Глава пятьдесят четвертая. ОПОГАНЕННОЕ ГНЕЗДО
Нерон зарычал и с неистовым лаем бросился к двери.
- Дина, убери собаку!
К крыльцу подъехал крытый возок, запряженный парой рослых лошадей. Из нею, кряхтя и придерживая шашку, выбрался Петров, за ним высокий сутулый человек с клеенчатой папкой и клетчатым пледом на плечах. На пороге появилась Марина, поправляя пышные волосы и с удивлением глядя на ранних гостей.
- В чем дело? - холодно спросила она.
- Госпожа Арсеньева? - вежливо осведомился сыщик и, сделав короткий поклон, пояснил: - Я имею предписание произвести у вас обыск и задержать приезжего железнодорожника. Петров! Осмотрите надворные постройки, чтоб ни один человек отсюда не вышел!
- Есть, ваше благородие! - угодливо козырнул Петров и, придерживая шашку, сбежал с крыльца.
- Прошу, госпожа Арсеньева! - открывая дверь и пропуская вперед Марину, поклонился сыщик. - Это ваша столовая?
- Да. Но я не совсем понимаю, что вам нужно в моем доме? - сухо спросила Марина.
- Это вы сейчас поймете! Прошу всех проживающих и прибывших в ваш дом вызвать сюда! - бросая на стол папку и оглядывая комнату, заявил сыщик.
- В данный момент здесь только две мои дочери и я. Дочери мои спят. Вы позволили себе явиться чуть свет, собственной персоной и без понятых. Я буду жаловаться! - возмутилась Марина.
- Это ваше право. Я имею экстренное задание. Мне известно, что у вас скрывается прибывший вчера железнодорожник, имеющий при себе секретные материалы!
- Повторяю: здесь только две мои дочери. Я не знаю, какие вы имеете сведения о прибывшем железнодорожнике, мне, по крайней мере, ничего об этом не известно!
- Хорошо. Мы сейчас это выясним. Попросите…
- Что случилось, мама? - выходя из своей комнаты, спросила Мышка.
Из двери Динки вдруг с грозным рычаньем выскочил Нерон.
- Уберите собаку! Сейчас же уберите собаку! - загораживаясь стулом, закричал сыщик.
- Нерон! На место! - крикнула, появляясь на пороге, Динка. - На место, живо!
- Выгоните его во двор! - завизжал сыщик.
- Но, господин жандарм, он сожрет там пристава! - невозмутимо ответила Динка, держа собаку за ошейник.
- Ну так привяжите его! - все еще размахивая перед собой стулом, кричал перепуганный сыщик. - Ни шагу дальше террасы! - заорал он, видя, что Динка собирается выйти.
- Прошу вас вести себя прилично. Вы, кажется, полагаете, что моя младшая дочь и есть тот переодетый железнодорожник, которого вы собираетесь задержать в моем доме! - язвительно сказала Марина.
- Я не обязан высказывать вам свои предположения, госпожа Арсеньева! Но ваша младшая дочь сейчас пояснит вам… Пожалуйте сюда, барышня! Будьте любезны сказать мне, о чем вы беседовали на перроне с приезжим железнодорожником?
- Ты беседовала с железнодорожником? - удивленно спросила Марина, обращаясь к дочери.
Динка пожала плечами.
- Я даже не заметила, железнодорожник он или нет… Просто какой-то человек спросил у меня, где Рубижовка.
- Так, так… А что вы делали потом? Что вы делали, когда мы с Петровым направились по следу этого железнодорожника? Отвечайте, барышня! - постукивая пальцами по столу и пытливо глядя на Динку, строго допрашивал сыщик.
- Что я делала потом? - Динка посмотрела на него широко раскрытыми глазами и вдруг, словно что-то вспомнив, весело расхохоталась: - Да я же с вами была! Ну конечно, с вами! Неужели вы не помните? Я еще приняла вас за своего дядю!
- Позвольте, позвольте, барышня! Не считайте нас дурачками! Вы действительно кричали: “Дядечка! Здравствуйте, дядечка!” Но с какой целью это было сделано?
- Но я же вам сказала, что я обозналась… Потому что мы ждем в гости дядю.
- Мы действительно ждем моего брата, - вмешалась Марина. - Но я не понимаю, Дина, как могла ты так ошибиться? Что же общего у этого господина с твоим дядей? - раздраженно сказала она, обращаясь к дочери. - Твой дядя никогда не служил в полиции…
- Но, мамочка, ты говорила, что дядя всегда носит с собой плед, а этот господин жандарм так замаскировался под нашего дядю, что тоже нес плед… - оправдываясь, сказала Динка.
- Ну, если вы были с пледом, тогда понятно, что моя дочь могла ошибиться, - спокойно заметила Марина. - Да еще в толпе, возможно… Но к чему весь этот допрос? Если вы предполагаете, что этот приезжий прячется в моем доме, то ищите и увольте нас от лишних разговоров, - выпрямившись и глядя на сыщика сверху вниз, величественно бросила Марина.
На террасе снова залаял Нерон, и в дверь боком протиснулся Петров.
- Очень злая собачка у вас, очень вредная собачка, я извиняюсь, - залепетал он, заискивающе глядя на Марину и кладя на кончик стола перед сыщиком окурок козьей ножки, скрученной из газетной бумаги.
- Все осмотрено, ваше благородие. В сарае нет лошадки и нет брички. Я ихний выезд и ихнюю лошадку хорошо знаю, так вот, извольте видеть, на месте их не оказалось. А на чердаке обнаружен сей окурок, именуемый козьей ножкой, - подобострастно пояснил он, касаясь плеча сыщика своей толстой, лоснящейся физиономией. - Я так думаю, ваше благородие, что в семействе госпожи Арсеньевой козьи ножки, тем более с махоркой, курить некому. - Он наклонился еще ниже и, многозначительно подняв бровь, добавил: - Так что, может быть, солдат…
- А! Солдат! - вдруг закричала Динка. - Наконец-то вы надумались искать его! Ты же ничего не знаешь, мамочка, а здесь просто исчезают люди, а потом их находят убитыми! Сначала Якова-музыканта, потом студента в ирпенском лесу, а теперь пропал солдат! А полиция даже не почешется, бегает за каким-то железнодорожником и ничего не видит перед своим носом!
- Дина, Дина! Веди себя прилично! Какое нам дело до этого солдата? - резко прикрикнула на дочь Марина.
Петров с раскрытым ртом уставился на обеих. Сыщик хлопнул ладонью по раскрытой папке.
- Вы мне мешаете, барышня! Петров, займитесь обыском! Обойти все комнаты и осмотреть все самым тщательным образом! Разрешите продолжать допрос.
Сыщик обернулся к безмолвной, словно застывшей в брезгливом созерцании Мышке:
- Ваше имя-отчество, барышня?
- Анжелика Александровна Арсеньева, - спокойно, безжизненным голосом ответила Мышка, глядя куда-то мимо головы сыщика. Ей было противно все: и шмыгающая по комнатам фигура Петрова, и рассевшийся на стуле сыщик. Тошнотная муть подступала к горлу, но лицо Мышки выражало только глубокое равнодушие и брезгливость.
- Что вы скажете относительно прибывшего к вам вчера железнодорожника? - спросил сыщик.
- Я его не видела, - сказала Мышка.
- Вы были дома и не видели?
- Да, я была дома и не видела!
- Так, так… А что вы скажете насчет родственника, которого вы ждали?
- Ничего. Мы ждали и ждем, - безразлично ответила Мышка.
- Очень хорошо. Тут ваша сестрица говорила, так сказать, о пропаже солдата. Вы что-нибудь слышали об этом?
- Нет. Я работаю в госпитале и отдаю все свое внимание раненым солдатам, так что мне некогда интересоваться историей с пропавшим солдатом. Это дело полиции, - так же безразлично ответила Мышка.
- Похвально, похвально. А скажите, пожалуйста, что, Ефим Бессмертный, ваш сосед, часто возит вас на станцию?
- Почти всегда. Отвозит и встречает, - кратко ответила Мышка.
- Очень хорошо. Но сегодня вы дома. Так скажите, пожалуйста, кого же повез сегодня Ефим? Прибавим к этому: так рано и в такую погоду.
- Здравствуйте! - насмешливо сказала Динка. - Вы застали нас еще спящими, а теперь спрашиваете, кого повез Ефим? Ну кого он повез, если мы все дома!
- Я думаю, что мама послала Ефима встречать первый утренний поезд! - сказала Мышка. - А может, что-нибудь купить…
- Госпожа Арсеньева! Я прошу вас совершенно определенно ответить на мой вопрос: куда и зачем вы послали Ефима Бессмертного на вашей бричке, учитывая ранний час и погоду?
Чуткое ухо Динки уже давно уловило знакомый скрип колес, но она выждала момент, когда бричка приблизилась к крыльцу, и с криком: “Да вот он сам!” - мгновенно выскочили на террасу.
- Ефим! Вы встречали утренний поезд?
Петров схватил ее под локоть и втащил в комнату. Сыщик стукнул кулаком по столу.
- Я просил никого не выходить из помещения! - заорал он. - Я в последний раз предупреждаю вас, госпожа Арсеньева, что ваша младшая дочь ведет себя непозволительно и дерзко! Примите меры!
- А я попрошу вас сократить ваши вопросы, они лишены всякого смысла. И если вы пришли делать обыск, то делайте ваше дело и оставьте нас в покое! - решительно сказала Марина.
Ефим, стуча сапогами и отряхиваясь, на глазах Петрова вытащил из брички мешок с мукой и понес его в комнату.
- Здрасте, - сказал он, снимая шапку и сбрасывая мешок у двери. - Вот только муки достал. И коло поезда был…
Марина быстро обернулась к нему, но сыщик резко предупредил:
- Никаких вопросов. Вопросы буду задавать я!
- А мени все единственно, - сказал Ефим, останавливаясь у двери и скручивая козью ножку.
- Вы Ефим Бессмертный? - спросил сыщик.
- Он самый. Дозвольте закурить? - спросил Ефим, зажигая спичку.
Сыщик кивнул головой.
- Скажите, пожалуйста, Ефим, куда вас посылали в такую погоду?
- Да вот же по ихнего дядю… - припоминая слова выскочившей навстречу Динки, сказал Ефим. - Но погода действительно скаженна… Я ж казав: кто там поиде в таку грозу? Ни, поезжай да поезжай по нашего дядю.
- Послушайте! - подскочил сыщик. - Оставьте в покое этого “дядю”! Я спрашиваю: куда вы ездили?
- Это наконец возмутительно! - вмешалась Марина. - Он же совершенно точно сказал вам, что он ездил к поезду встречать моего брата, да еще я просила его что-нибудь купить! Так чего же вы хотите от человека?
Ефим развел руками.
- А что я зараз куплю? На базаре одна баба и та в город с мукой тащилась, так я только муки и купил! И вот сдача с ваших денег, пожалуйста! - как ни в чем не бывало пояснил Ефим, вытаскивая из кармана пригоршню монет и выкладывая их на стол.
Сыщик, теряя терпенье, захлопнул папку.
- Мы еще поговорим с вами, Бессмертный, без свидетелей! - пригрозил он.
- Это можно, - затягиваясь дымом, согласился Ефим.
На террасе прошлепали босые ноги, и Марьяна в подоткнутой юбке с кринкой молока в руках остановилась на пороге.
- Здравствуйте, - смущенно поздоровалась она, ставя на стол кринку с молоком. - А я бачу, гость приехал, ну, думаю, треба гостям молочка тепленького отнести!..
- Кто такая? - отрывисто спросил сыщик. - Откуда молоко? Где живешь?
- Да не лякайтесь вы, то моя жинка, зовут Марьяной, а хвамилия у нас с нею, известно, одинаковая! - усмехнулся Ефим.
- Ну что ж! Это очень хорошо. А скажи-ка, Марьяна, давно в твоей хате проживает солдат Ничипор? - прищурившись, спросил сыщик.
- Как это проживает? - поднял брови Ефим.
- Я спрашиваю не вас, а вашу жинку. Отвечайте, Марьяна! - прикрикнул сыщик.
Марьяна в замешательстве глядела на мужа.
- Это за якого ж солдата речь, Ефим? - нерешительно спросила она.
- А вот за того, что пропал. Ну конечно, они как полиция разыскивают человека, ну, значит, и спрашивают, не бачил ли его кто.
- Я спрашиваю: сколько времени этот солдат жил в вашей хате и где он сейчас?
Марьяна махнула рукой.
- Я за это дело ничего не знаю. В нашей хате он не был, и зараз его немае!
- Петров! - крикнул сыщик. - Останьтесь здесь! А ну-ка, Ефим, пройдем в вашу хату! Нет-нет, Марьяна нам не нужна, пусть посидит здесь!
- Ну, а я ж не хозяйка, может, вы захочете того солдата в курятнике искать, потому как там гнезда, где куры несутся, и опять же квочки с цыплятами. Нет уж, нехай и жинка идет! Вона сама свое хозяйство знает!
- Ну хорошо, хорошо! Пусть идет! Может, вдвоем вы будете сговорчивей!
- А конечно, что сговорчивей! Ведь так и в евангелии говорится, что муж и жена - одна сатана! - бубнил Ефим.
- В евангелии этого нет. И вы будьте поосторожней, Ефим Бессмертный: за решетку попасть мужику легко, а выбраться оттуда трудно, - запугивал сыщик, идя по аллее рядом с Ефимом и Марьяной.
Обыск продолжался часа три. Сыщик и Петров перерыли на хуторе все вещи, перелистали все книги. Сыщик придрался к старенькому глобусу, на котором всю обширную площадь, занимаемую Россией, Динка обвела красным карандашом.
- Зачем вы это сделали? - спросил сыщик.
- Из патриотических чувств, - ответила Динка.
Пришлось уехать ни с чем.
Проводив неожиданных “гостей”, Арсеньевы молча сидели за столом в разгромленной комнате, среди сваленных на пол вещей и книг. Оживленная тем, что все кончилось благополучно, Марьяна, разливая по чашкам молоко, без умолку рассказывала, как сыщик лазил в ее скрыню и на сеновал искать солдата.
- А Ефим ще подначивал его: ищите, каже, ищите, бо пропал человек, як сгинул! Ой, смех!..
Но смеха не было, Арсеньевы сидели перед налитыми доверху чашками, не прикасаясь к еде. Ефим понимал их тяжелое состояние.
- А ну приберись маленько, Марьяна, - шепнул он жене и начал рассказывать, как боялся везти в лес солдата и приезжего железнодорожника и какие чудеса увидел он в старой корчме. Рассказывая, он то и дело повторял: - Достойные хлопцы, нема чего сказать! А этот черный - так что-то особенное! Я спрашиваю: “Как же зовут, тебя, хлопче? То ты прозываешься Цыган, то Жук, га?” А он так усмехнулся, да и каже: “Я - Жук, я теперь Жук!”
На этих словах Динка подняла голову и улыбнулась, а Марина недовольно сказала:
- Надо узнать его настоящее имя, зачем давать человеку какие-то клички!
Мышка молчала. Худенькое личико ее заострилось, с губ не сходило брезгливое выражение. Неожиданно во время рассказа Ефима она уронила голову на стол и разрыдалась.
- Я не могу тут жить, мама! Они опоганили наш хутор! Все, все здесь опоганили! Уедем в город, мама! - по-детски всхлипывая, повторяла она.
- Хорошо, Мышка! Мы уедем, уедем, успокойся! Надо только подумать, как переправить в город приезжего товарища и солдата, - утешала ее мать.
- А чего там думать! У них место хорошее, пускай день-два посидят, а там я их через Пущу-Водицу отвезу в город! Вот и все дела! А плакать, Анджилка, из-за кажного поганого человека тоже нельзя, голубка моя! Мало ли их на свете? А ты так понимай: поганых двое, а хороших втрое! Вот тебе и вся арифметика! - уговаривал Ефим, как всегда путая имя Мышки и называя ее то Анджилкой, то Анжелинкой.
Прощаясь, он строго посмотрел на свою Марьяну и поднял вверх корявый палец:
- А ты, жинка моя Марьяна, помни: где что увидела, услышала у нас в доме або я говорил - молчи! Завсегда и везде молчи, як в рот воды набрала! И что я про корчму рассказывал, и какой красавчик Иоська, и кто в лесу на скрипке играет - молчи!
- Та чи я сумасшедшая? - всплеснула руками Марьяна. - Або я лютый ворог самой себе?
- Ну вот и молчи. Пойдем, надо людям отдых дать.
Когда они ушли, Марина открыла все окна. Освеженная дождем зелень грелась на ярком утреннем солнце, издавая свежий запах влажной травы и листьев. Земля отдыхала, жадно впитывая обильно пролившиеся капли дождя.
- Динка! - сказала Марина, глубоко вдыхая душистый воздух. - Сбегай за коробкой! А ты, Мышка, надень галоши и нарви в ореховой аллее каких-нибудь цветов!
Отослав девочек, Марина принялась за уборку.
Брезгливо вытирая стул, на котором сидел сыщик, она думала о том, что с этого дня неприкосновенность хутора нарушена, и как только приедет Леня, надо немедленно переезжать в город…
Когда девочки вернулись, в комнатах уже было чисто и ничто не напоминало о посещении полиции.
- Ах, какие свежие цветы! Смотрите, в чашечках еще дрожат капли! - сказала Марина, принимая от Мышки букет желтых болотных ирисов и по-осеннему блеклых васильков.
Глава пятьдесят пятая. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЛЕТА…
Через два дня Ефим отвез в город приезжего железнодорожника и солдата.
Перед их отъездом Марина долго думала, где устроить Ничипора Ивановича. Везти его на свою городскую квартиру было опасно, и она решила временно устроить его на явочной квартире вместе с железнодорожником, но Жук решительно запротестовал:
- Солдат теперь наш, он будет жить с нами. Кое в чем поможет нашей старухе, будет шить сапоги, хозяйство у нас общее, прокормимся!
Солдат ничего не имел против этого решения, и Ефиму пришлось отвозить его на квартиру Жука.
- Там у них все так прилично, куда там! - рассказывал дома Ефим. - Две комнатки с кухонькой, живут без квартирантов, чисто живут. Старуха ихняя, мать Конрада, видно, соскучилась за лето по своим хлопцам, все об Иоське спрашивала, чего долго не привозят. Ну и меня, конечным делом, накормила, напоила, Ничипору тоже обрадовалась. “Живите, говорит, живите! Мне сынок плохого человека не пришлет”. Это она Жука, значит, сынком называет, а Иоську внучком. Да, сдружились наши хлопцы с солдатом. Иоська так от него ни на шаг не отходит, а как узнал, что солдат может сапожничать, так и совсем прилип. “Я, говорит, дядя Ничипор, помогать тебе буду, я папе помогал”. Ну и, конечно, вцепился, чтобы столик отцовский взяли. Низенький такой столик, негодящий, весь ножом изрезанный. - Ефим развел руками и мягко улыбнулся: - Ничего не сделаешь, отцовская память. Перевез я и этот столик…
- А портрет Катри? - быстро спросила Динка.
- Ну, это в первую очередь. Сам Жук в бричку принес. И на городской квартире повесили, над этим сапожным столиком. Солдат хлопотал. Он, бедняга, видно, тоже семью почувствовал… И вот, скажем, железнодорожник. Образованный человек, прямо можно определить, не чета Ничипору Ивановичу, и уважали его ребята, и со всеми он за руку попрощался, а вот поди ж ты, к солдату больше привыкли…
- Ну что ж! Ничипор многое может им дать, он человек понимающий. Значит, все устроилось к лучшему! - сказала Марина.
Мышка подняла на нее умоляющие глаза.
- Значит, теперь мы можем уехать отсюда, мама? - нетерпеливо спросила она.
- Да, я думаю, тоже надо переезжать! - согласилась Марина.
Но Динка вдруг запротестовала:
- Нет, нет! Я никуда не поеду, мама! Я останусь здесь до приезда Лени! Вы уезжайте, а я останусь!
Сестры поссорились.
- Ты прекрасно знаешь, что одну тебя никто не оставит! Ты просто делаешь мне назло! Видишь, что я ни на что не могу смотреть без отвращения, и упрямишься! - со слезами говорила Мышка.
- Подумаешь, два каких-то сморчка полицейских! Да чтобы из-за них возненавидеть весь наш хутор, сад! Ты просто нервная барышня! - кричала Динка.
- Оставь ее, - тихо сказала Мышке Марина. - Скоро приедет Леня, при нем она не будет упрямиться. Оставь сейчас!
Мышка затосковала. Приезжая из госпиталя, она отказывалась даже рвать цветы для комнаты Алины.
- Я чувствую себя оплеванной, мама! Это такое унижение, когда чужие люди роются в твоих любимых вещах, в твоей постели… Я здесь перестала чувствовать себя человеком!
- Ну оставайся ночевать на городской квартире, - предлагала ей мать.
- Нет, я не брошу тебя и Динку. Об этом не может быть и речи! Уедем вместе!
После госпиталя Мышка забегала на городскую квартиру. От Васи давно не было писем. Однажды пришли сразу два письма от Почтового Голубя. Он описывал страшные картины боя, разрушения и смерти…
“Я не боюсь умереть, я солдат и должен быть готов ко всему, но если бы моя воля, я никогда не родился бы, я не убийца, но руки мои в крови…” Каждое письмо кончалось горячей мольбой прислать ему одно слово, хоть одно слово, с которым ему будет легче жить и умирать. Адреса в обоих письмах снова не было. Вместо адреса, как прежде, было нарисовано сердце, пронзенное стрелой и истекающее кровью.
- Ну что с ним делать, мама? Куда я напишу? Господи! Вот еще мученье! Ведь убьют его, а я буду мучиться всю жизнь!
- Несчастный Голубь! - бушевала Динка. - Ну что он за дурачок? Я просто делаюсь больной от его писем!
Она хватала листок и, надписав на конверте крупными буквами: ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, МИШЕ ЖНРОНКИНУ, опускала письмо в ящик. Письма Почтового Голубя расстраивали всех. Марина, держа их в руках, рассматривала с лупой штемпель.
- Попробуй писать по всем направлениям, где сейчас особенно упорные бои, - безнадежно говорила она Динке.
Каждому хотелось хоть что-то сделать для несчастного Голубя, умоляющего о последнем слове, о последнем прощании.
Марина заезжала даже к матери Миши Жиронкина, но, узнав, что та ни разу не получала от сына ни одного письма, не стала ей ничего рассказывать, тем более что мать холодно сказала:
- Не пишет он нам! Что поделаешь, неблагодарный сын! Уж кажется, ни в чем ему отчим не отказывал, и такую мать, как я, поискать надо!..
- Да, надо поискать… - согласилась Марина.
На другой день, после отъезда солдата и железнодорожника, на хутор пришел Жук. Марина разговаривала с ним, как со взрослым, она серьезно и тепло благодарила его, и Жук, потеряв весь свой форс беспризорного мальчишки, держался со скромным достоинством и во всяком деле предлагал свои услуги. Уходя, он вызвал Динку в ореховую аллею. Они говорили шепотом, долго и горячо.
- Этого нельзя делать, ты подведешь Ефима! Они отомстят Ефиму, - убеждала товарища Динка.
- А чего же мы сидели здесь все лето? - гневно щуря глаза, твердил Жук и бил себя кулаком в грудь. - У меня душа горит! Понимаешь ты это?
- Я понимаю, у меня она тоже горит! Но только не это, мы уже не дети. Жук!
- Все равно, я должен отомстить и отомщу! - грозился Жук.
- Хорошо. Но знай, это против моей воли! Я не разрешаю тебе этого, и ты знаешь почему, - изо всех сил возражала Динка.
- Боишься? За Ефима боишься? А Иоськиного отца забыла? А студента, зарубленного в лесу?
- Я ничего не забыла и не забуду, Жук! - Динка положила руку на плечо товарища и, наклонившись, тихо прошептала: - Сделаем другое…
Жук оживился, два раза даже тихонько фыркнул в кулак и, слушая Динку, согласно кивал головой. Разговор их шел отрывистым шепотом, недоговоренными фразами.
- Иоську беречь как зеницу ока… Пузырь пусть не отходит от него… Револьверы возьми, проверь, не заржавели ли… Приму привяжу у околицы…
- Револьверы в порядке… Солдат нам все оружие перечистил… - Жук приблизил к Динке свое лицо с жарко горевшими глазами. - Когда?..
- Завтра… в полночь, - чуть слышно ответила Динка, и они расстались.
