XI
Вскоре Доминик сделался любимцем всей улицы. Особенно привязались к нему дети. Да и взрослые всё чаще заворачивали в сад полюбоваться могучим белым слоном. Хотя жители городка не были знатоками и ценителями слонов (настоящие знатоки живут в лесах Азии и Африки), всё же они знали, что белые слоны встречаются чрезвычайно редко. А редкости высоко ценятся.
Они знали, что в Индии белый слон считается животным священным, ему даже воздают почести. Хозяином такого слона может быть только могущественный властитель — магараджа. Он носит пышные, увешанные драгоценными камнями одежды и разъезжает всюду на белом слоне, который убран в дорогую попону, тоже украшенную драгоценными камнями.
Наверно, вам хочется знать, как на своём слоне сидит магараджа? Думаете, так же, как на лошади?
Ничего подобного! Спина у слона слишком широкая для того, чтоб на него можно было усесться верхом. Пожалуй, только Гулливер или какой-нибудь другой верзила может сесть на слона верхом, но; обыкновенный человек (а ведь даже самый грозный магараджа — обыкновенный человек, хоть он и пытается внушить иногда своим подданным другие мысли), но обыкновенный человек, говорю я, не в состоянии сесть верхом на слона, как на лошадь. Поэтому слону на спину ставят что-то вроде домика или беседки, или, может быть, что-то вроде нашей телефонной будки. Эту беседку или будку, которая, впрочем, не застеклена, закрепляют особыми ремнями, чтоб она ни в коем случае не съехала набок. В будке ставят сиденье, иногда даже золотой трон, на котором восседает магараджа.
Сам ли магараджа правит слоном? Ни в коем случае.
Слоном правит погонщик. Погонщик сидит у слона на голове, между ушами, и оттуда подаёт команды. Он заставляет слона идти вперёд, поворачивать налево, направо. Иногда велит слону пятиться и опускаться на колени.
Да, да, опускаться на колени! Если вы думаете, что я оговорился, то это не так.
Слоны умеют становиться на колени. Неповоротливые, неуклюжие на вид, они могут с большой точностью выполнять ваши приказы. Надо их только научить. А учатся они с малолетства в специально предназначенных для этого школах.
Похожа ли такая школа на наши школы?
Я думаю, не похожа. Там нет ни парт, ни кафедры для учителя, ни доски. Такие уж там порядки. Должен вам сказать, что мне это не нравится. Если б я был, к примеру, директором такой школы, я бы сразу велел притащить туда и парты, и кафедру, и доску.
По какому такому праву слоны лишены учебных пособий? Если б школа стала похожа на наши школы, слонята учились бы намного скорее, знания быстрее укладывались бы у них в голове, они не простаивали бы весь школьный день на ногах, они могли бы часок-другой посидеть за партой. Парты должны быть, разумеется, сделаны так, чтоб они были вместительнее тех парт, за которыми сидите вы и" за которыми когда-то давным-давно сидел и я.
Могу вам по секрету сказать: я часто мечтаю собственными глазами увидеть такой класс, где за каждой партой сидят тихохонько вежливые, хорошо воспитанные слонята. Вот было бы зрелище!
Но вернёмся к Доминику. Домиником, как мы уже сказали, интересовался весь район. Жители города, хоть никогда не были в Индии, не видали настоящего магараджу и только по слухам знали о существовании белых слонов, прекрасно отдавали себе отчёт в том, какую ценность представляет собой Доминик.
Они мигом сообразили, что Доминик — это нечто совсем особенное. Ни в одном из соседних районов не было такого чуда. Даже в зоопарке, расположенном на берегу протекающей возле города реки, не было такого слона. Жили там, правда, два взрослых слона и один слонёнок, но это были обычные серые слоны, и они не шли в сравнение с Домиником.
Вам, наверно, интересно, как звали этих слонов?
Признаюсь откровенно, в мои намерения не входит заниматься этими слонами сейчас. В нашей повести в своё время они ещё появятся. Но раз вас одолевает любопытство, я скажу.
Слона звали Гжесем, слониху — Гжесихой, а слонёнка — Жемчужинкой. Когда мы попадём в зоопарк, мы с ними познакомимся поближе.
Гжесь и Гжесиха, о Жемчужинке я уж не говорю, были меньше Доминика. Это было заметно сразу. Стоило зайти в зоопарк посмотреть на Гжеся и на Гжесиху, о Жемчужинке я уж не говорю, а потом прийти и встать рядом с Дбмиником, чтобы понять, что Доминик по сравнению с ними великан.
Действительно, Доминик так вырос, что теперь без труда заглядывал в комнату к Пине, которая, как известно, находилась на втором этаже. Если окно было открыто, он как ни в чём не бывало просовывал туда голову и говорил:
— Ку-ку!
Частенько случалось так, что это «ку-ку» будило Пиню. Часов у Доминика не было, и он заглядывал в комнату к Пине в самое неподходящее время.
— Отвяжись! — говорил ему Пиня. — Ещё рано, дай поспать.
— Ку-ку! — повторял Доминик и хоботом стаскивал с Пини одеяло.
|
|
Пиня вскакивал с постели и мчался к окну. Вот-вот, казалось, схватит он одеяло, но одеяло всё же исчезало за окном.
— Ты сумасшедший, а не слон! — кричал Пиня, высунувшись из окна.
А Доминик тем временем, не выпуская одеяла из хобота, размахивал им в разные стороны.
— Вот я тебя! — кричал Пиня и в одной пижаме выбегал в сад, чтобы отобрать у Доминика одеяло.
Стоило Пине появиться в саду, как Доминик немедленно закидывал одеяло через окно обратно в комнату.
— Сейчас же отдай одеяло! — говорил рассерженный Пиня.
— Чего тебе от меня надо? — спрашивал с невинным видом Доминик, а у самого глаза разбегались в разные стороны.
— Сейчас же отдай одеяло! — повторял Пиня.
— Какое одеяло? — удивлялся Доминик. — Первый раз слышу..,
— Ты лучше меня знаешь какое!
— Где ты видишь одеяло?.. Нет у меня никакого одеяла.
— Кто же его тогда с меня стащил?
— Откуда мне знать, — отвечал Доминик. — Может, духи?
— Напрасно умничаешь,— говорил Пиня.— Наигрался — и будет! Отдавай одеяло, вот и всё!
— Нет у меня одеяла. Иди в комнату, посмотри, наверно, лежит на диване.
Волей-неволей Пине приходилось идти обратно в комнату. Одеяло действительно лежало на диване, но стоило Пине сделать с порога один шаг к постели, как в окне тотчас появлялся хобот Доминика, хватал одеяло и уволакивал его снова на улицу.
С ума сойти!..
Пиня опять мчался вниз, Доминик снова забрасывал одеяло в окно, и так далее и так далее, пока Доминику не надоедала вся эта возня и одеяло вроде бы по его небрежности не оказывалось вдруг в руках у Пини. Хуже всего бывало, когда Доминику не удавался так называемый «бросок» и одеяло вместо Пининой постели повисало на яблоне или на старом каштане, который рос неподалёку от дома.
— Ну и что теперь будет? — спрашивал в таком случае Пиня.
Доминик молчал.
— Послушай-ка, слон, — говорил тогда Доминику Пиня, — влезь на дерево и сними одеяло. Умел забросить — умей достать.
Но сделать это было не просто. Чаще всего одеяло висело на такой высоте, что достать его хоботом Доминик не мог, а прыгать он не умел. Если б существовал такой предмет — «прыжки» и надо было бы сдавать экзамен, то Доминик получил бы двойку, а то и кол. Да ещё с двумя минусами.
— Ладно, ладно, — говорил Пиня, — посмотрим, что теперь будет! Проснутся мама и папа, увидят одеяло на каштане, и… Страшно даже подумать, что тогда может произойти…
Доминику в эту минуту было ужасно стыдно.
— Я нечаянно!.. — уверял он Пиню.
— Это только так говорится.
— Правда нечаянно…
— He верю!
— Клянусь тебе!
— Чем клянёшься?
— Своим хоботом.
— Твой хобот никуда не годится!
— Что верно, то верно, — со вздохом соглашался Доминик.
— Не мог даже попасть в окно! — продолжал Пиня.
— Правда, правда, — поддакивал Доминик.
— С таким хоботом стыдно людям на глаза показаться.
— Что же мне теперь с ним делать? — спрашивал расстроенный вконец Доминик.
— Вели сшить на него футляр и держи в футляре, — советовал Пиня и начинал карабкаться вверх по стволу.
В этот миг фарфоровое сердце Доминика билось сильнее и он шептал с волнением:
— Что ты делаешь, Пиня?
— Ничего, — отвечал Пиня.
— Как так «ничего»? Ведь ты лезешь на дерево?
— Ну так что? Нельзя?
— Я ничего не говорю… Можно, только…
— Только что?
— Только я хотел тебе сказать: ты очень-очень хороший…
XII
Это было самое ужасное пробуждение, какое только можно себе представить. Вам, конечно, знакомо то состояние, когда, проснувшись рано утром, человек некоторое время ещё находится во власти сна. Проходит две-три секунды, прежде чем мы убеждаемся, что за нами действительно не гонится лев, что мы мирно лежим в постели, что давно пора вставать. Такое пережил однажды Доминик. Открыв глаза, он с ужасом увидел три нацеленных на него ствола. С трёх сторон глядели они на него своими холодными, мерцающими глазницами. По спине у Доминика пробежали мурашки. Не далее как вчера Пиня рассказал ему об одном ужасном обстоятельстве. Рассказал не добровольно — Доминик вытянул это у Пини просьбами и уговорами. Обстоятельство было весьма печальное, и Пиня с его добрым сердцем ни за что на свете не хотел посвящать в него Доминика. Хотя бы из боязни опечалить своего друга. А началось всё с пустяка.
— Пиня! — сказал однажды Доминик.
— Ну? — отозвался Пиня.
— Скажи, пожалуйста, Пиня, слоны храбрые?
— Очень.
— Из чего это известно?
— Из разных случаев.
— Ну, например?
— Например, они не боятся других зверей.
— Львов тоже?
— Нисколько! Очень забавно бывает наблюдать, как лев стороной обходит слона.
— А ты наблюдал?
— Не наблюдал, но знаю.
— Откуда знаешь?
— Из одной книжки.
— Но тигра-то уж наверняка слон боится?
— Ничего подобного! — категорически возразил Пиня. — Слону наплевать на тигра, понимаешь? Наплевать до такой степени, что слонов используют даже для охоты на тигров.
— Для чего?
— Для охоты.
— Что это значит?
— Ты не знаешь, что значит охота? Охотишься на кого-нибудь, вот тебе и охота.
— А для чего охотятся?
— Для того чтобы поймать или убить. Берут ружьё или ещё что-нибудь, из чего можно стрелять, и отправляются на охоту. Знаешь, что значит стрелять?
— Понятия не имею, — ответил Доминик.
— При этом получается «ба-бах», — довольно толково пояснил Пиня.
— А что происходит от твоего «ба-бах»? — осведомился Доминик.
— Если попадёшь, от этого «ба-бах» зверь падает.
— Почему зверь?
— Потому что охотятся на зверей, понимаешь?
— Но ведь потом зверь встаёт, верно?
— Не очень-то встаёт, — ответил Пиня. — Если выстрел был меткий, то зверь никогда уже не встанет; он перестаёт жить.
— О, это очень печально!
— Увы, так уж повелось на свете: с незапамятных времён люди охотятся на зверей. Что касается тигров, 6 которых я тебе уже говорил, то тигры нередко наносят огромный вред, похищают даже людей. Тогда люди устраивают облаву на тигра-людоеда, и при этом нередко им помогают слоны. Ты должен этим гордиться, Доминик.
— Гордиться… — отозвался Доминик. — Конечно, мне приятно, что слоны такие храбрые, но, с другой стороны, мне досадно, что они принимают участие в этой, как её…
— В охоте, — подсказал Пиня.
— Вот именно, в охоте.
— Ничего не попишешь, — ответил Пиня. — Такова жизнь.
Затем наступило молчание. Лежавший на газоне Пиня уставился в небо, на плывущие облака, а Доминик, понурив свою огромную голову, глубоко задумался над тем, что только что услышал. Думал он так, думал и наконец спросил совсем беззвучным голосом:
— Пиня, может ты скажешь мне ещё одну вещь?
— Пожалуйста!
— Только без вранья!
— Постараюсь.
— Ты должен сказать мне правду и только правду.
— Хорошо. В чём дело?
— Для меня это очень важно, — торжественно заявил Доминик. — Скажи, Пиня, на слонов тоже охотятся?
Пиня глубоко задумался и немного погодя ответил:
— Увы, мой дорогой Доминик, увы!.. На слонов тоже охотятся.
И вот после этого разговора Доминик просыпается утром, а поблизости — три ствола. Вы представляете себе, что он почувствовал в этот миг?
|
|
«Пришёл мой конец, — подумал Доминик. — Мне суждено погибнуть на охоте. Я спал, как дурак, а меня тем временем окружили… Теперь выхода нет. Прощайся с жизнью, Доминик! Сейчас ты услышишь «ба-бах»! Может, даже и не услышишь? Хоть с Пиней попрощаться!»
Доминик поднял-хобот и затрубил что есть мочи:
— Пиииннняяяяяяяя!
И тогда один из охотников заволновался:
— Что такое, чёрт побери, с этим микрофоном? Почему до сих пор не включён? Он заговорил, а микрофон не работает! Вот помощнички!
Доминик не знал, что такое микрофон, да у него и не было времени задумываться над этим, потому что из дома уже выбежал Пиня в одной пижаме и спросил:
— Что случилось?
— Охота, — ответил Доминик.
— Где? — спросил Пиня, озираясь.
— Здесь!
— На кого?
— На меня, — ответил полным отчаяния голосом Доминик.
—С чего ты взял?
— То есть как с чего? Смотри: ты видишь ружья?
— Это вовсе не ружья, — ответил Пиня, протирая заспанные глаза.
— Не надо меня утешать… — скорбным голосом сказал Доминик.
— Говорю я тебе, это не ружья, — повторил Пиня.
— Не ружья, не ружья, что ж это такое?
— Телевизионные камеры.
— Впервые слышу, — изумился Доминик. — Значит, это не «ба-бах»?
— Какое там «ба-бах»!
— Значит, в меня не будут стрелять?
— Конечно, не будут, тебя будут фотографировать, вернее, снимать в кино.
— Зачем?
— Не могу тебе точно сказать зачем, но думаю для того, чтобы показать тебя тем людям, которые тебя ещё не знают.
— Разве эти люди не могут прийти сюда?
— Все они тут не поместятся. Не больно-то велик наш садик.
— А как меня будут показывать?
— По телевизору.
— Вот как!
Весь этот разговор вёлся вполголоса, и руководитель телевизионной бригады, который тем временем направился к Доминику, не смог из его разговора уловить, вероятно, ни слова.
— Простите, пожалуйста, — обратился он к Пине, — кажется, я имею честь разговаривать с хозяином этого феноменального животного?
— Ага, — подтвердил Пиня.
— Моя фамилия Объективницкий, я руководитель телевизионной бригады, которая готовит программу «Пробуждение слона». Ваш слон завоевал неслыханную популярность. Мы читали о славном подвиге пожарников. Потрясающе! Мы решили показать его нашим телезрителям. А так как мы стараемся действовать врасплох — с моей точки зрения это лучший метод, — то мы позволили себе незаметно, с раннего утра, установить камеры возле слона. Поразительным было пробуждение этого величественного животного…
— Его зовут Доминик, — прервал Пиня Объективницкого, — а меня зовут Пиня.
— Очень приятно, — ответил Объективницкий и тотчас вернулся к своей прежней мысли. — Итак, я сказал: поразительным было пробуждение этого величественного животного. Нашим микрофонам не удалось, увы, уловить его голоса, а это было бы, смею сказать, настоящим событием! Больше того, это было бы событием в мировом масштабе! Если бы Доминик изволил повторить свой крик ещё раз, мы были бы ему чрезвычайно признательны.
— Повторишь? — спросил Пиня у Доминика.
Но Доминик ничего не ответил, только покачал головой.
И это была, как мне кажется, положительная черта его характера. Доминик не любил красоваться. Он мог при желании поболтать о том о сём с Пиней, но не ощущал ни малейшей охоты блистать своим красноречием даже перед миллионами телезрителей.
— Разве это так трудно? — воскликнул Объективницкий. — Хорошо бы повлиять на него… — Он вопросительно посмотрел на Пиню.
— Может, передумаешь, Доминик? — снова обратился к слону Пиня.
Но Доминик опять помотал головой.
— Видите, ничего не выходит. — И Пиня развёл руками. — Если заупрямится, его не переубедишь.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Объективницкий, — значит, Тафтуся придётся прогнать в три шеи.
— Кто такой Тафтусь? — несмело спросил Пиня.
— Звукооператор, мой; мальчик, звукооператор. Он не включил вовремя микрофона, из-за него пропал самый главный эффект, — пояснил Объективницкий. — Завтра можете не приходить в студию, Тафтусь! — крикнул он одному из своих работников, который сидел в стороне с убитым видом. — Мне это уже надоело!
Тафтусь очень понравился Доминику. Ему вдруг стало жаль звукооператора, хоть он не вполне понимал, что значит звукооператор.
— Пиня… — шепнул Доминик.
— Что?
— Жаль мне его.
— Мне тоже.
— Наверно, это очень неприятно, когда гонят в три шеи.
— Наверно…
— Я до сих пор не могу забыть, как меня выгнали из аптеки…
— А меня чуть не выгнали из школы. Из-за Рыбчинского…
— Пиня…
— Ну что?
— Сделай чего-нибудь.
— Что именно?
— Понятия не имею. Поговори с руководителем.
— Будет он меня слушать…
— Если не будет, махну хоботом, опрокину все их камеры…
— Это ты брось, — сказал Пиня слону, — нельзя. Такая камера стоит кучу денег. Один раз перевернётся, потом уже не починишь.
— Тебе жалко этой дурацкой камеры, — рассердился Доминик, — а Тафтуся не жалеешь?
— Я-то жалею, а вот ты не жалеешь!
— Я? — изумился Доминик.
— Разумеется, ты. Если бы ты подал голос, как просил тебя руководитель, не было бы всей этой истории. Но ты упрям, ты всё время мотал головой: дескать, нет и нет.
— Пиня…
— Что?
— Так я повторю… — прошептал Доминик. — Скажи им, что я повторю.
— Послушайте, — сказал Пиня, — Доминик согласен, он повторит!
— Повторит? Великолепно! — завопил вне себя от радости Объективницкий. — Внимание! Приготовить камеры. Тафтусь, включайте микрофон!
— Уже включён! — со вздохом облегчения сказал Тафтусь. Его лицо расплылось в улыбке.
— Раз, два, три! Начинаем! Пожалуйста! — крикнул руководитель и подал знак Доминику.
Доминик набрал в грудь побольше воздуха и как можно громче завопил:
— Пииинняяяяяяяя!
За забором собралась толпа, люди с любопытством следили за телевизионной передачей с красавцем Домиником в главной роли. Точно такую же сцену увидели и миллионы зрителей на экране своих телевизоров. Телевизионная передача «Пробуждение слона» имела грандиозный успех. В студию было прислано множество писем, все очень хвалили Доминика.
XIII
Как по воде всё шире расходятся круги от брошенного камня, так всё шире расходилась молва о Доминике.
Сперва о нём знали только в Пининой семье, потом во всём доме, потом во всём районе, потом во всём городе, пока, наконец, телевидение не прославило его на всю страну. Но и это ещё не конец!
Не знаю, то ли по радио, то ли из газет, то ли старым испытанным способом «послушал - передай дальше», только о Доминике пронюхал мистер Греитест.
Мистер Греитест узнал, что есть такая страна, что в этой стране есть такой город, что в этом городе есть такой район, где живёт мальчик, у которого есть живой фарфоровый слон, белый-белый и вдобавок больше всех слонов, населявших когда-либо нашу планету.
Узнав об этом, мистер Греитест тотчас утратил сон и аппетит. Ничто было ему не мило: ни бананы, ни апельсины, ни кокосовые орехи, ни халва, ни шоколад, ни ананасное мороженое, которое он когда-то так сильно любил, что мог съесть восемь порций подряд. А когда ночью ложился спать, к нему не шёл сон. Бедный мистер Греитест волчком вертелся в постели, вздыхал, бормотал, закрывал глаза — напрасно! Сон так и не приходил.
Прошло несколько дней. Мистер Греитест исхудал, побледнел. Наконец он вызвал своего секретаря.
Секретарь был тощий, высокий, одевался во всё чёрное.
— Вы меня звали? — осведомился он, входя в спальню мистера Грейтеста.
Надо вам сказать, что мистер Греитест так ослаб от недоедания и бессонницы, что уже не вставал с постели.
— Да, я звал вас, — шёпотом отозвался мистер Греитест.
— Я в вашем распоряжении, — сказал секретарь.
— Видите, на кого я стал похож? — спросил мистер Греитест.
— Вижу. Выглядите неважно, сэр.
— А вы знаете, почему я так выгляжу?
— Догадываюсь, — почтительно ответил секретарь.
— Я был здоров как бык. Помните?
— Помню, — поспешно согласился секретарь.
— У меня был прекрасный аппетит, не так ли?
— О, совершенно исключительный!
— Я мог спать по пятнадцать часов в сутки!
— Иногда даже по пятнадцать с половиной, — уточнил секретарь и раболепно поклонился.
— Вот именно! — подтвердил мистер Грейтест. — А теперь? Я стал другим человеком.
— Прикажете позвать докторов, сэр?
— Зачем они мне, друг мой?
— Доктора дадут советы…
— Я не говорю, что они не умеют лечить болезни, — заявил Грейтест, — но у меня нет ни гриппа, ни ангины, ни воспаления лёгких.
— Может быть, будучи здоровым, сэр, — рискнул заметить секретарь, — может быть, будучи здоровым, вы просто сочувствовали себя неважно?
— Будучи здоровым?! Я?! — рявкнул мистер Грейтест и даже сел на кровати. — Как вы смеете говорить такие вещи? Я вам категорически заявляю, что я тяжело болен, вы меня понимаете?
— Понимаю, — покорно согласился секретарь.
— Я тяжело болен, и знаете, какова моя болезнь?
— Боюсь, мне не угадать, сэр.
— Тогда я вам скажу. Слоновая. Я заболел слоном.
— Этим белым слоном?
— Вот именно, этим белым. И вы знаете, кто меня заразил?
— Надеюсь, не я, — пытался уклониться от неприятного разговора секретарь.
— Именно вы. Вы принесли мне эту весть.
— Вы сами велели, чтоб я вам докладывал о всех редких животных на земном шаре, сэр.
— Ну ладно, ладно, — прервал секретаря мистер Грейтест. — Так мне и надо. Вы раздобыли ещё какие-нибудь сведения?
— Я пытался, сэр.
— Ну и что? Знаете вы, по крайней мере, как его зовут?
— Я заказал межконтинентальный телефонный разговор, сэр. Это стоило…
— Сколько это стоило, меня не интересует. Говорите, как его зовут?
— Доминик.
— Доминик? — переспросил мистер Греитест.
— Так мне сообщили.
— Имя, признаюсь, удачное, — заметил мистер Греитест.
— Да, приятное. Я бы даже сказал, в хорошем вкусе.
— Ну и ещё что? Кто его теперешний хозяин?
— Некий Пиня.
— Это фамилия? — спросил мистер Греитест.
— Нет, скорей имя, — пояснил секретарь.
— Не встречал ещё такого имени, — сказал мистер Греитест. — Но не в этом дело! Его хозяин старик или человек средних лет?
— Насколько мне известно, — поспешил сообщить секретарь, — это несовершеннолетний.
— Это, может быть, даже лучше, — заметил мистер Греитест, — с несовершеннолетним легче договориться о цене. Что вы узнали ещё?
— Я достал адрес.
— Браво! Это далеко отсюда?
— К сожалению, довольно далеко, мистер Греитест. Это в самом центре Европы.
— Немедленно узнайте, когда с нашего острова отплывает туда ближайший пароход.
— Я уже справлялся, — с готовностью залепетал секретарь. — Пароход отплывает послезавтра, сэр.
— Надеюсь, вы заказали два билета — для меня и для себя?
— Заказал, сэр.
— Расскажите что-нибудь ещё про этого слона. Известны ли его точные размеры?
— Точные размеры, к сожалению, узнать не удалось, но, судя по слухам, циркулирующим в Европе среди специалистов, это самый большой слон из всех слонов, которых когда-либо видел человек.
— А насчёт белизны? Действительно ли он такой белый? Может, он немножко сероват?
— Говорят, он абсолютно белый, сэр. Белый, как самый белый фарфор.
— Чем он занимается, помимо того, что он слон? Известно вам что-нибудь на этот счёт?
— Я слышал, он актёр.
— Что вы говорите!
— Такие слухи ходят в Европе.
— Если это правда, бессонница мне обеспечена, наверно, ещё на полгода, — заявил мистер Грейтест. — Интересно, где он выступает?
— Говорят, по телевидению.
— По телевидению? Значит, он очень популярен. Телевидение способствует популярности, мой друг, вы, наверно, со мной согласны?
— Разумеется, сэр.
— А теперь дайте руку! Я попробую встать. Оденусь и пройдусь по своему зоопарку. Не кажется ли вам, что пора выбрать место для Доминика.
— Разумеется, сэр. Нельзя откладывать всё на последний день. Когда мы его добудем, — а я уверен, что вам это удастся, так как удача вам до сих пор во всём сопутствовала, — место для него будет уже приготовлено, сэр.
— Мы приготовим ему великолепное жилище: дом, отдельную виллу, что-то в этом роде, — заявил мистер Грейтест, одеваясь.
— Только эта вилла должна быть очень большой.
— Разумеется, она будет большой! — воскликнул мистер Грейтест. — Это будет самая большая вилла в мире! Около виллы мы устроим вольеру.
— Прекрасная мысль! — поспешил согласиться секретарь.
— А в день встречи, повесим плакат с надписью: «Добро пожаловать, Доминик!»
— Можно ещё заказать оркестр, — подсказал секретарь.
— Оркестр? — задумался мистер Грейтест. — Может, он боится оркестра?
— Как актёр может бояться оркестра?
— Вы совершенно правы, друг мой. Я совсем забыл, что Доминик актёр. Ну, пошли?
И они вышли из великолепного дворца, где жил мистер Грейтест, а великолепный парк, окружавший этот дворец.
Очень долго шли они по великолепным аллеям этого великолепного парка, пока не дошли до великолепных железных ворот, над которыми красовалась великолепная надпись:
ЧАСТНЫЙ ЗООПАРК МИСТЕРА ГРЕЙТЕСТА
|
|
Мистер Грейтест нажал невидимую кнопку, и ворота бесшумно распахнулись.
Не жалея ни сил, ни денег для пополнения своей живой коллекции, мистер Грейтест собрал в зоопарке зверей со всех концов света.
Там была самая большая жирафа, которая была в три раза выше других жираф, самый большой лев, самый большой тигр, самый большой ёж, самый большой осёл, самая большая антилопа, самая большая корова, самая большая обезьяна и много-много других самых больших зверей.
Даже среди мелких зверей мистер. Грейтест ухитрился собрать самые большие экземпляры. Украшением его парка была самая большая в мире блоха. Звали её Аделаида. Она жила в золотой клетке размером с большую комнату. Когда начинал накрапывать дождь, над клеткой автоматически открывался сделанный из пластика зонтик.
Была ли Аделаида действительно большой? Она никак не могла быть маленькой, потому что это была самая большая блоха на свете! Она была размером со сдобную булку.
Она прыгала выше, чаем рекордсмен мира по прыжку с шестом, и дальше, чем рекордсмен мира в тройном прыжке. Аделаида была гордостью мистера Грейтеста.
— Как вы полагаете, Доминика мы поместим где-нибудь поблизости от Аделаиды? — осведомился Грейтест у секретаря.
— Прекрасная мысль! — подхватил секретарь. — Получится прекрасная пара, все будут вам завидовать!
