Он поедет рано утром… Она может проспать… Надо идти… Динка с отчаянием нырнула в лазейку и, ступив на освещенную луной тропинку, бросилась бежать… Но тропинка, сбегая вниз, кружила между кустами и деревьями. Что-то черное, высокое и мохнатое стало вдруг впереди… Динка в ужасе шарахнулась назад. Страшное бородатое лицо склонилось над нею… Тяжелый огромный кулак потянулся к ее волосам… Хозяин!..
- Клар у Клары… курал… кораллы… - дрожащим голосом пробормотала Динка и, закрыв глаза, путаясь между деревьями, как слепая пошла вперед.
Потом, снова нащупав тропинку, побежала… Теперь уже далеко от дачи… Надо бежать, бежать скорее на обрыв, там
Ленька… Где-то уже близко шумит Волга… Динка споткнулась и упала, больно зашибив коленку. Впереди виднелся просвет, там уже не было больших деревьев, там были колючие кусты. Хромая и царапая руки, Динка бросилась напрямик через эти кусты… Наконец показался обрыв. Освещенный тусклым светом луны, белел в темноте утес…
- Лень! Лень! - протянув к утесу руки, крикнула Динка. Где-то за лесом эхо насмешливо повторило ее крик.
- Лень! Лень! Вставай! Это я, Макака! - звала Динка. Но ничто не шевельнулось ей в ответ. Ленька крепко спал в своей пещере, укрывшись с головой одеялом и положив около себя завернутые в пиджак бублики.
- Лень, Лень! - падая в траву, крикнула еще раз Динка. Ее одинокий голос достиг пещеры. Ленька пошевельнулся и сел.
- Лень! Лень! - донесся до его слуха отчаянный призыв. Луна зашла за тучи; темное небо было усеяно мелкими звездами. Ленька накинул на себя одеяло и осторожно вышел из пещеры. Жалобный, дрожащий голос тихо спросил:
- Лень… это ты?
- Макака!.. - встрепенулся Ленька и, ничего не понимая, бросился к ней.
Через минуту он сидел рядом с Динкой на обрыве и, слушая ее рассказ, удивленно смотрел на жалкую, продрогшую фигурку своей подружки. Рассказывая, Динка часто оглядывалась на лес и, зябко поводя плечами, цеплялась за его руку. Она была похожа на маленького перепуганного зайчишку, за которым гнались охотники.
- Не поезжай, Лень, не поезжай завтра! - лихорадочно повторила Динка.
- Ладно. Не поеду я… Иди спи спокойно. Боялась небось? Давай провожу… - сказал он, поднимая девочку с земли.
Они вступили в темную полосу леса, но Динка уже не бежала, не шарахалась от каждого куста. Рядом с ней шел Ленька…
- Со мной не бойся, - говорил он. - Со мной ни зверь, ни человек не справится. Ты только пальцем мне укажи, кто тебе не угоден, и не будет его, как не было. У меня такая сила, что вот стоит дуб, сто лет стоит, а захочу я - и выдерну его с корнем и закину за Волгу! Вот какой я!
Динка слушала, и страх ее рассеивался… Как в тумане, нырнула она в свою лазейку, подошла на цыпочках к дому, влезла в окно. Ленька ждал. Когда рама тихонько хлопнула, он повернулся и заспешил на утес. Луна совсем скрылась. Пробираясь ощупью между деревьями, мальчик думал об оставленной доске, и страх леденил его сердце. Что, если за то время, пока он провожал Динку, кто-нибудь прошел на утес и ждет его там, завладев драгоценными бубликами…
Ленька подобрал на земле толстую палку и, размахивая ею, вышел на обрыв. И хотя он был тот, кто выдергивает с корнем вековые деревья и насмерть уничтожает всякого неугодного человека, сердце у него билось, как у самого обыкновенного двенадцатилетнего мальчишки, когда, подняв свою палку, он с трепетом перешел доску.
В пещере никого не было. Пиджак лежал на своем месте.
