ИГРОВАЯ ТЕРАПИЯ
Комната заполнена игрушками. Ребенок может взять любую и играть сколько вздумается. Взрослый наблюдает и выполняет команды ребенка. Иногда взрослый может задавать вопросы. Главная задача всего происходящего – дать ребенку возможность ПРОИГРАТЬ то, что сидит у него в глубине сознания и не дает возможности видеть реальность.
Нина разложила кукол на полу в один длинный ряд.
-Кто это? – спросил терапевт.
-Это мои воспитатели из детского дома, - сказала Нина и, взяв пластмассовую саблю, стала методично рубить куклам ноги, приговаривая с милой улыбкой, - А это, чтоб они сюда за мной не пришли!
Одиннадцатилетний Женя построил всех солдат в шеренгу и стал бить их ногой между … ну, в общем, вы понимаете. Он долго их бил. Изо дня в день, вернее из сеанса в сеанс. Пока вдруг, во время последнего сеанса он стал играть в кукольный домик. Понимаете, стал просто играть в семью. Он что-то там из себя выплеснул, и у него освободилось сознание для более глубоких чувств и желаний. Хотелось бы сказать, что с тех пор он никогда не проявлял агрессии, не дрался и не ругался. Увы, рецидивы были. Но он действительно стал спокойнее, начал лучше учиться и прислушиваться к чужому мнению, даже если оно не было подкреплено занесенным над его головой кулаком.
История Аниты
Эта девочка родилась с темным цветом кожи. По семейной легенде, ее отец был африканским принцем, который учился в Московском Университете дружбы народов, а потом уехал на родину. У милиции, правда, есть своя – совершенно иная версия, но нам, право, больше нравится вариант с принцем. В Китеж девочка попала в возрасте 6 лет. Марина М. взяла ее на курс игровой терапии в присутствии специалистки из Великобритании Крис. Первое, что бросилось в глаза терапевтам – это высокий самоконтроль Аниты. Эмоции, которые она, без сомнения, испытывала, не отразились на ее лице, даже когда она впервые в жизни попала в комнату, заполненную игрушками. Жизнь научила ее избегать ловушек, расставляемых взрослыми, а проявление эмоций делает человека уязвимым. Это знает любой разведчик. К этому, как видно, приучили Аниту взрослые.
Воплощаясь в образ мамы, Анита купала куклу в ванной, а потом специально забывала ее в холодной воде или запирала в туалете кукольного домика.
Такие ролевые игры о семье будили воспоминания из прошлого и вызывали тревогу. В результате девочка то начинала предлагать эту игру терапевту, то сама же и прекращала ее, переключаясь на другие игрушки.
Немного из предполагаемого прошлого Аниты. Судя по тем фактам, которые есть в нашем распоряжении, она мешала матери уже самим своим существованием. А когда девочка требовала к себе внимания (в таком возрасте это всегда происходит по линии эмоций) – ее наказывали. В результате она научилась контролировать свои эмоции, но на это ушло слишком много сил. Она и сейчас пытается осмысливать, какую эмоцию и как проявлять, в результате не остается сил на саму эмоцию.
Когда она понимает, что взрослые ждут от нее проявления эмоций, тогда она с готовностью демонстрирует их, разыгрывая лицом целые представления. Но на самом деле она плохо представляет себе, когда и какую эмоцию надо проявлять, поэтому не понимает и эмоций окружающих ее людей.
Анита играет золотоволосой Барби, а Марина негритенком. Негритенок говорит Барби – Давай дружить!
Нет, - мерзким тягучим тоном отвечает Анита, - Ты плохой, ты – черный!
Сколько же раз бедная девочка слышала это по отношению к себе? И вот теперь, наконец, можно восстановить справедливость – сказать тоже самое кому-то еще, снять это бремя со своей детской души.
По итогам этой игры Анита получила возможность просмотреть несколько голливудских фильмов, где главные роли играли чернокожие красавицы. У нее появилась очень красивая кукла-негритянка. Постепенно девочка осознала, что цвет кожи не «налагает на нее вину и не делает уродом».
Я не имею достаточных знаний и возможности в рамках этой книги развертывать бесконечную череду образов и взаимосвязей, которую раскрывает игровая терапия, я просто обращаю ваше внимание на то, что в России сейчас много специальной переводной литературы по этому вопросу.
Для нас сейчас важен вывод – в раннем возрасте ребенок познает мир органами чувств и окрашивает его эмоционально. Если эмоции подавлены, то и образ мира становится бледным, а в некоторых случаях и искаженным. Умение проиграть ситуацию в комнате для игр, а на более поздней стадии – в уме (с помощью книги или взрослого, которому ребенок доверяет) позволяет снять многие страхи и начать жить нормальной, эмоционально насыщенной жизнью.
Я с гордостью заявляю, что изобрел игровую терапию в самом начале 70-х годов. Жаль, не успел запатентовать.
Чуть ли не с первого класса, приходя домой, после школы, я доставал оловянных солдатиков и проигрывал заново те моменты минувшего дня, которые хотел изменить. Из задавленного жизнью троечника я превращался в отважного полководца, который вел армию к победе. Враги по жизни воплощались в солдатиков и подвергались посрамлению. Я создавал миры, спасал симпатичных одноклассниц, создавал законы и принимал переживал радость победы. Родители смеялись – играешь, как маленький. Это было и в третьем, и в пятом, и в девятом классе. Так я постепенно и вполне стихийно стал самому себе психотерапевтом.
Помните, французский фильм «Великолепный» с Бельмондо в главной роли? Там писатель в своих романах напрямую сводил счеты со всеми своими реальными врагами. Этот вид терапии позволял ему сохранить высокую самооценку и оптимизм в житейских неурядицах. Во многих случаях это помогает. Главное, не заиграться.
Я, конечно, мог бы превратиться и в пустого мечтателя, если бы Бог не наградил меня сильными и целеустремленными родителями, которые не верили ни во что (ни в бога, ни в компартию), кроме честного труда и развития разума. Их постоянный пример, их волевое давление («учи уроки, делай зарядку, читай книги») позволяли мне вкусить время от времени сладость ПОБЕДЫ над собственной слабостью. Они не злоупотребляли столь популярным у нашего народа образом Ивана-дурака, не повторяли пословиц, ставших нашим историческим проклятьем: «Выше лба уши не растут» или «Всяк сверчок знай свой шесток». Они всегда требовали от меня работы на пределе моих скромных возможностей, всегда были чуточку не удовлетворены моими успехами и заставляли меня тянуться вверх, в будущее. Я пытался бороться с таким давлением, и в этой борьбе совершенно неосознанно укреплял свой характер. Помните из школьного курса истории – «в борьбе обретешь ты право свое»?
В 7 классе я помимо троек начал получать четверки, в десятом - выпускном по всем предметам, которые предстояло сдавать на вступительных экзаменах, я вышел на отличную оценку, но в тот момент школьные отметки меня вообще уже не интересовали, Я знал, что главная задача – Московский Государственный Университете им.Ломоносова. Я ее выполнил и уж тогда окончательно поверил, что могу преодолевать препятствия. Может поэтому, я отважился и на строительство Китежа?
Главный вывод - воля к победе воспитывается даже в играх, превращаясь постепенно в подобие условного рефлекса. Главное, чтоб жизнь-игра была полна вызовов, побед (хоть от случая к случаю) и поощрений. Не наказанием, а поощрением мы постепенно переводим волевое (интеллектуальное) усилие в режим условного рефлекса. Так перестраивается весь Образ Мира, из него изгоняются страхи и сомнения, а значит, и основа для неврозов и разного рода фобий.
ТРЕТИЙ УРОВЕНЬ – МИР ОБЩИНЫ
Среду обитания всех жителей общины Китеж, формируемую по общему замыслу в интересах ускоренного развития детей, мы называем РАЗВИВАЮЩЕЙ СРЕДОЙ.
В некоторых случаях эта среда сужается до минимальных пределов. Даже один-единственный, сильный родитель может оказаться этой самой воспитательной средой. В случае с Китежем – ребенку предлагается целостная модель Мира, основанного на началах добра и справедливости.
(Но такой средой может оказаться и волчья стая, и компьютер.
Тогда мы говорим о патологии, о деформировании пути развития.)
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ПЕТИ И МИШИ
(или почему не сбылись мои идеальные планы)
Горят свечи. Золотые блики играют в задумчивых глазах моих детей. В тишине кто-то из них читает свои любимые стихи. Остальные восторженно внимают. Потом завязывается разговор об искусстве, о собственном предназначении, о служении ближним и Отечеству. Дети вокруг горящей свечи…
Из каких романтических далей пришло ко мне это видение? Почему именно оно заставляло меня вновь и вновь собирать детей для душевной беседы, для чтения стихов, разговоров о высоком? Но, как далека была реальность первых лет от этого идеала!
- Коля, ты помнишь первые годы в Китеже? Чего тебе больше всего хотелось?
- Удовлетворение потребностей…в общем, курить и бегать на свободе.
Стас, чего хотел ты в третьем классе?
- Что бы ко мне не лезли.
Мы хотели пробудить в 12 летних беспризорниках страсть к поэзии, а они при каждом удобном случае удирали от нас - взрослых в лес. Они не хотели нас обижать. Им просто надо было уйти от давления, покурить, поговорить о своих серьезных проблемах…
Одетый в шкуры охотник идет по джунглям. Его чувства открыты и сосредоточены. Босые ноги легко касаются земли. Пальцы сжимают древко копья. Ноздри, раздуваясь, втягивают воздух, анализируя запахи, слух насторожен до предела – не хрустнет ли ветка под лапой хищника.
Он весь ушел в свои органы чувств, у него нет сторонних мыслей, ибо, если они появятся – его сожрут. Он не знает об этом. Просто так ему говорят его гены. Тех, других носителей генов романтизма и задумчивости, уже сожрали. Пока в каменном веке выживают только вот такие - настороженные …
Петя с Мишей идут по Барятино. Их чувства насторожены, глаза широко открыты. Этот мир опасен, он не простит легкомыслия. Вон пьяный мужик – может обругать или отобрать последние копейки. Против него хорошо поможет обломок кирпича. («Я с десяти метров любого пьяного собью с ног» – похвастался как-то Миша. Петя помалкивал. Он был старшим и уже успел понять, что помалкивать всегда бензопаснее.) На хлебозаводе загружают машину свежими булками… Как пахнет! Не забыть проверить заднюю дверь, может, удастся стащить. Вон показался кто-то в милицейской форме. Все тело сжалось, готовясь к броску в кусты. Однажды не успели среагировать и попались. Участковый отвез в детприемник. Воспоминания о том времени сжимают тело в ознобе.
Петя с Мишей идут по родному поселку, как по джунглям. Их сознание острое, как копье. Им некогда думать о Боге, парламенте и демократическом обществе. Им надо думать, где есть пища и нет угрозы получить по морде. Отвлечься – накликать беду. Они и не отвлекаются.
«Я даже в школу ходил и не плохо учился до 4 класса. Потом нас за воровство отправили в детприемник. А как не воровать – есть хотелось, а просто просить у незнакомых – стыдно. В детприемнике за провинность били резиновыми дубинками. После этого, когда вернулся, я уже не мог себя заставить думать об уроках, мозги как отшибло», - вспоминал через много лет Миша.
Да, не отшибло у него память, просто мир синусов и неправильных глаголов не мог втиснуться в заполненное реальной болью и страхом сознание ребенка. Когда грохочут пушки, музы молчат. И правильно делают.
Я пытался заставить его с братом полюбить стихи, а у них просто не было для этого фундамента безопасности. Удирая от меня, они эту самую безопасность и обретали. Чем больше их после этого ругали, тем больше им хотелось снова удрать, и тем дальше откладывался в их жизни момент, когда в сознании найдется свободный уголок для магии поэзии.
«Если вы в Царство небесное введете человека, которому чуждо все содержание этого Царства, он будет в аду; так же как если человека, который ненавидит музыку, посадить в концерт, он будет ерзать от страдания, и ваша доброта в том, что вы его туда пустили, ему ничем не поможет». (Антоний Сурожский «Человек перед Богом»).
У Миши миры, словно матрешки, вставлены один в другой. Миры сознания…Он живет в Китеже. Но в сознании носит мир породившей его деревни. Он знает, что нельзя никому верить, не надо учиться, так как это не поможет выжить. Он очень много всего знает. Я никогда раньше не думал, что неграмотные, никогда никуда не выезжавшие за пределы своего района люди могут быть так сильны и последовательны в своих убеждениях. Некоторые из этих убеждений вообще не имеют никаких реальных оснований, никак не смыкаются с реальными законами мира-природы. Основа мировоззренческих установок примитивна до отчаяния – «за базар надо отвечать, поэтому живи тихо». Но именно такую простую установку и нельзя поколебать, несмотря на ее дикость. Люди раньше верили, что земля плоская, но ведь жили как-то, решали проблемы…
На том уровне существования, к которому готовится Миша, весь чемодан его заблуждений отнюдь не помешает его «нормальному» существованию в рамках того общества, чей образ он носит в своем сознании. Незнание теории возникновения земли или основ анатомии никак не повлияет на выживаемость в условиях городских джунглей. Конечно, если захотеть вырваться из джунглей! Но для этого Золушка должна захотеть поехать на бал.
В Китежской школе Миша с Петей начали восполнять пробелы в научной картине мира. Но вектор судьбы Миши практически не отклонился. Он все равно не хотел ничего знать за пределом своих ближайших потребностей. Он не очень любил работу, совершенно не воспринимал учебу, и ушел в армию просто потому, что не знал, что ему еще делать со своей жизнью.
ДЕТИ ЗАКРЫВАЮТ ДЛЯ САМИХ СЕБЯ СПОСОБНОСТЬ К РАЗВИТИЮ
Иными словами, Образ Мира, который сложился в сознании Миши годам к девяти, так и просуществовал до 18 лет. Вот стенограмма нашей «взрослой» беседы на педсовете в 2001 г.
«Впервые Миша показал нам, что он умеет разговаривать со взрослыми где-то полгода назад, это уже второй случай, когда он делится с нами своими идеями. Идеи Миши:
- Три года вы вбиваете в меня эти дурацкие знания, и моя голова гудит, как котел. Я не успеваю ни работать, ни учиться. Учитель А., который жил в Китеже пять лет назад, бил меня и Петю, когда мы не врубались в математику, (преувеличение). От этого мы еще больше боялись.
- В училище в Калуге все - вообще все, были увлечены наркотиками и газовыми пистолетами. Я не знаю, почему я притягиваю таких людей или почему они притягивают меня, но если я поступлю в институт, меня снова втянет в наркотики. Ну, я имею ввиду, коноплю и план, но не героин.
- В училище я хорошо дрался, там часто бывали драки, но я всегда был на высоте, так зачем мне учить кун-фу у Дмитрия.
- Мне часто здесь бывает скучно, от скуки я мотался и в Барятино выпить. А ребята меня покрывали. (Егор врал мне с испуганными глазами) Но вот если бы у меня был мотоцикл и я мог бы ездить со скоростью больше ста двадцати, то мне не было бы скучно.
(Теперь Мишин взгляд на проблемы более широкого характера.) - Китежских детей можно удержать от курения и наркотиков, если их полностью изолировать от внешнего мира и заставить вкалывать с утра до вечера. Им всем скучно - жизнь в Китеже неинтересная. (Тут уж я завелся и прервал его: - книги, велосипеды, компьютеры, поездки по стране и за границу. Так не живет большинство детей ни в Калуге, ни в Москве)».
Миша оказался плохим пророком. Никто из наших детей не стал наркоманом. Напротив, все увлеклись чтением, учебой, компьютерами и театром. Всем интересно жить в Китеже. А Миша оказался в армии и с ним тот Образ Китежа, который не имеет ничего общего с реальностью. Но ведь для самого парня – именно этот образ и есть реальность!
Почему Михаил, вопреки очевидности жизни, не захотел меняться?
Когда-то давно, еще в дни беспризорной жизни в Барятино, произошла остановка в его развитии, а потом нам в Китеже не хватило умения и настойчивости, чтобы запустить этот процесс заново. Он привык жить в дефиците, а тут ему впервые стало хватать еды, сигарет и безопасности. И он решил, что ему больше ничего от жизни не нужно!
«Мы должны признать тот очевидный факт, что большую часть времени у большинства индивидов низкие потребности и ценности доминируют над высокими потребностями и ценностями, то есть сильно тянут индивида назад. Только самые здоровые, самые зрелые, самые развитые индивиды чаще выбирают высшие ценности… Но и это, вероятно, происходит по большой части благодаря наличию солидной основы – удовлетворенных низших потребностей…» (А. Маслоу)
Окружающий мир Китежа не представлял для Миши угрозы, а с неудобствами, которые возникали от недовольства Педсовета его учебой, он привык справляться. (По сравнению с резиновыми дубинками в детприемнике наши увещевания были комариными укусами.) Жизнь не ставила вопрос перед Мишей об ущербности его мировоззрения. В райцентре у него были друзья, которые вполне подтверждали правильность его взгляда на вещи. А неразвитое, «грубое» сознание с монотонностью безусловного инстинкта затушевывало провалы в Образе Мира, отвлекает от НАШЕЙ реальности и сомнений. Михаил, как все нормальные люди его круга, не хотел познавать больше, чем необходимо, инстинктивно чувствуя, что это лишь осложнит его жизнь.
Борьба за выживание заставила вырастить панцирь, а он остановил дальнейшее развитие. То есть Миша слишком рано стал взрослым! Увы, на войне рано взрослеют. И войну устроил не он.
Впрочем, все вышесказанное относится не только к Мише. Многие годы дети, живя с нами бок о бок, просто отказывались признать новую реальность, реагируя только на те явления, слова, коллизии, которые убеждали их в неизменности привычных основ мира. Часто казалось, что бывшие беспризорники упиваются воспоминаниями о своих несчастьях и постоянно пробуют свой новый мир на прочность, желая и страшась убедиться в его эфемерности.
Каждый новый ребенок начинал отстаивать свое место в иерархии, пытаясь подавлять слабых. Те, кто раньше курил, продолжали курить, воровавшие – воровать. А какими замысловатыми словами они ругались, когда думали, что взрослые их не слышат! Миры культурных взрослых и далеких от гуманной цивилизации детей существовали, как бы сами по себе, «не зацепляясь своими шестеренками».
Я бы так сформулировал парадоксальный вывод: первое поколение юных китежан хоть и жило с нами, но не жило в общине. Община взрослых существовала сама по себе, а дети взаимодействовали то с приемными родителями, то с учителями, не ощущая целостности социального организма.
Мы-то думали, что дети будут автоматически перенимать образ жизни и ценности взрослых. При этом как-то забывалось, что в обычной жизни это правило действует далеко не всегда. Лишь постепенно мы поняли, что жить вместе еще не означает разделять идеалы. У первых выпускников Китежа главной мечтой было уехать из общины в Москву и зарабатывать много денег для того, чтобы достичь самостоятельности и свободы. Не помогали воспитательные беседы, а наказания только убеждали детей, в собственной правоте – «основы мира не изменились – насилие и борьба остаются основой взаимоотношений».
Однажды одна умная девочка, выросшая в Китеже, сказала мне – А тебе не было обидно, что тебя дети просто боятся?
Да, мне было обидно. Мне и сейчас обидно, что я был таким дураком. Не видел очевидных вещей.
К моменту, когда я пишу эти строки, Китеж просуществовал уже десять лет. Все эти годы для меня были наполнены постоянной борьбой с детским не желанием, что-либо менять. Нет, они не возражали против улучшения меню в столовой и новых фильмов, но с удивительным упрямством десятилетие мальчишки и девчонки отстаивал свое право на страх и недоверие. Они категорически отказывались верить в то, что и они сами и их жизнь может поменяться. Особенно бесполезно на этом фоне выглядели общие беседы. Если наедине мне еще удавалось зацепиться за чье-нибудь сознание то когда они оказывались в месте, их личные образы миров сливались в единую картину усиливая друг друга словно кусочки мозаики соединялись вмести, убеждая детей в том, что люди способны лишь «гнуть друг друга», что всем друг на друга наплевать, а единственная светлая цель в непроглядном мраке жизни – «заработать по больше бабок». Мои попытки переубедить, ни к чему не приводили. Этих ребят жизнь отучила от слепой веры, как любой взрослый человек они верили личному опыту.
Не могут дети перейти к осознанию своих высших потребностей, пока не удовлетворят низших.
Какие стихи? Какие разговоры по душам, если весь жизненный опыт, вбитый в тело и сознание, кричит – открываться опасно, доверять опасно, расслабляться опасно. Разве можно такому опыту противопоставить романтические бредни о гуманности и гармонии мира, о высоком предназначении человеческой судьбы.
А вот с его старшим братом – Петей случилось по иному.
Он не хотел учиться в нашей школе, не любил напрягаться. Поэтому, ушел в училище, потом в армию. Я мысленно простился с ним, как вдруг из армии пришло письмо – «Я не могу жить без Китежа, здесь никто не хочет развиваться, говорить о чем-либо кроме жратвы и водки. Мне жаль этих людей. Они боятся жизни, боятся будущего и не думают о нем. А у меня есть вы…».
После «дембеля» Петр вернулся в Китеж и попросил принять его на испытательный срок. Теперь он член нашего педагогического сообщества, студент-заочник Калужского пединститута, а в Китеже заведует столярной мастерской. Вот запись нашей беседы в 2003 году.
Я. – Какие у тебя самые первые воспоминания?
П.- На день рождения в пять лет меня один мальчик в виде подарка научил курить. Это одно из самых ранних воспоминаний. А во втором классе я остался на второй год, из-за первой любви. Я много гулял в парке с одноклассницей. Потом помню - отец напился, пообещал мать убить. У меня такое ощущение, что отец вечно наказывал мать, из-за этого она по несколько дней дома не жила. Потом она собралась, взяла нас, и мы побежали через лес…
Я – Когда у тебя начались неприятности в жизни?
П. – Мне было лет 10. Я учился в третьем классе. Именно тогда у меня напрочь отбили желание учиться. У меня была куча друзей. Они все были старше меня, все учили курить, растили из меня крутого. Я даже на уроке ждал того момента, когда я смогу убежать к ним и взять сигарету. При этом я каждый вечер пил разведенный спирт на квартире у молодого милиционера. Он по субботам перед дискотекой собирал у себя компанию ребят и угощал нас спиртом.
Я – Ты серьезно?
П. – Да, с третьего по пятый класс я перед дискотеками пил спирт у милиционера. Вообще я редко появлялся дома. Мы жили у брата матери, там же сестра, ее отец и т. д. Когда бабушка умерла, мой дядька обвинил мою мать в том, что это она до смерти напоила водкой свою мать. Вообще, ее никто не любил в этой семье. Она за год получила прописку, а сестра ждала несколько лет…Короче все завидовали. Тогда мать познакомилась с мужиком и мы переехали к нему. У этого нового «папы» я вообще перестал учиться. Дома не жил.
Я – Нарисуй мир по воспоминаниям.
П. - Мужика этого я никак не воспринимал. Он боялся, что я его убью. Представляешь, он в пьяном виде орал матери, что боится меня… Потом он все-таки нас с братом выгнал из своего дома. Случилось это так - я сначала делал вид, что хожу в школу с портфелем. А потом я и портфель дома забыл. Он в него залез и нашел там нож. Я прихожу, а меня мать на улице ждет, чтоб предупредить, и говорит – не приходи домой.
Я – А ты что испытал?
П. – Ничего, мне легче стало на душе. Все семьи как семьи, а этот мне не отец. Мать ушла к своей близкой подружке. А я остался жить на улице. Я не чувствую обиды ни сейчас ни в воспоминаниях. Я это так вижу – весь мир черно-белый, а я цветной. Все происшедшее зависело от меня. Я никого не виню. Первый месяц после этого мы с братом жили на улице, с нами еще два друга. Нас никто не трогал. Чем хорошо было – мать наша работала на хлебокомбинате. Мы приходили и брали хлеб бесплатно. Потом захотелось разнообразия. Начали у соседей уток и кур вылавливать, картошку копали. Многие нас и так кормили бесплатно, жалели, но все-таки, кому-то наше воровство не понравилось. На нас даже повесили ограбление универмага, но это честно говоря не мы были.
Я – Ты гордился своим состоянием?
П.- Конечно гордился, Я всех считал слабаками. Ровесники меня боялись, я хотел с бычком в зубах, гонял их. Большие пацаны меня, правда, били. Я все-таки был третьеклассником. Иногда пьяным. Ну и давали по шее.
Я. – А как же потеря чувства дома – комфорта и защищенности?
П.- У меня и дома в детстве не было чувства защищенности. Мать была очень слабой и не была защитой. А все отцы, которых я поменял, были жесткими и злыми. Мой родной отец был жестким и беспощадным. Я его боялся, но и хотел быть похожим на него. Поэтому, я в пять лет и учился курить.
Я – Почему же сейчас, пройдя все эти испытания, включая армию, ты стал мягким? Ты ощущаешь себя мягким?
П. – Скорее всего, да. Я теперь думаю так – я хочу жить в Китеже, поэтому подстроился под вас, под детей, под новый мир общины. Если бы я был жесткими, я бы не смог войти в гармонию с вами. А я хочу быть здесь.
Я. – А как же собственные планы, мечты о будущем?
П. - Когда я думаю о будущем, я теряюсь. Я представляю себе только маленький дом, в котором буду жить в Китеже со своей семьей. Не знаю, правда, какая будет жена. Хочу, чтоб была красивая, но иногда у меня появляется ощущение, что лучше вообще не жениться.
Я – Управлять жизнью - это значит, уметь мечтать, планировать, продумывать сотню вариантов возможного будущего.
П. – А мне кажется мечтать - это очень плохо. Создам себе мечту, а она в жизнь не претворится. И буду потом всю жизнь жалеть. Мне так просто кажется. Когда работаешь, устаешь, и все достает, начинаешь мечтать, я же мог стать миллионером. Вон, Бритни Спирз моя ровесница, а какая богатая и известная! А потом только работа в столярке закончится, я думаю, зачем рисковать сегодняшним днем. Мне и так хорошо – все знакомо, надежно. Лучше не отрываться от земли. Я могу мечтать о покупке машины. Может когда-нибудь и будет вариант купить ее. Но зачем мне машина? Чтоб стояла под окном? Мне спокойнее живется без мечтаний. Сейчас я живу – все в порядке, ничто особенно меня не тревожит.
Я – Но ты хоть понимаешь, чего мы от тебя хотим и почему мы нарушаем твой покой.
П. – Понимаю, но даже боюсь задуматься о том, как мне сделаться таким. Я не уверен в своих силах. Мне кажется, может я не правильно понимаю, может быть от меня чего-то хотят, а я не так понимаю. Я боюсь измениться - на меня будут по другому смотреть, может я новый не понравлюсь. Ну и я не знаю, как меняться. Утром вставать с правой ноги, что-ли?
Я – Вот черт, я и сам не знаю, как тебя научить.
П. – Наверное, я сам должен догадаться. Мне почету-то проще когда что-то надо делать, чем думать. Для меня проще сделать кровать, чем придумать.
Я – Все не так. Ты подсознательно боишься, что если ты что-то сделаешь не так, например кровать, тебя будут критиковать…
П. – Для меня это будет самое ужасное. Мне тут вежливо сказали, что я не так что-то там вырезал в столярке, так меня прямо передернуло. Я не выношу осуждения и критики. Раньше, впрочем, у меня таких комплексов не было. Ты меня ругал за не выученные уроки, а я думал – подумаешь. У меня такое ощущение, что раньше меня вообще ничего не задевало! Я до сих помню, как я сижу в летней столовой – подходишь ты и говоришь – «Что ж ты в баню не пошел?» А я отвечаю - «Не хочу». Ты говоришь - «Я со свиньями разговаривать не буду»!. С тех пор у меня привязанность появилась к бане и мытью.
Я – Не пронял? Ты осознал, что надо мыться? Но тебе же было наплевать на мои слова.
П. – У меня, кончено, никакого осознания не было.. Как бы это выразить. Ты для меня был совершенно чужим. Я серьезно к тебе не относился, поэтому мне было наплевать на то, что ты говоришь.
Я – Где логика? Тебе было наплевать на меня. Но в баню после моего замечания стал ходить регулярно.
П. – Да, сам не понимаю. Ты меня даже не обидел. Мне по-прежнему было наплевать на то, что ты говоришь. Я в Барятино до этого тоже не мылся. Короче, я и сам не понимаю, почему так сложилось.
Я. – А когда тебе стало интересно слушать мои советы.
П. – Где-то перед окончанием школы…Я помню летом, когда ты студентам читал лекцию, ты сказал, что и мы китежские дети должны быть на твоей лекции. Мне пришлось пойти, хоть я и не хотел. И сначала не слушал, что ты говоришь, потом ты что-то такое сказал, что все химеровцы с горящими глазами смотрят, слушают, а у меня все мимо ушей. Меня поразило, что ребята тебя слушают. А потом еще одна лекция и студенты разошлись. И ты говоришь, что они классные. Тогда я почувствовал обиду, что какие-то чужие приезжают всего на месяц и они нравятся Морозову больше, чем мы. Мне обидно, что ли, стало. Вот с того времени задумываться начал.
Я – Ты стал внимательнее слушать, больше понимать?
П. – Я стал внимательнее прислушиваться, хоть и не все понимал. Я вообще раньше не задумывался что такое Китеж, чем он отличается от мира, что такое Морозов. Я думал – так, детский дом странноватый, ну мало ли. Я, наверное, был эгоистом. Я больше думал о себя, чем об окружающем мире. Я все воспринимал по другому. Мне казалось, что все вокруг враги. Я ни с кем не общался, никому не доверял, даже своей матери.
Я – Ключевой вопрос - когда ты понял, что вокруг все-таки не только враги. Попытайся вспомнить момент осознания.
П. – После того, как попал из Китежа в училище. В Кирове меня начали выгонять из-за учебы и курения. Я приезжаю в Китеж – там Мишка-братан, Женька, Ромка, водка. Но мы попались - Андрей Степанов меня предупредил, что меня и отсюда выгонят. Ты говорит, хоть до армии здесь продержись. Тогда я понял, что уже все.
Я – То есть страх оказаться за бортом заставил тебя?
П. – Что же во мне изменилось? Я точно помню, что перестал ходить собирать бычки и кажется начал строить отношения с людьми. Жить-то как-то надо. Я понимал, что если меня отсюда выгонят, то жизнь вообще не сложится.
Я - И под воздействием этой опасности ты изменился. Заметь, не просто поменял манеру общения. А изменился внутренне.
П. - Мне не куда было деваться.
Я – Сейчас ты любишь Китеж, детей, много времени уделяешь разговорам с нами. Ты изменился? Может, ты вообще поумнел?
П. – Может быть. Набрался опыта. Но я не знаю, когда этот момент начался.
Я – Твои письма из армии, ты их помнишь?
П - Я был скрытным человеком. А в армии еще и условия заставили. В армии я попал в такой мир, которого не ожидал. Я насмотрелся крутых боевиков – форма, стрельба, спорт. А оказалось, что даже бегать, качаться и стрелять может надоесть. Первые пол года дедовщина – это рабовладение. Старик -дембель может сделать с молодым все что угодно.
Я – Но у тебя же был опыт жизни на улице. Ты участвовал в драках, подчинился страшим ребятам.
П. – На улице я был сам себе хозяином, даже когда били, даже когда голодал. В армии по другому. Система превращает в раба. Дембель говорит - принеси сигареты с фильтром, и у меня нет иного выхода, я должен выполнить приказание.
Я – Тебя били?
П. – Конечно,
Я – За что?
П. – За что угодно. Всю армию у меня было одно, что спасало – Китеж. Я даже в некоторой степени ощущал опору. И я очень боялся, что вы меня не примете.
Я – У тебя произошло расширение сознания, ты увидел свою жизнь в контексте Китежа. То есть наших жизней.
П. – Меня зажала жизнь. Я начал искать выход и нашел его в этом новом понимании Китежа и своего места в нем. То есть уже в армии я стал понимать, что вне Китежа я сопьюсь и погибну. У меня не было другого выхода, как перестроиться.
Бог свидетель – Петр так перестроился, что в нынешнем Китеже он считается самым мягким, вежливым и деликатным мужчиной. Можно сказать, что в нем теперь разворачивается целый мир, который до этого существовал только в потенции.
Смешно подумать, что Петр раньше казался нам наглым, самоуверенным пацаном, отлично приспособленным для выживания в любой среде. Но, как показал этот ретроспективный анализ, он испытывал банальный страх перед окружавшей его действительностью – страх оказаться неадекватным. Он ломал комедию перед учителями, доказывая свое нежелание развиваться. Но, когда на смену этому мелкому привычному страху пришел новый, более серьезный страх – потерять Китеж, уже ставший привычным домом, Петр изменил сначала манеру поведения. Чуть позже, в армии огромной трансформации подвергся уже весь его Образ Мира. Выскажем рабочую гипотезу – стресс, вызванный пребыванием в рядах российской армии, вызвал осознание реальной перспективы «погубленной жизни», поставил вопрос о выживании Пети как суверенной личности. Только тогда, подобно ящеру в пересыхающем водоеме, он начал искать выход.
В условиях Китежа, как он усвоил ранее, этот выход означал перестройки иерархии жизненных ценностей. Выход был найден потому, что, за годы проживания в общине, Петр, все-таки уже успел познать законы, на которых стоит человеческое общество.
