УПП

Цитата момента



Если ты родился без крыльев - не мешай им расти.
Коко Шанель

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Единственная вещь, с помощью которой можно убить мечту, - компромисс.

Ричард Бах. «Карманный справочник Мессии»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d3354/
Мещера
С сайта МОСКОВСКИЙ ЛИБЕРТАРИУМ

щелкните, и изображение увеличится

Пол Хейне. Экономический образ мышления

Предисловие к русскому изданию

С благодарностью моим ближайшим помощникам Уэлли и Рут

Каким образом многим миллионам людей удается достичь необычайной согласованности своих действий, столь характерной для современных индустриальных экономик? Каким образом они могут координировать свои усилия с той высокой степенью точности, которая необходима для производства такого большого количества сложных благ?

Мы недостаточно часто задаем эти вопросы. Те чудеса согласованности и координации в нашем обществе, благодаря которым мы удовлетворяем наши насущные потребности и можем наслаждаться предметами роскоши, мы воспринимаем как нечто должное. Поэтому мы не интересуемся, каким образом они возникают, и не видим, что в этом нет ничего автоматического или неизбежного. Согласованность в таких колоссальных масштабах может достигаться, только если имеются важные предпосылки. В своем невежестве мы порой уничтожаем эти предпосылки или не даем им развиться. А потом не можем понять, почему наша экономическая система вдруг "развалилась".

Экономическая теория приносит пользу в первую очередь потому, что она способна объяснить эти процессы координации в обществе и выявить те предпосылки, которые позволяют им успешно развиваться. При написании "Экономического образа мышления" моя главная цель состояла в том, чтобы изложить понятийный аппарат, который поможет людям разобраться, каким образом и почему достигается согласованность между миллионами людей, даже незнакомых между собой, а также почему такой согласованности иногда достичь не удается. Если те, кто правит обществом, не обладают таким знанием, велика опасность хаоса и бедствий.

Мне бы очень хотелось, чтобы перевод "Экономического образа мышления" на русский язык помог бы лучшему пониманию тех институтов, которые обеспечивают согласованность в обществе, и тем самым способствовал бы достижению процветания, свободы и социальной гармонии.

Пол Хейне
28 декабря 1990 г.
г. Сиэтл, США

Предисловие

Экономическая теория не есть набор уже готовых рекомендаций, применимых непосредственно в хозяйственной политике. Она является скорее методом, чем учением, интеллектуальным инструментом, техникой мышления, помогая тому, кто владеет ею, приходить к правильным заключениям.

Джон Мейнард Кейнс

Вводный курс экономической теории уже давно не представляет трудностей для преподавания. Правда, он сложен для восприятия, но это уже другая проблема. Объем усилий, необходимых для усвоения начальных курсов, мало связан с усилиями по их преподаванию.

Основам экономической теории легко учить, потому что многие из нас видят в этом лишь повод поделиться со слушателями теми разрозненными знаниями и навыками, которые они приобрели в процессе собственных занятий экономикой. Подобных сведений так много и они настолько сложны, что преподавателям начальных курсов не надо ломать голову над тем, чем заполнить очередной учебный день. Всегда можно пуститься в описание каких-либо новых подробностей или потратить час на разъяснение тех, что остались не разобранными на прошлом занятии. Такого рода вопросы даже не требуется специально выдумывать. Уже один только перечень терминов - эластичность, совокупная (средняя, предельная) выручка, конкурентное равновесие в долгосрочном аспекте, предельная ценность продукта, IS-LM, мультипликатор - дает вполне надежную основу для чтения полного курса лекций.

Что нам нужно?

Какую цель должен преследовать вводный курс по экономической теории? Из сказанного выше легко догадаться, что я не вижу большого смысла в постановке обычной учебной цели: ознакомить студентов с разрозненными элементами техники анализа. И в самом деле, почему мы хотим, чтобы начинающий студент непременно имел представление о концепции средних переменных, средних полных и предельных издержек, помнил, в какую сторону наклонена та или иная линия на соответствующих графиках, чтобы он знал об обязательном пересечении кривых предельных и средних затрат в точке минимума последних, а также - обо всем остальном, что требуется для доказательства равенства цены средним полным и предельным издержкам у всех фирм в долгосрочном аспекте при условии совершенной конкуренции и после капитализации квазиренты? Задать такой вопрос означает, по сути дела, ответить на него. Полагать, что начинающий студент обязан знать все перечисленное, нет никаких разумных оснований. Но тогда зачем мы продолжаем его этому учить?

Частично ответ кроется в нашем похвальном желании обучать теории. Именно теория придает экономической науке почти всю ее объяснительную и предсказательную силу. Без теории мы были бы вынуждены пробираться ощупью, вслепую, через сплетение экономических проблем, конфликтующих мнений и противоречащих друг другу практических рекомендаций.

Но приобщать других к экономической теории оказывается делом чрезвычайно трудным. И многие преподаватели экономики, сталкиваясь с очевидной неудачей вводных общетеоретических курсов, нередко переходят к чтению специальных и частных дисциплин. На таких занятиях студенты обычно читают и обсуждают заявления профсоюзных лидеров, высказывания представителей промышленности и сельского хозяйства, политиков, отечественных радикалов или зарубежных социалистов. Они знакомятся с данными о распределении доходов, валовом национальном продукте, занятости, ценах и темпах экономического роста. Рассматривают доводы в пользу введения гарантированных доходов и аргументы против планируемого устаревания, доводы в пользу свободного предпринимательства и против нерегулируемой конкуренции, соображения в защиту ядерной энергетики и соображения против неконтролируемого экономического роста. О чем же они узнают в итоге, когда курс пройден? Они узнают, что существует множество мнений, каждое из которых опирается на факты, что "все относительно", что любой американец имеет право на собственную точку зрения и что экономика - это не наука, а, вероятно, пустая трата времени.

Убежденность в необходимости обучения теории обоснована в той мере, в какой под этим подразумевается, что факты не имеют самостоятельного значения вне теоретического контекста. Теория здесь существенна! Но какая? Экономическая, конечно, - хотя в действительности это еще не ответ на вопрос. Какого рода экономическая теория? И в каком смысле? Прежде чем мы сможем ответить, необходимо понять, что же все-таки нам нужно.

Концепции и их применение

Я хочу, чтобы начинающие студенты овладели некоторым набором экономических концепций, которые помогут им мыслить более ясно и последовательно в широком диапазоне общественных проблем. Экономические принципы анализа позволяют улавливать смысл в окружающей нас разноголосице. Они проясняют, систематизируют и корректируют то, что мы ежедневно узнаем из газет, слышим от политиков. Сфера применимости инструментов экономического мышления практически неограниченна. Понимание и оценку всему этому студенты и должны вынести из начального курса.

Ничего, однако, не получится, пока нам, учителям и авторам учебников, не удастся убедить студентов. А для того чтобы убедить, необходимо наглядно показать. Следовательно, начальный курс экономической теории должен быть посвящен изучению инструментов анализа. Овладение любой концепцией необходимо совмещать с показом ее практических возможностей. Еще лучше - начать с потенциальных приложений, а затем уже перейти к инструментарию. В пользу такого порядка обучения педагогическая практика накопила уже столько свидетельств, что трудно даже понять, каким образом с ним мог когда-либо конкурировать какой-либо иной подход.

"Вот проблема. Вы понимаете, что это проблема. Что мы можем сказать о ней?" Это первый шаг.

"Вот как о той же проблеме размышляют экономисты. Они пользуются такой-то и такой-то концепцией". Это второй шаг, на котором можно продемонстрировать некоторые элементы экономической теории.

После того как показана применимость этих элементов к исходной проблеме и изучены некоторые следствия, ту же концепцию нужно использовать для решения других дополнительных проблем. Это третий шаг.

Конечно, все не так просто, и дело не сводится к трехэтапному делению. Преподавание основ экономической теории, наряду со знанием формальной техники анализа, также требует воображения, проницательности, знания текущих событий и ощущения перспективы. Сочетание перечисленных качеств встречается не часто. К тому же преподаватели должны и сами верить в то, что знание экономической теории окажется полезным не только для решения искусственно придуманных задач или успешной сдачи столь же искусственных экзаменов, но и для чего-то большего.

Польза ограничений

Никто, вероятно, не станет спорить с тем, что было сказано выше. Но если это так, то следует признать, что наша педагогическая практика сильно не соответствует нашим взглядам на нее. Одна из причин, несомненно, состоит в том, что на всех стадиях изучения экономической теории преподаватели одержимы идеей привить слушателям навыки формального анализа. Последователи великого мастера очень редко поднимаются выше уровня своего учителя. И если "мастера" нашей науки скорее заботятся о форме, чем о содержании, то это сказывается на начальных ступенях обучения. Нет необходимости обсуждать здесь вопрос о том, какую часть теоретического материала следует преподавать на промежуточных и продвинутых курсах или каков оптимальный баланс между математикой и собственно экономикой на аспирантских теоретических курсах. Ибо, независимо от того как решаются подобные проблемы, ответ на вопрос о содержании начального курса можно дать вполне определенно: туда должно войти лишь очень немногое.

Действительно, из всего идейного богатства, накопленного ныне экономической теорией, для правильного понимания происходящих вокруг нас событий и оценки предложений политиков требуется, в сущности, лишь очень немногое. Почти все по-настоящему важное, чему может научить экономическая теория, - это элементарные концепции взаимосвязей, которые любой человек смог бы вывести самостоятельно, если бы только захотел как следует подумать над этим.

 <Эли Девонc дает убедительное изложение этой точки зрения в своих первых двух "Очерках об экономической науке" (Essays in Economics, London: George Alien and Unwin, 1961, pp. 13-46). - Прим. авт.>.

Вся хитрость в том, чтобы суметь заставить людей оценить эти немногочисленные, но важные концепции. И ради достижения подобной цели необходимо пойти на самоограничение. Чтобы достичь большего, необходимо браться за меньшее. Характер вводного курса определяется не только тем материалом, что в него включен, но и тем, который остался за его пределами. Теорию, которую нельзя немедленно применить на практике, не следует вообще затрагивать в начальном курсе, если только мы не хотим поразить слушателей эзотерическим характером экономических знаний. Иначе мы просто-напросто топим начинающих; заставляем их так отчаянно барахтаться, что они не в состоянии заучить ни одного верного движения пловца. Между тем мы должны всего лишь научить их плаванию и вселить убежденность, что, тренируясь, они будут плавать еще лучше.

Каждому преподавателю вводного курса хорошо было бы прочесть небольшую статью Ноэля Мак-Инниса "Учить большему меньшим". Приведу три отрывка из нее.

"Смею утверждать, что все мы, кто учит студентов, грешны в том, что рассказываем гораздо больше, чем им хочется - или нужно - знать. Я бы даже предположил, что фактически мы рассказываем о наших предметах больше, чем считаем необходимым знать о них сами. В этом - одна из причин, почему при чтении лекций мы испытываем потребность в записях.
Наши теперешние методы преподавания часто затемняют смысл, а не раскрывают его… Трагические результаты этого нередко видны на примере наших "лучших" студентов, которые могут повторить все сказанное нами, но не в состоянии осмысленно использовать полученные сведения в новой ситуации. Их подготовка скорее отличается широтой охвата, чем глубиной понимания.
Обзорные курсы почти во всех дисциплинах становятся все более бесполезными из-за того, что сюда пытаются вместить всю относящуюся к ним информацию. Этим курсам можно было бы вернуть (или придать) практичность, если переориентировать их на изучение пяти-шести фундаментальных концепций и методологических принципов данной дисциплины, используя для этого лишь ту информацию, которая непосредственно показывает связь этих принципов с реальной жизнью"

Я целиком и полностью согласен с Мак-Иннисом. Пусть даже воплощение его идей в данной книге будет признано далеким от совершенства. Тем же преподавателям, которые спросят, почему в ней опущена та или иная тема или почему не излагаются некоторые традиционные разделы теории, следует напомнить, что знание передается не только посредством того, о чем говорится, но и в равной мере посредством того, о чем умалчивается. Конечно, оценки уместности или относительной важности различных разделов экономической теории не остаются постоянными. Но всякий раз, испытывая искушение внести в программу начального курса еще один пункт или добавить к ней даже незначительный штрих, давайте помнить об аргументах Мак-Инниса.

Один семестр или два?

Любой преподаватель экономической науки, работающий с аспирантами или студентами-дипломниками, знает, что из начальных курсов обучения большинство студентов выносит удручающе мало необходимых сведений. Они, кажется, порой вообще ничего не помнят, кроме того, что когда-то "уже об этом слышали". Можно ли поправить дело, увеличив количество часов начального обучения? Нужно ли нам еще больше и тщательнее натаскивать их в основах нашей науки? По моему мнению, выход как раз в обратном: в уменьшении объема вводного курса.

Когда обучение основам экономической науки растягивается на два семестра, то подлинно значимый материал, как правило, теряется в общей массе. Студенты приобретают смутные представления об изучаемом предмете, но плохо схватывают его суть.

Кроме того, неполноценное единство общего двухсеместрового курса порождает множество административных и педагогических проблем. Меняются преподаватели, меняются учебники. Микроанализ ставится перед макроанализом, а затем наоборот. После первого семестра некоторые студенты уходят и возвращаются на второй спустя два года. И все же мы продолжаем упорствовать. Почему? Иногда кажется, что мы просто не хотим укладываться в один семестр, потому что опасаемся вполовину уменьшить спрос на наши услуги. Ведь если удается убедить составителей учебных программ, особенно в школах бизнеса, что два семестра есть абсолютный минимум, то тем самым удается и более успешно поддерживать спрос на наш предмет.

Но один стоящий семестр может пробудить в начинающих желание большего. А экономическое образование не обязательно заканчивается вводным курсом. И многие, по крайней мере, не худшие студенты, наверняка захотят продолжить его, если только мы постараемся дать им хороший начальный импульс. Может даже оказаться, что спрос на знание экономических основ эластичен: вполовину уменьшив затраты времени, мы, вполне вероятно, увеличили бы число слушателей более чем вдвое.

Некоторые преподаватели полагают, правда, что хотя типичному студенту может хватить и семестрового курса, но для тех, кто специализируется по экономической науке или бизнесу, минимумом являются два семестра. Но разве краткое и живое изложение основ экономической науки не есть лучшее начало для всех: и тех, кто не собирается учиться дальше, и тех, кто намерен продолжить занятия экономической наукой в аспирантуре? В конце концов, односеместровый вводный курс вовсе не препятствует последующему изучению теории, так же, впрочем, как и других необходимых или желательных для выбранной специальности дисциплин. Многие студенты продолжили бы занятия экономической теорией, если бы на вводном курсе их удалось убедить в том, что это и полезно, и интересно.

Изменения и благодарности

В пятое издание этой книги внесены два значительных изменения. Прежде всего, должен сознаться, что если раньше от вопросов для обсуждения, помещенных в конце каждой главы, я испытывал скромное удовлетворение, то теперь оно переродилось в греховное ощущение гордости. Вместо выброшенных тривиальных добавлены новые отличные вопросы. Включено также значительное количество графических задач для тех, кому нравится постигать экономическую теорию таким способом.

Гораздо меньше уверен я в успешности другого крупного изменения: реорганизации обширного материала по макроанализу (гл. 15-22). После неудачного старта, долгих мучений, заминок, плутаний и даже пребывания в состоянии некоего раздражения - все это при терпеливой благосклонности моего редактора Роберта Хорэна - я решил, наконец, сделать макроэкономические главы более простыми и менее категоричными. Если в результате всех усилий произойдет ухудшение по сравнению с предыдущим вариантом, то остается надеяться, что моя трактовка макроэкономики не погасит энтузиазм других экономистов и не заставит их ограничиться одной данной книгой.

Мое понимание предмета продолжает подвергаться испытаниям, уточнениям и корректировкам в ходе общения со студентами, аспирантами и профессорско-преподавательским составом Вашингтонского университета. Я благодарен им всем. Что касается коллег из других учебных заведений, то должен выразить особую признательность П. Дж. Хиллу из Государственного университета в Монтане, Чарльзу Лэйву из Калифорнийского университета в Ирвине и Ховарду Свэйну из Университета Северного Мичигана - трем моим исключительно глубоким критикам. Хочу поблагодарить за полезные советы Эрика Донохью, Мартина Дермоди, Ванду Моррис из Юго-западного технического колледжа; Рональда С. Фиша из Общественного колледжа в Северной Вирджинии, Дж. С. Томпсона из Сенека колледж (Торонто) и Петера Туманова из Маркитского университета. И наконец, должен еще раз признать основополагающее влияние, оказанное на меня Арменом А. Алчианом и Вильямом Р. Алленом, чья "Экономическая теория для университетов" впервые показала мне, каким образом вводный курс по экономике можно сделать и полезным, и интересным.

Отдельной благодарности заслуживают Мишель Хейне - за помощь в редактировании - и Мариан Болэн, которая быстро и неизменно доброжелательно восстанавливала порядок из хаоса. За форму и краски, об исключительной важности которых я слишком часто забывал, я благодарен моей жене Джулиане.

Пол Хейне

Глава 1. Экономический образ мышления

Хорошие механики могут легко обнаружить поломку в вашем автомобиле, потому что знают, как он работает, будучи в полной исправности. Многие люди считают экономические проблемы сложными потому, что не имеют ясного представления о нормально функционирующей экономике. Они похожи на механиков, чья практика ограничивалась изучением одних только неисправных двигателей.

Если мы долгое время полагали нечто самоочевидным, то даже понять, к чему же, собственно говоря, мы так привыкли, становится очень трудно. По этой причине мы редко обращаем внимание на существующий в обществе порядок, и бываем не в состоянии распознать наличие механизмов общественной координации, от которых повседневно зависим. Неплохо поэтому было бы начать изучение экономической теории с того, чтобы попробовать удивиться той ловкости, с какой мы ежедневно принимаем участие в общественном сотрудничестве. Прекрасный пример этому дает дорожное движение в часы пик.

Распознавая порядок

Последнее утверждение могло бы, вероятно, сбить вас с толку. "Как? дорожное движение в часы пик - пример общественного сотрудничества? А разве не является это примером закона джунглей, т. е. расстройства такого сотрудничества?" Совсем нет. Если словосочетание "дорожное движение в часы пик" ассоциируется у вас с "дорожной пробкой", то тем самым еще раз подтверждается выдвинутый выше тезис: мы замечаем только неисправности, а к нормальному положению дел привыкаем настолько, что считаем его самим собою разумеющимся, даже не осознавая этого. Между тем главной особенностью транспорта в часы пик являются не дорожные пробки, а движение; ведь если люди изо дня в день отваживаются доверяться транспорту, то лишь потому, что почти всегда достигают места своего назначения. Конечно, транспортная система работает не без сбоев, но где их не бывает! Замечательный же факт, которому нужно уметь удивляться, состоит в том, что эта система вообще работает.

щелкните, и изображение увеличитсяТысячи людей по утрам, около восьми часов, выходят из дому, садятся в свои автомобили и едут на работу. Они выбирают маршруты без предварительного согласования. Водительское мастерство их различно, не одинаково отношение к риску, не совпадают и представления о правилах вежливости. Когда это множество легковых автомобилей самых разнообразных форм и размеров вливается в сплетение магистралей, образующих своего рода кровеносную систему города, к ним присоединяется еще более разнородный поток, состоящий из грузовиков, автобусов, мотоциклов, такси. Все водители стремятся к различным целям, думая почти исключительно о собственных интересах, причем не из-за эгоизма, а просто потому, что им ничего не известно о целях друг друга. Каждый знает об остальных только то, что видит: местоположение, направление и скорость небольшой, и к тому же постоянно меняющейся группы транспортных средств в его непосредственном окружении. К этой информации он может добавить важное предположение, что другие водители желают избежать аварии столь же страстно, как и он сам. Ну и, разумеется, есть еще общие правила, которым, по-видимому, подчиняется каждый водитель: такие, как остановка на красный свет и соблюдение ограничений скорости. Вот, собственно, и все. Это похоже на описание инструкции по созданию хаоса. И должно было бы в итоге привести к грудам искореженного железа.

Вместо этого возникает хорошо скоординированный поток, настолько плавный, что, глядя на него с большой высоты, можно получить почти эстетическое наслаждение. Вот они, внизу - все эти автомобили, управляемые независимо друг от друга, моментально вклинивающиеся в образующиеся промежутки между машинами, держащиеся так тесно, и все же почти никогда не касаясь, пересекающие друг другу дорогу буквально за секунду или две до неприятного столкновения, ускоряющие движение, когда перед ними открывается свободное пространство, и замедляющие, когда оно закрывается. Поистине, движение транспорта в часы пик и вообще городского транспорта в любое время дня дает пример удивительно успешного общественного сотрудничества.

Важность общественного сотрудничества

Пример с дорожным движением удачно демонстрирует, сколь часто мы склонны совершенно не замечать общественного сотрудничества. Каждый знаком с транспортом, но почти никто не воспринимает его как некое совместное действо. Однако данный пример полезен еще и по другой причине. Он показывает, что наша зависимость от механизмов координации гораздо шире, чем это обычно подразумевается, когда говорят об "экономических" благах. Если бы не было эффективных процедур, побуждающих людей к сотрудничеству, мы не могли бы наслаждаться никакими плодами цивилизации. "В таком состоянии", - заметил Томас Гоббс (1588- 1679) в одном часто цитируемом отрывке своего "Левиафана":

"…Нет места для трудолюбия, т. к. ни за кем не обеспечены плоды его труда, и потому нет земледелия, нет судоходства, нет морской торговли, нет удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, нет исчисления времени, нет ремесел, нет литературы, нет общества, а что хуже всего - это вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, зверина и кратковременна"

Гоббс полагал, что люди настолько озабочены самосохранением и удовлетворением личных потребностей, что только сила (или угроза ее применения) может заставить их удерживаться от постоянных нападок друг на друга; поэтому в своих сочинениях он делает акцент лишь на одной из наиболее базисных форм общественного сотрудничества: воздержании от насилия и грабежа. По видимому, он считал, что если бы удалось удержать людей от нападений друг на друга и от захвата чужой собственности, то позитивное сотрудничество - в ходе которого только и зарождаются промышленность, сельское хозяйство, науки и искусства - развилось бы само собою. Но так ли это? И почему оно стало бы развиваться ?

Как это происходит?

Каким образом члены общества побуждают друг друга выполнять именно ту совокупность взаимосвязанных действий, в результате которых производятся необходимые для потребления материальные и нематериальные блага? Механизм, побуждающий к позитивному сотрудничеству нужного вида, должен существовать даже в обществе святых, если только они не хотят вести жизнь "одинокую, бедную, беспросветную, звериную, кратковременную". Ведь и святым, прежде чем они смогут эффективно помогать другим людям, необходимо как-то определить: что, где и когда нужно сделать.

Вероятно, Гоббс не видел всей важности решения этой проблемы для правильного понимания устройства жизни в "государстве". Известное ему общество было намного проще, сильнее опутано обычаями и традициями, и не подвергалось столь же быстрым и разрушительным переменам, как то, в котором выросли мы. По сути дела, лишь с конца восемнадцатого столетия мыслители начинают все чаще задаваться вопросом: почему все-таки происходит так, что общество нормально "работает"? Почему индивидуумы, преследуя свои собственные интересы и обладая крайне ограниченной информацией, умудряются, тем не менее, порождать не хаос, но поразительно организованное общество?

Среди таких мыслителей восемнадцатого столетия одним из самых проницательных и оказавших наибольшее влияние был Адам Смит (1723-1790). Смит жил в эпоху, когда даже высокообразованные люди верили, что только благодаря неусыпному вниманию государственных мужей общество удерживается от неизбежного возврата в состояние беспорядка и бедности. Смит не согласился с этим. Но для того, чтобы опровергнуть общепринятое мнение, ему пришлось открыть и описать механизм общественной координации, действовавший, как он полагал, независимо от поддержки правительства. Причем механизм настолько мощный, что шедшие с ним вразрез правительственные мероприятия нередко оказывались сведенными на нет. Результаты своего анализа Адам Смит опубликовал в 1776 г. в книге "Исследование о природе и причинах богатства народов", сделав тем самым весомую заявку на звание Основателя Экономической Науки. Не Смит изобрел "экономический образ мышления". Но он развил этот метод в гораздо большей степени, чем любой из его предшественников, и был первым автором, использовавшим его для всестороннего исследования происходящих в обществе процессов изменения и сотрудничества.

Интеллектуальный инструмент

Что мы, собственно говоря, понимаем под "экономическим образом мышления"? Прежде всего, то, что подразумевается самим термином: скорее подход, чем набор уже готовых выводов. Джон Мейнард Кейнс удачно сформулировал это в том отрывке, который цитировался в начале книги:

"Экономическая теория не есть набор уже готовых рекомендаций, применимых непосредственно в хозяйственной политике. Она является скорее методом, чем учением, интеллектуальным инструментом, техникой мышления, помогая тому, кто владеет ею, приходить к правильным заключениям".

Но что такое "техника мышления"? В самых общих чертах - это некая предпосылка о том, чем человек руководствуется в своем поведении. За удивительно редкими исключениями экономические теории строятся, опираясь на вполне определенную предпосылку, что индивидуумы предпринимают те действия, которые, по их мнению, принесут им наибольшую чистую пользу (net advantage). (Т. е. пользу за вычетом всевозможных затрат или потерь, связанных с этими действиями. - Прим. ред.). Предполагается, что каждый поступает в соответствии с этим правилом: скупец и расточитель, святой и грешник, покупатель и продавец, политический деятель и руководитель фирмы, человек осторожный, полагающийся на предварительные расчеты, и отчаянный импровизатор.

Следование собственным (не "эгоистическим"!) интересам

Важно, однако, чтобы вы правильно это поняли. Экономическая теория вовсе не утверждает, что люди - эгоисты, или что они чересчур материалистичны, с ограниченным кругозором, интересуются только деньгами и не чувствительны ко всему остальному. Ничего этого не предполагается, когда мы говорим, что люди стремятся к возможно большей чистой пользе. В действительности все зависит от того, как они сами понимают свои интересы. Некоторые испытывают огромное удовлетворение, помогая другим. Есть, к сожалению, и такие - вероятно, их немного - которые получают удовлетворение, вредя своим ближним. Кто-то наслаждается видом цветущих роз. Другие с охотой пустились бы в спекуляцию городской недвижимостью.

Даже Мать Тереза не отказалась бы от большего количества денег.

Но если все люди такие разные, то каким же образом, исходя из одной только предпосылки о стремлении каждого удовлетворить свои интересы, экономической теории удается что-то объяснить или предсказать в их поведении? Разве из этой предпосылки следует что-либо помимо того, что люди всегда действуют так, как хотят, в чем бы ни состояли их интересы?

Впрочем, не надо отчаиваться. В действительности люди отнюдь не такие уж разные, как могло бы показаться из сделанных выше сопоставлений. Всем нам постоянно удается правильно предсказывать поступки совершенно не знакомых людей - без этого нормальная жизнь в обществе просто невозможна. Подобно тому, как невозможным при таких условиях был бы транспортный поток в часы пик. Кроме того, в любом обществе, широко использующем деньги, почти каждый человек предпочитает иметь их побольше, потому что деньги расширяют возможности достижения собственных интересов (в чем бы они ни состояли). Последнее обстоятельство сильно помогает предсказывать человеческое поведение.

Оно также оказывается весьма полезным и в тех случаях, когда требуется повлиять на поведение других людей. Здесь мы снова возвращаемся к вопросу об общественном сотрудничестве и ко второй характерной особенности экономического образа мышления. Экономическая теория утверждает, что, действуя в своих собственных интересах, люди создают возможности выбора для других и что общественная координация есть процесс непрерывного взаимного приспособления к изменениям в чистой выгоде, возникающим в результате их взаимодействия. Это, конечно, очень абстрактное рассуждение. Мы конкретизируем его на прежнем примере с транспортным потоком.

Сотрудничество посредством взаимного приспособления

щелкните, и изображение увеличитсяПредставьте себе магистраль с четырехрядным движением в каждом направлении, на которую можно заехать и с которой можно свернуть только вправо. Почему же тогда не все водители остаются я в крайнем правом ряду? Почему некоторые из них стараются всю дорогу ехать но крайней левой полосе, хотя прекрасно знают, что, покидая эту автостраду, им все равно придется вернуться в правый ряд? Каждому, кто ездил по автостраде, ответ известен: на крайней правой полосе транспортный поток тормозится из-за медленного движения входящих и выходящих из него автомобилей, поэтому для тех, кто спешит, лучше поскорее уйти из правого ряда.

Какой же из остающихся рядов они выберут? Действий каждого отдельного водителя мы, конечно, предсказать не можем, но точно знаем, что по трем оставшимся полосам они распределятся более или менее равномерно. Но почему это произойдет? И как? Ответ на поставленные вопросы является одновременно объяснением того, что мы назвали выше процессом непрерывного взаимного приспособления к изменениям в чистой выгоде, возникающим в результате их взаимодействия. Водители бдительно следят за чистой выгодой, которую сулит им каждый ряд, и стараются переместиться оттуда, где движение медленное, туда, где оно быстрее. В результате скорость на медленных рядах повышается, а на быстрых - снижается до тех пор, пока всюду не станет одинаковой, или, говоря более точно, пока ни один водитель не сможет разглядеть наличия для себя чистой выгоды от перемещения с одной полосы на другую. Весь этот процесс идет быстро и непрерывно, и гораздо эффективнее, чем если бы кто-то при въезде на автостраду выдавал билеты, предписывающие автомобилям занимать определенный ряд.

Примерно так же, с точки зрения экономиста, функционирует и общественный организм. Индивидуумы предпринимают действия, основываясь на ожидаемой чистой выгоде. Эти действия хотя бы на короткое время изменяют относительные затраты и выгоды, связанные с теми возможностями, что открываются перед другими людьми. Когда пропорция между ожидаемой выгодой и ожидаемыми затратами на какое-либо действие увеличивается - люди совершают его чаще, если уменьшается - реже. Тот факт, что почти каждый предпочитает большее количество денег меньшему, неимоверно облегчает весь процесс. Если хотите, деньги подобны смазочному материалу, крайне важному для механизма общественного сотрудничества. Умеренные изменения денежных затрат и денежных выгод в каких-то отдельных случаях могут побудить большое число людей изменить свое поведение таким образом, что оно окажется лучше согласованным с действиями других людей, осуществляемыми в то же самое время. В этом и заключается главный механизм сотрудничества между членами общества, позволяющий им обеспечивать удовлетворение своих потребностей, используя доступные для этого средства.

Многое ли может объяснить экономическая теория?

Пожалуй, некоторые возразят, что в предыдущем параграфе сделана слишком большая заявка. "Вы пока не представили описания того, "как работает весь общественный организм" (social world), а объяснили только работу его экономической составляющей. Вы описали рыночную систему. Но это еще не целое общество. Помимо рыночного или экономического сектора существуют и другие институты (такие, как правительство), функционирование которых основывается на других принципах и механизмах".

Это возражение звучит вполне разумно. По крайней мере, оно согласуется с традицией делить мир на отдельные части. Но экономический образ мышления подрывает основы такого традиционного деления. Если имеет смысл через конфликтующие интересы и взаимное приспособление объяснять объем выпуска компании "Бетлехэм Стил" или корпорации "Крайслер", то почему нельзя попытаться объяснить аналогичным образом деятельность (output) Конгресса Соединенных Штатов или Министерства сельского хозяйства? Зачем проводить линию между "экономикой" и "правительством"? Разве любое правительственное агентство не состоит, подобно обычной социальной группе, из простых смертных с широким множеством разнообразных интересов? Необходимость побуждать людей к сотрудничеству не исчезает с прибытием в столицу! В противном случае кто-то, по-видимому, забыл предупредить об этом лоббистов, законодательных лидеров, вспомогательный персонал и работников исполнительных органов, которые прилагают ежедневные усилия, пытаясь повлиять на деятельность правительства.

Существует ли в самом деле в нашем обществе некий изолированный "экономический сектор"? Где бы он мог находиться?

Сказать по правде, экономисты-теоретики - отъявленные империалисты. Они привыкли думать, что их взгляд на общество объясняет все, или, по крайней мере, больше, чем какой-либо иной. В последние годы они стали совершать набеги на области, традиционно занятые социологами, политологами, историками и другими. Не все экономисты (и наверняка не все представители потерпевших дисциплин) согласны с тем, что подобные рейды всегда заканчивались ценными территориальными приобретениями. Критикуя эти империалистические замашки, некоторые обвиняют экономистов в том, что они, как говорится, "знают ничего обо всем". Мы не беремся разрешить этот спор прямо сейчас. Но хотим заранее предупредить, чтобы вы не рассчитывали найти в настоящей книге каких-либо четко очерченных границ экономической науки. Вместо этого мы будем исходить из достаточно неопределенного, но здравого принципа, согласно которому следует применять экономическую теорию там, где она может успешно объяснять и предсказывать, и откладывать ее в сторону, заменяя чем-либо другим там, где она бесполезна.

Предвзятость экономической теории

Однако даже признание империалистических амбиций экономистов не так, вероятно, встревожит вас, как наше следующее признание: экономический образ мышления является предвзятым. Экономическая теория не предлагает непредубежденного взгляда на общество, при котором в равной мере учитываются все наличные факты. Напротив, экономический образ мышления выхватывает из широкого круга возможностей лишь немногие, отбрасывая все остальное.

Прежде всего экономическая теория фокусирует внимание на том, как люди делают выбор. Выбор занимает настолько важное место в экономической теории, что некоторые критики обвиняют ее в том, что даже бедность и безработицу она трактует как результат добровольного .выбора людей. Когда мы дойдем до этой темы, вы сами сможете определить, имеют ли такие обвинения какие-то реальные основания или же проистекают из недопонимания. Однако несомненно, что экономическая теория пытается объяснить социальные явления, предполагая, будто события складываются из множества отдельных актов выбора, совершаемых людьми.

Люди выбирают.

Тесно связан с проблемой выбора и тот акцент, который теория делает на индивидууме. В реальности выбор всегда осуществляет индивидуум, поэтому экономисты пытаются расчленить решения, принимаемые в таких коллективах, как правительство, университет или корпорация, на решения отдельных людей, входящих в эти коллективы. Этот аналитический индивидуализм выглядит подозрительно, как, впрочем, и другие виды индивидуализма, например, этический или "грубый" (rugged), которые не нравятся некоторым людям. Когда экономическая теория делает столь сильный акцент на индивидууме, не упускает ли она из виду важность групповых действий и общественных связей? Справедливо это возражение или нет, но экономический образ мышления действительно принимает индивидуума за исходную смысловую единицу.

Только индивидуумы выбирают.

Иногда экономическую теорию критикуют и за свойственный ей акцент на рациональности. Экономисты предполагают, что человек действует не по капризу, но предварительно взвесив ожидаемые плюсы и минусы доступных ему вариантов, и что он учится на своих ошибках и, следовательно, не повторяет их. Но разве люди на самом деле так рациональны? Не влияют ли на наши поступки бессознательные побуждения и неконтролируемые эмоции в большей мере, чем предполагается теорией? Это один из тех вопросов, на которые трудно ответить, ибо его трудно поставить в четкой и допускающей проверку форме. Конечно, экономисты не думают, будто люди знают все и никогда не ошибаются, но экономический подход исходит из того, что действия человека основываются на калькуляции затрат и выгод.

Индивидуумы выбирают рационально.

Еще одно обвинение, которое часто выдвигается против экономического образа мышления - или, может быть, против одной из его возможных интерпретаций, встречающейся в данной книге, - это обвинение в рыночном уклоне. Здесь тоже внимание привлекается к глубокой и важной особенности экономической теории, хотя и не совсем такой, какой она кажется по первому впечатлению. В действительности экономическая теория вовсе не предполагает, будто рынок работает лучше, чем альтернативные институты, особенно государственные. Как мы уже отмечали, предполагается скорее другое: функционирование любого института, сколь бы скверным или успешным оно ни было, легче всего понять как результат процессов рыночного типа. Несколько утрируя, мы могли бы сказать, что экономическая теория не считает рыночные решения лучше (или хуже) правительственных, поскольку для нее правительственные решения - это и есть рыночные решения. Действия правительства - результат рыночных процессов: индивидуумы преследуют свои собственные интересы и приспосабливаются к поведению друг друга, хотя и соблюдают при этом особые, принятые здесь "правила игры".

Все общественные взаимодействия можно трактовать как рыночные процессы.

Правила игры

Этот термин многократно встречается в книге: "правила игры". Независимо от того, что является "игрой" - бизнес, правительство, наука, семья, школа, дорожное движение, баскетбол или шахматы - в нее нельзя нормально сыграть без того, чтобы игроки знали правила и соглашались в общем и целом следовать им. Большинство взаимодействий в обществе направляется и координируется определенными правилами, которые известны их участникам.

В играх, подобных баскетболу или шахматам, правилами устанавливается: кто, при каких условиях и какой ход может сделать. Ту же роль выполняют и правила других "игр", упомянутых выше. Как мы потом увидим, права собственности образуют обширную и важную часть правил, регулирующих большинство тех общественных взаимодействий, в которых мы регулярно участвуем. Так же, как в обычных играх устанавливают: кто, при каких обстоятельствах и какой ход может сделать - права собственности разграничивают: что кому принадлежит. Таким образом, права собственности и другие правила игры в конечном счете точно определяют, какой выбор совершат индивидуумы, преследуя свои интересы.

Предубеждения или выводы?

Вернемся назад, к тем четырем взаимосвязанным особенностям экономического образа мышления, которые можно охарактеризовать как пристрастия или предубеждения. Действительно ли они являются недостатками? Почему бы не назвать их убеждениями (или даже выводами) и не сказать, что, исходя из постулата о рациональности индивидуальных решений (выборов), экономистам удается проще объяснять общественные явления? Разве упрекаем мы в предвзятости астрономов, которые думают, что свет от всех наблюдаемых объектов летит к нам со скоростью 186 000 миль в секунду, или биологов, полагающих, будто молекулы ДНК контролируют развитие организмов?

Поднятые вопросы важны и интересны, но мы не будем пускаться здесь в их рассмотрение, ибо рискуем сделать данную главу невыносимо длинной. Автору уже давно кажется очевидным (назовите это предубеждением или выводом), что добыча любого рода знаний всегда начинается с неких обязательств, принимаемых на себя исследователем. Мы не располагаем совершенно независимым разумом для постижения мира, поскольку не вчера родились. К тому же совершенно независимый ум неизбежно оказался бы пустым и не способным учиться чему бы то ни было. Все, что обсуждается, исследуется и даже только наблюдается, своими корнями уходит в убеждения, произрастает из них. Мы не можем начинать сразу всюду или сразу со всего. Мы должны начинать только с некоторых мест и с некоторых вещей. Мы продвигаемся с тех рубежей, где находимся, отталкиваясь от того, что полагаем верным, важным, полезным или проясняющим. Эти наши взгляды, разумеется, могут быть неверными. До некоторой степени они всегда неверны, ибо каждое "истинное" утверждение обязательно оставляет в стороне огромное число столь же истинных, и уже здесь совершается ошибка.

<тому, кто захотел бы основательнее поразмышлять на эту тему, следует обязательно прочесть книгу Томаса С. Куна "Структура научных революций", М. "Прогресс", 1977 (в оригинале ссылка на: Thomas S. Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions, Chicago, University of Chicago Press, 1962. - Прим. перев.). Это прекрасно написанное исследование по истории и философии науки оказало в последние годы громадное влияние на взгляды обществоведов о роли, которую играют в их исследованиях теоретические посылки, с одной стороны, и наблюдаемые факты - с другой. - Прим. авт.>.

Подобного риска невозможно избежать, обходясь без теории, как предлагают некоторые. Люди, которые посмеиваются над "мудреными теориями", предпочитая опираться на здравый смысл и повседневный опыт, в действительности часто оказываются в плену особенно смутных и огульных гипотез. Вот, например, письмо в газету одной юной особы из Пенсильвании, которой случилось быть "в группе подростков, совместно курящих наркотики. Потом одна девочка из той группы забеременела. Ребенок родился недоношенным, с физическими недостатками, и ему пришлось делать две операции". Газетный обозреватель по проблемам подростковой любви привел это письмо в качестве свидетельства того, как дорого приходится платить за курение марихуаны.

Возможно, так оно и есть. Но представьте, что автор письма написал бы иначе: "Потом Питтсбург Стилерс выиграли суперкубок, а Филадельфия Флайерс - кубок Стэнли". Любой возразил бы, что подобные события не имеют ничего общего с употреблением наркотиков указанной группой подростков. Откуда мы это знаем? Если один лишь тот факт, что несчастье с юной девушкой произошло после совместного курения наркотиков, является свидетельством причинной связи, почему нельзя подразумевать какую-то причинную связь в случае со Стилерс и Флайерс?



Страница сформирована за 0.65 сек
SQL запросов: 172