Глава двадцатая. Ленина НОВОСТЬ
Динка вбежала на крыльцо и, встретив неодобрительный взгляд сестры, с тревогой взглянула на Леню.
- У меня было важное дело… - виновато сказала она, прижимаясь щекой к его плечу. - А Хохолок уже уехал… - тихо добавила она.
- Как - уехал? - всполошился вдруг Леня. - Я же хотел узнать от него, что делается в “Арсенале”… И вообще, ни о чем меня не спросил и уехал!
Динка пожала плечами.
- У них какое-то собрание сегодня. Отец просил его не опаздывать, - недоумевая сама, пояснила она.
Леня в сердцах стукнул кулаком по перилам.
- Черт знает что! Какое собрание? Что, почему? Я же две недели не был дома… И ничего не сказать, не поинтересоваться даже, как прошла моя встреча с гомелевскими товарищами… Взять да уехать!
- Действительно странно… Он даже не зашел попрощаться. - Мышка подозрительно взглянула на сестру. - Ты его чем-нибудь расстроила, Дина?
- Расстроила? - серьезно переспросила Динка и тут же утвердительно кивнула головой: - Да… я его расстроила.
Леня вспыхнул и, по-мальчишески дернув плечом, сердито сказал:
- Подумаешь, расстроила девчонка…
- Я для него не девчонка, - обиженно перебила Динка.
- Это все равно, кто ты для него. Для дела это не имеет никакого значения. И нечего путать общественные интересы с личными! А еще гордится: “Я арсеналец”! - разбушевался было Леня, но, встретив пристальный, напряженный взгляд Динки, мгновенно утих и, махнув рукой, засмеялся: - А в общем, он хороший парень! И все мы одинаковы. Я вот тоже приехал и размяк! - Он быстро взглянул на часы - подарок Марины после окончания гимназии - и, подмигнув сестрам, добавил: - Мог бы еще сегодня съездить повидать кой-кого, но не хочется: измотался я за эту дорогу и по вас соскучился до смерти! Да и спешного, в общем, ничего нет!
- Ну и не мучайся! Расскажи лучше, какая там новость у тебя. Динка, у Лени какая-то хорошая новость, но он не хотел говорить без тебя! - весело сказала Мышка.
- Новость? Хорошая? - подпрыгнула Динка.
Леня прижал к щеке ладонь и закрыл глаза.
- Сногсшибательная!
- Ну так говори же, говори! - затормошили его сестры. - Сразу говори!
- Сразу нельзя, надо все по порядку. Вот слушайте. Ну, приезжаю я в Гомель, захожу по указанному адресу… Ну, как обычно, семья железнодорожного мастера: жена, двое ребят. Сам такой степенный, пожилой, в очках… Оглядел меня с головы до ног, подал руку. Ну, кто, что, кем послан - обычные вопросы… Как сказал - из “Арсенала”, от товарищей, так он оживился, сейчас жену локтем, самоварчик, то, другое…
- Ну, а где же новость? - нетерпеливо заерзала на перилах Динка.
- Да подожди, все же интересно, - остановила ее Мышка.
- Нет, Лень! Это можно потом, а раньше самую новость! - запросила Динка.
- Ну ладно! Сбила ты мое красноречье! Одним словом, поговорил; он пошел собирать народ, а председателя еще нет: он работает машинистом и должен прибыть прямо на собрание, а собрание на окраине, в домике у обходчика. Ну, народ собирается, ждем… Я, конечно, малость волнуюсь, все-таки не шутка ехать с таким поручением к незнакомым людям. А люди, надо вам сказать, особые, этакие просмоленные, крепкие, зря слов не бросают, и вопросов у них, вижу, много, нешуточных. Одним словом, настоящая рабочая интеллигенция. Есть и партийцы, председатель тоже человек партийный… Ну, разговор о том о сем, и вот входит человек, в кожаной тужурке, чистенький такой, ухоженный. - Леня обернулся к Динке и, увидев ее полуоткрытый рот, торжественно поднял палец. - И здесь будьте внимательны, начинается уже моя новость… Ну, поздоровались, он назвал фамилию, я не расслышал какую, заметил только сразу, что выговор у него какой-то нерусский и тип лица. Узкие, блестящие глаза, а улыбка… ну, сразу покорила она меня: открытая, все зубы на виду… “А, говорит, значит, ты товарищ из Киева? Да, Киев, Киев… Хороший город, хорошие люди, там моя родня живет. Такой человек, дороже золота, только давно не видел… Партийный человек, сам женщина. Может, слышал фамилию? Арсеньева, а называется Марина…”
- Ой! - подскочила Динка. - Ой! Это же наш Малайка! Малаечка!
- Неужели Малайка? - всплеснула руками Мышка.
Леня важно кивнул головой.
- Он! Машинист, партийный человек, председатель, пользуется среди железнодорожников непререкаемым авторитетом! Иван Иванович Гафуров!
- Господи! Малаечка! Да как же ты сразу не узнал его? - возмутилась Динка.
- Да когда я его знал? Один раз, еще мальчишкой, видел из щели забора! Только и всего! Вот Лину я сразу узнал, а ведь ее тоже не часто видел. И она меня! Как услышала, что я Леня, так сразу как бросится ко мне, как заплачет. Честное слово, я сам еле удержался… Ну, ну, Макака, глупенькая, ты чего? И ты, Мышка? Ну, знал бы, не рассказывал!
- Да ведь… Лина… нашлась, - всхлипнув, засмеялась Динка.
Мышка тоже смеялась, вытирая мокрые глаза.
- Так много связано с этими людьми… все наше детство! - словно оправдываясь, сказала она, но Динка уже тормошила Леню вопросами:
- Какая Лина? Здорова ли она? Ты был у них дома? Как они живут? Что говорила тебе Лина? Приедет она?
- Подождите, дайте сказать! Ивана Ивановича переводят сейчас в Коростень, там они и будут жить. Это не так далеко, и Лина обязательно приедет к нам, этим же летом! А сейчас она от своего Ивана Ивановича ни на шаг, боится, как бы не арестовали. Работа у него, конечно, серьезная. Одним словом, настоящий человек, а говорит о себе так: “Человеком меня сделал Александр Дмитриевич Арсеньев, без него я как был Малайкой, так бы и остался! А еще Лека помог, устроил учиться на машиниста…”
Новость обсуждалась взволнованно и радостно. Динка и Мышка засыпали Леню вопросами. Хотелось скорей обрадовать мать, говорили о письмах, которые задерживаются, проходя придирчивую проверку в полиции.
- Мама не пишет, потому что скоро приедет, - уверял Леня. - Арестовать ее не могли. О папе писать в письме она не хочет, а больше писать нечего, приедет и все расскажет сама, - успокаивал сестер Леня.
- Завтра воскресенье, почта будет закрыта… - озабоченно сказала Мышка. - А сегодня суббота…
Динка вдруг схватилась за голову.
- Сегодня суббота? - упавшим голосом переспросила она и вдруг, стремительно бросившись в комнату, начала выбрасывать из комода свои вещи,
Оставив на полу целую кучу белья и платьев, она сунула под мышку сборчатую зеленую юбку, герсет, вышитую рубашку и выскочила на террасу. Растрепанные косы расплелись и длинными прядями спускались ниже пояса, из-под руки торчал бархатный герсет вместе с зеленой юбкой, а рукав вышитой рубашки волочился по полу.
- Суббота, суббота… Федорку замуж… Жених… последние косы мать вырвет! Мне надо скорей бежать к Федорке! - бессвязно бормотала Динка, шаря глазами по углам террасы. Заметив у перил кривой дручок, она со вздохом облегчения схватила его и, не оглядываясь на остолбеневших от неожиданности Леню и Мышку, бросилась бежать к экономии.
- Что случилось? - с тревогой глядя ей вслед, спросил Леня.
Но Мышка и сама ничего не понимала.
- Такого с ней еще не было… - испуганно сказала она.
- Не понимаю. Похватала какие-то вещи, набормотала всякой ерунды про какого-то жениха, про Федорку… - беспокойно сдвигая брови, сказал Леня. - Что она задумала?
- А! - догадалась вдруг Мышка и с облегчением перевела дыхание - Это, наверно, свадьба у Федорки. Неужели все-таки свадьба?
- Постой! Какая свадьба? Она же сорвалась в чем была да еще поволокла за собой какие-то вещи и палку схватила! Нет, тут вовсе не пахнет свадьбой! Да и кого с кем венчать? - разводя руками, спросил Леня.
- Да Федорку мать выдает замуж! За какого-то вдовца-мельника! Ну конечно, Динка побежала на свадьбу! Но знаешь, это прямо ужасно: Федорка же совсем девочка и потом она, кажется, любит Дмитро… А эта сумасшедшая Татьяна отдает ее за старика! - с глубокой жалостью сказала Мышка.
- Ничего не понимаю! Да сколько же лет этой Федорке? Она ведь такая же, как наша Динка! - озадаченно пожимая плечами, сказал Леня.
- Ну что ж! Конечно, рано замуж, но в деревне с этим не считаются. А Федорке уже шестнадцатый год, Динка только на три месяца моложе ее. Ах боже мой, бедная Федорка! Неужели все-таки сегодня свадьба? - искренне огорчалась Мышка.
- Ну, знаешь, свадьба не свадьба, а какая-то чертовщина там происходит! Макака тоже зря не бросится как сумасшедшая. Я сейчас пойду туда, посмотрю сам, в чем дело! - решительно сказал Леня и, отряхнув на крыльце припылившиеся в дороге брюки, зашагал по аллее.
Глава двадцать первая. “ОН НЭ ХОДЫ, ГРЫЦЮ, ТАЙ НА ВЕЧОРНЫЦИ…”
По совету подруги Федорка весь тыждэнь <неделя> упорно молчала на все попреки и уговоры матери, зато и косы ее были целы, а к концу недели мать и вовсе подобрела и в субботу, обряжая дочку к приему жениха, ласково сказала:
- Вот так-то лучше, доню… Будешь сама себе хозяйка, над всем добром господыня. А что старой да рябой, так с лица воды не пить…
Федорка послушно дала вплести в косы новые ленты, надела веночек… Но когда мать, гремя подойником, ушла доить панских коров, Федорка в отчаянии заломила руки.
“Где ж Динка? Динка! Что ж ты не идешь, подруга моя… Ведь последние часы наступают, последние часы девичьей свободы, вот-вот затарахтит коло хаты телега жениха и возверяется маты. Не зря, ой, не зря своими руками обрядила она дочку… А Динки нет как нет, уж давно перевалило за полдень солнце…”
Побежала б Федорка сама за Динкой, да не смеет отлучиться из избы. Не знает и Дмитро, что творится с его дивчиной.
“Ой, не знае, не чуе Дмитро, что жизня моя решается… Не идет, забула за свою подругу Динка…”
Плачет, припадает к оконцу Федорка. Но и Динка летит как встрепанная птица. Вот уже на крыльце метнулась куча цветного тряпья.
- Федорка!..
- Ой, боже мий! Де ж ты была до сих пор? Он же зараз подъедет!
Брошены на пол герсет и вышитая рубашка, Динка молча сдирает с себя платье и бросает его на печку.
- Где матка? - спрашивает она, не отвечая на упреки подруги.
- У коровник пишлы… - всхлипывает Федорка, глядя широко раскрытыми глазами на сброшенные сандалии и свесившееся с печки Динкино платье. - Ой, божечка! Та чого ж ты раздягаешься? - с ужасом спрашивает она.
Но Динка только сопит, застегивая наспех сборчатую юбку и засовывая под нее вышитую рубашку.
- Подай платок… Хустку подай, темную, маткину, - командует Динка и, не дождавшись, сама хватает с гвоздя старый Татьянин платок, туго повязывает им голову, прячет под него косы и, стянув концы, завязывает их узлом на затылке.
- Та на що ж такэ страхолюдство? Повязалась, як стара баба, - разводя руками, всхлипывает Федорка.
Но Динка уже деловито оглядывает себя в огрызок зеркала и, удовлетворившись беглым осмотром, поднимает с пола кривой дручок, захваченный на хуторе.
- Вот, - быстро говорит она, - будешь махать этим дручком. Поняла? Как я на крыльцо, так и ты за мной! И ничего не делай, только маши дручком. Поняла?
- Эге… А як то махать? - испуганно спрашивает Федорка.
- Ну, як собаку отгоняешь! Маши и маши посильнее! - не надеясь на нее, морщится Динка.
Федорка неуверенно берет в руки дручок, а подруга уже гремит за печкой ухватом и, выбрав половчее кочергу, ставит ее около двери.
- Та что ж это будэ? - окончательно робеет Федорка и, вдруг охнув, бросается к окну. - Едет… Спаси меня, матерь божья, едет… - побледнев, оборачивается она к Динке.
- Тпру-у! Стой, тп-ру… - доносится со двора.
Подруги припадают к окну. Около тына останавливается телега. Щуплый мужичонка не торопясь слезает с телеги и, закрутив на колышке вожжи, обтирает пучком травы новые сапоги, отряхивает от пыли шапку, приглаживает редкие, прилипшие к темени седые волосы; теперь уже ясно видно его рябое, словно затолченное пшеном лицо, маленькие мышиные глазки и пучок серой бородки… Осторожно, словно на цыпочках, он снимает с задка телеги увесистый мешок и, крякнув, идет с ним к крыльцу.
- Билой муки привез… - шепчет словно про себя Федорка.
Но Динка внимательно вглядывается в жалкую фигуру согнувшегося под мешком мужичонка. Что-то горькое, вдовье чудится ей вдруг в этом рябом лице, испещренном глубокими морщинами, в крупных каплях пота на лбу, в остром кадыке на худой, жилистой шее.
“Жена у него умерла. Трое деток осталось. Может, за доброту Федорку берет… ради детей… Узнать надо”.
Динка поспешно ставит за дверь кочергу и, бросив Федорке: “Выйдешь, когда позову…” - торопится на крыльцо.
- Здоровеньки булы, диду! - вежливо здоровается она, поправляя сползающий на лоб очипок.
- Здоровеньки булы! Здоровеньки булы! - кланяется мужичонка, стаскивая на ступеньку свой мешок и разглядывая Динку прищуренными от солнца, подслеповатыми глазами.
- А куда же это вы, диду, такий мешок приволокли? - с грустью и укором спрашивает Динка.
- Ну, а як же? Так полагается… Что обещал, то исполнил! - с гордостью отвечает мужичонка. - Билой муки невесте в подарунок привез! А матка где? - интересуется он, отряхая с картуза мучную пыль.
- Нема матки, я за нее… - уже строже говорит Динка. - И невесты нема у вас тут, диду…
- Як то нема? - склонив набок голову с выжженными солнцем белесыми волосами, улыбается старик.
- А вот послухайте меня, диду… Знаю я ваше горе, знаю, что жинка у вас померла и трое деточек осталось, - проникновенно говорит Динка. - Только не в той хате ищете вы невесту. Вы старый человек, диду. Мало ли на селе одиноких старух, каждая с радостью пойдет, она и деток ваших воспитает…
- Цоб! Цоб! - подбоченивается вдруг мужичонка, дергая свою бородку. - А то для чего такой разговор? Мое дело уже договорено, и кончено! С батькой та с маткой договорено! А ты кто такая есть, чтоб мени указывать, га?
- А я человек, и ты человек! Совесть надо иметь, диду! Федорка - молода дивчинка, она тебе во внучки годится! И замуж пойдет по любви, за молодого хлопца! И вот тебе весь мои сказ! - решительно наступает Динка, чувствуя закипающую ярость. - Забирай свою муку и забудь дорогу в эту хату!
- Да ты кто такая есть? Я тебя первый раз бачу! Лаяла псина коло чужого тына! И Хведорка твоя гола и боса, хай скажет спасибо, что я ее беру! - визгливо кричит мужичонка, наступая на Динку.
- Ах ты ж гадина! Я с тобой, как с человеком… А ты вот как! - раздражается вдруг Динка. - Гей, Федорка! Живо! Бери дручка! - подбоченившись и яростно наступая на ошалевшего от неожиданности мужичонку, кричит Динка. - А ну, забирай свою муку и геть отсюда! Да чтоб ноги твоей поганой коло этой хаты не было!
- Да ты что, ты что, скаженна дивка! Я ж с маткой договаривался…
- Я тоби покажу - договаривался! Старый ты дурень, трухлява колода! Забирай, кажу, свой подарунок и тикай от хаты, бо я с тобой инше поступлю! - пиная ногами мешок, неистово орет Динка. - Дывысь, який женишок объявился! Ах ты ж дурень, дурень! - подбоченясь, издевается Динка; концы платка угрожающе качаются над ее головой.
Перепуганная насмерть Федорка с застывшим на лице выражением удивления и ужаса машинально машет вверх и вниз кривым дручком.
- А ты кто така есть, га? Яке твое полное право тут распоряжаться, га? Ах ты языката зараза! - придя в себя, вдруг обрушивается на Динку мужичонка и, прикрыв рукавом лицо, боком подскакивает к крыльцу.
Динка ищет глазами кочергу, но кочерга осталась за дверью. Но Динка не теряется. Ухватив с перил глиняный кувшин с квашеным молоком и яростно размахивая им, она бесстрашно наступает на жениха. Тугое квашеное молоко крупными снежками шлепается на белесую голову, на крыльцо, на ступеньки, на траву, и мужичонка не выдерживает. Подхватив на плечи свой мешок и осыпая Динку отборной руганью, он бежит к перелазу.
- Чтоб я тебя больше не бачила коло этой хаты! - орет Динка.
Мужичонка, пригнувшись, сбрасывает в телегу мешок и, нахлестывая лошадь, издали грозит кнутом.
- Передай, Федорка, своему батько: пусть только сунется теперь на мою мельницу, я вам покажу, голоштанна команда… Зараза проклятая!
- Жених! Жених! Дывитесь на его, люды добрые! Ах ты свинячий дух! - не унимается Динка.
Голос ее зычно разносится по экономии, кое-где уже кучками собираются бабы. Гремя подойником и размахивая руками, от кучки баб отделяется Татьяна.
- Маты! Маты бегут сюда! Ой боже! Маты! - всплескивает руками Федорка.
Динка, окрыленная одержанной победой, хватает подругу за руку и тащит за собой:
- Бежим ко мне!
Федорка не сопротивляется. Взявшись за руки и поднимая ногами облака пыли, подружки мчатся по проселочной дороге… Но у самого хутора чьи-то сильные руки сжимают их в одном объятии.
- Ага! Попались, невесты - хохочет Леня. - Попались!
- Ой, дывысь! Леня! - всплескивает руками Федорка.
Но Динка, оглянувшись назад, торопится домой. Для нее представление еще не кончено. Динка знает, что всякое достижение надо хорошо закрепить, иначе враг может обойти с тыла.
- Пойдем, пойдем! - торопит она развеселившегося Леню и забывшую все свои горести Федорку.
На террасе дружные взрывы хохота. Леня рассказывает, как, подойдя к плетню около Федоркиной хаты, вдруг увидел выскочившую на крыльцо Динку.
- Я сразу даже не понял, что это такое. Руки в боки, герсет расстегнут, на голове какой-то старушечий очипок… Да если б не Федорка, я бы просто не догадался, что это Динка… Но Федорка… Ха-ха-ха!.. Федорка рядом… с перепуганным лицом стоит и машет… вверх и вниз, вверх и вниз… какой-то палкой… Ха-ха-ха!.. - Леня падает животом на перила. - Ой, не могу…
- Ха-ха-ха!.. - звонко поддерживает его Мышка.
- Та слухайте… вона ж мне так приказала… - дергает обоих Федорка. - Маши, каже, и маши! Больше ничего не делай, только маши дручком. А сама зразу-то так хорошо с ним говорила, а потом як закричит, у меня аж руки и ноги затряслись. Стою и машу! Стою и машу, а сама себе думаю: что с этого будет?.. - взволнованно поясняет Федорка.
- Да тише! Вы мне все испортите! - сердится Динка. - Ведь сейчас прибежит Татьяна…
- Ой божечка! - пугается Федорка. - Она ж за того жениха убьет меня на месте!
- Ну да! Так мы ей и позволим! - усмехается Леня.
Мышка, икая от смеха, пьет маленькими глоточками воду.
- Я не могу больше смеяться, - жалобно говорит она, но Мышкина икота тоже вызывает взрывы смеха у развеселившейся компании.
И вдруг Динка настораживается.
- Татьяна… - громким шепотом предупреждает она, завидев в конце аллеи, за кустами, широкие рукава с красными пятнышками вышитых розанов.
- Маты… - в паническом страхе жмется к перилам Федорка.
На террасе все замолкают.
- Ну, вот что! - говорит Динка. - Живо, Федорка, снимай герсет и венок! Скорей, скорей! Давай сюда!
Федорка беспрекословно снимает герсет и венок. Динка поспешно кладет эти вещи на перила; венок сверху герсета.
- Теперь, - говорит она подруге, - иди в комнату и слушай каждое мое слово. Поняла? И не выходи, пока я сама тебя не позову.
Федорка кивает головой и послушно скрывается за открытой дверью на террасу.
- А ты, Лень, если не можешь удержаться от смеха, так лучше уйди!
- Нет-нет, не беспокойся, я удержусь! - уверяет Леня, вытирая платком потный лоб.
- И ты, Мышка, - еще строже говорит Динка, но Мышка отмахивается обеими руками.
- Нет, я тут ничего не могу, я не умею ни врать, ни притворяться… Я уйду! - унося в комнату свой стакан, говорит Мышка.
Не спуская глаз с мелькающей за кустами фигуры Татьяны, Динка быстро оглядывает террасу, макает палец в соль и, поплевав на него, устраивает себе на щеках длинные потеки. Потом, снова поплевав на палец, трет глаза.
- Что ты делаешь? - шепотом одергивает ее Леня.
- Плачу… - также шепотом отвечает ему Динка и, накрыв голову старым платком Татьяны, усаживается на крыльце, подперев ладонью свой локоть и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
- Кхе-кхе… - подозрительно закашливается Леня, но, вынырнув из-за кустов, Татьяна уже приближается к дому.
Она идет чуть прихрамывая, но босые ноги ее ступают твердо и решительно.
- Здравствуйте, - сухо говорит она, быстро оглядывая пустую террасу, стоящего у перил Леню и поникшую головой Динку. - А ну, Диночка, где моя Федорка? - воинственно начинает она, вытирая двумя пальцами рот и тяжело дыша от быстрой ходьбы.
- Нема вашей Федорки, - тихо и скорбно отвечает ей Динка, вытирая кончиком платка глаза.
- Як то нема? Погавкала, погавкала, як собака, да и нема? Навела такого сорому на свою хату, со всей экономии бабы сбежались, последними словами доброго человека облаяла, да и нема? - уже не сдерживаясь, кричит Татьяна, но Динка прерывает ее тихим воем.
- Ой, боже мни, боже мий… - причитает она, раскачиваясь из стороны в сторону. - Тож не вона его ругала, а я… Вона ж, моя голубка, валялася у хаты, як та чурка бездыханна… Закрылися ее глазоньки ясны, побелело лыченко, як та звестка… Ой, боже мий, боже мий…
- Шо то ты кажешь, Диночка? С чого ж то вона така бездыханна валялась? - растерянно спрашивает Татьяна.
- А с того, что жизни хотела себя решить… Хорошо, набежала я на ту пору, - горестно рассказывает Динка. - Заскочила я в хату, кричу: “Федорка! Федорка!” А вона, подруга моя, закрутила на шее полотенце, накинула его на гвоздочек да и висит, як мертвое тело…
- Ой боже!.. - с ужасом прерывает ее Татьяна. - Да чи-то правда, Диночка, что ж ты лякаешь меня, голубонька… Где моя Федора? Дэ вона, доню моя?..
Динка быстрым взглядом окидывает ее из-под платка и замечает под мышкой Татьяны свернутое в узелочек платье, которое она бросила в хате на печку.
- Жива ваша Федорка… Сняла я ее с гвоздя. Чуть сама памяти не лишилась, взопрела вся, пока снимала. Брызгала ее водой, аж платье на мне взмокло, бросила я его у вас на печке… - удрученно рассказывает Динка.
Глаза у Татьяны делаются круглыми и медленно наливаются слезами.
- Вот же ж и платье твое… Ох, доню моя, неужели ж справди на такое дело вона решилась? Не обманюй меня, Диночка, бо я ж маты… Кажи, моя дитына, где Федора? Ленечка, где Федора?
Но Леня мрачно смотрит в пол. Он находит, что Динка уже переигрывает, но, боясь испортить ей игру, молчит. Но Динка и сама уже меняет тон.
- Нема чого вам плакать, Татьяна! Жива моя подруга Федорка, только не пойдет она к вам больше! - сердито говорит Динка. - Вы ж ей все косы вырвали за того сивого дурня! А он же с дракой на меня полез, машет руками, как граблями, и последними словами клянет! Чтоб, каже, була проклята эта хата, да чтоб она сгорела до черного угля, да чтоб все дети в ней погорели и очи бы у всех полопались! Ну? Вот какой злодий ваш жених!
- Та с чего же он як собака с цепи сорвался? Человек як человек… Казалы бабы, ще с подарунком приехал… - недоумевает Татьяна.
- Эге! С подарунком! Мешок жвачки привез, да и тот обратно забрал! Я ему кажу: “Занедужала ваша невеста, прогуляйтеся до коровника, там ее маты”. А вин мини зараз таки слова: “Хай вона, каже, сгорыть, та маты!”
- Ах ты ж варнак! Каторжна твоя душа! - хватаясь за сердце, кричит Татьяна.
Динка мгновенно оживляется.
- Ну, вин на мене, а я на его! “Геть, кажу, видселя, як ты саму матку не повожаешь!” А вин - в драку… Ну, ухватила я горшок с квашеным молоком да в него! Да в него!..
- Эге! Эге! Люды ж так и казалы: вылез он с нашего двора, як мыша в сметане… От, значить, якэ дило… пострадала ты за нас, Диночка…
- А что я? Мне подругу жалко. Росли мы с ней, как дне былинки в поле… - снова жалостно затянула Динка. - Только несчастна ее доля, ридна маты пожалела ей кусочек хлеба, повыдергала ее долги косы, выгнала с хаты на все четыре стороны… Ни, тетю Татьяна, нема у вас больше дочки, не пойдет до дому Федорка, преклонит вона свою бидну голову у чужих людей…
- Ой боже мий!.. Яки слова у тебя… Та хиба ж я своей дитыне добра не желала? Мы ж от роду, вот как есть, босы и голы. А я ж ей богатого человека нашла. Но як такой шкандал получился, я и слова больше не скажу… Федорка! Донечка моя! Выйди до матки, дитына моя! Бог с ним, с тым женихом! Выйди, доню! Не трону я тебя, даже пальцем не трону! - заливаясь слезами, умоляет Татьяна.
- Кхе! Кхе! - нетерпеливо кашляет Леня, но Динка не спеша поднимается со ступенек.
“Ничего, ничего… пусть поплачет, пусть прочувствует”, - думает она, заглядывая в комнату.
“Как бы Федорка не подвела. Может, хихикает тут…” Но Федорка не хихикает. Жалостливые слова Динки проникли в ее сердце и возбудили в ней такую обиду за свою несчастную судьбу, что, притулившись к двери, она давно уже обревелась самыми искренними слезами и. выглядывая оттуда распухшими щелочками глаз, даже сказала:
- Не пиду я…
Но Динка вывела ее на террасу и, словно передав в верные руки свою роль, спокойно уселась на перила.
- Не пиду я, мамо, до дому… Вы ж мени вси косы выдрали, кусочек хлеба для меня пожалели, за старого да поганого замуж гнали… - жалуется словами Динки Федорка.
- А то что за комедия? - раздается неожиданно под террасой голос Дмитро. - Никуда она не пойдет, тетка Татьяна, бо я вам заявляю: як вы таку панику делаете, то я вашу Федорку зараз возьму за себя! Вот и бумаги я схлопотал; потому как ей еще шестнадцати нету, так поп велел сотню яиц принести або поросенка, и он нас обвенчает. А вы как хочете, тетка Татьяна. Хочете - считайте меня зятем; не хочете - ваше дело! А нам от вас ничего не нужно. Руки, ноги у нас есть, мы на свою жизню всегда заработаем! Вот вам и весь мой сказ!
Появление Дмитро является неожиданным даже для Динки, но она быстро смекает, в чем дело.
- Поздравляю тебя, Федорка, с законным женихом Дмитро…
- Наливайко… - важно подсказывает Дмитро. Он стоит в новой свитке, в чистой вышитой рубашке и в сапогах, которые дал ему безногий солдат.
- Поздравляю тебя, подруга, - говорит Динка.
Федорка крепко стискивает ее шею.
- Не забуду… Скольки проживу, не забуду… - бормочет она, заливаясь слезами и не смея поверить в свое счастье.
Но Динка торопится закрепить эту минуту.
- Поздравляю вас, тетя Татьяна, с законным женихом! - говорит она, целуя сухие щеки Татьяны.
- Поздравляю вас, тетя Татьяна! - подходит и Леня.
Татьяна стоит, опустив руки, и не то радостная, не то горькая улыбка трогает ее собранные в складочки губы.
- Поздравляю тебя, Дмитро!
- Поздравляю, Федорка! - изо всех сил торопится Леня.
И, словно предвестник Федоркиного счастья, из комнаты слышится чистый, светленький голосок Мышки:
- Как я рада за тебя, Федорка! Как я рада! Будь счастлив, Дмитро! Поздравляю вас с радостью, тетя Татьяна!
И сломленная Татьяна сдается.
- Ну, так тому и быть! - говорит она. - Засылай сватов, Дмитро! А ты, доню, проси на заручены! А теперь, диты мои, пора и людям спокой дать. Ходимте до дому. Иди ты, дочка, по леву мою руку, а ты, сынок, по праву! Нехай не скажут про нас люди, что мы всех женихов упустили!
Когда процессия удаляется, Леня хватает в охапку Динку и кружится с ней по террасе.
- Поздравляю тебя, Макака, поздравляю!
- Он, я так боялась, что она переиграет! - говорит Мышка.
- Ну да! Я знаю меру… - самодовольно улыбается Динка.
