УПП

Цитата момента



Даю уроки вождения. 
Моисей

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Ничто так не дезорганизует ребёнка, как непоследовательность родителей. Если сегодня запрещается то, что было разрешено вчера, ребёнок сбивается с толку, не знает, что можно и чего нельзя. А так как дети обычно склонны идти на поводу своих желаний, то, если нет твёрдой руки, которая регулировала бы эти желания, дело может кончиться плохо. Ребёнок становится груб, требователен, своеволен, он не хочет знать никаких запретов.

Нефедова Нина Васильевна. «Дневник матери»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/abakan/
Абакан

История шестая. Про сосну, у которой была кудрявая макушка

Сосна эта была самой высокой у них в саду. А может быть, она казалась такой, потому что у неё не было ничего, кроме густой кудрявой макушки. Весь ствол был голым, без единой ветки. Только высоко-высоко, чуть ли не у самых облаков, шевелились её густые зелёные ветви.

Когда же дул очень сильный ветер, сосна раскачивалась во все стороны — туда-сюда, туда-сюда, — и тихонько поскрипывала, и тихонько постанывала, будто ей было не по себе, будто она кому-то жаловалась…

И как-то папа сказал маме:

— Не нравится мне этот скрип…

— Почему?—удивилась мама.

— Позову лесника, пусть посмотрит… Ведь у самого крыльца стоит, дети бегают…

И правда, через несколько дней к ним в сад прикатил на велосипеде незнакомый дядя. Это был лесник. Он походил по саду, постучал молотком по одному дереву, по другому, точь-в-точь как доктор, который смотрит больных, а на сосне с кудрявой макушкой поставил отметину — зарубку топором.

— Дерево в угрожающем состоянии, — сказал он, — при сильном ветре может упасть. Нужно его спилить… — Он что-то написал на бумажке и укатил на велосипеде дальше.

Мама совсем расстроилась:

— Не надо пилить, ничего плохого не будет.

— Но ведь лесник сказал… в угрожающем состоянии…— У папы было хмурое лицо. Он подошёл к сосне и сам постучал по стволу ладонью.

— Всё равно не надо, — сказала мама.

Но папа сказал «надо». А когда папа говорит «надо», да ещё с таким лицом, тут уж ничего не поделаешь, не стоит начинать разговоры. Это Саша хорошо знал.

Утром пришёл дядя Егор, их сосед. Папа надел огромные брезентовые рукавицы, снял с гвоздя пилу и велел всем уходить в дом. Или, в крайнем случае, на другой конец сада.

И вот они все — бабушка, мама и Сашенька — собрались на кухне у того окна, которое глядело прямо на сосну с кудрявой макушкой.

А папа и дядя Егор, их сосед, взялись за пилу. Один за одну ручку, другой за другую ручку. И начали: вжик-вжик-вжик-вжик… Пила визжала, а у сосны её кудрявая макушка так и ходила ходуном, так и ходила ходуном.

— Не могу смотреть. Жалко дерево, — сказала бабушка и совсем ушла из кухни.

А мама и Саша всё смотрели и всё слушали, как пила визжала «вжик-вжик» и как у сосны там наверху дрожали все ветки и все иголки.

Потом дядя Егор взял в руки топор и стал подрубать сосну. Потом они с папой привязали к сосне толстую верёвку и принялись тянуть эту верёвку. И сосна, тихонько скрипнув, слегка наклонилась.

— Падает, падает! — закричал Саша.

А сосна, ещё сильнее наклонившись, сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее стала валиться и вдруг громко рухнула на землю.

— Всё, — почему-то очень грустно прошептала мама и отошла от окошка.

— Теперь можно туда? — спросил Сашенька. Ему-то не терпелось скорее в сад, к папе.

— Иди, — сказала мама. Распахнула дверь на крыльцо, выпустила Сашу, но сама вместе с ним в сад не пошла.

Дядя Егор уже успел уйти от них, и папа стоял возле сосны один. Сосна лежала среди травы длинная-длинная, с коричневым гладким стволом, и ветки на её макушке были смяты, а некоторые совсем сломаны. Лицо у папы было скучное. Он и Саше не улыбнулся, когда Саша подбежал к нему.

—Спилили? — спросил Саша, разглядывая золотистый пенёк и сосновые опилки, которые, разлетевшись, лежали на траве, тоже светлые и золотистые.

— Да, — ответил папа.

А от золотистого гладкого пенька так хорошо пахло смолой.

— Конечно, не очень хорошая была у неё сердцевина,— тихо сказал папа. — Но вполне могла постоять ещё несколько лет. Кто знает?

Саша взял папину руку. Она была горячей и пахла смолой.

— Тебе жаль сосну? — спросил он.

— Очень, — сказал папа. — Сколько лет росла, пока стала таким высоким и красивым деревом, а свалили мы её за каких-то двадцать минут…

И в саду у них почему-то вдруг стало пусто-пусто.

История седьмая. Про Кузьку, который приехал на поезд

В тот день у Машеньки в школе был последний экзамен. Приехать она должна была к обеду или немного позже. Но ждать её стали чуть ли не с самого утра. Не шуточное дело — последний экзамен. Да не какой-нибудь, а геометрия. И выговорить такое слово не так-то просто…

Бабушка в большой кастрюле поставила тесто для пирожков. Мама завернула в красную бумагу подарок. Ну а мужчины — папа и Саша — отправились в сад за цветами. А в саду в это время цвели пионы. Одни тёмно-красные, другие розовые и душистые. Красивый получился букет, когда мама поставила их в большой пёстрый кувшин.

Но к обеду Маша не приехала. Ждали-ждали, не дождались. Без неё сели обедать! И бабушкины пирожки пришлось есть без Машеньки. Конечно, жаль! Но всё равно пирожки были очень вкусные. Тёпленькие, мягкие и с капустой.

Пока обедали, бабушка то и дело поглядывала на калитку: вдруг калитка — настежь, а в калитке Машенька, весёлая-превесёлая: «Вот и я!»?

Но и после обеда её не было.

Сашу уложили спать, как было заведено, а когда он проснулся, то сразу понял: Машеньки всё ещё нет. В доме было тихо-тихо, будто все только и делали, что молчали да глядели на калитку.

— А не пойти ли нам, мальчик, прогуляться? — спросил папа, когда Саша оделся. — То да сё, и как раз вернёмся к чаю.

— Давай, — сказал Сашенька и нахлобучил на голову кепочку в голубую клетку. — А к чаю у нас будет пирог с вишнями.

— Знаю, — сказал папа. И они вышли за калитку.

А за калиткой было очень жарко, не то что в их тенистом саду, где столько сосен, да ёлок, да яблонь, да бузины…

Не успели они дойти до поворота и свернуть за угол на дорогу, которая вела к станции, как Саша крикнул:

— Вон она!

Папа снял очки, протёр у них стёкла носовым платком и снова надел.

— Действительно — она! И какую-то корзинку тащит. Интересно!

Ещё бы не интересно…

А Маша увидела их да как припустит. Ещё издали крикнула:

— Сашка, угадай, что у меня в корзинке?

И вот она рядом. Щёки разрумянились. Глаза блестят.

Волосы растрепались. А на носу весёлые жёлтенькие веснушки.

— Задача была трудная? — спросил папа. А Машенька про своё:

— Нет, пусть Сашурик сперва угадает, что у меня в корзинке.

— Секрет? — спросил Сашенька.

Тут Машенька поставила корзинку на землю, Саша заглянул в неё и на всю улицу крикнул:

— Пёсик…

А на дне корзинки и правда лежал пёсик. Весь рыженький. Весь пушистый. А ушки — два мягких лопушка.

И вот они все трое — папа, Машенька и Саша — сидят на корточках вокруг корзинки, в которой барахтается рыжий щенок.

— Откуда он? — спросил папа.

— Лена дала. У них много — шесть штук. Хороший?

— Очень!

— Уж как я боялась, что он в вагоне заплачет. Ведь голодный.

— Всё-таки как геометрия? — опять спросил папа.

— Ах, папочка! Ведь я сказала — нормально, пятёрка. А ты всё геометрия да геометрия. Ты только погляди, какой бутузик-карапузик!.. Сашка, ты рад?

— Ему нужно скорее молочка, — сказал Саша и взялся за ручку корзины. — Мама и бабушка тоже будут рады…

Папа несёт Машенькин портфель, а Маша и Саша корзинку, на дне которой скулит и плачет голодный пёсик. А у калитки их уже поджидают мама и бабушка. Не вытерпели. Тоже вышли прогуляться.

— Скорей-скорей, ему нужно дать тёплого молока,— сказала мама, когда заглянула в корзинку и увидела щенка. — Он ведь голодный.

— Лучше я сама, — сказала бабушка. — Ведь надо чуть тёплого, чтобы не обжёгся.

Как его назвали? Да очень просто — Кузька.

История восьмая. Про птичку, которую, звали ПИК-ВИЛИ-ВИ

Папа сидел на рядом скамейке рядом с крыльцом. Саша примостился на ступеньках крыльца. Кузька дремал на солнышке, изредка открывал то один глаз, то другой. Все на месте? Все, все, можно дальше спать…

Папа читал газету, а у Саши было много разноцветных карандашей — и красных, и жёлтых, и синих, и зелёных. Всяких. И он всё никак не мог придумать: какая же была птичка Пик-вили-ви, про которую ему рассказывала Машенька? А птичка эта была очень волшебная, сказала ему Маша. Если её хорошо нарисовать, она вдруг зачирикает, запрыгает и даже начнёт из рук клевать крупку.

А у тебя она чирикала? — спросил её Саша.

Ни разу, — ответила Маша. — Ни разу я её не нарисовала так, как надо…

Наверно, она должна быть очень зелёная, — шёпотом сказал себе Саша.

Он взял зелёный карандаш и нарисовал два зелёных крылышка, зелёный хвостик и острый зелёный клюв. Получилась очень хорошая зелёная птичка!

— И деревья в лесу пусть тоже будут зелёными, — прошептал Саша и нарисовал вокруг зелёной птички много зелёных деревьев.

И вдруг… Что ж это такое? Вдруг зелёная птичка куда-то спряталась. Будто её и вовсе не было. Остались только одни зелёные деревья, а среди них нипочём не найти зелёной птички.

— Может, она была очень красная? — сказал себе Сашенька.

Он взялся за красный карандаш. И опять нарисовал два красных крыла, красный хвостик и красный клюв. Получилась очень красивая красная птичка. Но когда Саша принялся рисовать красным карандашом красный лес, опять…

Пропала красная птичка! Потерялась среди красных деревьев. Значит, опять не волшебная и вовсе не Пик-вили-ви…

Он взял синий карандаш и нарисовал птичку очень синюю.

И тут папа его спросил:

— Шушарик, ты что шепчешь, что колдуешь?

Иногда папа Сашу называл Шушариком. А почему, Саша не знал. Но если папа так хотел, значит, так надо. И Саша сказал:

— Я не колдую, я рисую птичку Пик-вили-ви, а она всё прячется. — И он показал папе зелёный лес с зелёной птичкой, и красный лес с красной птичкой, и синюю птичку, которая не летала в синем лесу, потому что пока ещё леса не было…

Не мудрено, что она прячется, — сказал папа. — Пусть твоя синяя птичка летает в жёлтом лесу, тут уж ей некуда будет деваться.

Сашенька тотчас нарисовал вокруг синей птички жёлтый-прежёлтый лес и увидел, что его птичка весело летает и прыгает среди жёлтых деревьев. А потом он нарисовал ещё другую синюю птичку, которая села на самое большое жёлтое дерево. А ещё одна села на жёлтую ветку жёлтого дерева. И стало много-много синих птиц в его жёлтом осеннем лесу.

— Вот их сколько! — сказал Саша. — Посмотри…

Папа отложил в сторону газету и вдруг спросил:

— А хочешь, я покажу тебе настоящую птичку…

— Пик-вили-ви? — воскликнул Саша.

— Может быть, и Пик-вили-ви, — сказал папа. — Кстати, откуда ты знаешь про такую птичку?

— Мне Машенька рассказала.

— Так я и думал. Когда она была маленькой, она всё время рисовала эту птичку. Ну, пойдём, я покажу тебе…

— Пик-вили-ви, — подсказал Саша.

И они пошли с папой в тот угол сада, еле росла малина вперемежку с крапивой. Но сейчас Саше было не до малины и не до крапивы. Сейчас они с папой пробирались в самую чащу малиновых кустов, и Саша не обращал внимания ни на ягоды, которые и тут и там висели среди листьев, ни на крапиву, которая то и дело больно покусывала голые коленки.

Среди самой густой чащи малиновых кустов папа остановился. Прижал палец к губам и сделал глазами: молчок, ни слова. Саша кивнул, хотя ему не терпелось поскорей увидеть птичку Пик-вили-ви.

Тогда папа показал глазами на самый густой малиновый куст, и Сашенька, приглядевшись, увидел крохотное гнездо, которое прицепилось между ветками. Оно было аккуратно свито из разных сухих травинок.

Саша рванулся было подойти поближе к этому аккуратному гнёздышку из сухих травинок, но папа положил ему на плечо руку. И Саша понял: стоп! Туда нельзя!

И он стал смотреть во все глаза. А рот прикрыл ладошкой, чтобы не говорить, хотя ему очень хотелось спросить папу про гнёздышко.

И вдруг что-то зашуршало над его головой. Ш-ш-шр… И он увидел птичку, которая, вылетев из-за его спины, опустилась на ветку возле гнезда. Она, эта птичка, была очень маленькая. С голубой грудкой. В чёрном картузике. И с белыми щёчками. А глазки у неё были — две чёрные блестящие бусинки.

И снова — ш-ш-шр… И вторая, точь-в-точь такая же, вылетела из-за его спины и тоже опустилась на ветку рядом с гнездом.

И обе они стали громко и сердито перечирикиваться, вертеть головками, будто переговаривались между собой.

«Пик-пик-пик, — чирикала одна. — А они зачем тут?»

«Вили-вили-вили-ви, — отвечала ей другая. — Не знаю!»

Это они про папу и Сашу.

«Пик-пик-пик, — чирикала первая. — Скоро они уйдут?»

«Вили-вили-ви, — отвечала ей другая. — Не знаю, не знаю, не знаю».

Это они опять про Сашу и папу.

И обе всё время крутили, вертели головками и тревожно чирикали:

«Пик-вили-ви! Пик-вили-ви…» Папа легонько потянул Сашу за рукав, и Саша понял: хочешь не хочешь, а надо уходить.

— Синички-лазоревки, — сказал папа, когда они выбрались из малиновых кустов. — Понравились?

— Но всё-таки они и Пик-вили-ви? — спросил Саша.— Всё-таки Пик-вили-ви?

— Конечно. Только один без меня сюда не ходи. У них в гнезде птенцы.

— Знаю, — сказал Саша. — Без тебя не пойду.

Уж это он точно знал: без папы никаких птичек и никакого гнёздышка тут не будет… Ничего он не увидит, если рядом не будет папы…

Когда они вернулись обратно, Кузька уже проснулся и весело грыз Сашины цветные карандаши.

— Вот глупыш, — рассердился Сашенька, — ничего не понимает!.. Разве так можно? Вот тебе мяч… с ним играй.— И он поскорее отнял у пёсика цветные карандаши.

История девятая. Про трактор, который не спал всю ночь

Спору нет, машины, которые ездили по улицам Москвы, были очень интересными. Тут тебе и грузовики, и всякие легковые машины, и такие, в которых возят молоко или бензин. И ещё с огромными кранами. Да разве пересчитаешь какие они бывают, машины, которые видишь в Москве? Но все они нравились Саше раньше, пока они не приехали сюда. А когда они приехали сюда и он впервые на поле увидел трактор, у него прямо дух захватило!

Вот это да! Хоть тоже четыре колеса, но какие! Два из них огромные, надо задрать голову, чтобы разглядеть эти колёса с самого низа до самого верха. И главное — трактор всё умел делать. И пахать то поле, которое лежало за их забором. И сеять на этом поле зёрна, из которых потом выросли хлебные колосья. И срезать эти высокие золотые колосья, когда зёрнышки в них созрели.

Конечно, всё это трактор делал не сам, он возил за собой разные сельскохозяйственные машины (так Саше объяснил папа). Но все машины слушались трактора и никогда с ним не спорили. И делали свою работу хорошо.

А в стеклянной будочке сидел дядя, который управлял трактором. И звали этого дядю — тракторист.

Один раз — это было весною — папа и Саша вышли из калитки и увидели: на краю поля, как раз напротив их забора, стоит трактор, а возле трактора — тракторист.

— Добрый день, — сказал тракторист папе.

— Здравствуйте, — сказал папа трактористу.

— Нет ли у вас спичек? — спросил у папы тракторист. — Свои где-то обронил, а курить до того охота…

Папа зачем-то похлопал себя по карманам брюк.

— Знаете, — сказал он, — к сожалению, я не курю…

И Саша понял, что папе очень жаль, что в карманах у него не оказалось ни одной спички.

— А у бабушки много, — сказал он вдруг. — У бабушки этих самых спичек, может, целая тысяча…

Папа обрадовался:

— Слетай-ка, мальчик, к бабушке, принеси коробок…

— Целый? — переспросил Саша.

— Скажи, спички нужны дяде трактористу.

В одну минуту Сашенька был уже тут, а в руках коробка со спичками.

— Вот, — сказал он. — Только неполный. Это ничего?

— Сойдёт, — сказал дядя тракторист. — Спасибо.

Он вынул из огромного кармана своего комбинезона пачку папирос, протянул папе и тут же сам закурил.

— Большое спасибо, — сказал папа. — Но я ведь не курю…

И тогда случилось такое, чему и поверить трудно! Дядя тракторист положил Саше на плечо руку и спросил:

— Прокатимся на тракторе, сынок, а?

Саша обомлел. Когда рядом папа, чудесам нет конца!

А дядя тракторист, спросив у папы — можно ли? — подхватил Сашеньку двумя руками, посадил в тракторную будочку, сел рядом и взялся за руль.

И трактор затарахтел, затараторил во весь голос, и они покатили. А голос у трактора был весёлый, басовитый и очень работящий. Он без устали приговаривал:

Тар-тара-ра,
Тар-тара-ра,
За работу, за работу, за работу
Нам пора…

А когда они вернулись обратно к папе, который ждал их на краю поля, дядя тракторист спросил Сашу:

За баранку подержаться хочешь?

— Чего? — не понял Сашенька.

— Ну, за руль? — снова спросил дядя тракторист.

— Хочу, — шёпотом ответил Саша.

И дядя тракторист позволил Саше положить руки на тракторный руль рядом со своими большими руками.

— Мой чуть постарше твоего, — сказал он и поставил Сашу рядом с папой. Сам же вместе с трактором отправился работать на дальний конец поля.

Руки у Сашеньки долго-долго пахли трактором. Он ни за что не хотел их мыть перед обедом. Но бабушка велела. Разве бабушке понять, как это замечательно, когда руки пахнут трактором?

До самой осени они с папой не видели знакомого дядю тракториста. Совсем какие-то другие работали на тракторе. Да и трактор был не тот, на котором посчастливилось побывать Саше.

И вдруг однажды, когда лето почти кончилось, они снова встретились. Саша его сразу узнал. И папа его сразу узнал. И дядя тракторист тоже узнал папу и Сашу.

— Здравствуйте, — сказал он папе и Саше, высунувшись к ним из своей стеклянной будочки.

— Доброго здоровья! — сказал папа.

— Сейчас принесу вам спички! — воскликнул Сашенька и кинулся было к бабушке за спичками.

Но знакомый дядя тракторист остановил его:

— Спасибо, сыночек! Сегодня я со спичками. Запасся на всю ночь. Придётся работать до утра…

— А спать? — спросил Сашенька.

— Ну, уж как-нибудь потом…

Дядя тракторист помахал им рукой, и они с трактором затарахтели на всё поле. А за ними следом вздымались высокие пласты влажной чёрной земли.

У трактора на уме, видно, было только одно — работать да работать. И он весело распевал:

Тар-тара-ра,
Тар-тара-ра,
Буду, буду, буду, буду
Я работать до утра…

И вот ночью Сашенька вдруг проснулся. Проснулся, потому что услыхал голос знакомого трактора. Голос раздавался то ближе, то дальше, то громче, то тише. И всё об одном:

Буду, буду, буду, буду
Я работать до утра…
Тар-тара-ра…
Тар-тара-ра…

Саша слушал, слушал, а потом не вытерпел.

— Папа… — тихонько позвал он папу.

Хорошо, что папа спал в той же комнате и сразу услыхал.

— Ты что, Шушарик? Почему не спишь?

А голос у папы был тихий и сонный.

— Значит, он всё-таки не лёг спать?

— Ты о ком? — не понял папа.

— Трактор… Я хочу на него посмотреть, — сказал Саша.

— Ночь же… Мы всех разбудим. Нельзя.

— Папа… — снова сказал Саша таким жалобным голосом, вот-вот заплачет.

Добрый у Саши папа, лучше его нет на всём свете. Он подошёл к Сашиной кроватке, завернул Сашу в тёплое одеяло,, взял на руки, и они вдвоём вышли в сад.

Было темно-темно. Темно и холодно. Ничего не видно. Ни сосен, ни ёлок. Только высоко на небе мигали звёзды. А две, самые огромные и яркие, светили на землю, на то колхозное поле, которое было за их забором. И эти две огромные, круглые, золотые, звезды катились прямо к ним, прямо на них…

— Не простудить бы тебя, Сашурик, — сказал папа и поплотнее закутал Сашу в его тёплое одеяльце.

Они подошли к калитке. И Саша понял, что это вовсе не звёзды катятся к ним, а круглые тракторные фары. И фары эти показывают трактору, куда ехать.

— А ему совсем спать не хочется? — спросил Саша и сладко зевнул.

— Может, и хочется, но какой тут сон, когда надо работать.

А трактору и правда было не до сна. Он весело и бодро тарахтел:

Тар-тара-ра,
Тар-тара-ра,
Буду, буду, буду, буду
Я работать до утра…

У папы на руках, привалившись к папиному плечу, Сашенька и уснул. Совсем не заметил, как папа отнёс его обратно в кровать, уложил и со всех сторон подоткнул одеялом.



Страница сформирована за 1.01 сек
SQL запросов: 169