Глава восьмая
Северная улица лежит за стадионом, недалеко от оврага. Овраг в этом месте неглубокий, берега его пологие. Зимой они исчерчены лыжными трассами, а летом и осенью по склонам вьются среди зелени тропинки. Внизу журчит речка Туринка, похожая на обычный ручей…
Кирилл и Женька ехали рядом по узкой дороге между оврагом и решетчатым забором стадиона. Было тихо и тепло. Навстречу летели паутинки и семена, похожие на шелковистых пауков.
За решеткой стадиона, как разноцветные бабочки, мелькали майки футболистов. Настоящая коричневая бабочка попалась навстречу, изменила полет и зачем-то погналась за Женькой, но тут же отстала.
"Поздняя, запоздалая", — мельком подумал Кирилл про бабочку. И внимательно посмотрел на Женьку. Может быть, бабочка приняла ее голову за цветок? Нет, не похоже.
Женька в эту секунду тоже посмотрела на Кирилла, встретилась с ним глазами и смутилась.
— Ты на мою маму не обижайся, ладно? — попросила она.
— Чего мне обижаться… — холодно сказал Кирилл.
— Понимаешь, она так привыкла: если учительница сказала, никаких не может быть ошибок.
— Ты, по-моему, тоже к этому привыкла, — сказал Кирилл и вильнул колесом, объезжая разбитую бутылку.
— Да нет, ты не думай…
— Я об этом и не думаю, — перебил Кирилл. — Я думаю о Чирке.
— Какой негодяй, верно? — подхватила Женька. — И сидел тихонечко, будто ни при чем!
Кирилл поморщился. Женькина слишком старательная поддержка была неприятна и почему-то его тревожила.
— Подожди радоваться, еще не выяснили. У тебя все быстро: сперва — я негодяй, потом — Чирок…
— Да я про тебя никогда не говорила!
— Зато думала.
— Да не думала ничуть! Честное пионерское!
— Ну, хоть за это спасибо, — буркнул Кирилл и с недовольством спросил себя: "Зачем я с ней так?"
В это время кончился стадион, потянулись домики с огородами, а потом дорога свернула налево. Это и была улица Северная.
— Дом шесть, — сказала Женька. — Кажется, вон тот, с палисадником… Ой, а там не Чирков?
У калитки возился с большим велосипедом мальчишка в подвернутых джинсах и клетчатой рубашке. Приподняв плечом раму, он прокручивал заднее колесо.
— Точно — Чирок! — обрадовался Кирилл. — Везет нам.
— А что мы сперва ему скажем?
— Видно будет. Поехали скорее.
В это время Чирок поставил велосипед, лихо толкнулся двумя ногами и прыгнул в седло.
"Здорово", — отметил про себя Кирилл. И услыхал грозный Женькин окрик:
— Чирков! А ну стой! Хуже будет!
"Вот дура!" — подумал Кирилл и крикнул:
— С ума сошла! Он же нас обставит на своих колесах!
В том, что Чирок ударится в бега, Кирилл почему-то ни капельки не сомневался. И точно: Чирок оглянулся, наклонился к рулю и налег на педали. Сразу взял скорость.
— Подожди! — безнадежно крикнул Кирилл.
Чирок свернул на дорожку между огородами.
— Жмем, — сказал Кирилл и мельком посмотрел на Женьку.
Женька не отставала. В ней, видно, разгорелся ковбойский азарт погони. С прикушенной нижней губой, с прищуренными глазами она была похожа на решительного красивого мальчишку.
"Молодец", — успел сказать взглядом Кирилл и опять прицельно глянул на Чирка. Тот мчался метров за тридцать впереди. Видимо, у него была хорошая машина. Другой, побольше Чирка, пожалуй, ушел бы от погони, но маленький Чирок с трудом доставал педали, елозил на седле и полной скорости выжать не мог.
Однако и так летели они все трое, будто на гонках. Росший вдоль плетней репейник хлестко лупил по ногам и колесам — спицы отзывались звенящим треском.
Кирилл больше не кричал. Ясно было, что Чирок здорово напуган и не остановится, пока есть силы. Он вырвался на лужайку и с резким креном повернул направо. Кирилл и Женька тоже повернули так лихо, что занесло задние колеса.
Переулок вел к оврагу. Чирок, не сбавляя скорости, несся к откосу. "Значит, есть спуск, — подумал Кирилл. — В тупик ты бы не поехал… Ладно, видали мы и спуски на откосах. Не уйдешь, красавчик…"
На самом краю берега Чирок сделал рывок влево и скрылся из глаз. Но не сразу, а плавно. Значит, съехал. И в самом деле: по зеленому склону наискосок тянулась к ручью тропинка. Чирок мчался по ней без тормозов. Что ни говори, а ездил он отлично.
Кирилл кинулся следом и услышал, что Женька не отстает. Лишь бы не грохнулась! Оглянуться Кирилл не мог, но каждый миг боялся услышать сзади дребезжащий звон падения. Нет, Женька держалась. И они мчались так, что летящая навстречу трава сливалась в зеленые полосы.
Это было похоже на кино про погоню!
Чирок съехал и без остановки проскочил узкий, в две доски, мостик через Туринку. За мостиком тропинка поворачивала вправо вдоль ручья.
Кирилл пустился на риск. Он не знал, какая здесь глубина, какое дно, и все же рванул направо руль и по склону ринулся к воде напрямик.
Велосипед врезался в воду — она крыльями разлетелась из-под колес, потом забурлила у колен, дошла почти до седла… Разгон был сильный. "Скиф" хотя и потерял скорость, но пересек почти всю Туринку. Лишь в метре от берега переднее колесо увязло, и Кирилл соскочил. Он выволок велосипед на сушу и бросил поперек тропинки, в нескольких шагах от подлетевшего Чирка. Тот отчаянно затормозил. Следом за ним примчалась Женька, которая удачно проскочила мостик.
— Приехали? — спросила Женька у Чирка. — Или еще погоняемся?
Чирок быстро оглянулся на нее. Потом посмотрел на Кирилла. Зло и безнадежно. Он часто мигал, и длинные белые ресницы его растерянно метались.
— Ну, чего надо? — сказал он сердито. Но в этой сердитости звенела слезинка. Он понимал уже, "чего надо", — Кирилл это видел.
Женька положила велосипед, обошла Чирка и встала рядом с Кириллом. Чирок коротко глянул назад: свободна ли дорога?
— Не надо, Чирок, — сказал Кирилл спокойно и даже устало. Он так запыхался, что злости уже не чувствовал. — Куда ты убежишь? За границу, что ли?
Тогда Чирок выпустил руль, скрестил руки, взял себя за острые плечи. Оттолкнул боком велосипед. Старенький "ПВЗ" со звоном опрокинулся. Теперь в траве лежали все три велосипеда. У "ПВЗ" тихо крутилось переднее колесо, и лучистый зайчик прыгал со спицы на спицу.
Чирок стоял прямо, глаз не опускал, только пальцы, охватившие плечи, слегка шевелились, словно нажимали кнопки.
— А ну, говори, где кошелек, — велела Женька.
"Сейчас спросит: "Какой кошелек?" — подумал Кирилл. И Чирок правда хотел что-то спросить. Даже рот приоткрыл. Но вдруг сжал губы, а его светлые ресницы как бы ощетинились. Он бросил негромко, но резко:
— Докажите.
— Докажем, — сказал Кирилл.
— Как?
— Сходим к студентке, спросим, какие деньги были в кошельке. Олимпийские рубли не так уж часто встречаются. Она его наверняка запомнила.
У Чирка дрогнул острый подбородок.
— Какие рубли?
— Не рубли, а рубль! Который ты этому хулигану отдал! Дыбе! — крикнула Женька. — Чего еще отпираешься? Ну давай, давай скажи, что это не тот рубль, что он твой был.
— Мой! — отчаянно сказал Чирок.
— А у меня двадцатчик просил для буфета, — сказал Кирилл.
Чирок слегка усмехнулся:
— Ну, просил. Если бы я рубль разменял, как бы я его Дыбе отдал?
"Вывернулся", — подумал Кирилл. И спросил:
— А где ты его взял?
Чирок опять замигал.
— Думай, думай скорее, — ехидно поднажала Женька. — Скажи, что он у тебя давно. Жалко было тратить такой красивый, блестящий…
— Ну и что? Ну и…
— Ну и врешь, — перебил Кирилл. — Ты бы давно его Дыбе отдал. Ты его боишься.
Чирок вдруг посмотрел на него прямо и грустно. И тихо спросил:
— А ты не боишься?
Кирилл слегка растерялся. Он не задумывался, боится ли Дыбы. Сталкиваться как врагам им не приходилось. Но в общем-то Кирилл понимал, что зря дразнить Дыбу не стоит. Если приходилось разговаривать, как сегодня, например, то Кирилл держался без почтительности, но и без нахальства: палку не перегибал. Значит, если честно говорить, побаивался.
Но тут Кирилл разозлился. На себя и на Чирка.
— Я перед тобой, Чирок, хвастаться храбростью не буду. Мало ли чего я боюсь. Я из-за этого, между прочим, подлостей не делал и перед всякими гадами не унижался.
Его перебила Женька:
— Разговор не про Векшина, а про тебя, Чирков. Вопрос — откуда рубль? Может, ты его после уроков на улице нашел? Не успел бы: тебя Дыба у самой школы ждал. Придумывай поумнее.
— А чего придумывать? Мать дала.
— Для Дыбы дала, а на буфет пожалела… — сказал Кирилл.
— Она же не знала, что для Дыбы. Она и думала, что на буфет.
— Глупо, Чирков, — сказала Женька. — Сейчас пойдем и спросим у матери. Пойдем?
— Пойдем, — хмуро ответил Чирков, но не сдвинулся с места.
— Ну, так пойдем, — повторила Женька. — Бери велосипед.
— Отстань, — сказал Чирок и отвернулся. Они помолчали.
— Сдавайся, Петенька, — сказал Кирилл.
Чирок опустил голову, но Кирилл успел заметить на его щеке злую слезинку. Потом Чирок мотнул головой — так сильно, что слезинка сорвалась и сверкнула на лету искоркой. Он исподлобья глянул на Кирилла, потом тяжело поднял велосипед.
— Ладно, пошли. Чего стоите?
— Куда? — слегка растерялся Кирилл.
Чирок криво усмехнулся:
— Куда… Я не знаю. В школу или в милицию?
— Значит, признаешься? — со сдержанным торжеством спросила Женька.
— Если не признаюсь, вы же к матери пойдете…
— Конечно, — сказала Женька и посмотрела на Кирилла. Спросила взглядом: "Здорово мы его раскусили?"
Кирилл отвел глаза и сердито сказал:
— В школу…
Они пошли гуськом: впереди Чирок, потом Кирилл, а за ними Женька. Чирок не оглядывался. Кирилл видел его стриженый белобрысый затылок, тонкую шею с родинкой, похожей на коричневую горошину, острые, не очень чистые локти, худую спину под старенькой, выгоревшей рубашкой в коричневую и зеленую клетку…
Все трое молчали и шли вдоль ручья к старинному чугунному мостику, построенному через Туринку еще в прошлом веке. От него поднималась лестница, которая выводила на улицу Грибоедова. А в конце той улицы — новые кварталы и школа.
Кирилл вдруг подумал, что Петька Чирок, наверно, считает в уме, сколько кварталов осталось ему до встречи с директоршей, до мучительного разговора, до позора.
Был раньше просто Петька Чирков, Чирок. Незаметный, никому в классе не интересный, но все-таки обыкновенный мальчишка. Одноклассник. И можно было вести себя с ним как с одноклассником. А сейчас все сделалось странным каким-то, ненастоящим. Петька был преступник, а Кирилл с Женькой — его конвоиры. И даже удивительно было, что кругом все по-прежнему: зеленеет обыкновенная трава, катится к вечеру теплое солнце, бормочет речка…
Кирилл тряхнул головой. Что сделано, то сделано. Он, Кирилл, ни в чем не виноват.
— А где кошелек? — спросил он у Петькиной спины.
Чирок сбил шаг и через секунду ответил:
— Выбросил…
— Зачем? — удивилась Женька.
— А зачем он мне? — сказал Чирок, не оборачиваясь.
— А деньги? — спросил Кирилл.
Чирок пошел медленнее.
— Я с деньгами выбросил, — сказал он.
— Совсем заврался! — возмутилась Женька.
— Подожди ты, — с досадой оборвал ее Кирилл, а Чирку сказал:
— Ну-ка, стой…
Он догнал Петьку, и они остановились рядом.
— Врешь или правда? — спросил Кирилл.
Чирок вскинул на него мокрые синие глаза.
— Зачем мне врать… если все равно признался?
— А почему выкинул? — почти крикнул Кирилл.
— Потому что… мне они для чего? Мне только рубль надо было. Я кошелек хотел обратно положить, когда рубль взял, а за дверью затопали… Ну, я сунул под рубашку и вышел потихоньку. Думал, потом положу. А тут вы прибежали, и началось…
— Куда бросил-то? — вмешалась Женька. — Может быть, найти можно?
Чирок махнул рукой.
— Вон там, с моста. В водоворот.
Кирилл свистнул. Под мостом было самое бурливое и глубокое место, с камнями и ямами.
— Дурак ты, Чирков, честное слово, — растерянно сказала Женька. — Кругом дурак… Чего ты с этим Дыбой связался?
— Я, что ли, нарочно связался?
— А как это вышло? — спросил Кирилл.
— Теперь не все ли равно?
— Нет, не все равно, — сказал Кирилл.
— Ну, я шел, а они в подъезде стояли. Говорят: иди сюда, не бойся, что-то интересное покажем. Я не хотел, а с ними Кочнев из седьмого "А". Тоже говорит: не бойся. Ну, я подошел, а там еще какой-то парень. Тюля его зовут. Дыба говорит: "Спорим, что Тюля бритву сжует". Я ничего даже не ответил, а этот Тюля в рот лезвие бритвочки сунул и давай жевать. На мелкие кусочки. Потом выплюнул. А Дыба мне говорит: "Гони рубль, раз проспорил". Я говорю, что даже и не спорил, а они прижали в угол… А рубля у меня все равно нет. Дыба говорит: "Потом принесешь…" Ну и с тех пор все меня ловит…
— Неужели из-за этого воровать надо! — возмущенно сказала Женька. — Уж рубль-то мог бы где-нибудь достать, если хотел расплатиться.
— А он сколько уже этих рублей с меня стряхнул! Говорит: плати проценты, раз вовремя не отдал.
— И ты каждый раз отдавал? — поморщившись, спросил Кирилл.
Чирок тихо проговорил:
— А ты бы не отдал? Они знаешь как издеваются… Затащат за гаражи, рот зажмут… — Он посмотрел на Женьку и опустил глаза. Шепотом сказал Кириллу: — При ней даже рассказывать нельзя. А если бьют, потом даже синяков нет. Ничего не докажешь.
— А почему никому не сказал? — спросил Кирилл.
— Кому?
— Ну… дома.
— А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя…
— Как всегда, — себе под нос проворчала Женька. — "Маме нельзя расстраиваться, у нее больное сердце…" — А о чем думал, когда в карман лез?
— Думал, что не поймают! — зло сказал Чирок. — Ну, пошли, чего стоим.
— Подожди, — попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: "Сдавайся, Петенька". Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль — доказательство?
— Одного я не пойму, — вдруг заговорила Женька. — Стащить кошелек — это… это… ну, это ясно, что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то.
— Походи с чужим кошельком за пазухой — поймешь, — сумрачно сказал Чирок.
Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жег Чирка спрятанный под майку кошелек. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду!
— Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам еще прибавил расстройства, — назидательно сказала Женька. — Ей теперь расплачиваться придется.
— Сам расплачусь, — неожиданно ответил Чирок.
— Как это? — удивилась она.
— Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей.
— А в кошельке сорок было? — спросил Кирилл.
— Наверно. Я же не смотрел, рубль взял — и все. Ева говорила — сорок. Стипендия…
— Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? — с сомнением спросила Женька.
Чирок кивнул:
— Дадут. Он с виду потрепанный, а ход знаешь какой!
"Знаем, — подумал Кирилл. — Едва догнали". И вдруг почувствовал, что все опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок — вор, и они его поймали, но вот идет между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой. А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал как с товарищем?
— Зачем ты от нас убегал? — спросил Кирилл.
Чирок пожал плечами.
— Ну… я почему-то догадался.
— А чего бежать-то? Куда денешься?
— Я просто от дома. Чтобы не при маме…
— Все равно узнает, — с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:
— А что, у мамы правда больное сердце?
Чирок по очереди взглянул на нее и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.
— Да нет, — проговорил он. — Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у нее ребенок будет…
Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твердо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:
— Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твое дело.
— Ну… и что? — недоверчиво спросил Чирок.
— Ну и все, — жестко сказал Кирилл. — И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.
Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение "просветлело лицо". Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и все же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.
— И вы по правде… никому?
— Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? — ответил Кирилл. — Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймешь.
— Я… — сказал Чирок. — Я… ладно.
— Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, — подала здравую мысль Женька.
Чирок торопливо замотал головой.
— Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живет. А дома скажу, что велосипед угнали. Все время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю.
И Чирок первый раз улыбнулся — виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу:
— А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват.
— Что? — удивился Кирилл. И проговорил искренне: — Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег.
— Все равно никто не верит, — с удовольствием разъяснила Женька. — И папа его не поверил. — Она увидела удивленное лицо Кирилла и сообщила: — Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред.
Кирилл улыбнулся:
— Это у него любимое выражение.
Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал.
— Ладно, Петька, живи спокойно, — сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные еще, но уже благодарные глаза.
— Живи спокойно, — повторил Кирилл и подумал: "Если сможешь". — Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай все сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.
— Я сделаю, — шепотом сказал Чирок и глаз не опустил. — Честное слово.
Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зеленого павиана Джимми.
— Поехали! — сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост.
Поднявшись на улицу Грибоедова, Кирилл и Женька пошли пешком. Женька неуверенно поглядывала на Кирилла. Наконец спросила:
— Ты считаешь, что это правильно?
— Да, — сказал Кирилл. — Считаю. А ты нет?
— Я… не знаю. Получается, что мы с ним заодно.
— Почему заодно? Он деньги отдаст… А тащить его к Еве или к директору на допрос я не обязан. А тебе что, хотелось?
— Ну, что ты… — прошептала Женька. — Но я думала, что надо.
— Не надо… Не могу я, Женька, — вдруг признался Кирилл. — Он идет такой понурый… Будто по правде преступник. Еще бы руки за спину заложил — и совсем.
— Руки он не мог, он велосипед вел, — тихо сказала Женька.
И Кириллу показалось, что она все поняла.
— Может быть, так и надо, — раздумчиво сказала Женька. — И Чиркову лучше, и всем. А то такое пятно на отряде…
— Вот вторая Евица-красавица, — усмехнулся Кирилл. — Вам бы универсальный пятновыводитель купить в химчистке.
— А что, разве я неправильно говорю?
— На чем пятно, ты сказала? — переспросил Кирилл.
— На всем отряде.
Кирилл посмотрел на нее сбоку и медленно, отчетливо сказал:
— Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь?
Нет, она не понимала. Она очень удивилась.
— А что… есть?
— А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд — это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят.
— Зря ты так, — примирительно сказала Женька.
— Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, — ладно…А за Чирка, когда его Дыба мучил?
— Не знали же…
— А почему не знали?
— Но он же не говорил.
— А почему не говорил?
— Ну… я откуда знаю?
— Знаешь. Потому что бесполезно было.
— Почему?
— А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка — премия…
— Ну чего ты, Кирилл… — жалобно сказала Женька — Разве это плохо?
— А помнишь, весной Кубышкин с синяками пришел? Его парни на хоккейной площадке излупили, просто так, ни за что. Кто-нибудь сказал, что надо заступиться? Хоть что-нибудь сделали? Одни охали, другие смеялись…
— Ты тоже смеялся.
— Нет, — сказал Кирилл. — Тогда я уже не смеялся. Но я тогда еще боялся многого…
— А… сейчас? — осторожно спросила Женька.
— А сейчас все равно… — усмехнулся он.
— Что все равно? — удивилась Женька.
— Все равно, боюсь или нет, — спокойно объяснил Кирилл. — Так, как Чирок, я бояться все равно не буду. Потому что он один, а у меня друзья есть.
— Да? — быстро спросила она и опустила глаза.
— Да… — сказал Кирилл, не поняв ее. И повторил: — А Чирок один.
— И поэтому ты его пожалел?
То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито:
— А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить?
— Ну почему? Можно…
— И дело не только в Чирке. Еще мать у него…
— Я понимаю.
— Ничего ты, Женька, не понимаешь, — сказал Кирилл. — Потому что у тебя нет брата.
— Я же не виновата, что нет, — ответила она почти шепотом.
— Да ты не обижайся.
— Я не обижаюсь, — сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись.
— Про Чирка — никому, — предупредил Кирилл.
Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила:
— А твоему Антошке сколько месяцев?
— Три с половиной.
— Славный такой… И так песни слушает… Кирилл, а откуда та песня? Ну, которая "Колыбельная"… Она же не колыбельная в самом деле.
— Так, просто песня… — небрежно сказал Кирилл. И сразу вспомнил тот котел из ветра и волн и вырастающую на глазах гранитную стену с дурацкой надписью: "Ура, Маша, я твой", и Митьку-Мауса, пружинисто сжавшегося у бушприта…