От такого натиска даже мужественного человека бросило бы в дрожь! А мальчик был маленький, бледный, с тонкой шейкой и перепуганными глазами. Неудивительно, что его сразу затрясло. Он торопливо вскочил. Стал собирать книги, тетради, карандаши… Все это принялся завертывать в газетную бумагу. Его веснушчатый носик морщился. Он моргал, кажется, собираясь заплакать. Стал бочком вылезать из-за парты!
А Вовка, едва лишь мальчик освободил место, сразу пришел в благодушное настроение. С видом победителя он легонько щелкнул новенького по затылку и, не теряя времени, принялся выкладывать из портфеля книги и все остальное.
Довольный тем, что все обошлось сравнительно легко, без тумаков, мальчик нерешительно топтался со своими пожитками между партами, не зная, куда деваться.
В это время в класс вошла Клавдия Сергеевна.
— Ты почему встал? — спросила она, подходя к новенькому. — Раз я тебя посадила, — значит, и сиди.
— На моем месте? — с возмущением вскричал Вовка. — А я куда же?
Клавдия Сергеевна быстрым взглядом окинула класс. Проговорила:
— Теперь ты будешь сидеть на третьей парте. Рядом с Таней Тихоненко.
Вовка сердито засопел. Не хочет он уходить со своего места. Не хочет, и все! Почему именно он? К тому же на одну парту с девчонкой… Где же справедливость?
Но Клавдия Сергеевна внимания не обратила на расстроенное Вовкино лицо. Как ни в чем не бывало продолжала:
— Митя Федоров, ты сядешь на вторую парту… С последней тебе плохо видно. И я тебя тоже не совсем хорошо вижу… А вот Катя Лялина сядет на Митино место. Ведь она у нас самая высокая!
И не успели они оглянуться, как Клавдия Сергеевна рассадила их всех по-новому. И вот ведь как у нее получилось: самые смирные уходили к самым разговорчивым, озорники оказались соседями тихонь, а прилежные и аккуратные ученики попали рядышком с лентяями.
Но всего этого Петя, конечно, не заметил. Он был удручен не меньше Вовки. Подумать только: они просидели рядом чуть ли не целых пять дней — и вот, нате вам! — ни с того ни с сего их вдруг взяли и разлучили.
Теперь Вова где-то далеко, чуть ли не на краю света, а у Пети под боком новый сосед, какой-то совершенно чужой, неизвестный мальчик. Да к тому же, кажется, и плакса…
Петя мрачно покосился на новенького и окончательно пал духом Новенький был совершенно рыжий! Ну весь как есть рыжий… Рыжий до последнего волоска. Даже ресницы и те были у него рыжие. И нос в рыжих веснушках. И лоб в веснушках. И даже на щеках веснушки. Как будто его нарочно обмазали яичным желтком, как пироги, перед тем как их сажают в печку.
Вот наказание! Вместо его лучшего друга Вовки оказался такой сосед!
Глава шестая. За окном падает снег
Зима не наступала долго. Все время шли дожди. Из водосточных труб, как из водопровода, хлестала вода.
В школу надо было ходить в галошах, и это было очень неприятно. Но спорить не приходилось. По дороге встречались такие лужи, что их невозможно было перейти даже в галошах.
Не верилось, что где-то есть морозы. И снег лежит чуть ли не на колено. И даже, может быть, где-то катаются на лыжах, на коньках…
Петя печально смотрел, как с голых веток, дрожа, падают тяжелые мокрые капли, похожие на крупные слезы, и ему самому хотелось горько плакать.
И вдруг, совершенно неожиданно, когда решили, что зиме вообще не бывать, подул холодный северный ветер. В течение нескольких часов все высохло и затвердело. Деревья покрылись звонкими стеклянными чешуйками, а тучи низко свесились над домами, словно собирались улечься на крыши или просто посередке улицы.
И к вечеру пошел снег. Белые мошки несмело вертелись в воздухе, то опускаясь, то снова взлетая, будто никак не могли решить, что им делать: упасть на холодную землю или взвиться обратно к тучам…
Петя с радостным визгом вскочил на подоконник и распахнул форточку.
Наконец-то началась зима!
А когда снег повалил как следует и целые тучи белой пушистой мошкары закрутились перед окнами, Петя высунул из форточки обе руки. И снежинки доверчиво полетели прямо в его теплые розовые ладони, мгновенно тая, не успевая показать своей хрупкой звездной красоты.
Мама тоже подошла к окну, присела на подоконник:
— Как красиво! Похоже, будто роятся белые пчелы…
— Точь-в-точь! — воскликнул Петя, продолжая ловить снежинки. — Совершенно точь-в-точь!
— И еще, похоже, будто Снежная королева прилетела к нам из своего ледяного царства… Помнишь, у Андерсена?
Петя перестал ловить снежинки:
— Я ничего не знаю про Снежную королеву.
Мама удивилась:
— Неужели я тебе не читала этой сказки? Ведь она моя любимая.
— Никогда! — с возмущением вскричал Петя. — Ни разу! Там о пчелиной Снежной королеве?
— Ну что ты! Там о мальчике Кае и девочке Герде. О том, как они дружили… Не читала? Такая чудесная сказка.
— Ни разу! Как тебе не стыдно!
— Они жили по соседству, под крышами двух островерхих домиков. Так близко друг от друга, что могли переговариваться из окошек. И там же, наверху, они устроили себе сад, в котором посадили куст розовых роз. Летом они любили сидеть под этим кустом. А зимой, когда окна замерзали…
— Знаю! Знаю! — вдруг вспомнил Петя. — Все знаю! Мальчик нагревал на огне монетку и прикладывал к окошку. Получалась круглая дырка, и они с девочкой смотрели на снежок…
— Значит, читала?
— Да! — весь раскрасневшись, вскричал Петя. — Да, да, да, читала! Теперь вспомнил…
А мама, любуясь снегом, падающим за окном все гуще и гуще, говорила тихим и каким-то особенным, чуточку взволнованным голосом:
— Одежда Снежной королевы была соткана из снежных звездочек, и сама она была прекрасна. Но сердце-то у нее было ледяное. Попросту говоря, у нее совсем не было сердца, вместо сердца у нее был кусочек льда… И когда она унесла в свое царство Кая, она и его заморозила. У него стало ледяное, холодное сердце, и он забыл свою маленькую подружку…
— А она? Ведь она его не забыла?
— Нет. Она была удивительно смелой девочкой, с горячим, любящим сердцем… И она пошла искать своего товарища по всему свету…
— Ведь ее тоже могла утащить Снежная королева? — прошептал Петя. — И у разбойников ей было страшно… Но как же она все-таки не испугалась?
— Когда по-настоящему дружишь, о себе нисколько не думаешь и за себя ничуть не боишься. Это и есть настоящая дружба…
Петя задумчиво смотрел на падающий за окном снег. Тихонько повторил:
— Дружба?.. Разве это такая важная вещь — дружба?
— Настоящая дружба? Это самое важное в жизни человека. И самое прекрасное.
— Да? — задумчиво и немного удивленно проговорил Петя. — Я не знал… А у нас с тобой дружба, мамочка?
— Мы с тобой очень дружим. И всегда друг другу верим…
— Разве для дружбы важно — верить?
— Очень важно.
— С Вовкой мы тоже дружим. Только знаешь, Вовка теперь сидит на третьей парте. Уже давно! Это ничего для дружбы?
— Это совершенные пустяки.
— А вот с тем мальчиком, знаешь, который сидит теперь со мной вместо Вовки… С ним я не дружу… Ни на копейку! — Петя поморщился. — У него одни кляксы… С ним никто не дружит.
— Почему же вы с ним не дружите? Это очень плохо.
— Плохо?
— Очень плохо.
— Ты думаешь, очень плохо? — протянул Петя, щурясь на снег. — Почему?
А снег все падал и падал.
И в другой половине дома, где жили Чернопятко, тоже увидали за окном снег. Первый увидел его Вовка.
— Снег! — завопил он на весь дом. — Настоящий снег!
Он тоже влез на подоконник и тоже распахнул форточку. Просунул наружу голову.
Было просто удивительно, как мог он так легко протиснуть свои толстые красные щеки!
А снег уже падал густо, крупными хлопьями.
— Смотрите, смотрите! — задыхаясь от восторга, кричал Вовка. — Смотрите все!
Он втянул голову обратно в дом. Все-таки непостижимо, как это пролезли его щеки?
— Завтра мы с Петькой — на санках!
Он снова высунулся в форточку:
— Или на лыжах!
И опять бедная, многострадальная голова оказалась в комнате:
— Или в снежки!..
Он снова высунулся наружу.
Толстые красные щеки, как им досталось!
А снег падал и падал…
Может, и правда Снежная королева мчалась на белых конях, а ее великолепный снежный плащ вместе с ветром несся над всей землей?
А в это время третий мальчик, тот рыженький, который занял на парте место Вовки — его звали Кирилкой, — тоже стоял возле окна и тоже глядел на снег…
Он думал, что, может быть, и на Севере сейчас идет снег. Только, уж конечно, тот снег получше этого. И его гораздо больше. Потом он подумал, что отец, наверно, давно катается на лыжах. Или на собаках. А может, даже на оленях? Очень на многом можно кататься там у них, на Севере.
Давно папа уехал. А не прислал еще ни одного письма. Каждый день Кирилка спрашивает на почте письма от папы. Там ему отвечают: «Пишет, пишет…» Но если пишет, куда же деваются папины письма?
Кирилка тихонько вздохнул.
А снег все шел, шел, и за окном становилось темно.
Потом Кирилка подумал, что завтра в школу можно идти в валенках. И это очень хорошо. Потому что ботинки у него давно прохудились, а сказать об этом тетке боязно. Обязательно заругается, что прохудились. Обязательно.
После валенок Кирилка сразу вспомнил про школу, про Петю Николаева и вздохнул еще громче.
Сколько дней они сидят рядом, он и Петя, а все равно Петя нипочем не хочет с ним дружить. Даже рукой заслоняет свои буквы, чтобы Кирилка на них не смотрел.
А какие у Пети буквы! Какие буквы!
Вчера вот у Пети капнула на парту клякса. Кирилка поскорее вытер эту кляксу да еще послюнявил, чтобы на крышке не осталось пятна. Петя почему-то рассердился. Он сказал: «Значит, ты подлиза» — и покраснел. А чем же он подлиза?
Книги он всегда кладет в парту точь-в-точь как Петя, и карандаш у него похож на Петин. И промокашка тоже на красной ленточке.
Чем же он подлиза?
Конечно, если бы он отвечал без запинки уроки и если бы не кляксы, Петя бы с ним дружил.
А что ему делать?
На дополнительных занятиях он всегда отвечает хорошо. А вот в классе при всех боится. Клавдия Сергеевна, она добрая, она ему говорит. «Ну, Кирилка, ну отвечай же… Какой ты, право! Ты же все знаешь! Отвечай…» А он стоит у доски и молчит. Не может слова выговорить. Вдруг все засмеются?..
А сколько у него клякс!.. Все тетради в кляксах. Разве можно дружить с мальчиком, у которого столько клякс?
А как же ему без клякс, если на столе всегда белая скатерть? Вот и приходится уроки делать на подоконнике. Учительница Клавдия Сергеевна то и дело повторяет: «Рука, которой пишешь, вся должна лежать на столе». А на подоконнике не то что рука — тетрадь еле помещается. А локоть совсем свисает. Вот потому у него и кляксы, что на подоконнике…
И в «колдунчики» его не берут играть. На переменках все мальчики играют, а его не берут… Никогда. Только дразнятся: «Рыжик-пыжик, почем десяток веснушек?»
Если веснушки хорошенько потереть щеткой — может, они сотрутся?
На этот раз Кирилка вздыхает глубоко и протяжно.
— Тише! — сердито шепчет тетка. — Генечку не разбуди.
Генечка — ее сын. Хоть ему только пять лет, дерется он очень больно. А сдачи Генечке тетка не велит давать.
Новые ботинки, которые ему перед отъездом на Север купил отец, тетка спрятала в комод — наверно, для Генечки. И новую шапку-ушанку (тоже отец купил) надевает Генечка. А когда тетка идет в гастроном, или на базар, или еще куда, то велит Кирилке, чтобы тот смотрел за Генечкой и не обижал его. А почему Генечке она не говорит, чтобы он не дрался?
Кирилка опять вздохнул.
— Говорят, тише! — прошипела тетка. — Уроки делай…
— Сделал, — тоненьким голоском ответил Кирилка и снова вздохнул.
Что же поделаешь, такая у него была привычка: вздыхать и вздыхать…
Плохо жить на свете, когда совсем один, когда тетка слова ласкового не скажет, а дядя, папин брат, хоть добрый, да все на работе. Иногда погладит Кирилку по голове… Только редко это бывает.
А отец далеко, на Севере. И сам не едет, и писем не шлет.
А главное, плохо, когда нет товарищей. Плохо, ох как плохо…
Глава седьмая. Кирилкин портфель
Петя и Вовка мало похожи друг на друга. И характером, и наружностью.
Петя высоконький мальчик и немного бледноват. Вовка же, наоборот, коренастый коротышка. У Пети на лбу аккуратно подстриженная челочка, а у Вовки на затылке торчит хохолок, похожий на кисточку для бритья.
Петя щурится. Он слегка близорук. А когда он смеется, на самой середке носа у него, как и у мамы, гармошкой собираются морщинки.
У Вовки же щеки до того красны и до того круглы, что просто удивительно, как только птицы не склевали их по ошибке вместо яблок.
Вовка, что называется, «тяп-ляп». Схватит — бросит. Бросит — снова схватит. И никакого толку. По десять раз в день он придумывал что-нибудь новое и никогда ничего не кончал. Не то что Петя, который все всегда доводит до конца.
В школу Вовка обязательно опаздывал бы, но аккуратный Петя заходил за ним каждое утро.
Не в пример Пете, Вовка очень любил драться. Он был большим задирой и с удовольствием ввязывался в любые потасовки. Дрался он обыкновенно своим портфелем, и если судить только по портфелю, то всякий бы сказал про Вовку: этот мальчик, вероятно, давно окончил школу. Портфель у Вовки был драный, с оторванной и кое-как прикрученной ручкой. Замка совсем не было, и Вовка мог таскать свой портфель только под мышкой. Прямо не верилось, что всего каких-нибудь два месяца тому назад этот портфель, новешенький, завернутый в серую бумагу, перевязанный сверху бечевкой, Вовкин отец принес из магазина.
А у рыженького Кирилки вообще не было никакого портфеля. До самого снега он носил в школу книги и тетради завернутыми в газетную бумагу.
В одно прекрасное утро — для Кирилки это утро было особенно прекрасным — весь класс дружно ахнул: Кирилка явился в школу с портфелем. Да еще с каким!
Мало того, что этот портфель был из роскошной темно-коричневой кожи и ростом почти с самого Кирилку, он был с двумя замками, с двумя ключами и с двумя ремнями. Он мог складываться и раскладываться. И, кроме того, в нем имелось не меньше восьми различных отделений, начиная от самых крохотных, куда можно было сунуть разную мелочь, вроде конфетной бумажки или пера, и кончая колоссальным отделением, во всю длину раскрытого портфеля, куда при желании мог поместиться даже сам Кирилка.
Конечно, все эти подробности выяснились много позднее — на переменке. А в первый момент, когда Кирилка и его новый портфель появились в дверях класса, все только в изумлении ахнули.
Клавдия Сергеевна тоже заметила новый Кирилкин портфель и подозвала к себе Кирилку.
Застенчиво краснея, Кирилка подошел.
— Замечательный портфель! — проговорила Клавдия Сергеевна и спросила: — Кто же тебе подарил его, Кирилка?
И вот тогда-то класс впервые услыхал Кирилкин голос, тоненький, словно писк комара:
— Это мой папа.
— Он уже вернулся? — обрадовалась Клавдия Сергеевна. — Когда?
— Нет, — ответил Кирилка. — Он еще не вернулся. Один дядя приехал прямо с Севера… и привез.
— Как хорошо, что твой папа вспомнил про портфель… Я рада за тебя, Кирилка!
— И я рад! — пропищал Кирилка и вздохнул.
Но какой же это был легкий и счастливый вздох!
Конечно, о своем портфеле Кирилка мог бы рассказать гораздо больше. Он мог бы рассказать, например, как вчера вечером к ним домой пришел высокий военный в форме летчика и спросил, не тут ли живет мальчик Кирилка.
В этот вечер Кирилка сидел дома совершенно один. Увидев незнакомого военного, он сперва немного испугался. Но потом сказал, что «мальчик Кирилка» живет здесь и что он и есть этот мальчик. Тогда высокий военный очень обрадовался и сказал, что он папин товарищ, прилетел с Севера и привез Кирилке привет от папы.
Тут Кирилка тоже очень обрадовался, сразу перестал бояться, и они с папиным товарищем в одну минуту подружились. Папин товарищ посадил Кирилку к себе на колено и стал рассказывать, как они хорошо и дружно живут на зимовке, какой у Кирилки молодец папа и какой он выстроил отличный дом для зимовщиков.
Потом он сказал, что завтра улетает обратно и пусть Кирилка скажет: что ему хочется получить с Севера — медвежонка, или олененка, или еще какую-нибудь необыкновенную северную вещь?
И тогда, немного подумав и легонько вздохнув, Кирилка сказал: конечно, он бы рад получить живого медвежонка, а еще лучше маленького моржонка, но пусть лучше папа пришлет ему с Севера самый обыкновенный портфель. Без портфеля ему очень неудобно ходить в школу.
— У тебя совсем нет портфеля, малыш? — удивился папин товарищ. — Совсем никакого? А в чем же ты носишь книжки?
Кирилка сказал, что у него нет никакого портфеля, а книжки он заворачивает в газету и ребята над ним смеются и не хотят с ним играть в «колдунчики».
— Что ж тут смешного? — Папин товарищ нахмурил брови. — Не понимаю!
— Не знаю, — тихонько промолвил Кирилка. И вдруг папин товарищ шлепнул себя ладонью по лбу и воскликнул:
— Ну какой же я рассеянный! Просто удивительно, до чего я рассеян… Посмотри, какой портфель прислал тебе отец, а я чуть не забыл про него!
И он показал Кирилке на портфель, который лежал возле них на столе.
Кирилка сначала не очень-то поверил.
— Это мне? — спросил он, робко дотрагиваясь до портфеля. — Мне? — повторил он снова. — Мне? — повторил он и в третий раз.
— Уж раз я говорю — тебе, значит, тебе! — весело сказал папин товарищ. — Только дай я выну из твоего портфеля мои бумаги… Я их на время положил туда.
А потом папин товарищ распростился с Кирилкой и ушел. Но, уходя, он еще раз обернулся и, улыбнувшись, сказал Кирилке:
— Ну до чего я забывчивый! Ведь чуть не увез твой портфель обратно на Север…
Ничего этого Кирилка, понятно, никому не рассказал. Да и зачем рассказывать?
На первой же переменке весь класс окружил Кирилку. Всем хотелось поближе взглянуть на необыкновенный портфель.
Но Клавдия Сергеевна посоветовала им не толкаться, а спокойно сесть на места. Пусть лучше портфель пойдет вкруговую, по всем партам, тогда каждый сможет его хорошо рассмотреть.
— Хочешь так, Кирилка? — спросила Клавдия Сергеевна.
— Хочу, — шепотом ответил Кирилка.
И портфель отправился с одной парты на другую по всему первому классу «А».
Не было ни одного из тридцати трех ребят, кто не пощупал бы прочность кожи портфеля, не полюбовался бы его двумя замками, двумя ключами, двумя ремнями и восемью отделениями.
Обратно к Кирилке портфель вернулся без единого пятнышка, без единой царапины, овеянный небывалой для портфеля славой.
— Наверно, он из моржовой кожи, — проговорил Петя, деловито щупая портфель, который уже лежал рядом с Кирилкой. — Или из мамонтовой… А может, из китовой или тюленьей? Они всегда водятся на Севере.
Кирилка ничего не ответил. Он протирал тряпочкой сверкающие бляхи замков. Он только поднял на Петю глаза, полные доверия. Если бы Петя сказал, что портфель сделан из банановой кожи и на Севере водятся крокодилы, Кирилка вцепился бы в каждого, кто посмел это отрицать.
Но из школы, несмотря на портфель, Кирилка возвращался в одиночестве. Петя и Вовка шли впереди, а он понуро плелся сзади.
Петя и Вовка обсуждали очень важный вопрос: куда лучше им снарядить экспедицию — на Северный полюс или в Антарктиду?
А Кирилка, печально вздыхая, думал о том, что и портфель ему не помог. Петя все равно не хочет с ним дружить. И Вова тоже.
— Нет, как ты не понимаешь, — горячился Петя, размахивая рукой, — как ты не понимаешь? У меня только три парохода! Нельзя пополам, раз три… Ну как ты разделишь три пополам? Как?
— А тоже нельзя, чтобы у тебя были одни пароходы, а у меня одни самолеты, — упрямо твердил Вовка. — Так тоже неинтересно!
— Тогда как? Ну как? — Петя иронически прищурился. — Ну? Ну? Как ты хочешь?
В то самое мгновение, когда Вовка собирался предложить свой план распределения пароходов и самолетов, пронзительный крик, полный отчаяния и ужаса, раздался у них за спиной.
— Что это? — воскликнул Петя и обернулся.
Кричал Кирилка.
