ДАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РУКУ
Солнышкин бежал вперед, как легкий маленький паровозик. Пар отлетал от него вправо, потому что слева, с океана, дул сильный ветер. Но скоро "паровозик" стал странно подпрыгивать и отбивать ногами "летку-енку". Треща на морозе, перед ним вырастали глыбы льда. Они сверкали и переливались цветными огнями, будто доказывали, что им тоже можно дать любое имя и вовсе незачем идти далеко. Но Солнышкину были нужны настоящие вершины. Он, покрякивая, торопился вперед и думал, какую вершину лучше штурмовать первой… Ту, что справа, он назовет именем Перчикова, среднюю, конечно, именем Робинзона, а ту, что слева…
Солнышкин перепрыгнул через полынью и ткнулся носом в ледяную гору. Она, как волна, взлетала вверх, а где-то за ней поднимался величественный хребет с тремя вершинами. Ветер подталкивал покорителя гор и заранее трубил победу.
- Вперед! - крикнул Солнышкин сам себе и… скатился вниз.- Ничего, плавали! - сказал он, разбежался и с ветерком, как на коньках, промчался снизу вверх.- Есть! - Он вцепился пальцами в верхушку бугра, подтянулся и приоткрыл рот…
Хребет вместе с вершинами отодвинулся километров на пять в глубь континента. А по всему белому пространству курилась поземка, сквозь которую виднелись настоящие королевские пингвины, настоящие "императоры". Солнышкин подул на пальцы, ударил сапогом о сапог, но отступать не собирался. Жаль только, мало времени!
Он уже свесил ноги вниз, готовясь к прыжку, как вдруг за его спиной раздался голос:
- Хе, хе, Солнышкин, дай, пожалуйста, руку!
Он повернулся. Сзади него с сизыми от холода щеками цеплялся за лед толстый артельщик. Солнышкин удивился.
Артельщик тоже торопился к хребту. Он протянул руку, и Степка, взобравшись, пропыхтел:
- Я с тобой, Солнышкин!
- К хребту?
- Да! - кивнул артельщик. В последнее время он проявлял, хе-хе, удивительную заботливость и внимание.
- Тогда быстрей! - крикнул Солнышкин. Они свесили с бугра ноги, и вдруг сзади опять раздался голос:
- Гив ми с хэнд!
Солнышкин подпрыгнул и, балансируя на верхушке, открыл рот. Артельщик с удивлением выкатил глаза. Вверх по склону летел доктор Хапкинс, подыскивая слова для перевода: "Дайте, пожалуйста, руку".
Солнышкин и Степка втащили его наверх.
- И вы тоже? - косясь на доктора, спросил Степка.
- Йес! Йес! - воскликнул Хапкинс.
- Пошли! - скомандовал Солнышкин. Времени оставалось в обрез. Он приготовился к прыжку и вдруг замер.
Пока он втаскивал наверх нежданных попутчиков, равнину захватила такая густая метель, что "императоры" виднелись в ней еле заметными темными пятнами. Они отступали от океана, как матросы, потерпевшие кораблекрушение. А волны холодного снега догоняли, захлестывали и сбивали их с ног. Птицы шли, и казалось, у них нет сил выбраться на берег. Падали птенцы, а взрослые метались в поисках укрытия.
- Сюда! - крикнул Солнышкин.- Сюда! Но сзади него за спиной раздался знакомый тревожный гудок. Солнышкин оглянулся. Там, у парохода, тоже наступала пурга. Она заматывала в снежный кокон кончик мачты и красный флажок. "Даешь!" спрятал нос в сугробы. Теперь только за бугром, на котором стоял Солнышкин, оставался еще тихий, скрытый от пурги уголок.
А путь к хребту уже совсем исчезал за белой, беснующейся завесой.
- Кажется, пора домой! - крикнул артельщик.
"К вершинам, к вершинам!" - вздохнул Солнышкин, но вслух твердо сказал:
- На помощь птицам.- И, держась за руку артельщика, бросился вниз.
Артельщик ухватился за Хапкинса и едва не полетел в гущу пингвиньего лагеря.
- Черт бы тебя побрал,- глотая снег, прохрипел артельщик,- в такой кутерьме не только ничего не найдешь, но еще потеряешь! - Он схватился за грудь.
- На месте? - шепотом спросил Хапкинс, протянул к нему руки.
Степка испуганно отодвинулся и промолчал. Он уже подумывал об обратном пути, но его остановил крик:
- Держи!
Солнышкин поднимал тяжелого пингвина. А вокруг него уже толкались десятки громадных белогрудых птиц с короткими черными крыльями.
- Этого курятника мне только и не хватало! - проворчал Степка, передавая пингвина Хапкинсу, который так и дырявил своими глазками его фуфайку.
- Быстрей, быстрей! - кричал Солнышкин попутчикам и подсаживал еще одного пингвина. Руки закоченели, пурга била в лицо, и Солнышкину казалось, что у него внутри всё покрывается инеем, как кран у водопроводной колонки, но он не отходил от птиц.
- У, чтоб вы провалились! - всхлипывал артельщик.- Скоро вы там кончитесь?! - И передавал пингвинов Хапкинсу. Но уходить без Солнышкина, с одним Хапкинсом, ему не хотелось.
А Солнышкин всё торопил. Солнышкин торопился.
Наконец стая была переправлена. Теперь оставался один вожак. Он стоял сбоку и смотрел, не потерялся ли кто-нибудь в этом вихре. Как капитан, он собирался уходить последним.
- Пошли! - быстро сказал Солнышкин. Вожак стоял на месте.- Пошли! - Солнышкин тронул его за крылышко.
Громадный пингвин уронил голову ему на плечо. Солнышкин тревожно наклонился к его груди и услышал, как там что-то колыхнулось тихо-тихо.
- Держись! Держись! - прикрикнул Солнышкин. Он оглянулся и вздохнул.
Там, за пургой, оставался хребет, оставались безымянные вершины, до которых он сумел бы дойти. Ни антарктического снега, ни мороза, ни ветра Солнышкин не боялся. Но оставить в беде погибающую птицу Солнышкин не мог.
- Держись! - сказал он, взваливая пингвина на спину, и тут увидел, как из лап птицы выкатилось большое светлое яйцо. Оно было еще теплым и в легких пушинках.
Солнышкин хотел было протянуть его артельщику, но передумал, опустил яйцо за пазуху, под свитер, и полез в гору.
Снег всё злее впивался в лицо, голова звенела, как колокол, но Солнышкин поднимался вверх. Наконец он поднялся на верхушку торы, выставил вперед ногу и… полетел в пропасть. Артельщик покатился за ним, а сзади, цепляясь за артельщика, делал сальто мистер Хапкинс.
СОЛНЫШКИН ПРОДОЛЖАЕТ ПУТЬ
Солнышкин высунул голову из сугроба и встряхнулся. Перед глазами мелькнули и пронеслись миллионы белых хлопьев. Рядом выбирался из снега артельщик, а чуть дальше ворочался снежный ком, из которого торчали руки мистера Хапкинса.
- Яйцо! - вскрикнул испуганно Солнышкин, но провел рукой по свитеру и успокоился.
- "Яйцо"! Тут из самого чуть яичница не получилась! - ворчал Стспка.
- Идем скорей! - сказал Солнышкин. Он посмотрел на птицу и, сняв фуфайку, укутал в нес пингвина. Самому ему оставался бабушкин свитер.
- Хе-хе, зачем торопиться? Лучше один выговор, чем две сломанные ноги,- отмахиваясь от снега, промычал артельщик.- Зачем т-т… - И вдруг он схватился за ворот. На шее болтался обрывок шнурка! Степка бросился к Хапкинсу. Но, нащупав что-то под рубахой, немного успокоился и заторопился за Солнышкиным.- Пошли!
Мороз поджимал так, что коченели носы и на фуфайках трещали пуговицы. Солнышкин спешил к пароходу.
- Держись! Там Челкашкин в два счета вылечит,- подбадривал он пингвиньего капитана, не чувствуя, что птица становится тяжелой. Он с трудом переставлял ноги и, конечно, не слышал разговора, который вели артельщик и бегущий за ним сугроб средней величины, говоривший голосом Хапкинса.
- Мистер Степка, тысяча долларов, пока не выпала.
- Нью-Йорк, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро! - прохрипел Степка и в страхе остановился: жемчужина соскользнула в штанину.
- Теперь только пятьсот долларов,- пропел "сугроб".
- Нью-Йорк и Сан-Франциско,- сказал артельщик и плотно сдвинул колени.
- Сто долларов,- пропищал Хапкинс.
- Сан-Франциско! - крикнул артельщик и вдруг подскочил, словно сойдя с ума.
Ощупав штанину, которая выбилась из голенища, он взвыл и бросился назад. За ним, подпрыгивая на коротких ногах, помчался "сугробчик", в котором трудно было узнать директора крупнейшей торговой фирмы.
- Пропала, пропала! - дрожал артельщик. Он упал на четвереньки и, принюхиваясь к следам, пополз, разгребая вокруг себя снег и льдины.
У полыньи он остановился и схватил что-то сверкнувшее перед его глазами. Но в ту же секунду в его кулак вцепилась хваткая, вынырнувшая из метели рука.
- Моя! - прохрипел артельщик.
- Моя! - взвизгнул из метели мистер Хапкинс.
Каждый тянул находку к себе, а пурга наметала вокруг снег, и брызги с океана обдавали всё растущий сугроб…
А Солнышкин пробивался сквозь пургу и нёс на спине большую заснеженную птицу. На секунду он остановился отдохнуть и внезапно услышал, как под свитером что-то громко ударило: тук-тук-тук…
Солнышкин замер. Толчок раздался снова, и там, где лежало пингвинье яйцо, хрустнула скорлупа, а в бок Солнышкину уперся твердый острый клюв.
Солнышкин запустил под свитер руку, и в пальцах у него затрепыхалось маленькое пушистое существо. Он услышал, как чисто и нежно пульсирует крохотное сердечко.
"Живет!" - улыбнулся Солнышкин. И хотя он очень устал и ему очень хотелось сесть, он еще быстрей пошел наперекор вьюге. Но вьюга постепенно меняла направление, кружила, и Солнышкин двигался за ней по невидимому снежному кругу.
Сквозь снег на него иногда падали лучи садящегося солнца. Тогда на бесконечном снежном полотне возникала его огромная тень. И чем сильнее гудела и выше поднималась метель, тем больше эта тень разрасталась, тем быстрей она шагала по гудящим снегам Антарктиды.
ПОМНИТЬ ТОВАРИЩЕЙ, ПАВШИХ В БОЮ!
Пионерчиков мрачно бегал по коридору. Только недавно он вернулся на судно в чудесном настроении. Он побывал в домике у полярников. Он взял интервью у иностранных гостей. Судно разгрузили в рекордный срок! И это благодаря его другу Солнышкину! И вдруг - беда!
Пионерчиков и Перчиков облазили все трюмы. Они заглядывали под ящики, под брезент и даже под льдины, но Солнышкина нигде не было.
В воздухе раздавались тревожные гудки. Пионерчиков покусывал губы, а в голове у него стучали, складывались горькие и мужественные слова. Он совсем не думал о статьях, о законах и ничего не хотел придумывать, но слова сами настойчиво всплывали в голове.
Внезапно он остановился. С камбуза неслись какие-то сладкие, совсем неуместные запахи. В трагическую минуту кок Борщик беззаботно варил компот! Пионерчиков подскочил к камбузу и захлопнул дверь. Борщик открыл её снова. Хоть это и Антарктида, на камбузе было жарко.
- Прекратите! - крикнул Пионерчиков.
Борщик удивленно пожал плечами. Откуда ему было знать, что его сладкие запахи мешают складываться мужественным и горьким словам? Он хотел что-то ответить, но Пионерчиков вдруг выхватил из кармана клочок бумаги и огрызком карандаша написал:
Помнить товарищей, павших в бою, Насмерть стоять за команду свою!
Он прочитал эти строчки и от неожиданности вздрогнул: это были стихи! Самые настоящие стихи!
Пионерчиков побежал к Перчикову в рубку и, схватив его за руку, снова прочитал только что родившиеся строчки.
Перчиков взял бумажку, посмотрел еще раз и повторил вслух:
- "Помнить товарищей, павших в бою".
- Да ты знаешь, что ты написал? - сказал Перчиков.- Это закон.
- Почему? - спросил Пионерчиков.
- Потому,- приблизился к нему Перчиков,- потому что настоящие стихи - это настоящий закон. От таких слов хочется сделать что-то хорошее!
Он распахнул иллюминатор. И тут они увидели, как вдалеке, по горам, по равнинам, движется гигантская тень человека, на плече у которого лежит какой-то груз.
- Солнышкин! - крикнул Перчиков.
- Солнышкин! - подхватил Пионерчиков. И друзья выскочили из рубки.
- Есть Солнышкин! - кричали они. И побежали одеваться.
Пионерчиков открыл свою каюту, бросился к шкафу и заметил на кровати какой-то сверток. На нём было написано: "Тысяча рекордов!" Штурман развернул бумагу, и перед ним сверкнули удивительные коньки необычной формы. Сердце Пионерчикова вздрогнуло и зазвенело, как утренний горн. Пионерчиков надел бушлат и выбежал на палубу.
- Бот на воду! - крикнул он и полез вниз по трапу.
Следом за ним спускался старый Робинзон, за которым с лаем летел Верный. Последним, натягивая ушанку, торопился Перчиков.
- Пионерчиков, назад! Вернитесь! - раздался сзади голос. Это кричал Моряков. (Только что по его просьбе на поиски пропавших выехал сам Полярников.) - Это не шуточки, Пионерчиков!
Но голос капитана потонул в порыве метели, уже скрывшей от глаз убегающий бот. Конечно, Моряков и сам бросился бы с ними, но оставить судно он не мог.
ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?
Пурга клонила Солнышкина с боку на бок, как маленькую разбитую лодчонку. Вокруг поднимались волны белого холодного океана, и вихри цеплялись за ноги, как тысячи снежных кальмаров. Солнышкин сделал неверный шаг - он уже не чувствовал ног - и споткнулся. Птица съехала со спины, и только тут он увидел, что глаза пингвиньего капитана уже покрыты белым морозным инеем…
Стало совсем холодно. Стало так холодно, что даже сама метель взвизгнула от мороза.
"Надо идти",- подумал Солнышкин, но его ноги примерзли ко льду, как причальные тумбы.
- Надо же идти! - крикнул себе Солнышкин, но голова устало сползла на грудь, и на чубчике закачалась ледышка.
"Вот и всё,- прикрыв глаза, подумал он.- Вот тебе и океаны, и жемчужины. Вот тебе "пик Марины" и "пик Перчикова"!
Он протер кулаком слипающиеся глаза и перед самым своим носом заметил стрелку компаса, которая, как ни странно, указывала: норд! норд!
"Совсем спятил старый",- грустно усмехнулся Солнышкин…
И тут у самого его сердца, под ребро, ударил маленький крепкий клюв - и Солнышкин очнулся: "А как же птенец?!" Он опустил руку под свитер, и в ладони у него зашевелилось маленькое пушистое существо. "Как цыпленок, дома, у бабушки,- подумал Солнышкин, вспомнил свой дом, запах осеннего леса, и ему показалось, что он стоит на лесной дороге рядом с селом, будто ноги его окунулись в теплую солнечную пыль и что вокруг шумит не метель, а яркая листва на деревьях.
- Ничего,- сказал Солнышкин, садясь в снег.- Сейчас мы выйдем на дорогу. Вон уже село близко. Вон тракторы едут и лают собаки. А вот моторка тарахтит на реке.
И действительно, рядом послышался шум мотора, а еще ближе раздался гул трактора. Это с моря подходил бот Пионерчикова, а по льдам грохотал вездеход Полярникова. И скоро сквозь шум пробился незнакомый голос:
- Да это же пингвин, мистер Полярников!
- Но послушайте, господа, разве пингвины ходят в сапогах? - Полярников отвечал выглядывающим из вездехода представителям американской холодильной фирмы, которые отправились на поиски шефа.
Солнышкин приоткрыл глаз и сквозь хлопья снега увидел над собой доброе лицо Робинзона. И в ту же минуту над его ухом снова раздался голос Полярникова:
- Снегом! Трите его снегом!
Щеки Солнышкина лизал Верный. Рядом стоял Перчиков. Он отогревал своему другу руки, а Пионерчиков оттирал Солнышкину уши снегом.
- Ты на коньках? - спросил Солнышкин, но Пионерчиков только погрозил ему кулаком.
Пока Солнышкин отогревался, все начали коченеть.
- А где же Хапкинс и артельщик? - спросил Полярников.
Солнышкин пожал плечами. Он так и не понимал, куда они делись.
Но Верный, кажется, Это понимал. Он поднял уши, понюхал воздух и, направляясь к большому торосу у края полыньи, злобно зарычал.
- Что с ним? -спросил Перчиков.
- Не знаю, не знаю,- качнул головой Пионерчиков.
Солнышкин тоже ничего не понимал. Пёс, рыча и нервничая, рыл снег и хватал зубами сугроб. Метель относила его в сторону, но он снова набрасывался на ледяную глыбу.
- А ну-ка, позвольте, я посвечу фонарём,- сказал Полярников. В антарктическую стужу и днем приходилось на всякий случай носить фонарь.- Кажется, пес бросается не зря! Там что-то есть.
- Банка с эскимо,- рассмеялся кто-то из американцев.
- Господа, это Антарктида! - сказал Полярников, и, словно подтверждая его слова, воющий заряд снега обрушился на замерзших людей.
Полярников направил луч фонарика на торос. Все прильнули носами к льдине и оцепенели: в глубине сверкающего льда, злобно вцепившись друг в друга и вырывая что-то из рук, леденели Хапкинс и артельщик. Представители морозильной фирмы вытянули шеи. Такого они не видели даже в самых громадных холодильных установках. Сухонький Робинзон как-то странно прищурил глаз, Полярников вздохнул. И все посмотрели на Солнышкина. Но Солнышкин и сам терялся перед зловещей загадкой.
САМЫЕ СТРАШНЫЕ СЛОВА
Моряков шагал по палубе, засыпанный снегом, как Дед Мороз, и мрачно всматривался в пургу. Борт парохода словно покрыли маленькие живые сугробы: это команда ожидала товарищей. Петькин, закутанный в тулуп, не терял времени, потихоньку ловил на удочку рыбу и относил на камбуз Борщику. Бывалый кок не жалел огня, он специально раскрыл дверь камбуза пошире, чтобы друзья могли по запаху точнее определить обратный курс.
- Идут! - вдруг сказал Бурун, подставив стуже ухо. Ему послышалось вдалеке легкое тарахтенье.
Моряков покачал головой. Он придумал самые страшные слова, которые он сейчас скажет этому мальчишке Пионерчикову.
- Идут,- сказал снова Бурун.
- Неужели? - насторожился Моряков.
- Милей дальше или милей ближе,- сказал Ветерков, кутая горло,- но идут.
Тютелька в тютельку промолчал, потому что ничего не слышал.
Но Моряков уже бросился к борту. Среди льдин толкался маленький бот, на носу которого стоял Пионерчиков.
- Да вы знаете что?! - крикнул ему Моряков.
- Что? - спросил Пионерчиков, вобрав голову в плечи. Он ожидал чего угодно.
Моряков взмахнул рукой, поднял вверх палец и тут увидел сидящего рядом с Перчиковым Солнышкина. Моряков вскинул вверх вторую руку и снова, но уже совсем по-другому, торжествуя, воскликнул:
- Да вы знаете что?
Пионерчиков еще ниже опустил голову.
И тогда Моряков сказал:
- Вы, кажется, будете капитаном, Пионерчиков!
Пионерчиков покачнулся. Этого он, конечно, не ожидал.
- Но где же остальные? - уже сурово спросил Моряков.
В это время к пароходу подкатил вездеход, и, прыгая с него на трап, представители холодильной фирмы сказали:
- Превратились в мороженое!
- Как это понимать? - удивился Моряков.
- Так и понимать,- сказал Полярников, застегивая теплую собачью куртку.
Следом за ним из вездехода вышел Робинзон.
- Но что случилось? - спросил Моряков. И все снова повернулись к Солнышкину, который держал в руке маленького птенца. Но что Солнышкин мог добавить к тому, что видели все?
ОНА ПРИНАДЛЕЖИТ СОЛНЫШКИНУ!
Метель улеглась. Солнце снова лежало на льдинах как ни в чем не бывало.
Моряков всё ходил по палубе.
"Что же произошло? Из-за чего они могли поссориться?"- думал он, потирая пальцами лоб.
- Так что же делать? - спросил Пионерчиков.
- Разбить лед! - сказал Бурун.
- Но это невозможно! - воскликнул Полярников.- Это все-таки не мороженое. Они так крепко вцепились друг в друга, что их не оторвешь!
- А что думает по этому поводу наш доктор? - спросил Моряков, глядя на Челкашкина.- Может, они оживут, если их разморозить?
- Извините,- сказал Челкашкин,- но современная наука еще не достигла таких высот. Придется подождать,- подумал он вслух,- лет двадцать… И вообще я не собираюсь исцелять негодяев.
- Но ведь вы же врач! Врач, а не судья! - повысил голос Моряков.- Ваш долг помогать любому человеку! Тем более то, что они негодяи, нужно еще доказать.
- Так в чем же дело? Что у них случилось? - вернулся к прежнему вопросу Полярников.
И в это время, прорываясь сквозь толпу, на палубу влетел запыхавшийся Верный. Он быстро переступал с лапы на лапу, на боках у него звенели сосульки, а в зубах болтался целлофановый пакет. Псс, рыча, бросил его к ногам Морякова. По палубе что-то покатилось. Моряков быстро наклонился, и на ладони у него замерцала удивительная жемчужина величиной с голубиное яйцо.
Все изумленно подались вперед.
- Позвольте,- нарушил тишину Челкашкин, потирая усики,- но это пакет от лекарства, которое я выписал артельщику.
- Кому? - спросил Перчиков.
- Артельщику,- подтвердил Челкашкин.
- Тогда всё понятно! Всс понятно! - в возбуждении воскликнул Перчиков. Он сразу вспомнил маленькую лагуну, акулу и внезапно появившуюся опухоль на щеке артельщика.- Тогда всё понятно! Это жемчужина Солнышкина!
Перчиков бросился сквозь толпу и схватил Солнышкина за руку. Он стоял в стороне, отогревая в ладонях маленького птенца.
- Смотри! - крикнул радист, показывая Солнышкину на жемчужину.
- А где вы её взяли? - спросил Солнышкин. Он до сих пор думал, что его жемчужина осталась в лагуне у далекого маленького острова.
Все замолчали, зато Верный завертелся и залился отчаянным лаем.
- Теперь всё понятно,- сказал Моряков.
- Понятно! - иронически закивали представители морозильной фирмы. Они имели в виду своего хозяина.
А Робинзон, который стоял рядом с Полярниковым, грустно заметил:
- Да, когда-нибудь человек приходит к тому, чего он заслуживает…
Потом старый инспектор едва заметно кивнул Полярникову, и никто не обратил внимания, как он выбрался из толпы…
Итак, артельщик и Хапкинс оставались в Антарктиде ждать новых достижений науки. Нужно только добавить, что во время одного из штормов льдина откололась от материка и отплыла в неизвестном направлении. А вскоре после этого некоторые суда стали встречать громадный айсберг, внутри которого можно было разглядеть две странные фигуры. Кто-то из моряков утверждает, что порой фигуры оживали и начинали злобно трясти друг друга. Некоторые даже слышали доносившиеся оттуда крики: "Моя! Моя!"
Но это, конечно, относится к области фантазии.
А между тем часы на пароходе "Даешь!" точно показывали время отхода.
Полярников обнял Морякова, попрощался с командой и быстро сошел вниз по трапу, чему-то весело улыбаясь. На берегу уже собралась чуть не вся станция. Вверх летели шапки, рукавицы.
И с каждой минутой всё увеличивались толпы пингвинов. Птицы толкались, подпрыгивали, словно хотели кого-то разглядеть, и махали вслед пароходу своими короткими крылышками.
Боцман выбирал тросы. Антарктида оставалась позади.
Солнышкин спустился в каюту. Ему было грустно. Так бывает всегда, когда прощаешься с далекими землями. И все-таки он улыбался. На одной руке у него сидел и с любопытством осматривал своё новое жилье маленький пингвиненок, а в другой руке ясным перламутровым светом сияла жемчужина. Не жемчужина, а целый пионерский дворец! Под ногами спокойно стучала машина, и глаза у Солнышкина начинали слипаться.
О ЧЁМ, СОЛНЫШКИН. ДУМАЕШЬ?
Но уснуть Солнышкин так и не смог. Он лежал с открытыми глазами и смотрел, как за иллюминатором бегут волны и качаются айсберги.
- О чем ты думаешь, Солнышкин? - спросил снизу Перчиков.
- О дальних морях,- вздохнул Солнышкин.
- Чудак,- сказал Перчиков.- По дальним морям плывет и на тебе: о дальних морях думает!
- А ведь есть ещё самые дальние,- закрыв глаза, подумал вслух Солнышкин.- Кажется, посмотришь за горизонт - и увидишь одно, другое… Плыви, плыви, пока жизни хватит. Только нужно торопиться. В жизни нельзя опаздывать! - вспомнил он слова Робинзона и вдруг поднялся.
- Ты куда? - спросил Перчиков.
- Я ещё не отдал Мирону Иванычу жемчужину! - сказал Солнышкин.
- Верно! - согласился Перчиков и подмигнул Солнышкину.- Но ведь это нужно сделать в торжественной обстановке.
И Солнышкин не успел опомниться, как радист, сунув ноги в тапочки, побежал к Пионерчикову. Тот собирался писать статью для "Пионерской правды". Но все события антарктического рейса в маленькую заметку не вмещались, а слишком большая статья, да еще с такими сложными фактами, была не для "Пионерки". И штурман потихоньку почесывал карандашиком затылок.
- Слушай,- крикнул ему Перчиков,- сейчас нам предстоит такая церемония, что без собственного корреспондента "Пионерской правды" не обойтись! - И, коротко рассказав обо всем, он заторопился в радиорубку.
Скоро Перчиков объявил по радио:
"Всем членам экипажа, свободным от вахты, собраться у каюты Мирона Иваныча!"
И вслед за этим по всему пароходу из динамиков полились торжественные марши.
В коридоре стала быстро собираться команда. Из машинного отделения выглянул Мишкин. Размахивая полотенцем, по трапу бежал Борщик. С блокнотом в руках спешил Пионерчиков, а за ним летели Марина, Тая и Челкашкин.
