УПП

Цитата момента



Если ты родился без крыльев - не мешай им расти.
Коко Шанель

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Чем сильнее ребенок боится совершать ошибки, тем больше притупляется его врожденная способность корректировать свое поведение.

Джон Грэй. «Дети с небес»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/d542/
Сахалин и Камчатка

ИМЕНЕМ ЛЮБВИ

Несколько слов о том, во что иногда рядится воспитание "с позиции силы"

«Волевое» воспитание всегда производит неприятное впечатление: окрик, грозный взгляд, металл в голосе. К тому же это слишком очевидное свидетельство — взрослый бессилен. Да если еще вспомнить часто повторяемые слова о том, что требовательность должна идти рука об руку с уважением, то… Нет. кричать на ребенка непростительно. О физических же наказаниях и заикаться нечего — стыдно!

Но вот что любопытно: решительно осуждая воспитание «с позиции силы», мы не всегда задумываемся, на какой основе эта «позиция» возникает. Основа же, как свидетельствует дневниковая запись папы, — любовь к своему отражению. Однако до тех пор, пока скальпель самоанализа не освободит ее от обманчивой оболочки, она будет фигурировать в глазах самого родителя и его окружения как «любовь к ребенку».

Именем этой любви некоторые родители освящают свою ничем не оправданную резкость: «Ради него же, глупого, погорячился». На эту любовь списывают промахи в воспитании, в том числе и применение ремня — «для будущей пользы». Будущая польза далеко и обычно оборачивается жестокосердием, но зато сейчас родитель спокоен: он, как ему кажется, сделал все от него зависящее.

Правда, такое сейчас становится редкостью. Чаще бывает другое: наказывают, но уже не ремнем и даже не окриком, а тоном, почти официальным. Отчужденным выражением лица. Подчеркнутой холодностью отношений — «отчуждением» от себя. Иными словами — утонченно наказывают. Но — не менее больно, потому что боль здесь душевная. Считается, что требовательность в этом случае была максимально уважительной: ребенка никто не оскорбил, не унизил. Ему лишь дали понять, что если он не будет поступать так, как этого требуют родители, то с чувством уюта, душевного комфорта, уверенности в себе он может распрощаться.

Испытание для неокрепшего характера жестокое!

Ребенка фактически с той же «позиции силы» подталкивают к заискиванию и притворству — к повиновению во что бы то ни стало.

Ему отказывают в естественном для растущего человека праве усомниться в безошибочности взрослых, не согласиться с ними. Его даже не хотят выслушать или слушают с выражением крайнего нетерпения.

Ему иногда объясняют его поступок и отнюдь не в резких выражениях, но именно объясняют, а не выясняют, почему он поступил. Хотя у каждого поступка может быть несколько движущих мотивов, глубоко спрятанных и часто неосознанных. Обнажить их, осмыслить вместе с ребенком можно только в диалогическом общении». В беседе «на равных», когда юный оппонент, не соглашаясь, пытаясь обосновать свою точку зрения, помогает и взрослому и самому себе понять истоки происшедшего.

«Диалогическое общение» дает воспитателю необходимую ему обратную связь. «Монологическое общение» эту связь разрывает, заставляя воспитателя двигаться по своей трудной педагогической стезе вслепую, наугад, разрушая трудно возникающие, тонкие и сложные связи человеческих отношений.

Воспитание «с позиции силы», в какие бы оно внешне элегантные и безукоризненно утонченные одежды ни рядилось, — будь то ровный бесстрастный голос в критической ситуации или же хитроумно сочиненная игра, заставляющая ребенка выполнить волю родителя — всегда «монологично». Даже в тех случаях, когда взрослый никаких — ни назидательных, ни гневных — монологов не произносит.

Он может, демонстрируя чудеса сдержанности, молчать, отгораживаясь этим молчанием от мятущейся души ребенка.

Но внутренний монолог неизбежно «проявится» в выражении лица.

И даст почувствовать ребенку, он со своим противоречивым внутренним миром неинтересен взрослому, которому необходимо лишь беспрекословное (таков закон «монологического» общения) и, значит, бездумное повиновение.

Когда же растущий человек кому-то неинтересен, то и уважение, которое ему демонстрирует взрослый подчеркнуто ровным голосом, становится фикцией.

Уважать — значит признавать в воспитаннике «совсем другого человека», особенный мир, своеобразный путь развития, где каждый неверный шаг вызван неразрешенным пока противоречием или неудачной попыткой его разрешить.

Зачем же казнить его за этот шаг?

Не лучше ли, заинтересовавшись тем как складывается en внутренняя жизнь, найти вместе с ним причину происшедшего приобщив его к первому опыту самоанализа?

Такой опыт, умножаясь, поможет ему потом (когда он, а свою очередь, станет родителем) научиться любить в ребенок не собственное отражение, а «совсем другого человека», самостоятельно создающего себя в «диалогическом общении» cо взрослыми, с обществом, с миром духовных ценностей.

Запись 6-я. СМЕЛОСТЬ БЫТЬ САМИМ СОБОЙ

О чужих грибах, истоках негативизма и праве ребенка на конфликт

Сегодня принес домой кипу журналов с твердым намерением просмотреть все, что не успел за последние месяцы И чувствую не могу Нужно записать случай с Ксенькой, иначе он будет мне мешать и дальше Да и, может быть, записывая, лучше разберусь в нем.

Произошло это в пятницу вечером. Приезжаем с Валей в Березовку (двадцать пять минут на электричке и пятнадцать ходьбы до дома, где мы снимаем на лето комнату для Ксеньки и бабушки). Открываем калитку. По тропинке, между полудиких зарослей малины и белеющих березовых стволов, мчится навстречу с радостным воплем лохматое существо с исцарапанными коленками, обезьянисто подпрыгивает и крепко обхватывает шею тонкими, шоколадными от загара руками. Несу Ксеньку к дому, возле которого на лавочке сидят, наблюдая за этой сценой, Вера Ивановна, Катя, соседская девочка первоклассница, и ее мама Галина Семеновна. Сцена повторяется регулярно по пятницам, затем по субботам, когда приезжает проведать внучку Максим Петрович.

Ксенька продолжая бурно радоваться, тянет меня за руку к качелям. Качнувшись два раза, несется к крыльцу, показывает миску, где мокнут грибы свинушки «Сама нашла!» Вера Ивановна, собравшись уезжать, окликает ее «Ну, до свидания, Ксюшенька!» Но Ксюшеньке не до нее — показывает куст, под которым живет настоящий еж. «Теперь на бабушку ноль внимания», — обижается Вера Ивановна и торопится к электричке. А Ксенька опять — к качелям. Я раскачиваю ее, она смеется, кричит Кате: «Мой папа меня катает!» Катя (ей Ксеня по пояс) подходит, снисходительно улыбается и между прочим сообщает: «А мой папа завтра приедет. У него срочное дело, поэтому задержался». Говорю: «Теперь пусть Катя». Ксенька неохотно уступает и, не успеваю два раза Катю качнуть, вопит: «Хватит-хватит, я буду!» Хватается за веревки, прогоняет Катю с враждебным выражением лица. Катя явно обижается, хотя изо всех сил старается не подать виду (она уже самостоятельно читает библиотечные книжки и рядом с Ксенькой чувствует себя особенно взрослой). «Так несправедливо», — объясняю. Но она, насупливаясь, поплотнее усаживается на освободившиеся качели и говорит Кате: «Мои качели». Потом подумав, решительно добавляет: «Мой папа». «Раз ты такая жадная, — говорю этой трехлетней собственнице, — не буду тебя катать».

Сидит молча, уставившись в траву. Лицо меняется: смешно оттопыривается нижняя губа, глаза превращаются в щелки, из них катятся слезы. Правда — ненадолго: Валя зовет нас ужинать, это отвлекает. Но за столом конфликт повторяется: «Не буду кашу». Уговоры не помогают. Валя выходит из себя и отставляет тарелку: «Иди из-за стола, раз так». Ксенька сидит, уставившись в стол, не уходит. Опять медленно оттопыривается нижняя губа.

Наконец каша съедена. Вечернее солнце еще не спряталось — на березовых стволах лежат золотисто-алые отблески. Все пережитые неприятности забыты, настроение приподнятое, идем гулять. Обследуем заросли малины, следим за трясогузкой, бегущей по коньку крыши. Проходим мимо соседского крыльца, на котором в продолговатой посудине мокнут Катины грибы. И тут Ксенька, словно бы механически-привычным движением, подцепив миску, опрокидывает ее. Грибы вместе с водой летят под ноги. «Ты это зачем?» — спрашиваю, не понимая. Молчит, насупившись. «Катина мама обидится, — говорю первое, пришедшее в голову. — Давай быстро подберем». Молчит, не двигаясь, как маленький деревянный идол с таинственно-упрямым выражением лица.

Подбираю сам. Галина Семеновна прибегает с веранды на помощь, приговаривая: «Ничего, ничего». «Надо извиниться», — говорю Ксеньке. Она бормочет что-то похожее на извинение и мы уходим. Но через минут пятнадцать после поисков ежа и прогулки к колодцу за водой мы опять проходим мимо соседского крыльца. И опять Ксенька тем же, почти автоматическим движением опрокидывает посудину с грибами к себе под ноги.

Зачем? Не понимаю. «Давай теперь собирать!» — говорю ей. «Не буду», — отвечает упрямо. «Да что с тобой? — удивляюсь и тут же сердито добавляю: — А я не буду с тобой водиться». Нижняя губа у нее оттопыривается. «Будешь собирать?» — спрашиваю. «Не-а» — отвечает непреклонно, готовая к плачу. «Ну, раз так, то я с тобой не вожусь!» Ухожу. Слышу за спиной отчаянный вопль. Оглядываюсь и вижу: подбежавшая Катя собирает грибы в миску. Ксенька, не переставая оглашать двор плачем, тоже начинает подбирать.

Наваждение какое-то! Далась ей эта миска с грибами. Иду, рассказываю Вале. Она тоже недоумевает: откуда такое упрямство? И чем дальше, тем больше… По ступенькам крыльца гулко топочут Ксенькины ноги. Вбегает, говорит: «Я уже собрала, будешь со мной водиться?» «Теперь буду», — отвечаю, вытирая платком ее мокрое от слез лицо.

Поражаюсь тому, как страх оказаться отвергнутой заставил Ксеньку пойти против одолевшей ее страсти к разрушению. Ведь это упорное опрокидывание — ни что иное, как жажда внести беспорядок, сделать кому-то наперекор. Кому? Кате?

С Катей у нее дружба-соперничество, несмотря на разницу в возрасте. Но вряд ли Ксенька могла затаить в себе обиду от инцидента у качелей, наверняка давно забыла его. Она живет пока текущей минутой, поэтому так остро и отреагировала на угрозу «не водиться», хотя могла бы «водиться» в этот вечер с мамой, с той же Катей. Ксенька об этом даже не подумала — была в отчаянии от мысли, что ее отлучили, от ее общества отказались, и если сейчас же не исправить положения, то все вокруг будет враждебным к ней, мир ее жизни потеряет привычную устойчивость. Упрямство, видимо, было частью этой устойчивости — она поступала так, как сама решила. Она утверждала в этом негативистском поступке свое хрупкое «я». А тут все, как во время землетрясения, вдруг стало рушиться…

Нет, отлучением добиваться послушания бесчеловечно! Нужно выяснить и установить причины, порождающие ее упрямство и агрессивность, иначе потом мы запутаемся в причинах и следствиях, в действительных и мнимых мотивах ее поступков. Уже сейчас ее отношения достаточно сложны, например, с Катей. А что будет два-три года спустя?

После девяти вечера, когда Ксенька, прослушав положенную перед сном сказку, уснула, мы с Валей сидели на лавочке у дома. К нам подсела Галина Семеновна, разговорилась. Стала с улыбкой рассказывать, как Вера Ивановна «воюет» с Ксенькой: «Очень уж много замечаний, и все по мелочам: поправь панамку — солнце напечет, не бегай — споткнешься, брось ветку, а то в глаз себе попадешь, не копайся в земле — руки и так, как у трубочиста…»

Тогда я впервые подумал: а не отсюда ли у Ксеньки агрессивное желание сделать наперекор?! Потом обсуждали все это с Валей…

Да, конечно, Вера Ивановна еще живет атмосферой школы (ушла недавно на пенсию — не по возрасту, а по стажу — нянчить внучку, а Валя теперь работает). Перестроиться сразу трудно: мешает учительская привычка действовать строго по плану и принуждать к этому других.

К тому же единственной воспитаннице 3 года, а это, говорят, первый «переходный» возраст: человек уже окончательно выделил себя из среды, осознал свое отдельное «я» и вместе с этим приобрел всевозможные комплексы. Самоутверждается, без конца повторяя — «мое», «моя», «мой». Упрямится. Или ударяется в отчаянный рев из-за чрезмерной ранимости. Словом, довольно дорого платит за первое чувство собственного достоинства, которое почему-то не хотят замечать взрослые. Без конца все запрещают…

А ведь если что-то нельзя, то из того, что можно, ребенок должен выбрать сам — наиболее приглянувшийся ему вариант или способ деятельности Иначе он будет лишен одной из основных возможностей своего развития — САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ. Она же дает растущему человеку чувство самоуважения, уверенность в своих силах, сознание своей причастности к делам взрослых… Нужно найти подходящий момент и сказать обо всем этом Вере Ивановне.

Как все-таки важны такие разговоры! Вот говорили, и Валя вспомнила в ее отношениях с Ксенькой тоже встречаются похожие, только, может быть, не столь ярко проявившиеся черты. Как-то пробовала она приохотить Ксеньку к хозяйственным делам, дала тряпку — пыль вытирать и, увидев, что она делает не так, как следует, сама все сделала. Интерес к этому роду деятельности у Ксеньки, разумеется, немедленно пропал. А не сказывается ли такая же нетерпеливая жажда мелочной регламентации, абсолютного порядка и в моих отношениях с дочерью! Хотя бы этот случай с чужими грибами: не разобравшись как следует, поспешил наказать отлучением… Так, мы, взрослые, сами стилем своих отношений порождаем у ребенка негативизм, упрямство, агрессивность, а потом ребенка же и наказываем. И довольны, если он сразу покоряется, думаем: "Значит, понял".

Он же лишь испугался быть отвергнутым. И мы поощряем испуг, с которого наверняка потом начнется боязнь быть самим собой, привычка ориентироваться не на свои убеждения, а на то, что пожелают от него оказавшиеся рядом приятели. Не так ли благополучные, послушные дети, случайно попав в «уличную» компанию, легко подчиняются ее воле?! Послушный ребенок чаще всего — завтрашняя беда родителей, я уверен в этом. Нужно воспитывать в растущем человеке смелость быть самим собой, а значит, и готовность к конфликту.

Бесконфликтное детство — отнюдь не счастливое детство. Да и, наверное, невозможно оно без конфликтов. Полного знания жизни лишь через игру и чтение книжек не получишь…

Все это так. Только не дает мне покоя одна подробность: Ксенька еще до моего прихода опрокидывала соседскую посудину с грибами несколько раз. Может быть, здесь сказалось не только негативное желание «досадить всем», а еще и жажда эксперимента?.. Интересно ведь, с каким плеском и шлепаньем! летит содержимое посудины на землю и как при этом по-разному реагируют на случившееся Галина Семеновна, Катя, бабушка и, наконец, папа!

Сейчас постоянно думаю вот о чем: неужели невозможно научиться с наименьшей вероятностью ошибки определять главные мотивы поступков трехлетнего человека?

Запись7-я. СМОТРЕТЬ И ВИДЕТЬ

О мотивах, действительных и мнимых, родительских предубеждениях и пользе сомнений.

Играем в цветочное лото. Катя — со снисходительной улыбкой, я — со строгой торжественностью. Ксенька — с напряженным ожиданием: «Кто же выиграет?» С нами за столом еще одна девочка — Лена. Она с соседнего двора, ей пять лет. У нее миловидное личико, кокетливые глазки, улыбчивые и быстрые. Видимо, знает, что ею всегда любуются, поэтому при взрослых она несколько возбуждена, часто, иногда беспричинно смеется.

Ксенька, выигрывая, вопит. «Ура-а!» Если удача выпадает Кате мне, она насупливается. А стоит выиграть Лене — плачет. Смотрит на нее сквозь слезы, отчетливо выговаривая: "Плох-хая!"

Вначале я еле сдерживаю улыбку. Потом у меня портится настроение, так как объяснения и уговоры на Ксеньку не действуют. К тому же мне вспоминается вечер, когда у нас в гостях были наши давние друзья — муж и жена. У обоих — педагогическое образование, оба говорят о детях, как врачи о пациентах. На вопрос, когда у них будут свои, отшучиваются: "Вот защитим диссертации, тогда… А пока чувствуем себя профессионально не готовыми».

Они исподволь наблюдали за Ксенькой и потом, когда мы их провожали к метро, стали нам пророчествовать: «Она будет чрезмерно самолюбива»; «В среде сверстников ее непременно потянет лидерствовать»; «И в то же время трудно будет сходиться с подружками»; «На этой почве возникнут всякие комплексы…»; «Что и говорить, случай тяжелый».

Они добились своего — крепко перепугали нас. Какой выход?.. Помедлив, ответили: «Нужен разновозрастный коллектив детей». «То есть перезнакомить и подружить ее с соседскими детьми?» — уточнил я. «Нет, это полумера. Свои должны быть, минимум — трое».

Они хорошие, верные друзья. У них нормально развито чувство юмора. Но когда заговаривают на тему, касающуюся их диссертаций, они словно бы деревенеют… Ну, скажите на милость, где этих троих мы будем растить, если уже сейчас нам, пятерым, в двух смежных комнатах неудобно и тесно, а завод строит жилье крайне медленно, так как основные силы тратятся на реконструкцию?! Это один аспект проблемы. Второй: на обслуживание даже одного ребенка у матери уходит столько времени и сил, что к духовному общению она уже физически не способна — только бы отдохнуть, отоспаться, отвлечься. Журнал пролистать и то некогда.

«А как же раньше, в более трудных условиях растили по несколько детей?» — говорят обычно в этих случаях. Но раньше у родителей потребность в духовной пище была менее острой. Да и относились к ней многие как к развлечениям. Сейчас кино, театр, книги, общение с друзьями — необходимая часть жизни, на которую нужно не просто время, нужны активные усилия. Дети требуют некоторых жертв… Да, согласен, только не таких! Эта жертва им же в ущерб. Какую содержательную информацию они получат в общении с матерью, чей мир интересов ограничен кухонно-домашними заботами?! Детских же садов, как известно, не хватает, найти няню в условиях города — проблема почти неразрешимая, свои бабушки в большинстве случаев или живут не в одной квартире с внуками, или достаточно молоды, чтобы ради внуков идти на пенсию.

Помню, когда Ксенька была совсем маленькой, Валентина, вконец уставшая, несмотря на нашу помощь, как-то призналась: «Не могу больше видеть этот конвейер — пеленки, кухня, молоко, бутылочки, соска, опять пеленки…» Мечтала: была бы у нас служба кормящей матери — привозили бы на дом по заказу пеленки и продукты, чтобы в очередях не стоять. Появились бы время и силы на игры с ребенком— на свободное, развивающее общение с ним.

Словом, пожелание наших друзей ввиду всех этих нерешенных проблем отдавало утопией. Статистика рождаемости, судя по статьям демографов в газетах, говорит о том же. А как воспитывать одного ребенка в семье, чтобы у него не развивался комплекс исключительности, педагоги-ученые пока умалчивают. Мне, во всяком случае, популярные книжки на эту тему не попадались.

Вот это все вспоминается, когда Ксенька сквозь слезы громко говорит выигравшей в лото Лене: «Плох-хая!» Я вижу в этом подтверждение пророчества наших друзей: слепую жажду лидерства, комплекс исключительности. Мне тут же представляется мрачная перспектива: моя дочь завистливо следит за чужими успехами, радуется чужим бедам, неудачам… Она одинока, так как ни с кем не может подружиться, и то заискивает перед сверстницами, чувствуя потребность в их обществе, то открыто враждует с ними… Пытаюсь еще раз успокоить ее: «А в следующий раз ты выиграешь». «Все равно она — плох-хая!» — продолжала Ксенька. «Ну раз ты так, — говорю, пытаясь подавить в себе раздражение, — то игру прекращаем!» Но сердитый Ксенькин рев нарастает и кончается только с приходом мамы. Валя уводит ее, заговорив с ней о чем-то… А вечером, когда Ксенька уже спит, рассказывает мне о Лене: удивительная притворщица! Как-то тайком отбирала у Ксеньки игрушку, вырывала из рук. Валя подошла на шум, и Лена, увидев ее, вдруг сказала Ксеньке: «Возьми, на, возьми!» И — уже Вале с милой улыбкой: «Вот, уронила и плачет, такая плакса!» Помнит, что взрослые осуждают плакс… И в играх - Валя замечала — простодушное вероломство Лены нет-нет да и проявится: то, пробегая мимо, толкнет, то, играя в прятки, затаится с другой стороны дерева, у которого Ксенька стоит зажмурившись, и потом с громким смехом выскакивает оттуда, стучит ладонью о ствол.

— С Катей Ксенька то ссорится, то в обнимку ходит, конфетки дарит, — говорила Валя. — К Лене же у нее постоянная антипатия. Так что комплекс исключительности здесь, моему, ни при чем. Ну, еще можно допустить, что конфликт обострило чувство соперничества, естественное в игре. Но главной причиной, на мой взгляд, была все-таки антипатия. Почему же они вместе играют?

Наверное, потому, что с Леной играет Катя. А Ксенька еще слишком мала, чтобы или смириться с особенностями характера Лены или держаться от нее подальше. Скрыть же свое отношение не может. Да и не каждый взрослый в подобном положении сумеет.

Эти подробности круто меняют мое представление о случившемся… Суть оказывается в том, что Ксенька и в самом деле считает Лену плохой, что отношение это устойчиво. Возник повод — и у Ксеньки вырвалось… То же самое бывает и у нас, взрослых, когда в споре, увлекаясь, мы вдруг начинаем, как говорится, «высказываться не по существу», «переходить на личности», аргументируя свою точку зрения изъянами характера и поведения оппонента.

Странно звучит: Ксенька не любит, терпеть не может Лену. Странно потому, что речь идет о трехлетнем человеке. Но разве человек, в каком бы возрасте он ни был, не имеет права кого-то любить, а кого-то недолюбливать? Почему этим правом должны обладать только взрослые?

Но сейчас в этом инциденте меня беспокоит собственная позиция: как легко я поддался версии — комплекс исключительности. И дело отнюдь не в том, что я не обладал полной информацией о случившемся. Я был предубежден. У меня была наготове схема, и игра в лото легла в эту схему готовой иллюстрацией. Я и не пытался даже искать другие причины инцидента, хотя знал, что действительность всегда богаче нашего представления о ней, нашей, пусть самой сложной, схемы. Такова сила инерции. Трудно пойти наперекор ей. Иногда выхваченное из контекста впечатление кажется подтверждением какой-то мысли. А оно оказывается лишь краешком совсем иного явления, порожденного неизвестными нам причинами.

Эти мои размышления привели меня к такому выводу: нужно всякий раз в конфликтной ситуации пытаться… перевоплощаться! Да-да! Ставить себя на место своего ребенка, воображая его ощущения, его внутренние, не оформленные в слова, монологи. Тогда родительская интуиция наверняка хоть отчасти поможет восполнить недостаток той или иной информации. По крайней мере приближение к истине будет максимальным. Я решил провести эксперимент: один эпизод попытался увидеть вначале своими глазами, потом — глазами дочери. Вот что получилось.

Моими глазами: «Опять лампочка перегорела. Придется пододвинуть, а то не достану… Так… Ну, конечно, без Ксеньки здесь обойтись нельзя… Играла ведь, нет, нужно сюда заглянуть. Как все-таки это ее мельтешение утомляет! Неужели все дети такие бесенята или только у нас? Что-то туго вкручивает. Ксеня, ты зачем лампочку взяла? Положи на место!

Размахивает… Трахнет о край стола, осколки в лицо, в глаза… черт знает что! Положи сейчас же, немедленно!.. Фу ты, напугал ребенка, разве можно так кричать… Не плачь, Ксеня, иди| сюда, сядь, поговорим! Понимаешь, если она разобьется… Нет, сейчас Ксенька ничего не понимает… Ну и лицо — обида крупными буквами! Как бы ей объяснить? Ксеня, я тебе сейчас один секрет скажу… Кажется, чуть-чуть зацепило— секреты она любит. Надо почти шепотом, так таинственнее… Понимаешь, Ксеня, лампочка умеет стрелять!.. Заинтересовалась, совсем хорошо… Да-да! Стрелять! Она внутри пустая, такая пустая, что даже сама на себя сердита и ей хочется изо всех сил бабахнуть. Так бабахнуть, чтоб осколки полетели и порезали все вокруг, как ты однажды палец себе порезала травой до крови, помнишь?.. Наверняка помнит, хотя тогда совсем и не ревела, была больше удивлена, чем испугана… И эта злая лампочка, Ксеня, только и ждет, чтоб ее разбили, только и ждет! Понимаешь? А мы ее спрячем в темную коробку, чтоб она никого не поранила. И не выпустим. А сами гулять пойдем. На качелях кататься. Ты меня покатаешь?.. Улыбнулась… Ну, кажется, все в порядке»!

Глазами Ксеньки: «Папка на стол залез… Мне нельзя на стол с ногами, а ему можно… какой он на столе большой! Какие блестящие, круглые — в коробке! Возьму одну. Твердая, тяжелая совсем. Будто шарик. Прозрачный. Интересно, он летает? Если кинуть, полетит? Папа, смотри какой красивый! Почему у папы лицо плохое? И голос плохой… Отобрал шарик. Всегда отбирает. Жадный папка… Я вот свои игрушки ему даю.

Ему хорошо, он большой. Особенно когда на столе. А мне и на стол с ногами нельзя, и ножницы нельзя, и нож нельзя. Ничего нельзя! И рубашка у него клетчатая, противная. Не хочу с ним рядом сидеть!.. Зачем-то голос у него тихий… Секрет хочет сказать… Про шарик секрет… Про лампочку… Пустая лампочка… А резиновый заяц в серединке тоже пустой, я видела. И он совсем не хочет бабахнуть. А лампочка хочет. И палец порезать, как тогда… Трава— вжик!— порезала. Щипало. Мама испугалась, а палец красный-красный! Красивый палец. Будто я его покрасила. Только щипало. Нет, не хочу, чтобы щипало. Лампочка злая, пусть сидит в коробке. А мы пойдем на качели. Папка такой большой, а хочет кататься. Я его буду катать, а у него ноги длинные. Задевать будут! Смешной папка! И голос у него хороший… И рубашка в клетку хорошая…»

Сейчас, перечитывая оба монолога и вспоминая, как менялось у дочери лицо во время нашего разговора, я начинаю понимать: когда мы, родители, чрезмерно поддаемся чувствам, у нас в общении с ребенком появляется эмоционально отрицательный барьер. Дочь видит искаженное гневом, «плохое» лицо, слышит резкий, а значит, «плохой» голос, и отношение к услышанным словам у нее соответственно тоже «плохое», отрицательное. Этот барьер мешает начать диалог с духовным естеством ребенка, с его сознанием.

Стоило изменить интонацию, и барьер исчез. Возник интерес. Не мог не возникнуть, потому что я знаю то, чего не знает дочь. Своим рассказом я раздвигаю границы ее знаний и ощущений. Включаю ее воображение в активное сотрудничество. Нечаянно возникает и «конструктивная» с юмористическим оттенком концовка разговора, отвлекающая от неприятной темы. Глаза у дочери оживают — ей уже все вокруг нравится.

Как это важно, оказывается, — умение найти верную интонацию! Даже в критической ситуации ребенка можно остановить не криком, а словом, за которым он увидит не произвол взрослого человека, а объективные обстоятельства… Да и в наших «взрослых» разговорах всегда ли это умение присутствует? Помню, как-то у меня с Валентиной, хлопотавшей на кухне у плиты, разговор вдруг перешел на повышенные тона — чуть-чуть стал резче, чем обычно. Ксенька здесь же (тогда ей было 2 года 5 месяцев), на кафельном полу, что-то чертила обгоревшей спичкой. Уловив это «чуть-чуть», она, не перестала чертить и, не поднимая головы, заметила нам: «А ругаться «нельзя».

…Иногда у меня возникает сомнение: а действительно ли мы четверо взрослых, воспитываем Ксеньку? Похоже, что это она воспитывает нас.

Во всяком случае, если мы научимся смотреть на себя ее глазами, то увидим в себе немало других «чуть-чуть». И придем « неизбежному выводу: самый эффективный способ воспитания ребенка — это наше родительское самовоспитание.



Страница сформирована за 0.96 сек
SQL запросов: 169