Глава двадцать третья. НАШЛАСЬ!
- Лень… Лень… - слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.
Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.
- Кто тебя? - грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. - Кто тебя? Кто? - безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.
- Шар-ма-анщик, - опускаясь на землю, всхлипывает Динка.
- Шарманщик?! - не понимая, переспрашивает Ленька.
Динка кивает головой:
- Я целый день пела… Мы всё ходили, ходили… У меня уже… весь голос… вышел… Нам денежки давали… в шапку… много Я хотела тебе… а он… не дал! - безутешно плача рассказывает она.
- Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вырясу! - грозит кулаком Ленька.
- Не-ет, - тоскливо тянет Динка, - с него нельзя… душу… он старый…
- Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! - гневно вскидывает головой Ленька.
- Старых… нельзя… обижать… - безнадежно плачет Динка.
- А что же, цацкаться с ними? - кричит Ленька.
- Цацкаться… - тянет Динка.
- Ну нет! - сжимая зубы, говорит Ленька. - Я с него спрошу… Не денег спрошу, а вот за этот рев твой… Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! - снова закипает гневом Ленька, - Вставай, говорю!
- Я не могу… у меня ножки болят. Я ничего не ела… с утра… - еще горше плачет Динка.
- С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! - пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. - Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?
- Дойду…
- Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! - предлагает Ленька. - На каких закорках?
- Ну, на спине, что ли… Понесть?
- Не-ет… я сама пойду! - ухватившись за его руку, подымается Динка.
Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:
- Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!
Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:
- Не надо, Лень… Он и так… чуть… не умер…
- Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать - по всем дачам девчонку протаскал!
- Я сама… таскалась… и он тоже… таскался… с шарманкой… - уточняет Динка.
Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утёс, И Ленька пугается:
- Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!
- И хлеба… - просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.
- Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! - кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.
Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед…
Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.
- Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь… Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!
Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и, только изредка прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.
А Ленька рассказывается про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит:
- А теперь закрой глаза… Сейчас увидишь, какой подарок на мне!
Динка, прожевывая хлеб, закрывает глаза, и Ленька быстро облачается в дареный пиджак.
- Теперь гляди! - гордо говорит он, представая перед удивленной Динкой в своей необъятной одежде, - Спереди гляди и сзади гляди, - поворачиваясь, говорит он. - А теперь вот! Изнутри карман, и с боков по карману! Видала?
- Видала. А это Степан сам тебе сшил? - спрашивает Динка.
- Да нет! Это с него пинжак. Он свой мне подарил, понимаешь?
Динка кивает головой.
- Я еще с самого роду не видала таких пинжаков! - говорит она, удивляясь ширине и длине Ленькиной обновы.
- Ну вот! - радуется Ленька и, опускаясь рядом на корточки, таинственно шепчет: - А еще что покажу, так ахнешь! - Он разжимает кулак и показывает Динке новенький, блестящий полтинник.
- Это рубль, Лень? - спрашивает Динка и несмело дотрагивается пальцем до блестящего кружочка.
- Не рубль, а полтинник! Серебряный! На! Поиграй? А хочешь - и совсем возьми! - великодушно предлагает он, жертвуя мечтой о лодке.
- Нет, - ежится Динка, и на глаза ее снова набегают слезы. - Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут, - тихо вздыхает она и, подперев pyкой щеку, с горькой обидой рассказывает Леньке весь свой трудный, тяжелый день.
- Мне много давали, а он все взял себе, - жалуется она. - Ясно - себе. Ведь это если бы ты с ребятами пошла, так те по-честному делятся. А на взрослых какая надежда? Еще если политический, так тот чужого гроша не возьмет, скорей свое отдаст. А у шарманщика какая политика? Одна труха… - серьезно объясняет Ленька.
Динка возвращается домой, когда сумерки уже окутывают . сад и беспокойство в доме переходит в отчаяние.
- Ди-на! Ди-на! - слышен неподалеку голос Кости.
- Диночка! Динка! - перекликается с ним дрожащий голосок Мышки.
- Лень! Выкопай мое платье под забором, где флажок, - притаившись в кустах, шепчет Динка.
Ленька выкапывает платье и прячет в ямку рваные отрепья ее нищенского наряда.
- Скорей! - шепчет он, скрываясь за деревьями. - Костя идет!
Девочка наскоро застегивает платье и, еле передвигая ноги, выходит из своего укрытия.
Костя бежит к ней, поднимает ее на руки.
- Где ты была? - с радостью и испугом спрашивает он.
- Я заблудилась… - бормочет Динка и, склонив нашего плечо голову, закрывает глаза.
Костя осторожно несет ее в дом; обрадованная Мышка бежит за ним, поддерживая свесившиеся ноги сестры и гладя. ее платье.
В доме открыты все двери; везде пустота, и беспорядок…
Костя бережно кладет Динку на кровать.
- Она заснула, - шепотом говорит он Мышке и, словно боясь, чтобы девочка снова не исчезла, строго приказывает; - Посторожи тут, а я поищу маму!
Мышка в тревоге наклоняется над спящей сестрой.
- Ма-ри-на! Ау-у! Катя! Али-на! - выбежав за калитку, кричит Костя.
С берега Волги торопливо поднимается по тропинке Никич.
- Нашлась? - с одышкой спрашивает он.
- Нашлась! - радостно кивает Костя, и Никич бежит обратно, туда, где на берегу реки, расспрашивая всех встречных про девочку в беленьком платьице с голубыми горошинками, мечутся Марина и Катя.
От пристани, запыхавшись, торопится Лина; косынка ее сбилась набок, глаза заплаканы.
- Нашлась! Нашлась! - машет ей Костя.
И уже три голоса, разбегаясь вокруг маленькой дачи, сливаются в один радостный крик:
- На-аш-лась!
Глава двадцать четвертая. ГОЛОС МАТЕРИНСКОЙ ТРЕВОГИ
Долго сидит Марина над своей дочкой. Динка спит в платье и, беспокойно ворочаясь, судорожно вздыхает во сне. Мышка приносит матери тазик с теплой водой. Марина кладет себе на колени маленькие пыльные ноги Динки и осторожно обтирает их влажной губкой. Зорким материнским глазом она сразу видит каждый сбитый пальчик, каждую царапину и темные, натруженные ступни девочки.
“Ходила… бегала… искала дорогу”, - с глубокой жалостью думает она; наклонившись, вглядывается в распухшие от слез веки и утомленное лицо дочки. И тайный голос материнской тревоги проникает ей в сердце… Поднятые чердачками вверх капризные брови Динки кажутся ей скорбно-удивленными, а маленькая черточка у пухлых губ не по-детски горькой.
“Кто-нибудь обидел? Толкнул, накричал? Где она была? Почему ушла так далеко от дома? Одна ушла или с другими детьми? Куда? Зачем?” - мучительно гадает мать.
Есть такая игра в музыкальные поиски. Один из играющих осторожно входит в комнату и под звуки рояля ищет спрятанную вещь. Движения его то замедленны, то порывисты и неловки. Они вызывают веселые улыбки у присутствующих. "Слушай музыку!” - кричат в этих случаях маленьким детям. Когда играющий приближается к спрятанной вещи, музыка звучит громче; когда он отдаляется, музыка затихает. И чем дальше, отходит играющий от этой вещи, тем все тише и тише звучит музыка. Но вот он снова приближается к цели, и музыка ускоряет темп; он протягивает руку, и поиски завершаются победными аккордами…
Марина похожа на одного из играющих. Она ощупью входит в замкнутый мир своей девочки, она ищет причину, которая увела со дочку так далеко от дома. Она ищет те пути и тропинки, которые прошли, пробежали эти маленькие запыленные ножки. Она пытается понять горькую складочку у детских губ. Но не звуки рояля направляют ее мысли то в одну, то в другую сторону. Глубокий, таинственный голос материнской любви и тревоги ведет ее поиски.
Нет, не в лесу, не по мягкой траве ходила Динка. Она шла… долго шла по пыльной дороге… Куда она шла? С кем?
Короткие тройные вздохи вырываются из груди наплакавшейся Динки, и голос материнской тревоги звучит громче, словно приближает ее к цели.
“Обидел кто-то… сильно обидел, - догадывается мать. - А может, она испугалась чего-то, побежала… споткнулась, ушибла пальчик… потеряла дорогу… сильно плакала… Но сейчас она дома. Какое счастье, что она как-то добралась сама! Ведь наступали сумерки, вечер, ночь…”
И голос тревоги смолкает, он заглушается трепетной радостью, что заблудившаяся Динка не осталась ночью одна в лесу.
Мать держит в теплых ладонях жесткие, натруженные за день коричневые ножки; отмытые от пыли детские ступни напоминают ей Динку-ребенка. И кажется, только вчера эти розовые пяточки разбрызгивали воду в детской ванночке, буйно раскидывая пеленки, а она, Марина, смеясь, ловила их и прижимала к своим губам С тех пор прошло восемь лет… Но для нее, для матери, эта наплакавшаяся девочка - все тот же ребенок, та же Динка.
И, нежно склоняясь, мать целует влажные от воды, сбитые пальчики, маленькие жесткие ступни и розовеющую в сумерках детскую пяточку.
Целый день… с утра… бродила где-то ее девочка… “Нет, она не заблудилась. Это не то, не то…” - снова думает мать, и требовательный, настойчивый голос тревоги поднимается с новой силой.
Слушай, мать, голос сердца! Слушай свое сердце!..
Но так бывает в игре, что кто-нибудь из присутствующих отводит играющего от цели, затрудняя его поиски, сбивая с правильного пути.
- Это расстроенные нервы! - с сочувствием говорит Катя. - Ты очень переволновалась, Марина, и потому придумываешь себе всякие страхи… Как будто ты не знаешь Динки? Ну, побежала за какой-нибудь собакой, за птичкой и сбилась с дороги… Может быть, пошла не в ту сторону… Завтра мы всё узнаем от нее самой или от Мышки. Мышка - ее доверенное лицо!
- Да, может быть, это нервы… - задумчиво соглашается Марина, и голос материнской тревоги затихает.
Глава двадцать пятая. MЕЖ БОЛЬШИМИ КОРАБЛЯМИ
Сегодня воскресенье, и Марина просыпается успокоенной, “Конечно, Динка сама все расскажет!” - думает она и тихо говорит сестре:
- Послушай… если Динка начнет что-нибудь рассказывать, не прерывай ее… И вообще никогда не прерывай и не высмеивай - ведь в этих рассказах она выкладывает какие-то свои впечатления, и можно многое понять…
- Как раз! Поймешь ты что-нибудь! Да она такого наскажет, что мы с тобой целый год будем ломать голову! - смеется Катя, расчесывая перед зеркалом свои густые кудри, и с привычным недовольным вниманием разглядывает свой нос. Этот нос всегда кажется Кате слишком длинным. А сегодня с утра приедет Костя, и Кате хочется быть красивой. - Вот нос так нос! - сердито говорит она, не слушая больше сестру. - Ты знаешь, как Динка меня копирует?
- Как?
- Ну ты бы только посмотрела! Усядется перед зеркалом - и начинается! Голову набок, туда, сюда… И морщится, и бьет себя пальцем по носу! Вот противная девчонка! За это бы драть и драть надо с утра до вечера!
- Так ты же при ней то же самое выделываешь со своим носом! - смеется Марина. - Не попадайся!
- Ну конечно! Я должна из-за нее прятаться под кровать с зеркалом! Ты такой защитник, Марина, что могла бы зарабатывать большие деньги.
- Детей я защищала бы бесплатно. У них всегда много обвинителей и мало защитников, - улыбается Марина и, вскочив с постели, открывает дверь в комнату детей.
- Мамочка!.. - радуется Мышка. - Ты сегодня дома!
- Мама! - садясь на постели, как ни в чем не бывало кричит Динка. - Чур, ко мне! Иди раньше ко мне, мама!
- Нет, ко мне! - просит Мышка.
Обычно спор между девочками и веселый голос Динки совершенно успокаивают мать. Поцеловав обеих девочек, она присаживается на кровать младшей дочки и с укоризной говорит:
- Ну и напугала ты нас вчера! Можно ли так далеко уходить, Диночка?!
- Уходить? - Динка сразу вспоминает вчерашний вечер к Костю, который нес ее на руках. - Я не уходила, мамочка! Я просто пошла я пошла… Мне хотелось покататься на гигантских шагах! - быстро придумывает она.
- На гигантских шагах? А где это?
- О, это очень далеко, о-о-чень далеко! - растягивая слово “очень”, повторяет Динка.
- Но зачем же ты пошла одна? Уж если тебе так хотелось посмотреть на эти гигантские шаги, то попросила бы Катю, - недовольно выговаривает мать, не видя причин сомневаться в словах девочки.
- Ну, я не догадалась. Я думала, они ближе… - вздохнув, говорит Динка и, как всегда, держась где-то около правды, начинает рассказывать: - Я шла, шла… а там такие дачи богатые-богатые… И за калиткой дети… много детей… И мамы там всякие… И дворники в фартуках… Один был с метлой даже… А мальчики такие нехорошие… Они одному старичку дали сухие недоеденные корки. Разве так можно, мама?
- Конечно, нельзя! Вот ты бы и сказала этим мальчикам…
- Я не сказала.. - говорит Динка, с привычной осторожностью избегая опасных положений.
Но мать ни в чем больше не подозревает свою девочку, рассказ кажется ей вполне естественным; она только спрашивает еще, как Динка искала и как нашла дорогу… И тут начинается сочинение на вольную тему.
- Я так ищу, ищу дорогу… - Динка широко разводит руки и оглядывается вокруг. - И вдруг вижу - идет маленькая тетенька… такая маленькая, что даже трава выше ее головы и все цветочки выше…
- Что же это? Карлица, что ли, какая? - пряча смеющийся взгляд, серьезно спрашивает мама.
- Да! Наверное даже! - с коротким смешком подтверждает Динка, вздергивая плечом и лукаво поглядывая на маму. - Она потом села на колокольчики и начала так качаться, качаться…
Мышка фыркает, прячется за мамину спину, но мама тихонько толкает ее.
- И что ж, долго эта тетенька на колокольчике качалась? - снова спрашивает мама.
- Нет, недолго. Но она качалась и пела песенку, - задумчиво припоминает Динка.
- Песенку! Вот какая прелесть! А ты помнишь, что она пела? - с живым интересом спрашивает мама.
- Я помню… Я сейчас вспомню… - медленно говорит Динка и, схватив со спинки кровати полотенце, накрывается им с головой - Я сейчас вспомню…
Мышка за спиной мамы давится от смеха, но мама протягивает назад руку и грозит ей пальцем.
Из-под полотенца вдруг раздается тоненький-тоненький голосок:
Я меньше травочки лесной,
Я меньше паучка,
Но тот, кто встретится со мной,
Узнает про жука…
Динка вдруг открывает полотенце и застенчиво улыбается:
- Вот так она пела…
- Очень хорошо пела, - говорит мама. - И про какого-то жука. Что же это можно узнать про жука?
- Ну, про жука! Вот с такими рогами! - Динка показывает пальцами, какие рога, и вдохновение ее вдруг иссякает. - Мамочка, мне хочется пить и есть!
- Ну, пойдемте умываться! - весело и облегченно говорит Марина. - Сейчас будем пить и есть!
- Ну что? - спрашивает ее за дверью Катя.
- Кажется, ты была права… Материнские нервы! - смеясь, отвечает Марина.
- Ну, слава богу! Мне иногда кажется, что я лучше знаю ее, чем ты, - довольно улыбается Катя.
- Ни ты, ни я! - вдруг фыркает Марина и, потянув сестру за руку, тащит ее в свою комнату. - Динка так смешно пела… - хохоча, рассказывает она. - Про маленькую тетеньку, которая знает что-то про жука…
- Про какого жука? - удивляется Катя. Но Марина ничего не может сказать от смеха и только машет на нее руками:
- Тише! Молчи… молчи…
После завтрака приезжает Костя. Поговорив о чем-то с Катей и Мариной, он начинает дурачиться с детьми. Костя очень веселый сегодня, и дети с удовольствием возятся с ним. Даже Алина, смеясь, завязывает ему на голове бантик из своей ленточки.
- Нет, вы погодите со мной шутить! - говорит вдруг Костя. - Я вам сейчас такое скажу, что вы все подымете рев!
- Не подымем! - бойко кричит Динка.
- Ладно. Посмотрим. А ну-ка, сядьте рядом со мной!
Костя торжественно усаживается на крылечке, вытянув вперед длинные ноги. Дети охотно примащиваются рядом.
- Вы знаете, что я теперь жених? - важно говорит Костя.
- Знаем! - улыбаются Мышка и Алина.
- Давно знаем! - кричит Динка.
- Хорошо. Объясняться со мной и гнать меня не будете?
- Не будем, - застенчиво прячась за Алину, говорит Мышка.
- Мы ни с какими женихами больше связываться не будем! - машет рукой Динка.
- Понятно. Так вот, если я жених, то вы должны меня слушаться! - продолжает Костя.
- Так ты же не наш жених! - возражает Динка.
- Нет, я не ваш. Я Катин. Но Катя вам тетя - значит, я ваш дядя! Что?
- Дядя! Дядя! - хохочут девочки. - Вот так дядя!
- Да-да! Костя теперь ваш дядя! - весело подтверждает Марина, садясь рядом с детьми.
- Ну вот! А дядя - это не тетя. И я за вас возьмусь самым строжайшим образом. Первым долгом я привяжу за ногу Динку вон к тому клену, чтобы она не бегала где попало! - угрожающим тоном говорит Костя.
- А я не бегаю! - быстро возражает Динка.
- Как это - не бегаешь? А кто вчера распевал романсы на чужой даче? Я рассказываю Крачковским, что ты потерялась, а Гога говорит, что слышал твой голос на соседней даче!
- Гога врушка! Гога врушка! - в смятении кричит Динка.
- Дина! Дина! - останавливает ее мать.
- Он врушка, врушка! - в беспокойстве и гневе топает ногой Динка.
- Подожди, подожди! Ведь он не сказал, что видел тебя, он только слышал, как какая-то девочка пела, и, по его мнению, это был твой голос, - поясняет Костя.
- Ну, “по его мнению, по его мнению”! - передразнивает Динка. - Он еще даже не знал ни одного берцового ребра, когда Мышка его спросила!
- Ну, вот берцового ребра не знал, а твой голос узнал? - поддразнивает девочку Костя.
- А чья это была дача? - быстро спрашивает Марина. Волнение Динки снова пробуждает в ней успокоенный утром голос материнской тревоги.
- Да это соседняя с Крачковскими, очень богатая Дача, - поясняет Костя.
“Богатая дача? Динка тоже говорила про богатые дачи”, - быстро сопоставляет Марина и тихо спрашивает Костю:
- Это дача… по дороге туда… к гигантским шагам?
- А где эти гигантские шаги? - удивляется Костя.
Динка испытующе и выжидательно смотрит на лица взрослых.
- Да нет, мамочка! Гигантские шаги - это в одной стороне, а дача Крачковских - в другой стороне! - говорит Алина. Динка победоносно и лукаво улыбается.
- Я потерялась на гигантских шагах, а совсем не около Крачковских, - спокойно говорит она.
Марина тоже успокаивается.
“Действительно, глупости. Как могла она очутиться на какой-то богатой купеческой даче, да еще распевать там песни?” - думает она, объясняя волнение Динки протестом против напрасного подозрения Гоги.
Так, лавируя между большими кораблями, маленькая утлая лодчонка Динки выплывает на поверхность, а всколыхнувшийся было голос материнской тревоги, снова затихает.
Глава двадцать шестая. ЛЕНЬКА СКУЧАЕТ
В воскресенье время проходит быстро. На террасе не смолкают веселые голоса и громкий смех Кости. К обеду неожиданно появляется Малайка с Марьяшкой на руках.
- Мы приехал, а он кричит, ложком бьет в калитка… Стал гонять, он плачет… - недоумевающе подняв брови, рассказывает Малайка.
У Марьяшки красное личико и мокрые полоски на щеках; она тоже что-то взволнованно пытается объяснить на своем языке.
- Это наша! Это Марьяшка! - кричит Мышка, подбегая к Малайке. - Она, наверное, никак не могла достучаться!
- Никак не мог! - подтверждает Малайка.
- Так вы прибили бы для нее медную дощечку к калитке, - говорит Костя, - чтобы по всему дому сразу пошел звон! А то ведь действительно ничего не слышно!.. Что, брат, не пускают тебя? А говорят: “Дорога ложка к обеду!” - шутит он, заглядывая в повеселевшие глазки ребенка.
Марьяшка вдруг тянется к нему и, наклонив головку набок, показывает на Малайку:
- Дядя у-у… Незя!..
- Бери, Костя, носи… - торопясь освободиться от нес, весело говорит Малайка.
- Нет, погоди, куда же… Поставь на дорожку, - отмахивается Костя, но Марьяшка упорно тянется к нему.
- Костя, возьми! Она к тебе хочет! Ей ты понравился! - уговаривают Мышка и Динка.
- Понравился-то понравился, - смеется Костя, - но я совершенно не умею обращаться с детьми. Ну, так и быть!
Он осторожно берет Марьяшку на руки и подкидывает ее вверх. Марьяшка заразительно хохочет.
За обедом Алина объявляет, что в четыре часа начнется литературный вечер и каждый должен что-нибудь приготовить.
- Я всю жизнь на всех вечерах говорю одно и то же стихотворение. Вот я его вам и скажу! - обещает Костя.
- А я? - волнуется Динка.
- Ну, и ты подумай, с чем тебе выступить, - говорит Марина.
- Можно сказать “Дон Педро”? - спрашивает Динка.
- Что хочешь…
- А Мышка?
- Я скажу “Лесной царь”, - откликается Мышка.
Но главный номер программы - это Анюта. Анюта должна прочитать по букварю любой рассказик по желанию публики, а потом она еще скажет стихи. Это выдумала Алина, чтобы показать свою ученицу, а заодно и себя как учительницу. Анюта приходит после обеда, и обе они, взволнованные предстоящим экзаменом, старательно готовятся в уголке сада.
Динке вдруг делается очень скучно. “Ленька не придет, - думает она, - ведь сегодня воскресенье… А может быть, все-таки придет?”
Девочка на всякий случай бежит к забору, и лицо ее расцветает от радости: на заборе весело трепыхается цветной флажок.
- Макака! Я тута… - шепчет Ленька, перебегая от куста к забору и боязливо оглядываясь. - Не пойдешь на утес?
- Не могу я… Мама дома…
- А я чай вскипятил, чайку бы попили…
- Нельзя мне… Посиди лучше ты тут… - просит Динка.
- Опасно тут… Твоя Алина так и шмыгает туда. и сюда, Уж один раз еле скрылся. Чего это она так шмыгает?
- А это… - Динка вспоминает палатку Никича и просьбу Кости, чтобы никто не знал о его поручении. - Это большая тайна, - прижимаясь к забору, шепчет она. - Алина ищет…
- Чего ищет? - таращит глаза Ленька.
- Она не чего, а кого… Одного человека.
- Человека?
- Ну да… Ей велел Костя… - еще тише шепчет Динка.
- Чудно! - удивляется Ленька. - Может, меня? Может, кто прознал, что я сюда шатаюсь, дак и ищут?
Динка широко раскрывает рот. Это никак не приходило ей в голову. А вдруг правда?
- Проверить бы надо… Я где-нибудь подальше от забора нарочно попадусь ей на глаза и погляжу, что будет! A поймает она меня здесь, так тебя из дому не выпустят. Скажут вот с какой рванью дружится! - взволнованно шепчет Ленька.
- С рванью? Что ты? У нас так никто не скажет! Я бы все рассказала… Тебя бы все жалели… - с робкой надеждой шепчет Динка.
Ей так хочется привести Леньку к маме! Мима что-нибудь сделала бы такое, что жизнь Леньки сразу бы изменилась.
Но Ленька сурово обрывает ее мечты:
- Меня жалеть не за что! Я не калека и не нищий. Ты этот разговор брось, Макака! Знаю я твои мысли. И приживалом нигде не буду. От тебя возьму, от Степана возьму, от дяди Коли помощь принял бы… А от чужих людей мне ничего не нужно!
Динка грустно замолкает. Она не хочет спорить с Ленькой. Но как может ее мама быть кому-нибудь чужим человеком?
- Тогда иди на утес, - тихо вздыхает она.
Но Ленька не уходит.
- Скучаю я там без тебя, - серьезно говорит он. - Камни да Волга. Тоска забирает…
Динка вдруг вспоминает о литературном вечере.
- Лень, Алина не будет шмыгать! У нас скоро вечера стихи будут читать! Я тоже прочту! - радостно шепчет она. - Знаешь что? Ты тогда подойди поближе и послушай, ладно?
- Ладно! А ты прибеги, скажи, где будете, я поближе сяду! - оживляется Ленька.
- Хорошо! Я сейчас узнаю! Наверное, уже все собираются! Подожди здесь!
Динка исчезает и скоро возвращается.
- Мы будем на крокетной площадке. Это близко к лазейке, там можно спрятаться у самого забора. Пойдем, я покажу! - шепчет она.
Но им приходится пережидать Костю. Костя прибивает к калитке медную дощечку для Марьяшки.
