— Ловко! — сказал папа и подошел к письменному столу. — Получай! — добавил он и торжественно вытащил из ящика какой-то продолговатый сверток. — В Москве купил, когда ездил в командировку.
— Прямо в Москве? — вне себя от восторга взвизгнул Петя. — На какой улице?
Он нетерпеливо распутал бечевку, развернул бумагу и…
Да, это был пенал! Превосходный коричневый пенал. А к нему карандаш, резинка, ручка и целая коробка перьев «Пионер».
— Ловко? — спросил папа.
— Большое спасибо, — упавшим голосом прошептал Петя и жалобно прибавил: — Это третий…
Петя был мальчик аккуратный и во всем любил ясность.
Он знал: у человека, когда тот идет в школу, обязательно должен быть пенал… Но один, а не три! А если все же их оказалось три?
Несколько дней его мучило, как быть с тремя пеналами. Нельзя же нести в школу все три сразу? А если один, то какой?
Мамин, конечно, самый хорошенький. Если зажмурить левый глаз, а правый прищурить, хатка на пенале совсем как настоящая.
Зато папин — из Москвы. И, кроме того, такой солидный, вместительный. Настоящий мужской пенал.
Но разве тот, который он сам купил, плох? А как славно пахнет елочками!
Петя по очереди вынимал каждый пенал отдельно и все три вместе. Рассматривал их со всех сторон и снова клал на место. Нет, он не в силах был решить! Ну просто никак не мог…
Даже новый портфель с отличным блестящим замком не доставил ему настоящего удовольствия. Да уж какое тут удовольствие, когда каждый день приходится то класть, то вынимать из него какой-нибудь пенал! Уложишь мамин и думаешь: может, лучше папин взять в школу? Положишь папин — а не лучше ли желтенький? Уложишь желтенький — и тотчас вспомнишь о мамином.
И опять все сначала.
Папа у Пети был очень умный, удивительно умный. Мало того, что он каждый день испытывал у себя в цехе разные машины, можно было, например, снять дома телефонную трубку и сказать: «Соедините меня, пожалуйста, с инженером Николаевым». И соединяли сразу, безо всяких. Мама много раз так делала. Петя это слышал собственными ушами.
И мамой Петя очень гордился. Мама у Пети была доктором. И не просто доктором, а глазным доктором. Она не только умела лечить всякие глазные болезни, но, если кому нужно, подбирала подходящие очки. В поликлинике, на стене ее кабинета, висела таблица с разными буквами. Верхний ряд состоял из одних огромных. В следующем ряду находились буквы помельче. Потом еще мельче. И так из ряда в ряд, а в самом низу были такими, что издали почти невозможно было различить, где «а», где «б», а где твердый знак.
И бабушка у Пети была отличная. Раньше, пока Петя был маленький, она жила вместе с ними. Но теперь он стал вполне взрослым, и бабушка уехала от них в Москву. Но все равно и в Москве она Петю не забывала, то и дело посылала ему посылки с интересными игрушками и вкусными московскими конфетами.
И вот, за два дня до первого сентября, то есть за два дня до начала школьных занятий, от бабушки пришла посылка. Эту посылку почтальон принес прямо к ним домой!
— Тебе, — сказала мама, расписываясь на переводе.
Петя схватил посылку, прижал к животу и потащил на стол распаковывать.
Было совершенно ясно: эта посылка с подарками в честь его поступления в школу.
Но что, что могло в ней быть?
От нетерпения Петя никак не мог развязать бечевку. Но все-таки ножницами ее резать не стал, а развязал (мало ли, а вдруг на что-нибудь пригодится!), и даже сургучные нашлепки ему удалось сковырнуть неповрежденными. Когда снятая парусина, будто кожура, легла на стол, посылка рассыпалась на целую массу больших, маленьких и средних свертков.
— Ох, что тут? — не сказал, а простонал Петя. Мама тоже не сводила глаз с посылки — до того ей самой было интересно, что там. Она сказала:
— Вот бабушкино письмо. Читай скорей. Из письма мы все узнаем…
Конечно, в тысячу раз быстрее было бы все развернуть. Но сейчас Пете не хотелось спорить. Он протянул маме письмо.
— Ты прочти… — прошептал он, ну прямо изнемогая от нетерпения.
— «Мой дорогой внучек Петенька! — писала бабушка из Москвы. — Поздравляю тебя с поступлением в школу. Теперь ты у нас уже совсем большой мальчик. Учись прилежно, расти здоровенький, веселенький на радость всем нам. Посылаю тебе московских конфет и еще одну вещь, которой ты очень обрадуешься. Я хранила его для тебя. С ним твоя мама ходила в школу. Этот кожаный пенал…»
— Пенал?! — с ужасом крикнул Петя. — Еще пенал?!
Мама тоже расстроилась и перестала читать письмо…
Теперь их было четыре!
Ночью Петю мучили странные сны. Ему снились сплошные пеналы.
Сначала пеналы просто гуляли по саду и лазали по деревьям. А потом принялись играть друг с другом в футбол.
Это было уже чересчур!..
Утром Петя принял твердое решение: он взял тот пенал, который купил себе сам, и понес его в книжный киоск.
— Пожалуйста, — сказал он продавщице, — возьмите его обратно. Их у меня слишком много…
Голос у него был печальным.
— Что ж, давай, — согласилась та. — А он у тебя чистый?
— Очень чистый! — ответил Петя и тяжело вздохнул: жалко было расставаться.
Однако домой он возвращался вприпрыжку. Три — не четыре. Все-таки легче жить на свете!
У калитки его ждал Вовка. Они давно не виделись. Петя был рад остановиться и поболтать.
— Значит, завтра? — сказал он и многозначительно подмигнул приятелю, но тот мрачно молчал и глядел куда-то вбок.
Петя удивился: неужто Вовке уже расхотелось в школу? Так быстро?
Вид у Вовки был подавленный. Он даже как будто согнулся и ростом стал ниже. Проговорил, стараясь не встретиться с Петей глазами:
— Сначала съел молочное с вафлей. За девять копеек. Потом эскимо на палочке за одиннадцать. Потом захотел стаканчик фруктового…
Ну, теперь-то для Пети все яснее ясного! Болит живот, и придется принять касторку. Велика беда! Если хорошенько зажать нос…
Но Вовка лишь рукой махнул. Какая там касторка! Касторку он бы с удовольствием…
— Мать дала сорок копеек… Купи, говорит, чего нужно для школы, а если останутся деньги, можешь стратить на мороженое. А я сначала захотел мороженого. Теперь у меня ручка есть, карандаш есть, а пенала… — И Вовка громко заревел. — Пенала у меня не-ет…
Петя был потрясен. Он не верил собственным ушам:
— У тебя нет пенала? Ни одного?
— Ни одного! — прорыдал Вовка.
— Стой здесь! Прямо на этом месте! — приказал Петя. Сбегать домой было делом одной минуты. Вовка еще не успел осушить слез, а уж Петя вернулся.
— Возьми! — Он протянул Вовке коричневый папин пенал и весело сказал: — Теперь осталось два!
В благодарность он получил от Вовки целую горсть колесиков от старых часов и счастливый побежал домой. Что там говорить — лучшего и не придумаешь! И мама встретила его весело:
— Петя, насчет пеналов можешь не беспокоиться. Я все устроила: кожаный взял себе папа — ему будет очень удобно носить на работу карандаши. А тот пестрый с подсолнечником… Петя, что с тобой?
По мере того как мама говорила, лицо у Пети бледнело и вытягивалось.
— Теперь ни одного! — воскликнул он, всплеснув руками, и выскочил на улицу.
— Вы еще не продали мой пенал? — подбегая к книжному киоску, спросил Петя у продавщицы.
— Нет, а что? — удивилась продавщица.
— Вот деньги… Дайте мне, пожалуйста, скорее.
Петя схватил протянутый ему пенал, осмотрел его со всех сторон. Да, это он! Тот самый… Вот и сучок, похожий на родинку. И пахнет елочками. И крышка? Да, и крышка выдвигается как надо… Громко щелкнув, Петя закрыл крышку своего первого пенала.
Глава четвертая. Синяк
Первого сентября Петя и Вовка пошли в школу. И хотя с вечера они уговорились идти вместе, утром за Вовкой зашли его двоюродные братья, и он умчался с ними, даже забыв о Петином существовании.
Но и Петя не вспоминал Вовку. Мысли его были заняты другим. Он встал в половине седьмого и принялся по-новому укладывать в портфель свое школьное имущество. Сперва он впихнул все учебники, которые ему купила мама. Потом десятка три тетрадей. Потом целый набор карандашей, резинок, ручек и, вероятно, около сотни перьев «Пионер».
Напрасно мама и папа убеждали его: больше одного карандаша и одной ручки ему не понадобится; и хватит с него пяти тетрадей; и можно в первый день вообще не брать учебников; и совершенно достаточно положить в пенал три запасных пера.
Петя никого не хотел слушать. Он упрямо мотал головой. Нет, он возьмет все! Мало ли что бывает! А вдруг у него сломается карандаш? Или у кого-нибудь потеряется ручка? Или, еще того хуже, будет скрипеть старое перо?
И он пихал, пихал, пихал в свой маленький портфель, пока этот портфель не раздулся до неузнаваемости.
— Лопнет, — сказала мама. — Вот увидишь. Или сейчас, или по дороге… Обязательно лопнет, вот увидишь!..
Конечно, такой портфель нести было нелегко. Он оттягивал руку чуть ли не до земли.
Но когда мама предложила: «Петя, давай понесу…» — Петя так посмотрел на маму, что ей стало ясно: ни в какой ее помощи отныне Петя не нуждается!
Всю дорогу мама поглядывала на него и удивлялась. Ведь, кажется, совсем недавно, ну просто совсем недавно, он первый раз сказал «баба» и «мама». С трудом переступая, сделал первые два шажка. Измазавшись до ушей, впервые съел самостоятельно тарелку каши… И вот ему уже семь лет, и вот он идет в школу!
Нет, вы только поглядите, какой у нее взрослый сын — еле тащит портфель, а от помощи отказался!
Утро было ясное, солнечное, с золотыми листьями на березах. Таким оно и должно быть, утро первого сентября, утро первого дня занятий в школе…
Две недели со все возрастающим нетерпением Петя ждал этого дня. А вот сейчас он шел и невольно замедлял шаги.
Что-то будет там, в этой неведомой ему школе?
Он крепко сжимал ручку портфеля, и сердце его тревожно замирало.
Возле школьного двора они с мамой остановились.
— Сам хочешь или вместе пойдем? — спросила мама.
— Погоди, — сказал Петя и приложился глазом к щели в заборе.
Ого, сколько там народу! Полон двор. Кажется, всем очень весело. И разве страшно? И тут Петя впервые почувствовал, что вполне может обойтись без мамы и совершенно самостоятельно вступить в этот новый для него и такой заманчивый мир.
— Сам пойду, тут все сами, — прошептал он и решительно направился к калитке.
— Как хочешь, — сказала мама.
Однако, шагая по школьному двору, Петя то и дело оглядывался назад. А может, лучше с мамой?
Куда ему идти? Что надо делать? Он ничего не знал.
Хоть бы Вовку найти. Да разве сыщешь!
Вдруг Петя услыхал:
— Петя, Петька, сюда! Сюда шагай! Мы тут стоим!
Он увидел, что у школьного крыльца столпились самые младшие ученики — мальчики и девочки — и побежал туда.
Вовка сразу его стал поучать:
— Пойди скажи, что пришел.
— Разве надо? — удивился Петя.
— Надо.
— А что сказать?
— Так и скажи: «Я пришел».
— А кому сказать?
— Учительнице, а то кому? Вон той…
— А зачем?
— Так надо, все делают.
— Так и сказать: «Я пришел»?
— Так и скажи: «Я пришел, по фамилии Петя Николаев».
— Ладно, сейчас скажу… А зачем?
— Так надо, чтобы все знали. Ну чего ж ты стоишь?
— Сейчас пойду.
Но Петя топтался на месте, перехватывал портфель из одной руки в другую и не мог сделать ни шагу.
Как он жалел в эту минуту, что рядом нет мамы!
А Вовка начал сердиться:
— Ну чего ты? Иди! Ну?
— Сейчас пойду, — прошептал Петя, замирая от страха.
К счастью, та учительница с седыми волосами, к которой посылал его Вовка, подошла сама.
Она подошла прямо к Пете и спросила:
— Как твоя фамилия?
К ужасу своему, Петя почувствовал, что не может произнести ни своей фамилии, ни имени, вообще ничего. Он точно язык проглотил.
А Вовка все подталкивал его в спину, все шептал:
— Говори! Тебя спрашивают, говори.
И тогда Петя, глотая слюну, заикаясь и пятясь назад, пролепетал:
— Я пришел… по фамилии Петя Николаев… я пришел в первый класс.
— Кажется, ты у меня, — сказала учительница. — Сейчас посмотрю. Так и есть: Николаев, Петр. Ты будешь в первом классе «А». Запомнишь?
— Запомню.
— И я в первом классе «А», — шепотом прогудел Вовка, высовываясь из-за Петиной спины.
— Меня зовут Клавдия Сергеевна. Запомнишь?
— Запомню.
— И мою учительницу зовут Клавдия Сергеевна, — снова высовываясь из-за Петиной спины, загудел Вовка.
— Значит, вы оба в моем классе, — смеясь, проговорила Клавдия Сергеевна и, что-то отметив на листе бумаги, отошла к другим детям.
— Умная! — с почтительным уважением сказал Петя.
— А ты думал! — гордо ответил Вовка.
Этот день был восхитительный во всех отношениях. Ничто не могло его омрачить. Даже тот синяк под глазом, с которым Петя возвратился домой из школы.
Сперва Клавдия Сергеевна всех их поставила парами. А когда зазвонил звонок, парами же они поднялись по ступеням школьной лестницы, вошли в школьную дверь и наконец зашагали по длинному школьному коридору. Таких коридоров ни Вовка, ни Петя сроду не видывали. Он был шириной чуть ли не с улицу.
Потом Клавдия Сергеевна распахнула перед ними высокую белую дверь и сказала: «Это ваш класс!» — и они вошли в огромную комнату.
Казалось, что в этой комнате стен вовсе нет, а все стены превратились в окна — так много здесь было света.
Ах, как приятно было первый раз в жизни сесть за парту и уложить внутрь свой портфель! И положить руки на покатую крышку. А затем откинуть часть этой крышки и заглянуть в чернильницу, в которой не было ни капли чернил. И еще раз открыть и закрыть крышку. И снова положить руки на парту и ждать, что будет дальше.
Но все это было ничто в сравнении с той минутой, когда Клавдия Сергеевна сказала им, что урок начался, и показала, как нужно встать, когда учитель входит в класс.
Они встали все, как один. Правда, первый раз это получилось чересчур громко. Но ведь они так старались! Зато в следующий раз Клавдия Сергеевна их похвалила. Она сказала: «Так. Правильно. Только крышки поднимайте тише».
А потом она стала вызывать каждого ученика по отдельности. Назовет фамилию, а ученик должен встать. Клавдия Сергеевна поставит какой-то значок в большой книге, которая лежит перед ней на столе, и скажет: «Можешь сесть!» — и тогда ученик уже должен сесть.
Петя прямо дождаться не мог, когда наконец придет его очередь.
А когда Клавдия Сергеевна спросила, кто знает буквы, кто умеет читать, и не пробовал ли кто писать, и до скольких кто может считать, Петя и Вовка, хотя и сидели на первой парте, руки поднимали как можно выше, чтобы Клавдия Сергеевна видела, что они умеют и писать, и читать, и считать…
— Вот какие вы у меня молодцы! Значит, вы почти все уже знаете! — похвалила своих учеников Клавдия Сергеевна.
— Мы можем начать сначала! — с жаром крикнул Вовка, вскакивая с места.
— Никогда не вредно повторить то, что знаешь, — улыбнулась Клавдия Сергеевна. Однако велела Вовке сесть и так громко не кричать.
На втором уроке было письмо. И тут выяснилось, что у двух мальчиков и одной девочки нет тетрадей. Тогда Петя поднял руку и сказал, что у него с собой очень много тетрадей, и если надо, то, пожалуйста, он с удовольствием даст.
И как же ему было приятно, когда Клавдия Сергеевна взяла у него три тетради и сказала:
— Хорошо быть таким запасливым!
Тогда, вне себя от гордости, Петя объявил, что у него с собой еще очень много карандашей.
К сожалению, карандаши не понадобились, потому что Клавдия Сергеевна сказала, что писать они будут сразу перьями.
— И перьев у меня очень много! — вскричал Петя. Но перья были у всех.
— А резинки? У меня есть и для чернил!
— Сколько же ты принес? — пряча улыбку, спросила Клавдия Сергеевна.
Петя вытащил из парты свой битком набитый портфель:
— Вот!
А переменки? Что может быть лучше маленьких перемен! Чего только не сделаешь в эти пять минут перерыва между уроками!
Можно, например, походить по коридору, — правда, не слишком удаляясь от дверей класса. Или съесть яблоко, которое мама сунула в карман. Или даже осторожно выглянуть во двор и посмотреть, не начался ли дождь, пока у них был урок.
Но большая перемена была, конечно, в тысячу… нет, в миллион раз лучше!
— Давай сходим к Сереже, на второй этаж? — предложил Вовка, лишь только Клавдия Сергеевна им сказала, что сейчас началась большая перемена, которая будет длиться двадцать минут.
Конечно, Петя с удовольствием согласился. Захватив портфели, чтобы показаться во всей красе, мальчики отправились вверх по лестнице.
Сергея они встретили в коридоре. Он насмешливо присвистнул:
— Тю! Куда это мелюзга собралась?
— Прогуливаемся… — кротко улыбаясь, ответил Петя.
— Ничего не прогуливаемся! — перебил его Вовка. — К тебе пришли.
Сергей удивился:
— Ко мне? На кой я вам дался?
— А просто так, посмотреть, — широко улыбнулся Вовка.
— Так смотрите, — сказал Сережа, но не успели мальчики вдоволь на него насмотреться, как он исчез.
— Теперь куда? — спросил Петя.
— Теперь к Грише. Их класс на третьем этаже.
А Гриша их встретил совсем по-другому.
— Фу, до чего важные! — сказал он, с восхищением разглядывая мальчиков и особенно Петин портфель. — Ничего не скажешь: форменные первоклассники!
— Мы и есть первоклассники, — с важностью сказал Петя.
Хотя Гриша зазывал их к себе в класс и обещал познакомить со всеми учениками, мальчики наотрез отказались. Нет, им некогда, они спешат!
— А теперь? — снова спросил Петя, когда они расстались с Григорием. — К Андрюше?
Вовка кивнул, и приятели полезли на четвертый этаж, где находились старшие классы и учился Андрей Чернопятко.
Но туда им добраться так и не удалось.
Вдруг — а они-то думали, что большая перемена лишь началась! — зазвонил звонок.
— Что это? — бледнея, воскликнул Петя.
— Звонок! — закричал Вовка, и в совершенном смятении они кинулись вниз.
Какой ужас! Неужели они опоздают на урок и получат выговор от Клавдии Сергеевны?
Они ворвались в класс и, толкая друг друга, бросились к своей парте. И тут Петя почувствовал, что его новые ботинки скользят вперед, а он несется вслед за ботинками и никак не может удержаться на ногах. Со всего размаха он шлепнулся на пол, ударившись глазом об угол парты. Вместе с ним шлепнулся и портфель.
— Лопнул! — раздался чей-то отчаянный возглас.
Конечно, это относилось к портфелю, потому что Петя, несмотря на ужасную боль, был совершенно цел.
Но портфель действительно лопнул. Он лопнул по нижнему шву, и все тридцать тетрадей, все сто перьев «Пионер», все карандаши, все ручки, все резинки и даже знаменитый желтый пенал — все разлетелось по классу.
Но в такой день, как сегодня, разве можно проливать слезы о разорванном портфеле или из-за ушибленного глаза?
Когда после большой перемены Клавдия Сергеевна вошла в свой первый класс «А», она просто остолбенела на пороге: все парты до одной были пусты, но зато все ее тридцать три ученика ползали по полу, старательно подбирая какие-то перышки, карандаши, резинки.
— Что случилось? — спросила она.
— Все-таки лопнул! Мама сказала… Так и есть! — торжественно объявил Петя, поднимаясь с пола.
— Николаев! Петя! — ужаснулась Клавдия Сергеевна. — Что с твоим глазом? Кто тебя?
— Сам! — гордо ответил Петя.
— Какой синяк! — шептал Вовка, с завистью разглядывая Петин глаз.
По дороге домой синяк много раз менял цвета и оттенки. У дома он стал сиренево-розовым. И когда мама, открыв дверь, увидела своего Петю, с ней чуть обморок не сделался.
— Что с тобой? Что с тобой? Что с тобой? — только и смогла она выговорить.
Петя показал на портфель:
— Все-таки лопнул!
И, прищурив распухший глаз, с гордым самодовольством прибавил:
— Это я сам!
Вовку, который принес в своем целом портфеле Петино имущество, терзала черная зависть: какой синяк! Ах, какой синяк! И везет же этому Петьке…
Так закончился их первый школьный день.
Глава пятая. Рыженький мальчик
С каждым днем Пете все больше и больше нравилось учиться в школе. Прежде он даже представить себе не мог, как это будет интересно!
Например, тетради. Каждому первокласснику полагалось пять тетрадок. Не больше и не меньше, а именно пять. На каждой должно быть написано имя ученика, фамилия ученика, в каком он классе учится и даже в какой школе. Одним словом, полная биография.
Затем. При каждой тетради полагалась своя собственная промокашка. Розовая, или бежевая, или обыкновенная серенькая. Причем эта промокашка не просто лежала между листами тетради — она держалась на какой-нибудь цветной ленточке.
Уже через несколько дней после начала занятий Вова Чернопятко и Петя Николаев получили в классе общественную нагрузку. Они должны были вырезать из разноцветной бумаги кружки величиной с двухкопеечную монету. Этими кружками все ученики первого класса «А» приклеивали ленточки к промокашкам.
Теперь, если Петя находил где-нибудь дома ленточку от конфетной коробки, он брал ее себе. Хорошенько слюнявил, разглаживал на карандаше и лишь тогда отдавал Вале Никодимовой, одной девочке из их класса. В первом классе «А» Валя считалась ответственной по ленточкам. И если кому-нибудь из учеников первого класса «А» нужно было приклеить к новой промокашке новую ленточку, следовало обращаться именно к Вале Никодимовой, и ни к кому другому. А за кружком для этой ленточки — к Вове Чернопятко или к Пете Николаеву, и тоже ни к кому другому.
А как интересно было на уроках! Скажем, на уроке письма. Особенно когда они стали писать не палочки, а самые настоящие буквы.
Во-первых, писать приходилось чернилами. И не простыми синими, какими пишут папа и мама, а темно-фиолетовыми.
Во-вторых, нужно было очень следить, чтобы с пера на тетрадь не шлепались кляксы.
В-третьих, писать необходимо было не как-нибудь, а по косым линейкам и чтобы каждая буква стояла навытяжку, руки по швам.
И, наконец, самое главное — писать полагалось с нажимом.
Ого, этот нажим! Он делал прямо чудеса.
Взять хотя бы кружок. Без нажима — никакого вида. Кружок как кружок. Но стоило сделать хороший нажим на одной стороне этого кружка — и сразу получалась великолепнейшая буква О!
А на уроках чтения!
Петя и до школы умел читать. Он научился еще в прошлом году и даже читал толстые книги, вроде «Острова сокровищ», где было очень много пиратов. Но в классе было совсем другое!
Подумать только, как мало на свете букв, а сколько из них можно составить слов.
Ма-ма. Ра-ма.
Па-па. Ла-па.
Лам-па… И еще множество других.
На уроках арифметики Клавдия Сергеевна часто вызывала к доске.
От десяти отнять семь, сколько будет? Очень просто. В одну секунду можно сосчитать в уме: три!
Но какое же сравнение, когда это приходилось делать на доске! Мелок то и дело падал на пол. Поднимешь его, а пальцы становятся совершенно белыми, будто их специально окунали в зубной порошок. От пальцев и вся рубашка покрывалась меловыми разводами, и сразу можно было понять: человек отвечал у доски.
А какие цифры можно было писать! Каждую величиной со стул, и даже больше.
…Как-то, придя домой, Петя сказал:
— А меня опять вызывали к доске…
Он сообщил об этом, как о самом пустяковом событии, даже слегка небрежно. Но мама-то отлично понимала, как хочется Пете, чтобы она расспросила его обо всем поподробнее.
— А что ты отвечал?
— Решал примеры.
— Правильно решил?
Но Петя ответил уклончиво:
— Еще не знаю… Клавдия Сергеевна никому не выставляла отметок…
— Но все-таки, — настаивала мама, — ты знал или нет?
И снова ответ прозвучал туманно и непонятно:
— Не знаю… Может, Клавдия Сергеевна «плошку» поставит, может, «песика», а может, «хор»…
Мама удивилась:
— Погоди, что это за «песики»? Впервые слышу!
Петя снисходительно улыбнулся: какая мама смешная! Ну откуда же ей знать о таких вещах? Ведь она, должно быть, училась при царе!
И, стараясь не показывать своего превосходства, Петя объяснил: «песики» — это «посредственно» или тройки, а «хоры» — это «хорошо» или четверки, а «плошки» — это «плохо» — самые обыкновенные двойки…
— А ты что, рассчитываешь на двойку? — не отставала мама.
Но Петя твердил свое:
— Не знаю… Клавдия Сергеевна сказала, что отметки…
А через несколько дней, вернувшись из школы, Петя буквально ворвался в переднюю:
— У меня три пятерки! Целых три пятерки! Не веришь? Смотри! — кричал он и совал маме свои тетрадки, чтобы она поглядела, какие хорошенькие круглые пятерочки выставила ему Клавдия Сергеевна. — И за чтение, и за письмо, и за арифметику…
— А говорил, что будут «плошки», «песики», — разглядывая первые Петины отметки, сказала мама. — Где же?
— Ты разве… — Петя с удивлением смотрел на маму. — Ты разве хотела?..
— Да нет же, нет! — засмеялась мама. — Глупый! Только зачем же было пугать человека разными там «плошками» и «песиками»?
Однажды утром, вбежав в класс, Петя и Вовка увидели на своей парте, как раз на том самом месте, где обычно сидел Вовка, какого-то совершенно незнакомого мальчика. Причем мальчик этот расположился на Вовкином месте, как у себя дома. В ложбинку для перьев он положил карандаш и ручку, а книги и тетради, видимо, убрал внутрь. Поставив оба локтя на крышку парты и обхватив ладонями щеки и подбородок, он тихонько разглядывал ребят.
Одним словом, по всему было видно, что новенький устроился здесь прочно и не собирается уступать этого места ни Вовке, ни кому-нибудь другому.
Ну можно ли было стерпеть такое неслыханное самоуправство! Вова и Петя переглянулись и мгновенно оба кинулись на защиту своего места.
— Выкатывайся! — крикнул Вовка, грозно надувая красные щеки. — Нашелся… тоже!
— Сейчас же… сию минуту убирайся! — кричал Петя, тоже наступая на мальчика. — Сейчас же!
