Что такое депутат!
— Мама, ты теперь депутат? — спрашивает Таня и внимательно рассматривает Нину Игнатьевну: не изменилось ли в ней что-нибудь после того, как за неё весь район — и соседи, и рабочие совхоза, и совсем-совсем чужие люди — великое множество незнакомых людей — голосовали на выборах в Верховный Совет РСФСР.
— Да, депутат, — отвечает Нина Игнатьевна.
— А коров доить будешь? — спрашивает Таня.
— Конечно буду. Почему ты об этом спрашиваешь?
Таня смущается, не знает, как объяснить.
— Ну-ну, говори, — подбадривает её Нина Игнатьевна.
— Ребята во дворе говорят, что депутат — это всё равно, что член правительства. Будешь ездить в Москву, а коров доить другие будут.
— Глупенькая ты, моя девочка, — говорит Нина Игнатьевна и гладит Таню по голове. — И ребята твои глупыши. Ведь меня выбрали депутатом в Верховный Совет потому, что я хорошо коров дою. Так как же я теперь их доить перестану? Перестану доить, меня люди уважать перестанут, и я перестану депутатом быть. Депутат — это тот, кто хорошо работает. Поняла? А в Москву я буду ездить только на сессии.
Каждый раз, когда Нина Игнатьевна возвращается из Москвы, Таниным вопросам нет конца.
Мама привозит ей, брату Серёже и бабушке Марии Сергеевне всякие подарки. Показывает фотоснимки — вот они, депутаты, на Красной площади, вот в знаменитом Георгиевском зале, вот группа ленинградских депутатов, а это депутаты сфотографированы с членами правительства.
Смотрит Таня на фотоснимки и не сразу может отыскать маму.
Где же мама?
А вот она.
Красивая, нарядная, торжественная. Совсем не такая, как дома.
И оказалось, мама может не только пироги печь, платья шить, комнату оклеивать обоями, коров доить, на собраниях выступать, но ещё такое может, что Тане казалось совершенно невозможным.
Съездила в Ленинград депутат Брашкина — и появился на центральной усадьбе автобус.
Новый, красивый, чистый. В автобусе — Таня сама сосчитала — двадцать шесть мест.
Сели дети в новый автобус, поехали в цирк, посмотрели, как медведи на роликах катаются, как под самым куполом цирка воздушные гимнасты раскачиваются и перебрасывают одну циркачку так, что сердце у маленьких зрителей в пятки падает.
Окончилось представление, вышли дети на улицу. А на улице — дождь. Те, кто в Ленинграде живут, побежали скорее на трамвай садиться. А совхозных детей свой автобус ждал. Сели в свой автобус и поехали домой. Хорошо иметь свой автобус!
— Молодец наш депутат! Хорошее дело сделала! — говорят люди. — Теперь мы куда хотим, туда и поедем.
Особенно дети рады. Их не только в цирк, на спектакли да на экскурсии возят, но ещё и в школу.
Далеко школа от центральной усадьбы. Один километр надо пройти да ещё половину километра.
Когда хорошая погода, солнышко светит, иди себе, улыбайся, прутиком помахивай, жмурься от яркого света.
А когда дождик идёт, на дороге грязь, лужи — идти тяжело. Так бы и не пошёл в школу. Остался бы дома, в окошко бы на грязные лужи смотрел… Но в школу идти надо.
И ходили дети: осенью — по грязи, зимой — по снегу, по морозу; метель их с ног валит, снег в валенки забирается.
А когда появился автобус, ходить не надо, садись — и поезжай.
Выскочат дети из дома — прыг в автобус!
Поехали!
Замелькают за окнами ёлки, берёзки, лужи, сугробы. В любую погоду весело ехать. Быстро летит автобус. Мягко пружинят кресла.
Хорошо!
Едут дети, смеются, обгоняют пешеходов, машут им руками, и не все дети знают, что этот автобус выхлопотала для них депутат Верховного Совета РСФСР Нина Игнатьевна Брашкина.
Особенно первоклашки думают, что всегда так было!
Золотая Звезда
— Ой, Таня, Серёжа, посмотрите: кто это? — Бабушка Мария Сергеевна развернула только что полученную газету.
Таня перестаёт пить молоко и смотрит на бабушку.
Серёжа соскакивает со стула:
— Где, бабушка?
— Да вот тут в газете, посмотри-ка!
Таня и Серёжа подбегают к бабушке, заглядывают в газету. А в газете мамин портрет. Рядом с портретом написано: «Указ Президиума Верховного Совета СССР».
— Танечка! Серёжа! Радость-то какая! Герой Социалистического Труда! Вот как высоко оценили труд вашей мамы… Да и то подумать — из года в год, из года в год у неё надои рекордные… — Бабушка прикладывает платок к глазам.
— Бабушка, что с тобой? — удивляется Таня. — Никак ты плачешь?
— Это от радости, Таня,, от радости. Ты ещё маленькая и не понимаешь, какую профессию выбрала себе ваша мама, не боялась она, что ей трудно будет, не тянулась к лёгкой работе, к лёгкой жизни… Ничего другого не хотела, только с коровами возиться ей нравилось… И вот теперь вручат ей Золотую Звезду Героя и самый почётный, самый главный орден — орден Ленина. Да ещё и золотую медаль «Серп и молот». — Бабушка ещё раз поднесла платок к глазам. Потом улыбнулась Тане и Серёже: — Пойдём скорей на почту, подадим маме телеграмму. Ну-ка, дети, ищите конверт с маминым адресом.
Вот и конверт с адресом Нины Игнатьевны: Крым, Ливадия…
Нина Игнатьевна уехала в отпуск к Чёрному морю, новых сил набирается.
А в Крыму, в Ливадии происходило в это время вот что.
После завтрака отправилась Нина Игнатьевна на море. Поплавала, покупалась, позагорала. Ещё смуглее стала. Хорошо к ней загар пристал — ровно, красиво.
Идёт Нина Игнатьевна с пляжа, полотенцем махровым помахивает. Пришла к себе в комнату, переоделась. Посмотрела на часы — пора обедать идти.
Вошла в столовую, видит: на её столе большой букет цветов в вазе стоит. На других столах нет букетов, а на её столе — букет.
«Наверное, у кого-нибудь из моих соседей по столу сегодня день рождения, — подумала Нина Игнатьевна. — А у кого? Кого надо поздравить?»
Вот и вся столовая заполнилась. Сидят за столами люди, ждут, когда им суп подадут. Смотрит Нина Игнатьевна, никто не похож на именинника. А суп всё не подают, медлят почему-то.
Но никто не требует обеда, все улыбаются и на Нину Игнатьевну поглядывают. Она тоже улыбается. А чему улыбается, сама не знает. Просто так, вместе со всеми.
Тут входят в столовую директор Дома отдыха, главный повар и ещё несколько человек. В руках у директора газета, у повара на блюде — пирог, красивый, большой, круглый.
— Внимание! — говорит директор. И сразу все замолкают.
Тишина наступила.
И прочитал директор Указ Президиума Верховного Совета СССР. Все стали хлопать в ладоши, а кто-то даже крикнул: «Ура!»
Бросились все к Нине Игнатьевне, стали обнимать её и целовать, а повар поднял блюдо с пирогом над головой и просил испуганным голосом:
— Товарищи, товарищи, пожалуйста, поосторожнее, а то пирог опрокинете, красоту испортите…
Когда отошли люди от Нины Игнатьевны, поставил повар пирог на стол.
Разволновалась Нина Игнатьевна от неожиданности, встала и сказала:
— Спасибо вам! — И поклонилась — и директору с газетой в руках, и повару в белом колпаке, и всем-всем, кто поздравил её. Хотела она ещё что-то сказать, да перехватило у неё от волнения горло. Так ничего больше и не сказала, слишком неожиданной для неё оказалась эта радость.
Ещё раз сказала: «Спасибо!» — и стала большой пирог на порции резать, чтобы всем в столовой хватило.
А в совхозе в это время митинг собрали.
Пришли на митинг бабушка Мария Сергеевна, которая двадцать пять лет дояркой работала, а потом на пенсию вышла, Серёжа в наглаженном пионерском галстуке и Таня в новом платье.
Стали в сторонке, стесняются от того, что все на них смотрят.
А к ним разные люди подходят и руки жмут. И Марии Сергеевне, и Серёже, и Тане.
— С чем нас-то поздравляют, бабушка? — спрашивает Таня.
— С тем, что моя дочь, а твоя мама, такая знаменитая теперь. Меня благодарят за то, что я такую дочь вырастила, а вас за то, что не мешаете маме делом заниматься…
— Мария Сергеевна, выступите с трибуны, расскажите про вашу дочь, — просят бабушку разные люди.
— Вы же её сами знаете не хуже меня, — отвечает бабушка и не идёт на трибуну. «Что же это я своей дочерью хвалиться буду? — думает она. — Для меня моя дочь всегда лучше всех. Пусть её чужие люди хвалят. Им со стороны видней. А я послушаю…»
Многие люди поднимались на трибуну, говорили о прекрасной доярке Нине Игнатьевне Брашкиной, мастере своего дела и прекрасном, верном товарище. И сами обещали равняться на неё и работать ещё лучше.
А когда Нина Игнатьевна из Крыма вернулась, вручили ей Золотую Звезду, и Золотую медаль, и орден Ленина.
Полдня ходила Нина Игнатьевна с наградами. А потом переоделась, села на велосипед и помчалась на ферму. Уж очень она соскучилась по своим коровам — по Амбе, Барышне, Балалайке, Тине, Каме…
Подошло время коров доить.
Танки на ферме!
— Танки на ферме! Танки на ферме! — Таня вбежала в комнату и схватила маму за руку. — Пойдём скорей! Пойдём скорей! На нашей ферме танки!
— Ну что ты так расшумелась? — улыбнулась мама. — Я знаю, что на нашей ферме танки. Их установили несколько дней назад.
— Настоящие танки? — спросила девочка.
— Их только так называют. Это совсем другие танки, не такие, как ты подумала. Это просто название такое для огромной цистерны с молоком… Теперь, при машинной дойке, молоко сразу поступает в молокопроводы, а потом в эти танки…
… Многое изменилось за последнее время на ферме. Когда-то Танина бабушка доила коров руками. Потом появились машинные аппараты, Нина Игнатьевна доила уже машиной, но долгое время приходилось ей ворочать тяжёлые бидоны с молоком. Потому что молоко сначала поступало в вёдра, а потом из вёдер его переливали в бидоны, а из бидонов перекачивали в машины и развозили — на молочный завод, в город, в детские сады…
Богател совхоз. Теперь он мог приобрести более современную технику, устроить на ферме молокопровод. Молоко прямо из коровьего вымени поступает в молокопровод и по молоко- проводу идёт в танк.
Это — самый мирный танк на земле. Он не двигается и не стреляет. В нём — свежее парное молоко. Из этого танка молоко перекачивается прямо в машину с жёлтой цистерной. На боку цистерны так и написано: МОЛОКО. Бегут эти машины из совхоза по шоссейным дорогам к городу, а потом по городским улицам.
Нет человека, который бы не видел такую машину. И ты её видел, не правда ли?
А Нина Игнатьевна теперь не просто доярка, а оператор машинного доения.
За что тебе спасибо говорят!
Пришла Таня с мамой по делам в соседнюю деревню. Дела были у мамы, а Таня пошла просто так.
Идут по деревне.
Навстречу им мужчина.
Увидел Нину Игнатьевну, поздоровался. А потом сказал:
— Большое вам спасибо, всё у меня теперь хорошо.
— Ну что вы, что вы! Не за что меня благодарить, я свой долг выполняла, — смутилась Нина Игнатьевна.
Идут дальше.
Навстречу им женщина.
Остановилась женщина. Поздоровалась и говорит:
— Большое вам спасибо, Нина Игнатьевна. Теперь у меня всё хорошо.
— Что вы, что вы… — ещё больше смутилась Нина Игнатьевна. — Я свой долг выполняла, ничего такого особенного не сделала.
Идут дальше. Навстречу ещё одна женщина. И тоже поздоровалась и спасибо сказала.
— За что тебе спасибо говорят, мама? — спрашивает Таня.
И рассказала Нина Игнатьевна, что эти люди обращались к ней за помощью. И она им помогла.
Мужчина, который им встретился, демобилизовался из армии, к отцу приехал. Отец его раньше в другом месте жил. А пока сын в армии служил, отец в совхоз «Красногвардейский» переехал. Не хотели демобилизованного солдата в совхоз принимать, не было у него комнаты. Пришёл он к Нине Игнатьевне, поговорила с ним Нина Игнатьевна, показался он ей человеком хорошим. В армии благодарности от командиров имел. Значит, и в совхозе будет хорошо работать.
Поняла Нина Игнатьевна, что директор совхоза разговаривал с солдатом невнимательно, в спешке. Пошла сама к директору совхоза, рассказала всё, что знала о солдате и о его отце…
— Вот оно что! — всё понял директор совхоза. И стал солдат в совхозе работать.
А первая женщина, которую они встретили, это — жена солдата. Она вместе с ним приехала и очень расстроилась, когда её молодого мужа в совхоз не приняли.
Теперь эта женщина воспитательницей в детском саду работает, вот она и сказала Нине Игнатьевне спасибо за то, что она помогла её мужу на работу устроиться и ещё больше укрепила в ней веру в то, что её муж — хороший человек.
— А вторая женщина за что тебе спасибо сказала? — спрашивает Таня.
Рассказала Нина Игнатьевна и о просьбе этой женщины.
Работала она на птицеферме. Семья у неё, дети. Жили в маленькой комнате. Тесно.
Просила женщина выделить ей квартиру. Пообещали, что дадут, а когда стали распределять, оказалось, что квартир мало, не достанется этой женщине.
Расстроилась она и пришла к своему депутату, к Нине Игнатьевне.
Обратилась Нина Игнатьевна в комиссию, которая распределяет квартиры. Попросила проверить все списки и ещё раз посмотреть, кто больше всего нуждается в улучшении жилья. Оказалось, что в списки попала семья, у которой и комната побольше и детей поменьше, чем у той женщины. Решили этой семье выделить квартиру в следующий раз.
С разными делами и просьбами приходят люди к своему депутату. Всех надо выслушать, каждому помочь.
Вот и говорят люди спасибо за то, что помогла Нина Игнатьевна квартиру получить, на работу устроиться; за то, что новый автобус в совхозе появился, за то, что коровы у неё хорошие, здоровые; за то, что они много молока дают. И другие доярки говорят спасибо за то, что с Ниной Игнатьевной рядом работают, передовой опыт перенимают, учатся у неё трудиться и жить.
И зоотехник, и бригадир говорят Нине Игнатьевне спасибо за то, что она точно выполняет все их указания.
И директор совхоза говорит спасибо за то, что Нина Игнатьевна своей работой другим пример показывает, за то, что своими делами прославляет родной совхоз.
И мы все говорим спасибо Нине Игнатьевне и таким людям, как она, за то, что у нас на столах и сметана, и творог, и сыр, и сладкие сырки, и молоко. Ведь если бы не было молока, то и мороженого дети не имели бы! Ведь и мороженое делают из молока и сливок.
Вот за что говорят спасибо Нине Игнатьевне Брашкиной.
Л. Куклин. ПОРЯДОК НА БОРТУ
Откуда корабельщики пошли
Поначалу-то ты, дружок, меня послушай…
А расскажу я тебе одну стародавнюю историю. Мне её бабушка вместо сказки на ночь нашёптывала. Ей эта сказка не сказка, быль не быль от прадеда моего досталась. Прадед-то мой Василий из поморов был, сам корабельщиком подряжался, по реке Северной Двине лес корабельный сплавлял, судёнышки деревянные строил. А как эта история к нему попала — никто уж и не упомнит.
Ну, так слушай, как дело было.
Люди в давнишние-то времена сплошь пешими были. Только-только научились лапти плести, когда было им ещё до корабля умом дойти!
Жили это они так, жили, про море слышали, а никогда моря не видывали. И одолело людей любопытство. Сколотили они артель из тех, кто посмелее да побывалее, и послали на край света море повидать, руками его пощупать.
Бабы им напекли пирогов да шанежек, сложили они припасы в свои котомки заплечные, топоры за пояс сунули, отцу-матери поклонились в пояс по обычаю — и тронулись в путь.
Долго ли, коротко ли, про то история умалчивает, только дошла артель до края света. А край света-то — вот он, теперь на любой карте видать: с левой стороны море ледовитое, сердитое и с правой стороны то же море, а посерёдке земля кончается, как у сапога — острым мыском, еле-еле ногу поставить.
Подошёл первый из артельщиков к воде, сложил ладони ковшиком, зачерпнул водицы и попробовал.
— Тьфу! — говорит. — Видно, на всём белом свете жёны опару для блинов одинаково замешивают: явный пересол…
Второй в затылке почесал:
— А дорога-то, братцы, по воде гладкая…
Третий артельщик портянки снял, ноги в воду сунул, сидит, жмурится.
— А обратно, — говорит, — давайте корабль ладить! Пешком не пойду, потому как у меня ноги сопрели…
Ну, артельщики наши — народ мозговитый. Сказано — сделано. Инструмент, понятно, с собой: у кого пила, у кого топор, а у кого и бурав с долотишком.
Да наши-то и с одним бы топором управились. Они топором-то любую деревянную работу сладить могли!
Набрали артельщики матерьялу на небольшой кораблик: где плавник — брёвна плавучие, что на берег выкинуло, а где и живую сосёнку. Ладный кораблик получился, по-нашему — лодья.
До родных краёв уже не пешим путём добирались, а по воде.
С того времени так у нас и пошло: кто смел, тот и умел. А кто умел — тот и рыбку съел.
А корабел-корабельщик — всегда смелый человек, раньше других соль на вкус пробует, раньше других у него топор в руку вскакивает.
А юнга, вроде тебя, несмышлёныша, у нас зуйком называется. Так себе, значит, птенец ещё, не чайка большая, а чаинка малая, желторотик.
Слушай-ка, что бывалые люди говорят, да ума-разума и набирайся!
Далёкий Васильевский остров
— Так вот, живу я в Ленинграде, на далёком Васильевском острове. Ты, конечно, сразу скажешь: стоп! Да я и сам ленинградец, знаю, где Васильевский. Вот он — можно сказать, совсем рядом. На трамвай или на автобус сел — и через полчаса на Васильевском, в Гавани. Какой же это далёкий остров?
А это, братец ты мой, с которого конца смотреть… Ежели для ленинградского парнишки, — так тут ты кругом прав. Действительно, путь не дальний. Ну, а ежели твой ровесник во Владивостоке живёт? Померь-ка по карте, близко ли…
А индийские ребятишки? Они, может, диковинный фрукт манго или орехи кокосовые каждый день жуют, а наш белый снег для них — удивление. И уж Васильевский остров — самый дальний остров будет!
Ясное дело, кокосовых пальм да бананов на моём острове нет — климат не тот. Мой остров другим делом на целый белый свет славится. Чем? А ты сам прикинь-ка: живу я, значит, в приморском городе — Ленинграде, на проспекте имени морского адмирала Нахимова. Мне в окна морской ветерок задувает, гудки корабельные доносит, словно привет с кораблей передаёт… Почему? Да потому, что многие морские корабли-работяги на Васильевском острове построены, и здесь их родина… А по родине, по земле родной везде грустят, всюду её вспоминают — что корабли, что люди.
И есть на моём родном Васильевском острове место, которое я ни на какое другое место в мире не променяю. Стоит там, на Косой линии, здание. А над ним укреплены два ордена, и гордая надпись каждому видна издалека: «Балтийский завод». Самая моя родная надпись!
И каждое утро раскрываю я свой рабочий пропуск и прохожу сквозь проходную. Да меня, если честно сказать, и без пропуска каждый на заводе в лицо узнает, скажут только:
— С добрым утром, Фёдор Васильевич!
А сразу за проходной моя дорога лежит — ни длинная, ни короткая, а вся моя жизнь.
Главная дорога
Моя Главная дорога — это главная аллея Балтийского завода.
Аллея как аллея — ни узкая, ни широкая, не везде деревьями усажена, не везде цветами украшена. Ходят по ней мои товарищи по работе, ездят машины и автопогрузчики. По её сторонам стоят цеховые корпуса, и там тоже мои товарищи-корабелы работают.
А я иду каждое утро от проходной до своего стапеля. И шаги уже давно считать перестал. Когда торопишься — шаг пошире, не спешишь — короче. А в среднем около тысячи шагов выходит. Туда — тысяча, обратно — тысяча. Да…
И хожу я по этой своей главной аллее, как в сказке говорится, ровно тридцать лет и три года. И не было у меня в жизни другой дороги, и не было у меня в жизни другой работы! Каждый день, кроме выходных: туда и обратно. Туда и обратно.
Вот, вроде бы, я и не путешественник знаменитый. А ну-ка, если все мои шаги за тридцать-то три года в одну нитку вытянуть? Получится, я думаю, что земной шар я уже пешком обошёл. И не альпинист я, а ну-ка, если все мои метры сложить, что я на стапель, на борт за свои тридцать три наподымался, да высоту эту измерить? Прикинуть — уж не на одну самую высокую вершину я за свою жизнь вскарабкался…
Вроде бы — и приключений на мою жизнь никаких не выпадало: дорога прямая, знакомая, до камешка изученная, не тайга и не джунгли. А стоит опять спокойно рассудить — так ведь каждый мой корабль, что я начал да со стапеля спустил, — разве не приключение? Приключение, да ещё какое: каждый раз — новое, каждый раз — на особинку!
Вот и выходит: и путешествия, и восхождения, и приключения самые разные — всё укладывается в путь одной моей жизни, рабочей жизни — от проходной до стапеля, по главной аллее, по Главной моей дороге.
Тысяча шагов туда, тысяча обратно…
