УПП

Цитата момента



В Синтоне людям делают хорошо, и поэтому они впадают в детство.
Понял. Исправим.

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Ощущение счастья рождается у человека только тогда, когда он реализует исключительно свой собственный жизненный план, пусть даже это план умереть за человечество. Чужое счастье просто не подойдет ему по определению.

Дмитрий Морозов. «Воспитание в третьем измерении»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/
Мещера-2009

Глава двадцать вторая. ДАЛЕКИЕ И БЛИЗКИЕ

О серьезных делах и о дорогих отсутствующих в семье Арсеньевых никогда не говорилось мимоходом, эти разговоры обычно переносились на вечер, когда все были в сборе и никто чужой не мог уже помешать. На хуторе, после отъезда Алины, такие беседы происходили в маленькой опустевшей комнатке, где под окном шелестела ветвями Алинина березка, прямая и тоненькая, как сама Алина, Такая березка росла под окошками и младших сестер - у каждой своя, - а под окном Лени - молодой дубок… Эти деревца были посажены в первую осень жизни на хуторе, когда в саду появился неожиданный дорогой гость - “ничейный” дед-отец… С тех пор не раз сгущались над хутором грозные тучи и горькие слезы, как осенние дожди, промывали белые стволы берез. Смерть Никича, арест отца, умирающий в ссылке Костя, прощание с Алиной… Обо всем этом подолгу говорилось и думалось в комнатке старшей сестры.

Здесь все было по-прежнему. Накрытая байковым одеялом узкая девичья кровать, письменный стол, любимые Алинины открытки на стене, ее книжки и учебники на этажерке и всегда свежий букет полевых цветов, смешанный с сухой, шелестящей травкой “степное сердце”. Осиротевшим сестрам не нужно было напоминать, чтоб они меняли “Алинины букеты”, Динка и Мышка делали это сами, и каждая, войдя в комнату на минутку, останавливалась перед большим увеличенным портретом худенькой большеглазой девушки со знакомой строгой улыбкой.

“Как тебе живется, Алиночка, родненькая?” - безмолвно спрашивала Динка. Но Алина не отвечала на этот вопрос даже в своих письмах. Она ни на что не жаловалась, прорываясь только иногда короткими и страстными словами: “О, как бы я хотела однажды утром проснуться в своей комнатке…” И еще часто, обращаясь к сестрам, она писала: “Цените, цените каждую минутку, каждый шаг, когда вы можете прижаться к маме, целовать ее руки и обнимать друг друга…”

На этих горьких словах чтение письма прекращалось.

- Я поеду за ней! - хмуро говорил Леня.

- Нет, - твердо отвечала Марина. - Она вернется сама или никогда не вернется.

Человек, которого выбрала для себя Алина, никому не нравился, в семье Арсеньевых он всегда казался чужим, случайно зашедшим в их дом.

- Это какой-то “чиновник особых поручений”, - насмешливо отзывалась о нем Динка. - И чего он всегда такой накрахмаленный?

Всех студентов и гимназистов, которые собирались на Алинины “четверги”, называли просто по имени, но жених Алины, аккуратный молодой человек с прилизанными височками, сразу отрекомендовался Виктором Васильевичем. Может быть, оттого, что он был самым старшим и во время своего жениховства заканчивал четвертый курс университета.

Алина была очень общительной и серьезной девочкой. В последнем классе гимназии она много читала и, организовав вокруг себя кружок девушек и юношей, устраивала по совету матери каждую неделю громкое чтение и обсуждение прочитанного. Такие дни назывались “четвергами”. Жених Алины тоже присутствовал здесь и охотно принимал участие в обсуждении.

Динка удачно копировала его, делая какие-то жесты и медленно процеживая каждое слово. Домашние хохотали, а Алина обижалась:

“Что это такое, мама! Я не могу пригласить ни одного свежего человека…”

“А ты приглашай не свежего”, - буркала Динка.

Однажды, чтобы угодить Алине, она добровольно решилась прослушать целую лекцию Виктора Васильевича “О хорошем и дурном тоне”. Увлеченный своим красноречием и благоговейным вниманием Алины, Виктор Васильевич, усевшись против Динки, медленно и долго втолковывал ей, как нужно вести себя в обществе и по каким признакам избирать для себя это общество. Говорил он со вкусом, тщательно подбирая слова и примеры, а Динка сидела перед ним, опустив глаза, и, положив ногу на ногу, тихонько шевелила носком ботинка. Когда Леня заглянул в комнату, Динка уже нетерпеливо качала ногой… Леня вызвал Алину.

“Прекрати это, - сказал он. - Кошка уже вертит хвостом…”

Но Алина была уверена, что Динке необходимо выслушать серьезного взрослого человека. И Динка выслушала, но когда Виктор Васильевич сказал, что он еще повторит свою лекцию, она вскочила и, заткнув обеими руками уши, закричала:

“Еще? Еще раз вынести такую скучищу? Да что я, мертвая или живая! Читайте свои лекции над покойниками!..”

Все в доме были в отчаянии, когда Алина дала согласие на брак с этим чужим и неприятным человеком.

Марина со слезами уговаривала дочь подождать, приглядеться…

“Ты же совсем не знаешь его, Алина…”

“Это вы не знаете, - отвечала Алина, - а я знаю… У него очень хорошая семья: мать и брат. Кстати, брат его тоже политический, и сейчас он в ссылке…”

“Так ты же выходишь замуж не за брата”, - вмешался Леня.

Но Алина никого не хотела слушать, и теперь ее письма были полны сдержанной грусти. В одном из писем она писала, что хочет работать, но мать мужа и сам Виктор очень “оскорбляются” этим желанием, так как считают себя людьми обеспеченными; не понимают, чего ей не хватает…

“Алина борется…” - кратко сказала об этом письме Марина. И все поняли, что в жизни Алины наступил какой-то перелом. С тех пор писем больше не было, и на близких это молчание лежало тяжелым камнем. К этой тревоге прибавилось еще и беспокойство за мать. Поэтому, едва кончилась веселая комедия с Федоркиным сватовством, как Мышка сказала:

- Поговорим сегодня о наших… Надеюсь, Динка, у тебя больше нет никаких историй?

Время близилось к вечеру. Динка, усталая и погасшая после недавнего вдохновения, валялась на траве рядом со своим другом Нероном и, положив голову на его пушистую шерсть, дремала. Собака тоже спала, изредка поднимая морду и косясь глазом на спящую хозяйку. Солнце светлыми пятнами падало на траву, на заросшие дорожки, на террасу, где Мышка стирала в тазике свой белый передник и косынку, на босые поджатые ноги Динки. От сарая слышался стук молотка и доносился запах дегтя, которым Леня смазывал бричку.

- Дина! У меня единственный вечер, когда я свободна, мы должны подумать, что делать, если от мамы не будет письма… - снова начала Мышка. - Поэтому отложи пока все свои истории.

- Да у меня только одна история, я потом сама расскажу ее Лене.

- Ну нет! - возмутилась Мышка. - Не морочь нам головы, Дина. Достаточно того, что весь день мы провозились сегодня с Федоркой.

- Ну хорошо, хорошо… Я могу отложить, я же и сама устала. Ты думаешь, все так просто? Раз, раз - и готово? Одна история, другая история… Попробуй сама с ними справиться, тогда узнаешь, - сонно забормотала Динка, но Мышка, опустив над тазом руки, покрытые до локтя мыльной пеной, расхохоталась.

- Ой, не могу! Когда ты вырастешь наконец? - сказала она, глядя на Динку с ласковой снисходительностью старшей сестры.

- Когда вырасту, тогда и вырасту… - ворчливо откликнулась Динка, поднимаясь и заплетая растрепавшиеся косы. - Только ничего от этого не изменится, можешь не надеяться. У человека бывает один характер, а не двадцать, и сердце только одно. Значит, что у меня есть, то уже и останется!

- С чем тебя и поздравляю! - снова засмеялась Мышка. - Только на сегодня ты уже отрешись от всяких своих дел хотя бы на один вечер!

- Об чем разговор? - спросил Леня, появляясь перед террасой и вытирая тряпкой запачканные дегтем руки. - Макака! Налей в умывальник водички или возьми у Мышки в тазике мыльную, слей мне на руки!

Динка сбегала за водой, выхватила из рук Мышки тазик и полила Лене на руки.

- Ну вот и хорошо! Только дегтем от меня несет, как от праздничных сапог! Зато уж смазал колеса на совесть, теперь скрипеть не будут! До вечера еще наколю дров. А как насчет какой-нибудь еды? Может, попробовать подкопать картошку?

Сестры озабоченно переглянулись.

- Молодой еще нет. Она вся такусенькая! - Динка показала на кончик пальца.

- А старой тоже нет. Есть немного пшена и кусочек сала… - задумчиво сказала Мышка.

- Ну и хорошо! Я сейчас сварю кулеш! - с готовностью отозвалась Динка. - Сейчас! Неро, пошли за луком! Айда! Живо!..

Когда она убежала, Леня посмотрел ей вслед и, облокотившись на перила, тихо спросил:

- Не знаешь ли, отчего расстроился Андрей? Ничего не сказал и уехал. Динка не рассказала тебе?

- Нет! Но как будто ты не знаешь Динку? - пожимая плечами, ответила Мышка. - Мало ли что она ему наговорила…

- Андрея не так легко расстроить… Я хотел бы знать, что это за история, - серьезно сказал Леня.

- Не беспокойся, она и тебе наговорит, только уж сегодняшний вечер оставим для мамы… Я просто не нахожу себе места от беспокойства…

- Да, маме очень трудно… Надо решить, не поехать ли мне к ней на помощь… Но раньше я должен отчитаться в своей поездке. Ну, сегодня поговорим обо всем! - решительно закончил Леня.

Через полчаса Динка уже сидела около костра, над которым в солдатском котелке весело булькал ее кулеш.

Три козявки - три хозяйки
Шли на рынок покупать,
Вот на рынке три корзинки,
А хозяек не видать… -

напевала Динка, нарезая тоненькими кусочками сало.

- Неистощимая у тебя энергия! - засмеялся Леня, подкладывая в костер наколотые чурки. - Только что лежала свернувшись клубочком, как серенький ежик, а тут, гляди, какую бурную деятельность развернула!

- А ведь это всегда: если человек устал от какого-нибудь одного дела, ему нужно просто перейти на другое, - серьезно ответила Динка.

- Ну, а зачем тебе понадобился этот костер и котелок? Можно было поставить кастрюлю на плиту!

- Как это на плиту? Кулеш варят в котелке, и он должен пропахнуть дымом, - убежденно сказала Динка, облизывая ложку,

Ей уже давно хотелось испробовать котелок, который она купила с рук на одном из дачных базаров. Вместе с солдатским котелком купила она и старую зажигалку - для курящих. В тот день на хутор приехал Андрей.

- А кто же тут курящий? - усмехнулся он, глядя на Леню.

- Пока никто. Но ведь это только потому, что вы оба еще ненастоящие мужчины. А когда вы станете мужчинами… - щелкая зажигалкой, сказала Динка.

- Вот как? - расхохотался Андрей и тут же серьезно сказал: - Ну, если, по-твоему, доблесть начинается с папиросы, то в следующий раз я привезу с собой целую пачку “Казбека”!

- А я подарю тебе зажигалку! - обрадовалась Динка.

- Ну-ну, - хмуро сказал Леня, - не дури, Андрей! Ты мне еще и ее научишь курить!

- “Ты мне”!.. - повторил Андрей, и темные глаза его сузились, - А нельзя ли без этой приставки?

- Нельзя, - решительно сказал Леня, и брови его сошлись в прямую черту. - Эта приставка была, есть и будет!

- Ты… так уверен в этом? - глядя ему прямо в глаза, спросил Хохолок.

- Да, - отрывисто заявил Леня. - И тебя прошу помнить об этом, на всякий случай!

- Я могу помнить, - усмехнулся Андрей. - Но я ни в чем не уверен!

Динка, напряженно вглядываясь в лица обоих товарищей, силилась понять, о чем они говорят; она чувствовала, что между Леней и Андреем легла какая-то тень, словно пробежала черная кошка. И эта кошка - она, Динка.

- Не смейте так разговаривать! - закричала она. - Я не хочу, чтоб вы спорили из-за какой-то зажигалки? Вот вам, если так! - Она вскочила и, с силой размахнувшись, забросила зажигалку в кусты орешника. - Вот вам!

Глаза Лени просияли, брови разгладились.

- Макака, - ласково сказал он, - ты ошиблась, нам не о чем спорить!

- Нам не о чем спорить, - согласно повторил Хохолок, но в уголках губ его таилась упрямая насмешка. - Мы просто говорили о куренье!

- Это очень вредная штука, - весело продолжал Леня. - И ты права, что забросила свою зажигалку, потому что никто из нас курить не будет!

- Нет, - быстро прервал его Хохолок. - Я буду! Если она захочет, я буду!

- Я не захочу! - быстро сказала Динка.

Эта коротенькая размолвка из-за зажигалки не прошла для нее бесследно; она чувствовала, что в отношения Лени и Андрея вкралось что-то новое. Кроме того, ей просто жаль было зажигалку. Но искать ее в кустах Динка не стала…

Вспомнив об этом сейчас, она недовольно сказала:

- Можно было б разжечь костер зажигалкой… а я разжигала спичками… - Она хотела вернуться к тому странному разговору и хорошенько расспросить Леню.

Но Леня спокойно сказал:

- Спичками тоже хорошо, были б сухие щепки, а щепок я тебе еще наколю!

И, взяв топорик, ушел.

Ужинали на террасе, когда уже стемнело. Кулеш, пропахший дымком, показался всем особенно вкусным. И Динка, которая очень любила, чтобы ее подхваливали, сама распоряжалась за столом, накладывая Лене и Мышке полные тарелки, не забывая и себя. Может быть, поэтому да еще потому, что день был слишком насыщен всякими впечатлениями, настоящего вечернего разговора не получилось.

В комнате Алины горела лампа под зеленым абажуром. Пронизанные ее светом, в раскрытом окне качались ветки березы с нежными разлетающимися листочками, тонкий месяц острым серпом прорезал темно-голубые облака, одуряюще пахло лесными фиалками. Слова были короткие, а молчание длинным. Говорить, казалось, не о чем.

- Надо ехать к маме… - вздохнула Мышка.

- Да, надо ехать. Я завтра же поговорю об этом… - тихо отозвался Леня.

- От Алины тоже давно нет письма, - снова вздохнула Мышка.

- Что-то изменилось в ее жизни, - предположил Леня.

- Может быть, теперь она примет “Емшан”? - с надеждой сказала Динка.

И все посмотрели на портрет. Но старшая сестра при свете зеленой лампы казалась особенно строгой и недоступной, и все трое вспомнили, что она не любила посвящать кого-нибудь в свои дела, и тем более не любила она, чтоб ее дела обсуждались даже самыми близкими людьми.

- Ну что ж! Как будет, так будет, - покорно сказал Леня.

- А Малайка, или этот Иван Иванович, ничего не говорил тебе, Лень? Может, приедет к нам Лина? - вдруг спросила Динка.

- Нет, - сказал Леня. - Лина не может приехать сейчас, ее приезд мог бы послужить ниточкой для полиции. Да! - вдруг вспомнил Леня. - Через недельку оттуда должен приехать один железнодорожник…

- К нам, на хутор? - оживилась Динка.

- Да, он привезет шрифт. Его нужно будет срочно переправить в город… Но это еще не скоро, я думаю, мама вернется к тому времени, - сказал Леня.

- Но почему мама ничего, совсем ничего не пишет о папе? Ведь она уже видела его, хоть одно свидание уже во всяком случае было… - снова заволновалась Мышка.

- А может, в письме нельзя писать. Может, что-нибудь такое, чего нельзя? - предположила Динка.

Леня встал и, потянувшись, хрустнул пальцами.

- Я поеду, - решительно заявил он. - Если завтра не будет письма, я поеду!

- А завтра воскресенье и почта закрыта, но я отвезу вас на станцию и постараюсь повидать Почтового Голубя. У тебя, Мышка, длинный день завтра? - спросила Динка.

- Да, конечно, я вернусь с вечерним поездом, но Леня, может, приедет раньше?

- Да, я постараюсь поскорей вернуться, хотя мало ли что могло случиться за это время… На заводе Гретера и Криванека ожидалась забастовка. Ну и чудак, на самом деле, этот Андрей! Как это уехать и не сказать даже хоть коротенько, что делается в “Арсенале” и вообще… Я просто удивляюсь ему! - с досадой сказал Леня.

- Не сказал - значит, ничего нет серьезного, иначе он так не уехал бы, хоть и расстроился, - чувствуя потребность защитить товарища, буркнула Динка.

Мышка махнула рукой.

- Вообще, Динка, ты пользуешься своим влиянием на него и заставляешь его делать какие-то глупости! Ты меня извини, но противно смотреть, как этот серьезный и неглупый человек бросается, чтобы исполнить любой твой каприз! Я понимаю, что вы давно дружите, что он тебя очень любит, но тем более, Дина, стыдно тебе набивать его голову всяким вздором и делать из него какого-то дурачка, тогда как он совсем другой человек в “Арсенале”, рядом с такими людьми, как его отец, как Боженко…

- Боженко очень дорожит им… - вставил Леня, неодобрительно глядя на Динку.

- А что я делаю? Что я особенного делаю? - возмутилась Динка. - Я только делюсь с ним всем, что у меня на душе… Мне же не с кем даже поговорить!..

- А о чем тебе говорить? Ты живешь, Дина, как во сне. В каком-то кошмарном сне, где вечно фигурируют то кулаки, то убийцы, которых нужно немедленно перестрелять. Я понимаю, что тебе жалко Иоську, жалко Федорку, и ты бросаешься всем на выручку, но, честное слово, Динка, есть более серьезные вещи, и человек, которому пятнадцать лет, не должен уже бросаться очертя голову во всякие приключения. И тем более не должен из-за пустяков отвлекать от этого дела своих друзей… - Мышка говорила много, горячо, с искренним негодованием.

Леня понимал, что она права, но он с тревогой смотрел на свою Макаку, которая слушала молча, словно впитывала каждое слово сестры, иногда взглядывая на него, Леню…

И он не выдержал:

- Ну, ну, Мышка… Ты очень преувеличиваешь все! Дружба есть дружба…

Динка порывисто поднялась с места.

- Не защищай! - горько сказала она. - Не в этом главное. Она минутку помедлила.

- Главное то, что я одна… И никто на свете, кроме Хохолка, не может понять меня. Ты, Мышка, давно уже Васина, а Леня - мамин. И я одна…

Она выбежала из комнаты, хлопнув дверью, н через минуту до огорошенных ее словами Лени и Мышки донесся топот копыт…

- Вперед, Прима! Вперед!..



Страница сформирована за 0.85 сек
SQL запросов: 169