Лева бросил на Петю быстрый, как говорится, насквозь пронизывающий взгляд.
— Ты ведь обещал на катке, — продолжал шепотом Петя.
— Сейчас нельзя. Могут услышать, — ответил Лева. — Музыка заиграет — вот тогда.
И они снова покатили по круговой дорожке.
Вообще Лева зря хвалился своими хоккейными коньками. Он катался ничуть не лучше Пети и намного хуже Вовки. В два счета Вовка перегнал бы Леву на своих «снегурочках». Да еще как!
Хорошо, когда навстречу ветер! Мчишься вперед, глотаешь свежий морозный воздух, и кажется — нет ничего вкуснее этого воздуха. А ветер острыми ледяными иголками покалывает щеки, играет кистями шарфа да еще в придачу безо всякой совести щиплет кончик носа.
А пробежишь часть круга, повернешься к ветру спиной, и он, озоруя, начнет пихать, толкаться. И надает тебе столько здоровенных тумаков, что лишь бы удержаться на ногах, лишь бы не шлепнуться! А коньки сами скользят вперед, будто нарочно с ветром вперегонки…
В ту самую минуту, когда из трех репродукторов — одного над раздевалкой и двух на столбах — разом рявкнула музыка, Петя увидел Кирилку и Вовку. Оба ехали как раз перед ними.
Взявшись за руки, они, подпрыгивая, скользили двое на двух коньках.
— Не бойся… Говорю, не бойся! Со мной не пропадешь… — изо всех сил орал Вовка, стараясь подбодрить Кирилку.
А Кирилка боязливо смеялся и все время вскрикивал:
— Ой, не надо… Ой, не так быстро!
Они крепко сцепились красными замерзшими пальцами. Кирилкины варежки тоже были разделены по-братски: у Вовки левая рука была в варежке, у Кирилки — правая. Им было очень весело и хорошо. И Петя с ревнивой обидой подумал, что они прекрасно обходятся и без него.
— Вот комедия! — ухмыльнулся Лева. — А давай наскочим? Будет интересно.
— Не надо, — проговорил Петя. — Ведь Вова учит Кирилку…
— А мне какое дело! — крикнул Лева и, сильно оттолкнувшись правой ногой, полетел прямо на мальчиков.
Петя, конечно, не мог отстать и нехотя поехал за ним.
Наверно, Лева очень сильно толкнул Кирилку, потому что Вова не смог его удержать. Он выпустил Кирилкину руку, и Кирилка, отлетев в сторону, прихрамывая, заковылял на одном коньке. Видно было, что он изо всех сил старается удержаться на ногах. И не может.
Он взмахнул руками, упал и поехал на животе вперед…
— Эх, ты! — Вовка сверкнул на Петю уничтожающим взглядом. — Дрянь, вот ты кто! Больше не дружу с тобой. — И он кинулся на помощь к Кирилке.
У Пети задрожали губы.
Он, что ли, пихнул Кирилку? Он совсем не хотел, чтобы Кирилка упал. Лева толкнул, а он-то при чем? Вот еще новости! Чем же он дрянь, если ничуть не виноват?
— Сам дрянь! — сердито огрызнулся он. — Сам…
— Правильно! — весело крикнул Лева. — Поехали дальше…
И они лихо покатили мимо.
Но у Пети стало так скверно на душе. Он оглянулся. Вова помогал Кирилке подняться. А тот, видно, плакал, потому что тер ладонью глаза. Вовка же кричал им что-то вдогонку и грозил то одним кулаком, то другим.
«Мама рассердится, не буду ей рассказывать», — подумал Петя.
— Ну, — сказал он, заглядывая Леве в глаза. — Теперь музыка.
— Можешь слушать на ходу?
— Могу.
— Ну, так знай… только не спрашивай, откуда… это тайна… Знай, у меня есть…
Трах!
Петя зацепился коньком за выбоину и со всего размаху шлепнулся об лед.
Какая боль!
Слезы чуть не брызнули у него из глаз. Если бы мама или хотя бы Кирилка с Вовкой были рядом, можно бы заплакать. Но при Леве… Никогда! При Леве он потерпит.
Петя проглотил слезы. Поднялся, потер ушибленную коленку и дрожащим от боли голосом сказал:
— Поедем… мне… ничего.
Музыка по радио играла какой-то медленный красивый вальс. Летал снежок, похожий на лепестки белой акации. Было так хорошо, а бедный Петя совсем замучился. Он еле скользил за Левой. Ноги у него гудели, болела разбитая коленка, и больше всего на свете ему хотелось сейчас быть дома.
Но тайна… Левина тайна.
Нет, не мог же он уйти, не разузнав этой тайны!
— Поехали туда, к сугробам! — приказал Лева. Они помчались к темному краю катка, но по дороге Лева передумал:
— Нет, безопаснее на середку, под фонарь…
А фонарь раскачивало ветром из стороны в сторону. И снежинки возле него вертелись, словно летние ночные бабочки вокруг лампы.
Коньки у Пети подламывались и ложились набок, а колени дрожали от усталости. Поскорее узнать бы — и домой…
Лева подъехал к нему вплотную:
— Только ни-ко-му…
Петя согласно закивал головой.
— Николаев! — Лева торжественно и медленно выговаривал каждое слово. — У меня есть… только еще раз поклянись…
Но Петя уже не мог произнести ни слова. Он поспешно закивал и выдохнул клубочек белого пара — весь свой запас воздуха.
— Николаев, знай… — Левин голос стал хриплым и зловещим. — У меня есть марка пиратской страны…
Тут по радио рявкнул последний аккорд, и музыка смолкла.
— Какой страны? — с ужасом и неожиданно громко закричал Петя.
— Тише!.. — Лева оглянулся по сторонам. — Тише!
— Какой страны? — пролепетал Петя и сразу как-то весь обмяк.
— Марка страны Гон-де-лупы…
Глава четырнадцатая. Марка страны Гонделупы
Марка страны Гонделупы!
Петя и мечтать не смел о том, чтобы увидеть эту таинственную марку. Марку из пиратской страны!
Но вот прошло два дня, и Лева подошел к нему. Петя стоял в коридоре, у дверей класса. Лева отвел его в сторону и с видом заговорщика шепнул:
— Взглянуть хочешь?
Петя тут же догадался, о чем его спросил Лева. Разумеется, ему хотелось взглянуть на пиратскую марку. Еще как хотелось!
— Ладно. Так и быть. Уж с кем дружу, с тем дружу… После школы давай прямо ко мне. Только пойдем не вместе. Я пойду прямиком, а ты валяй кружным путем… И чтобы никто тебя не видел. Ясно?
— Ясно, — тоже шепотом проговорил Петя. — Я знаю дорогу через один двор…
Все это было так интересно, так увлекательно!
После школы со всевозможными предосторожностями, проходным двором, разными закоулками, поминутно озираясь (так что с первого взгляда было ясно: вот мальчик, которому сейчас откроют какую-то необыкновенную тайну!), Петя побежал к Леве Михайлову.
Дверь ему открыл сам Лева. В передней никого не было, и, не снимая шубы, Петя пошел за Левой в комнату.
Откуда-то из-под матраца Лева достал объемистый сверток.
— Все марки? — изумился Петя.
Лева ничего не ответил. Молча начал разворачивать сверток, снимал бумагу, будто с капустного кочана, лист за листом.
— Нет, — сказал он вдруг, — не буду показывать, еще начнешь клянчить…
Но Петя поклялся, что у него даже в мыслях такого нет. Ему бы взглянуть разок, и все.
— Ладно, так и быть! — Лева принялся разворачивать дальше.
Сначала шла обыкновенная газетная бумага, потом коричневая, оберточная. Потом синяя копировальная с чертежами. Потом снова газетная. Потом просто белая. Потом папиросная. И наконец, когда Петино терпение вот-вот готово было лопнуть, Лева добрался до конверта:
— Здесь!
Петя весь задрожал.
— Закрой глаза! — велел Лева.
Петя зажмурился. А Лева снова зашелестел бумагой. Что он еще делал, неизвестно. Петя честно зажмурил оба глаза и ничего не видел. Наконец Левин голос скомандовал:
— Можно. Смотри.
И Петя раскрыл глаза. Перед ним, распластавшись на Левиной ладони, лежала большая яркая марка. Сбоку ровным полукругом проходил почтовый штемпель, черный как сажа, с какими-то замысловатыми закорючками и цифрами.
Почтовый штемпель пиратской страны Гонделупы, понял Петя. Но в общем марка Пете не понравилась. Грубоватая, она была мало похожа на обычные почтовые марки. На переднем плане этой марки стояла пальма с оливковой лакированной кроной. Ее коричневый ствол казался вылепленным из пластилина. Сзади блестели розовые горы, сбоку что-то зеленело. А над всем этим южным пейзажем полыхало голубое горячее небо.
— Хороша? — спросил Лева, повертывая марку и так и этак. И вдруг закричал: — Не трогай! Не трогай! Не смей трогать!..
А Петя и не думал трогать. Он только смотрел. Правда, с большим вниманием и приблизив к марке близорукие глаза.
— Ничего себе… — сказал он сдержанно и после некоторого молчания. — Кажется, красивая.
— Ну вот, — Лева нахмурил брови, — так и знал, начнешь клянчить…
— Я? — удивился Петя. — Я только сказал: ничего себе, красивая.
— А самому небось хочется?
Петя промолчал: нет, марка ему ничуть не нравилась, и ему совсем не хотелось иметь такую. А Лева продолжал:
— Видишь, я говорил, будешь выпрашивать.
— Да нет же…
— Думаешь, не вижу, как хочется!
Лева решительно тряхнул головой:
— Знаешь, бери ее себе!
— Что???
У Пети в глазах три вопросительных знака.
— Страну Гонделупу? — переспросил он, не доверяя своему слуху. Может, он чуточку оглох?
— Да, — у Левы в глазах великодушие, — кого люблю, для того ничего не жаль.
— Лева… — начал было Петя. Но Лева сердито перебил:
— Раз говорят бери — значит, бери! Ну уж ладно… — Лева замялся. — Уж ладно, если хочешь, так и быть, бери Гонделупу, а мне давай… — Было видно, что ему трудно выговорить последние слова. — Уж так и быть… шведскую серию.
— Шведскую серию???
Пете вторично показалось, что он оглох.
— И неси скорей, пока не передумал… Ох-ох-ох, как не хочется отдавать Гонделупу!
— Лева… — снова начал Петя.
— Неси скорей шведскую серию, а то, смотри, передумаю, — сердито говорил Лева.
— Лева, — не сдавался Петя, — я только спрошу у мамы…
— Что?! — громовым голосом вскричал Лева. — Спросишь у мамы? А клятва? Забыл?
— Сейчас принесу, — покорно сказал Петя и выбежал из комнаты.
— Не разорви… Осторожнее отклеивай! — вслед ему крикнул Лева.
Мама была занята обедом — можно было незаметно проскользнуть в комнату и вытащить из ящика альбом. Как самый последний воришка, боязливо озираясь, Петя содрал все марки любимой шведской серии, сунул их в карман и побежал к двери.
— Петя, куда же ты? — услыхал он мамин голос. — Скоро папа придет. Будем обедать.
— Я сейчас… Я у Левы позабыл портфель, — соврал Петя, захлопывая за собой дверь.
Он ужасно торопился к Леве, хотя ему так не хотелось отдавать шведскую серию и брать взамен марку никому не ведомой и к тому же пиратской страны.
Лева встретил его на пороге:
— Принес?
— Принес…
— Давай.
Петя протянул марки. Лева торопливо ссыпал их на стол, пересчитал: все, десять.
— Ох-ох-ох… Жалко Гонделупу! — принялся он вдруг кривляться. — Нет, не отдам, пожалуй…
У Пети радостно забилось сердце.
Но тут же сгребая в ящик стола Петину шведскую серию, Лева произнес последние и решительные слова:
— Ладно, бери. Но помни — никому ни слова!
Петя снова дома. Альбом раскрыт на том самом листе, где всего лишь несколько минут тому назад красовалась шведская серия. Теперь страница пуста, а в кармане неизвестная марка какой-то таинственной страны.
И никому нельзя о ней говорить: ни маме, ни папе, ни Вове, ни Кирилке, ни одному человеку в мире.
Глава пятнадцатая. Страшная ночь
Петя лежал с открытыми глазами и не мог уснуть. Лоб и щеки горели. Подушка вдруг стала твердой как камень. Одеяло все время сползало на пол.
Все получилось так неожиданно и так скверно…
Шведская серия, его гордость, гордость папы и мамы, теперь у Левы. А он владеет маркой неведомой пиратской страны, маркой, о существовании которой не смеет даже заикнуться.
Что ему теперь делать? Как быть дальше?
Вдруг мама скажет: «Петя, поедем сегодня в Швецию? Мы там давно не бывали…»
А он что?
Или папа попросит: «Покажи-ка мне, Петя, те марки, которые я тебе принес с завода».
А он что?
Что он им скажет? Сказать, что потерял? Хотел показать в школе ребятам, отклеил от альбома и потерял?
Может, они и поверят. Может, и ругать не будут. Но неужели он станет обманывать папу и маму? Нет, ни за что.
А если во всем признаться? Если сказать так: «У меня есть марка пиратской страны Гонделупы. Не спрашивайте, откуда я ее достал, — это тайна!» И дальше все по порядку: и что за эту марку ему пришлось отдать шведскую серию, он очень не хотел отдавать, но пришлось.
А клятва? Ведь он дал Леве страшную пиратскую клятву. А что, если действительно грянет гром, который убивает наповал?
Нельзя ему болтать о марке. Ни в коем случае.
Но откуда же сам Лева достал ее? Неужели прямо у пиратов? А потом, может, испугался этих самых пиратов да поскорее и отдал ее Пете?
А вдруг…
Петя с ужасом глядит на окно, прикрытое внутренней ставней. А если пираты уже у них в саду? Пришли, чтобы отнять свою марку. И только ждут, когда улягутся папа и мама, чтобы залезть в комнату…
Полосы света, неясного и дрожащего, ходят по стене, пробиваясь сквозь узкие щели ставен…
Так и есть! Это они: шарят маленьким ручным фонарем, выискивают, как лучше проникнуть в дом…
Петя холодеет от страха и натягивает на голову одеяло.
Под одеялом темно и душно. Ничего не слышно. Только сердце стучит: тук-тук… тук-тук-тук.
А вдруг это вовсе не сердце? Вдруг это пираты барабанят пальцами по окну: «Эй, ты, открой! Открой немедленно…» И самый страшный из них, одноногий, совсем как тот Билли Бонс, что в «Острове сокровищ», стянет с него одеяло и крикнет: «У тебя марка с черной печатью? Ха-ха-ха! Теперь ты будешь служить нам всю жизнь, до самой смерти!» И все другие тоже засмеются зловещим смехом, как полагается настоящим пиратам. Потом они заткнут ему рот полотенцем и поволокут с собой в пиратскую страну Гонделупу.
Ох, как страшно! Как страшно…
Но почему не слышно голосов мамы и папы? Дома ли они? А вдруг ушли и оставили Петю совсем одного?
Петя осторожно высовывается из-под одеяла и прислушивается. Ну чего он выдумывает? И папа и мама сейчас дома. Из соседней комнаты слышен голос папы и мамин негромкий смех.
И Петя ясно представляет себе, как они сидят вдвоем. Папа в качалке читает газету, а мамочка в своем любимом уголке подле печки… И оба они даже не подозревают, что их Петя владеет ужасной маркой, из-за которой может произойти неизвестно что.
Необходимо ее уничтожить, эту марку. Скатать в бумажный шарик, положить в рот, проглотить и запить водой. Как он до этого раньше не додумался!
Стараясь не смотреть на окошко, за которым на ветру качается уличный фонарь (если это только фонарь, а не что-нибудь другое), и отвертываясь от стены, по которой ходят-бродят полосы света от этого фонаря (а может быть, и не от этого), Петя вылезает из-под одеяла. После теплоты постели ему сразу становится зябко, и весь он покрывается пупырышками «гусиной кожи».
Где же тапочки? Без тапочек мама не велит ходить по полу. А за маркой нужно перебежать через всю комнату, она в столе, на самом дне ящика, под красками и открытками.
На четвереньках Петя лезет под кровать за тапочками. Кажется, здесь… Отодвигает мешающий ему стул.
И вдруг за спиной — шаги. Совершенно незнакомый шепот произносит:
— Петя, где ты?
Петя замирает. Из-под кровати торчат его босые пятки.
Пираты! Они! Влезли в окно и сейчас схватят его…
— Петя, да где же ты? — слышит он тревожный голос.
Ох! Да ведь это мама.
— Я здесь, — отвечает Петя и вместе с тапочками пятится назад.
— Что с тобой? Почему ты не спишь? Зачем тебе тапочки?
