УПП

Цитата момента



Даю уроки вождения. 
Моисей

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Творить – значит оступиться в танце. Неудачно ударить резцом по камню. Дело не в движении. Усилие показалось тебе бесплодным?

Антуан де Сент-Экзюпери. «Цитадель»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d3354/
Мещера

Глава седьмая

От Кирилла Женя Черепанова сразу же отправилась в школу, чтобы сообщить, как выполнено задание. Или, вернее, не выполнено, потому что родителей Кирилла она не застала. И хорошо, что не застала. Что она могла им сказать? И как потом смотрела бы на Кирилла?

А с Кириллом разговор получился какой-то странный… и хороший. Вроде бы сердитый, а все равно хороший. И кажется, Кирилл не обиделся на нее всерьез. Значит, понял, что она не по своей воле…

А не все ли равно ей, Женьке, понял он или нет? Очень обиделся или не очень? Он же ей совершенно безразличен. Подумаешь, Кирилл Векшин! И насчет третьего класса она наврала. Почти… Мало ли что бывает в раннем детстве!

Она про него и не думала раньше. Вернее, думала очень просто: "Этот Векшин такой скромный и покладистый". А потом, сегодня: "Этот Векшин стал такой нахальный…"

А он не тихий и не нахальный. Оказывается, он гордый.

Ну, что же, она тоже гордая…

щелкните, и изображение увеличитсяЖеня знала, что Еву Петровну следует искать в биологическом кабинете, и поднялась на второй этаж. Школа теперь немного напоминала детский сад. Пестрая, скинувшая форму малышня из продленки мельтешила в коридоре. С лестничной площадки ее успокаивала трубным голосом старший воспитатель Тамара Гавриловна. Но в закутке, где находилась дверь кабинета, было тихо.

Женя поежилась перед дверью. Биологический кабинет она не любила, хотя в нем всегда было светло и зелено. Не любила за многочисленные черепа, которые скалились с витрин. Звериные и человечьи. Особенно неприятной была витрина с шеренгой черепов, которые показывали происхождение человека: череп обезьяны, питекантропа, синантропа и так далее — до современного. И хотя черепа были гипсовые, добродушные и с неизменными самокрутками в желтых зубах (как самокрутки попадали в наглухо завинченную витрину, было многолетней школьной тайной), Женька все равно старалась на них не смотреть.

А через верхнее стекло высокого шкафа улыбался скелет. Он будто говорил Женьке Черепановой: "Они гипсовые, но я-то настоящий. Гы-ы…" Он как бы намекал на ее отдаленное будущее…

Женя проскочила кабинет и оказалась перед закрытой дверью лаборантской комнаты. Ева Петровна обычно сидела там. Женька хотела постучать и в этот момент услышала голоса: один незнакомый мужской, другой — Евы Петровны.

Мужчина говорил быстро и почти весело. А может быть, нервно. В голосе у Евы Петровны звучала вежливо замаскированная досада.

—…Я уже поняла. Вы и директору сказали то же самое.

— И могу повторить, — так же весело откликнулся мужчина.

— Не надо, — сказала Ева Петровна. — Мне все понятно. Но я на вашем месте смотрела бы на вещи не так. Гораздо проще. И случись это с моим сыном, я бы ему…

— Я вас понял, — перебил мужчина. — Хотя, честно говоря, мне это странно слышать от учителя. Я ни разу в жизни сына пальцем не трогал. И, уверен, впредь никогда не трону. Подло это. Если я Кирилла ударю, мы же потом всю жизнь будем глаза прятать друг от друга.

"Отец Кирилла!" — поняла Женька. Можно было, пожалуй, уходить, но она словно приклеилась к месту.

— Вы все же меня не так поняли! — заявила Ева Петровна.

— Неужели? Очень хорошо, если не так. А как я должен был понять?

— Я хотела сказать… ну, одним словом, если ученик виноват, родители вместе со школой должны воздействовать…

— Да, но в чем все-таки виноват? Не могу же я всерьез принять этот бред насчет кошелька! Простите… Виноват, что не дал себя обыскать? Мне жаль тех ребят, которые дали… Виноват в том, что не хочет петь из-под палки?

— Мы готовим хор к районному фестивалю, а ваш сын совершенно не думает о чести школы!

Женька услышала шаги, словно человек быстро ходил из угла в угол.

— О чести? — спросил он. — О чести… А вам не кажется, что честь начинается с любви?

— Простите… с чего? — пролепетала Ева Петровна, а Женькины щеки почему-то стали теплыми.

— С любви, уважаемая Ева Петровна. Не пугайтесь, объясню. Человек болеет за честь того, что ему дорого, что он любит. Я вот на своем заводе с ученика начинал, там меня человеком сделали, там у меня друзья, и я за честь завода — руками, ногами и зубами… А есть у нас на заводе случайные люди: им бы отработать смену — и домой. Работают неплохо, ну а дальше какой с них спрос?

— Так что же получается? Вы хотите сказать, что ваш сын — случайный человек в школе? Он здесь с первого класса…

Отец Кирилла вздохнул и, видимо, сел — скрипнул стул.

— Вы не обижайтесь, Ева Петровна… А впрочем, и обижайтесь — это, может быть, к лучшему… Мне кажется, здесь все у вас какие-то случайные.

— То есть? Я вас совершенно не понимаю.

— Я ведь в школе не первый раз. И с Кириллом говорил… Все у вас на окрике. Не набрал макулатуры — запись в дневник, не пришел на сбор — двойка, пробежал по коридору — хвать за воротник… Вот сейчас по школе шел, а какая-то дама, весьма почтенная, кричит на первоклашек так, что окна, простите, вот-вот лопнут.

— Ну, что же, случаются и у педагогов срывы. Одно дело — красивые слова, а другое — ежедневная работа. И когда кругом тысяча человек, бывает порой не до тонкой педагогики. Вы не представляете наших трудностей.

— Трудности есть везде, — сказал отец Кирилла. — И при одинаковых трудностях одни люди работают хорошо, а другие, простите, не очень.

— Ну, спасибо. Значит, мы работаем "не очень". Почему бы вам не перевести сына в другую школу?

Отец Кирилла с усмешкой ответил:

— Вы так сказали, будто меня к стенке пригвоздили. Видимо, при таких словах многие родители восклицают: "Нет, мы совсем так не думаем, мы совсем не хотели…" Я извиняться не буду. И Кирилла переводить в другую школу не стану. Я ему особой жизни не хочу. Его переведешь, а здесь-то все равно ничего не изменится, в этой школе.

— Кстати, одной из лучших в районе…

— Ну что ж… Одной из лучших. Первое место займете на фестивале — станете еще лучше. Никто ведь не спросит, сколько человек в хоре пели с радостью, а сколько под угрозой двойки.

— Я вижу, мы с вами не нашли пока общего языка, — со сдержанной печалью произнесла Ева Петровна. — Жаль. Всего доброго.

— До свидания.

Женя отпрыгнула от двери и сделала вид, что сию минуту вошла в кабинет. Из лаборантской вышел невысокий кругловатый мужчина, совершенно непохожий на худого, тонколицего Кирилла. Он рассеянно кивнул пробормотавшей "здрасте" Женьке и скрылся за дверью. Появилась Ева Петровна. Лицо у нее было такое, словно она узнала, что ее класс уступил седьмому "А" первенство по сбору металлолома.

— Ева Петровна, я…

— Не надо. Я уже поговорила. Возьми в лаборантской портфель Векшина и унеси ему домой.

Ева Петровна села за стол и, глядя мимо Жени, стала похлопывать ладонью по лакированной крышке.

— Ты слышала, что я сказала про портфель?

Женя влетела в лаборантскую. Обшарпанный портфель Кирилла стоял на подоконнике и ехидно поблескивал замком. Женя взяла его и опять вышла в кабинет. Встретилась глазами с Евой Петровной. Та отвела взгляд и неожиданно произнесла:

— По крайней мере, ясно теперь, откуда у Векшина такие замашки.

— Какие? — неосторожно спросила Женька.

— Ступай, — резко сказала Ева Петровна. Потом добавила помягче:

— Маме я позвоню, что ты задержалась из-за меня.

…Женя шла из школы, сердито помахивая портфелем. Она даже не думала, что обтрепанный мальчишечий портфель совсем не подходит к ее модному платьицу. Она была недовольна классной руководительницей. Если та поругалась с отцом Кирилла, при чем здесь она, Женя? Зачем на нее покрикивать?

На улице Мичурина Женя увидела мальчишку-велосипедиста. Он мчался, низко пригнувшись к рулю, и светлые волосы отлетали назад. Женя не сразу узнала Кирилла — он был уже без школьной формы. Узнала, когда Кирилл лихо, с шумом затормозил в двух шагах от нее.

— Женька, — сказал он, тяжело дыша. — Слушай. Есть дело…

Она широко открыла глаза и чуть не заулыбалась. Ей так понравилось, что Кирилл назвал ее по имени. Пускай "Женька", а не "Женя", но все-таки не "Черепанова".

— А я вот… портфель тебе… Ева…

— Да плевать на портфель! Слушай…

У него было побледневшее лицо с мелкими капельками на переносице.

Тогда, дома, Кирилл не сказал Женьке всей правды про разговор с мамой. Конечно, в разговоре были слова и о молоке, и о соске, но это уже потом. А сначала Кирилл разревелся. Разревелся сразу же, как только мама удивленно спросила:

— Кирюша, ты почему без портфеля?

Стеклянная стенка лопнула наконец, и ничего уже нельзя было сделать. Кирилл прислонился лбом к косяку.

Он минут десять не мог успокоиться. Начнет рассказывать, а слезы прорываются опять. Мама даже перепугалась. И когда наконец Кирилл взял себя в руки и кое-как объяснил, что случилось в школе, мама сказала:

— Посиди-ка дома, я сама на кухню схожу. А заодно позвоню отцу.

Кирилл понял, что мама за него просто-напросто боится. Думает, что он опять поедет на велосипеде и, такой нервный, раздерганный, где-нибудь угодит под машину. Мама не знала, что у велосипеда проколота камера.

— Да схожу я. Пешком схожу, — сказал он и неожиданно опять всхлипнул.

— Ну, хватит, хватит, — встревоженно сказала мама. — Большой уже, семиклассник…

Кирилл сердито шмыгнул носом. Семиклассником он себя пока не чувствовал. Двух недель еще не проучился в седьмом и даже на тетрадках писал иногда по привычке: "6-й "В".

— Не блестяще начинается учебный год, — заметила мама, укладывая в сумку звякающие молочные бутылочки.

Кирилл сразу вскинулся:

— Я, по-твоему, виноват, да?

— Не шуми, — сказала мама. — Антошку разбудишь… Не забудь, пожалуйста, выключить плиту, там молоко. Если будешь давать соску, ополосни хорошенько кипяченой водой.

…Она вернулась почти сразу после ухода Женьки. Убаюканный Антошка все еще спал, хотя пора было просыпаться и требовать есть.

— Какой дисциплинированный. Не то что старший братец, — сказала мама, но не сердито, а так, между прочим.

Кирилл глянул выжидательно. Потом спросил:

— А папа… Ты ему позвонила?

— Позвонила.

— А он что?

— Он сказал: "О боже, только этого мне не хватало в первый день". И кажется, поехал с работы разбираться в твоих грехах.

— Нет у меня никаких грехов, — сумрачно сказал Кирилл.

— У каждого человека есть грехи, — наставительно произнесла мама.

— А у меня нет. Я даже молоко снял с плиты вовремя… Мам, можно я покатаюсь теперь? Мне надо проверить колесо.

— А уроки? — привычно спросила мама.

— У нас завтра два труда. Их даже не будет, потому что учитель болеет. Потом зоология и немецкий. По немецкому я еще вчера сделал.

— А зоологию?

— Учебник-то в портфеле… — тихо сказал Кирилл. — Да ладно, я завтра в школе у кого-нибудь прочитаю.

Через несколько минут он тащил вниз по лестнице велосипед. "Скиф" тихо позванивал: как хорошо, что на улице все еще лето!

Кирилл опять был босиком, в шортах и майке. Шорты — старенькие, с каплями масляной краски и заплаткой у кармана, а майка — новая. Отцовский подарок…

От подъезда разбегались через газоны узкие асфальтовые ленты. Кирилл покатил по правой — мимо гаражей и котельной.

В промежутке между котельной и последним гаражом на бетонных плитах, оставшихся от строительства, собралась компания Дыбы.

Дыба возлежал на плите, как турецкий паша на диване. Голову положил на живот покорному малолетнему ординарцу Вовке Стеклову. Подданные расположились по сторонам. На пузе Дыба держал транзисторный телевизор, совсем маленький, Кирилл таких никогда не видел. На экранчике что-то мелькало, слышалась музыка. Это было любопытно, и Кирилл, проезжая, загляделся. А заглядевшись, угодил в угольную кучу: сначала колесом, потом коленями и левым локтем.

Компания услышала звон. Парни оглянулись и заржали. Дыба лениво приподнял голову. Увидел Кирилла и сказал подданным:

— Цыц.

Потом он передал побледневшему от ответственности Вовке Стеклову телевизор и спустился к Кириллу.

— Привет, Кирюха. Крепко вделался?

"Чего это он такой заботливый?" — подумал Кирилл. И небрежно сказал:

— Чепуха. Слегка колупнулся.

— Майку не испортил? Ну и лады… Модерновая маечка. Из загранки?

Кирилл решил было наплести, что майку привез из Гибралтара знакомый штурман, однако сдержался. Шутить с Дыбой не хотелось. Это была личность лет шестнадцати, с ковбойско-уголовными замашками и сомнительной репутацией. Кирилл знал, что за его компанией водятся кое-какие темные дела. Да и все это знали. Впрочем, в своем дворе Дыба вел себя спокойно, никого из ребят не задевал и даже при случае мог заступиться.

— Из Риги, — ответил Кирилл и крутнул переднее колесо, проверяя, нет ли "восьмерки".

Дыба деликатно пощупал майку.

— Современная вещица. Продашь?

щелкните, и изображение увеличитсяКирилл удивленно поднял глаза.

— Ты, Дыба, спятил? — сдержанно сказал он. — Мне отец подарил. Он говорит, чуть не час в очереди стоял, там они тоже нарасхват.

Дыба не рассердился. Даже улыбнулся. У него было странное пятиугольное лицо: от узкого лба оно расходилось к широким щекам, а внизу был тупой треугольный подбородок. При улыбке такое лицо казалось добродушным.

— Я же не за так, — объяснил Дыба. — Я же понимаю. Она стоит небось трояк, а я семь рубликов дам. Годится?

— Не годится. Она мне самому нравится.

Подошла компания: трое полузнакомых парней чуть постарше Кирилла и Вовка с телевизором. На экране лихо бренчали три гитариста в сомбреро, но на них никто не смотрел. Смотрели на Кирилла и Дыбу, слушали их разговор: Дыбины слова почтительно, а Кирилла — со сдержанным осуждением.

— Я понимаю, что она тебе нравится, — терпеливо сказал Дыба. — А мне тоже нравится. Потому и цену даю. Хочешь девять рэ?

— Да ну тебя… Мне дома-то что скажут, — буркнул Кирилл и поставил ногу на педаль. Но велосипед придерживали за багажник.

— Ты обожди. Может, подумаешь? — все еще улыбаясь, произнес Дыба.

— Дома скажи, что купался, а майку украли, — предложил глазастый парнишка по кличке Совушка.

— Кто же сейчас купается? — усмехнулся Кирилл.

— Я вчера купался! — торопливо заговорил Вовка Стеклов. — Вода совсем…

— Цыц, — опять приказал Дыба. — Ну, как, Кирюха? Соглашайся. Тебе что, деньги лишние?

— А зачем они мне? — спросил Кирилл.

Компания вежливо засмеялась. Видимо, приняла вопрос за удачную шутку.

— Да на тебя эта майка и не налезет, — сказал Кирилл.

Компания заржала. На этот раз смех был совсем другой, и Кирилл понял, что его считают дураком. В самом деле, мог бы догадаться, что майка нужна Дыбе не для себя, а для какой-нибудь махинации. Для "оборота".

— Нет, Дыба, — решительно сказал Кирилл. — Я подарки не продаю… Ну-ка отцепитесь там, я поехал.

— Да ты постой, — с досадой проговорил Дыба. — Давай обсудим. Хочешь, я еще рубль добавлю? Вот гляди: три трояка и новый целковый. Олимпийский! За него двух бумажных не жалко! Мечта коллекционеров.

Он протянул растопыренную ладонь с деньгами. Два его приятеля — Димка Обух и Козочка — стукнулись лбами, стараясь поближе разглядеть блестящий рубль.

— Где взял, Дыба? — завистливо спросил Обух.

— Где надо… Не лапай. Долг получил. Чирок наконец отдал. Я из него, паразита, целый месяц долги выколачивал. Важны не деньги, а принцип.

— Какой Чирок? — удивленно спросил Кирилл.

— Не знаешь, что ли? Он вроде в вашей школе учится. Плюгавенький такой.

— Петька Чирков?

Дыба пожал плечами.

— Этот самый Петька, наверно. Проспорил еще в июле, а потом все от меня бегал… Ну как, сторгуемся?

— Нет, Дыба, не сторгуемся, — сказал Кирилл. — Хоть ты мне олимпийские сто рублей давай золотой монетой.

— Ну и вали, — разочарованно проговорил Дыба. — Надумаешь — приходи…

Кирилл выехал мимо котельной в тихий Стрельцовский переулок, уцелевший среди нового микрорайона. В конце переулка стояла водопроводная колонка, и Кирилл хотел смыть угольную пыль, пока не въелась в кожу.

Он крутил педали и думал о странном случае с Чирком. Что общего у Чирка с Дыбой?

Петька Чирков был тихий, похожий на четвероклассника мальчишка с длинными белесыми ресницами. "Благополучный троечник", — говорила Ева Петровна. Такой он был незаметный, что про него даже забывали иногда на перекличках. Идут на экскурсию, проверяют, все ли собрались, и говорят, что все, а потом: "Ой, Чиркова нет…" Его не обижали ребята, не ругали учителя. Его никуда не выбирали. К тому же раньше была у Чиркова какая-то болезнь: в пятом классе он полгода провел в санатории.

Где Чирок мог столкнуться с "королем" Дыбой? Что он ему проспорил? За что отдал рубль?

И… где он этот рубль взял?

Он же сегодня просил у Кирилла двадцатчик, говорил, что нет ни копейки!

Кирилл даже тормознул при неожиданной мысли. А потом промчался без остановки мимо колонки.

Сегодня, когда Кирилл с мальчишками проходил мимо гардероба, Чирок их окликнул:

— Не ходите к двери, там Нинушка певцов караулит. Лучше спрячьтесь, она сейчас сюда пойдет.

Сам-то он не боялся завуча: в хоре не пел. Он сидел на корточках рядом с дверью в учительскую раздевалку и шнуровал ботинок.

Благодарные беглецы проскочили мимо Чирка в тесную комнатушку с вешалками. Там висели два или три плаща. Кирилл еще подумал: "Кто в такую жару ходит в плащах?" Больше ничего подумать не успел. Распахнулась дверь, появился пожилой сердитый "чертежник" Александр Викентьевич, и началась заваруха…

"Ловко сработано, — с нарастающей злостью думал Кирилл и так жал на педали, что рубчатая резина врезалась в босые ступни. — Заманил в раздевалку, чтобы след от себя отвести, и смылся. И сидел потом тихонько на собрании как ни в чем не бывало! Кто подумает на такого скромного мальчика?"

А может быть, не Чирок? Ведь не в раздевалке его видели, а только рядом. Тогда рубль откуда? Ну, мало ли откуда! Вдруг он его специально приберег, чтобы расплатиться с Дыбой?

Но тут Кирилл вспомнил, как Чирок сказал: "Понимаешь, позавтракать не успел, а денег ни копейки" — и с виноватой улыбкой вывернул карманы у больших не по росту брюк. Помахал ими, как крылышками. А куртки на Чирке не было: несмотря на запрет, он пришел в школу в рубашке. Видно, знал, что на него все равно не обратят внимания.

Нет, не похоже, чтобы у Чирка был спрятан тяжелый металлический рубль.

— Ладно, Чирок, — сквозь зубы сказал Кирилл и свернул на улицу Мичурина.

Заплатит Кириллу Чирок за все его слезы…

Кирилл убавил скорость и начал торопливо соображать. Во-первых, надо узнать, где Чирок живет. Кирилл у него ни разу не был. Во-вторых, нужно будет приехать к Чирку, взять его за шиворот и заставить признаться! Куда он денется? В-третьих, придется притащить Чирка в школу, пусть отдаст деньги и расскажет всем, как было. Интересно, как Ева Петровна будет после этого смотреть на Кирилла? А впрочем, наверно, и не покраснеет. Небось еще скажет: "Ты, Векшин, сам виноват, потому что вел себя вызывающе". Ну и наплевать! Главное, что победит справедливость.

Но одному Кириллу с Чирком, пожалуй, не справиться. По крайней мере, в школу не утащить. Надо помощников. Лучше всего тех, кого вместе с Кириллом задержали в раздевалке. У них к Чирку тоже счет имеется, и, может быть, побольше, чем у Кирилла. Потому что не у всех такие родители, как у Векшина. Серегу Коробова папаша сперва огреет чем-нибудь, а потом пойдет в школу разбираться (а когда вернется, еще всыплет).

Но Серега — парень не очень решительный. Димка Сушко — тот с разными знакомствами на стороне, у него, кажется, контакт с Дыбой. Не будет он трогать Чирка, если дело хоть как-то Дыбы касается. Валерка Самойлов — это да! Но он, наверно, умотал во Дворец спорта к своим фехтовальщикам…

Все же Кирилл решил заскочить к Валерке. И, едва проехав полквартала, увидел Черепанову. Женька шла и махала его, Кирилла, портфелем.

"А что? — подумал Кирилл. — Ну и пускай, что девчонка. Зато начальство. Это даже ее обязанность — разбирать такие дела. А драться Чирок все равно не станет…"

В этом будет справедливость: сперва Черепанова приходила, чтобы наябедничать родителям, а теперь пусть увидит, что Кирилл не виноват. И сама пусть объяснит своей милой Еве Петровне…

Женька выслушала злой рассказ Кирилла, уронила портфель и взялась растопыренными ладошками за щеки. Длинные глаза ее сделались почти круглыми, рот тоже стал похож на букву О.

— О-ой какой ужас… Кто бы мог подумать…

Она так моментально поверила Кириллу, что он сказал:

— Ты подожди, надо еще проверить.

— Конечно, надо! Но я уверена, что это он, раз ты говоришь.

— Ты знаешь, где он живет?

— Н-нет. Не помню. Но у мамы есть список с адресами, она же член родительского комитета.

— Узнай — и сразу ко мне. Я пока портфель отвезу.

— Нет, давай вместе зайдем к нам. А то меня мама не выпустит. Скажет: режим, занятия… Давай, а? — Она жалобно взглянула на Кирилла.

— Придумала! Я так и буду таскаться с портфелем?

— Оставим у меня, потом заберешь. Пошли!

— Да не пойду я, — смущенно сказал Кирилл и шевельнул пальцами босых ног. — Вид у меня совсем не для гостей.

— Ну что за глупости! Ты же не девочка, чтобы наряжаться. И ты не в гости, а по делу… Пойдем, а то меня не пустят.

— А велосипед куда?

— Поставишь под окно. Мы же на первом этаже, а окна в садик выходят. Пошли!

Женькина мама посмотрела на Кирилла слегка удивленно, однако в ответ на его робкое "здравствуйте" милостиво качнула прической.

— Здравствуй, проходи. Тебя, кажется, Кириллом зовут? Да, я помню. Ты в прошлом году так удачно пел на концерте…

Кирилл затоптался на мягком ковре и зыркнул на Женьку: "Не копайся".

Женька ускользнула в другую комнату, а мама подозрительно глянула вслед. И опять обратилась к Кириллу:

— Проходи и садись. Не стесняйся.

— Мы на минуточку, — пробормотал Кирилл.

— Никаких минуточек, — решительно сказала старшая Черепанова. — Сначала чай… Женя! — она взглянула на вернувшуюся дочь. — Почему вы только на минуточку? У тебя распорядок, и ты дала мне слово…

— У нас общественная работа, — поспешно сказала Женька. — Мы едем к одному мальчику, надо выяснить… одно обстоятельство…

Женькина мама снова покачала высокой бронзовой прической — на этот раз недовольно.

— Ох, эта работа… Я уже говорила Еве Петровне: нельзя иметь столько нагрузок. Если бы Женечка не была третий год председателем, я давно перевела бы ее в английскую спецшколу. Но куда денешься, если говорят про долг перед коллективом.

Женька слегка покраснела и умоляюще посмотрела на Кирилла. Она-то сразу поняла, сколько теперь у Кирилла возможностей позлословить. Кирилл великодушно отвел глаза.

Женькина мама заявила, что никакая работа не пострадает, если дети выпьют чаю. И потребовала, чтобы Кирилл вымыл руки и сел к столу. Руки он вымыл очень торопливо, а за стол сел с облегчением: можно было спрятать под скатерть пыльные ступни и черные от угольной крошки колени.

Вишневая скатерть была с тяжелой бахромой. Бахрома щекотала ноги, и Кирилл старался не двигаться, пока Женькина мама расстилала клеенку и расставляла чашки. Он лишь водил глазами, оглядывая комнату.

Бахрома была не только у скатерти. Она почему-то везде виднелась: у ковра над диваном, на малиновых портьерах, на темно-розовом платке, наброшенном на торшер. Даже на рукавах и подоле халата Женькиной мамы. Халат был черно-красный с индейским узором.

Женькина мама принесла чайники, варенье и вафли. И началось мучение. Надо было глотать чай, интеллигентно орудовать тонкой ложечкой и терпеливо отвечать на вопросы.

Первый вопрос был, где работает папа.

"Могла бы и помнить, если ты член родительского комитета", — подумал Кирилл и вежливо сообщил, что папа работал на Сельмаше, в сборочном цехе, а недавно перешел на другую должность. Куда и кем, не стал уточнять.

— А мама?

— Мама — портниха. Бригадир. Сейчас пока не работает, у меня брат маленький.

— И ты, наверное, помогаешь маме?

— Помогаю, — со старательно-скромной улыбкой ответил Кирилл и мысленно проклял всех Черепановых до седьмого колена.

щелкните, и изображение увеличитсяЖенькина мама благосклонно улыбнулась. У нее было красивое лицо, но что-то в нем казалось ненастоящим.

Кирилл видел Женькину маму и раньше, но это бывало в классе, и там, издалека, лицо ее выглядело очень молодым. А сейчас Кирилл вспомнил старинное блюдо, он его любил разглядывать, когда гостил у бабушки в Тюмени. Там на фаянсе был нарисован синий дворец, олени и лебеди. Издали блюдо как новенькое, а когда подойдешь вплотную, на блестящей поверхности видна сетка мельчайших трещин. Так же и лицо старшей Черепановой: сквозь тонкий крем и подрисовку проглядывали морщинки и утомление. Вернее, даже не утомление, а какое-то недовольство.

— А как у вас в этом году с самодеятельностью?

"Ну что тебе от меня надо?" — тоскливо подумал Кирилл, и в это время в прихожей спасительно затрезвонил телефон. Женькина мама выплыла из комнаты.

Женька смотрела понимающе и виновато.

— Давай сматываться, — полушепотом потребовал Кирилл. — Узнала адрес?

— Северная улица, дом шесть. Номера квартиры нет почему-то.

— Какие на Северной квартиры! Там домишки… Пошли.

— Нельзя, пока мама не отпустит.

— Чтоб вас…

От огорчения Кирилл до самых пальцев погрузил в варенье вафлю и начал торопливо жевать. Потом еще раз огляделся, увидел большое зеркало, а в зеркале себя.

Да, не похож он был на благовоспитанного гостя. Сбившаяся майка, растрепанные волосы, следы угольной пыли на узком толстогубом лице, облупленная переносица, варенье на подбородке. Черт его дернул сюда прийти…

За дверью слышался приглушенный и, видимо, взволнованный голос старшей Черепановой. Потом звякнула на рычагах трубка, и Женькина мама возникла в комнате. У нее был какой-то замороженный взгляд.

— Странно, — сказала она, глядя мимо Кирилла. — Евгения, что за дикая история у вас в школе? Какой-то кошелек… И Ева Петровна подозревает, что здесь замешан Векшин… Неужели это возможно, Кирилл?

Лучше всего было прыгнуть в седло прямо из окна и потом навсегда забыть об этом доме.

Кирилл не двинулся, только сжал тонкую ложечку так, что она слегка согнулась. Уши у него начали пылать (хорошо, что под волосами не видно). Щекочущая бахрома, обильно украшавшая комнату, вдруг показалась ядовитой, как мохнатая оторочка жгучих медуз, с которыми Кирилл познакомился прошлым летом на Черном море.

— Да что ты, мама! — с отчаянием воскликнула Женька. — Ну, при чем здесь он? Ева Петровна ничего не знает!

— Как ты можешь так говорить про свою учительницу!

— Потому что она не знает! А мы знаем! Мы как раз сейчас должны выяснить!

Кирилл встал.

— Спасибо за чай, — сказал он. — До свидания. Черепанова, я подожду тебя на улице. Если пойдешь…

Уводя из-под окна велосипед, он услышал громкие голоса: отчаянно-слезливый Женькин и деревянно-справедливый ее мамы. Слов было не разобрать, они перепутывались друг с другом. Потом до Кирилла донеслась фраза:

— По крайней мере, надень спортивный костюм, чтобы не очень отличаться от своего… босоногого кавалера.

Через минуту из подъезда выскочила Женька в синем тренировочном костюме. Она рывком выволокла за собой девчоночий велосипед-подросток. На Кирилла она не смотрела, была красная и с мокрыми глазами.

"А жизнь у нее не сладкая", — вдруг подумал Кирилл. И хмуро спросил:

— Ты ездить-то умеешь?

Женька сердито тряхнула волосами.

— Ты думаешь, я совсем такая… комнатное растение?

— Поехали, — сказал Кирилл.



Страница сформирована за 0.83 сек
SQL запросов: 174