Глава девятая
Несколько дней назад со мной приключилась интересная история. Проходя по одной, довольно людной улице, я наткнулся на умирающего котенка. Голова у него была разбита, один глаз почти полностью вывалился из глазницы. Котенок лежал в небольшой кровавой лужице. Все это происходило напротив детского садика и малыши, которых родители забирали домой, с интересом смотрели на необычное для них зрелище. Что произошло с котенком, я так и не понял. До ближайшей дороги, было метров тридцать-сорок, а значит, попасть под машину он не мог. Когда я проходил мимо, котенок несколько раз дернул задней лапкой. Он умирал, но был еще жив.
Разумеется, первым моим движением, чисто рефлекторным, было подойти и попытаться помочь умирающему животному. Однако дальше эмоционально-мыслительного акта этот порыв себя не проявил. Внешне абсолютно спокойный, я прошел мимо, сел в трамвай и уехал. «Что я мог сделать?..» — думал я всю оставшуюся дорогу. И прекрасно понимал, что абсолютно ничего. Однако неприятный осадок в душе от этого только усиливался. Было почему-то до невозможности жутко. Живое существо умирает у всех на глазах, а люди равнодушно проходят мимо, словно и не замечая ничего…
Сейчас, мысленно возвращаясь на несколько дней назад, я пытаюсь проанализировать свои чувства. Было ли мое переживание банальнейшим угрызением совести, или же я, совершенно не отдавая в этом отчета, представил себя на месте умирающего животного, и равнодушие идущих мимо людей меня оскорбляло, наполняя душу страданием и обидой?..
«Угрызения совести, — говорил Ницше, — такая же глупость, как грызня собакой камня». Полностью с ним в этом согласен. То, что мы привыкли называть Совестью, не более чем внутренний конфликт между заложенными в наше подсознание определенными моральными установками и несоответствующими этим установкам мыслями или поступками. Мораль, или нравственность, есть элемент общественного сознания, при помощи которого Общество регулирует взаимоотношения между индивидами. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что нравственные критерии, выработанные Социумом, весьма далеки от совершенства. И уж конечно такая мораль не имеет ничего общего с Высшей, Божественной «Моралью».
С точки зрения человека посредственного Высшая мораль окажется полным отсутствием какой бы то ни было морали вообще. Для человека же духовно развитого становится совершенно неприемлемой мораль обычная, которую ему прекрасно заменяет Интуиция. Именно поэтому, оказавшись в какой-либо малоприятной ситуации, я уже давно не испытываю угрызений совести, а просто делаю соответствующие выводы.
Что же касается второго предположения, то, вынужден признаться, избавиться полностью от проецирования своих чувств, переживаний и мыслей на предметы окружающей меня действительности, либо на других людей, я еще не сумел, (хотя и веду в этом направлении определенную работу). Увы, человеку свойственно наделять окружающие его явления и предметы чисто человеческими качествами. На самом деле умирающее животное должно было переживать свою боль, свое предсмертное состояние иначе. В животном мире царят совершенно иные законы, нежели в мире людей. Животное представляет собой качественно отличную от нас форму существования, а, следовательно, и восприятие им объективной реальности коренным образом отличается от нашего, не смотря на некоторую внешнюю схожесть в поведении животного и человека.
Вообще, антропоморфизм возникает на самых ранних ступенях общественного развития. И, несмотря на то, что он подвергался критике еще древними греками, (например Ксенофаном), это явление благополучно дошло до наших дней. Правда теперь это скорее антропопатизм, то есть, наделение предметов и явлений человеческими страстями и иными душевными состояниями, а не простой перенос на них внешних человеческих атрибутов. Однако сути дела это нисколько не меняет.
К сожалению, даже самые светлые умы смотрят на мир не иначе как через призму человеческого мироощущения. И это касается не только повседневности, не только религии или искусства, но и философии, и науки! То, что выходит за пределы логики, лежит вне человеческого восприятия, хотя именно оно может играть для человека первостепенную роль. Из века в век мы повторяем одну и туже ошибку. Мы напрочь отрицаем ту часть Вселенной, которая нам еще неизвестна и сильно упрощаем, (порой до абсурда), ту ее область, которую изучили более или менее сносно. Мы либо ставим Землю центром мироздания, либо низводим ее до ничтожной пылинки в безбрежных просторах Вселенной, вращающейся вокруг самой, что ни на есть, заурядной звезды и ставшей «колыбелью разума» лишь по воле случая…
Точно так же, как в период средневековья Христианская Церковь являлась общепризнанным авторитетом и единственным толкователем «Истины», сегодня эту роль играет Наука. Вера в Науку, в абсолютность высказываемых ею «Истин», в наши дни настолько велика, что нередко доходит до фанатизма. Но так ли непогрешима эта «высокомерная леди»? Так ли абсолютны ее методы и теории, как это принято думать? При ближайшем рассмотрении оказывается, что нет. Нет! На самом деле история Науки является своего рода «Собранием заблуждений», (и их «разоблачений»), сменявших одно другое и относящихся к Истине все с той же долей условности, что и догматы Христианской Церкви.
