Мой ответ
Если бы все романтики, Инна, были такими же светлыми и дружественными людьми, как вы, я писал бы романтикам только дифирамбы. Как минимум, Инна, после вашего письма об Александре Грине будет более объемное представление – и у очень многих людей, и у меня, за что вам искреннее большое спасибо. И мне всегда приятнее узнавать о людях хорошее, нежели что-то другое, и если А.Грин был в личной жизни счастлив – господи, хорошо-то как! Прямо как за родного порадовался.
А вот про вертикальную черточку посередине, о который вы писали —
«Но только почти все перечисленные минусы сразу перечеркиваются вертикальной черточкой посредине, если разобраться, откуда они берутся, что означают, и, главное, когда они у Грина исчезают. Попробуем?»
пока не понял, как она всерьез минусы романтического мировоззрения перечеркивает. К Владимиру Яковлевичу Проппу отношусь хорошо, хотя, прочитав «Морфологию», так и не понял, что с нею делать, а что касается взаимоотношений с бессознательным, то к приверженцам классического что фрейдовского, что юнгианского психоанализа я не отношусь. Психоанализ мне сильно близок, и с годами чем далее — тем более, но «сказка про Бессознательное» у меня формируется другая. Не менее интересная, но другая. А с этой — давайте разбираться.
Книги Грина подсказывают читателю дорогу к самому себе, дорогу освобождения.
Причем, что еще интереснее – если все гриновские произведения, от первого до последнего, рассмотреть как единый сюжет – то и тут мы увидим все ту же историю схватки Героя с Вредителем. И не удивительно – ведь сам писатель, вместе со своими персонажами, шел той же дорогой самопознания и совершенствования.
А на этом пути – реально ли избежать этапа отчуждения от привычного окружения, стремящегося загнать тебя в старые тесные рамки? Не могу утверждать категорично, но похоже, что нет.
Как я понял, Инна, ваш тезис:
«Сказка про Ассоль — не про жизнь, а метафора о бессознательном, где в поэтической форме ставится задача освобождения от косных стереотипов, загоняющих в тесные рамки. Люди, окружающие Ассоль и Лонгрена — это воплощение социальных стереотипов, и от них. как от Врагов, нужно освободиться».
Может быть. Но тогда, если всерьез, я предложил бы провести хотя бы прикидочное социологическое исследование, как сегодняшние подростки, юноши и барышни воспринимают «Алые паруса» — как пособие по работе с собственным бессознательным или как некоторую модель жизни, которую хотелось бы в своей реальной жизни воспроизвести? Инна, возможно, юные души просто не доросли до глубин произведений Александра Грина, но, похоже, они чаще подобные тексты проецируют на повседневные взаимоотношения с реальными близкими, а не собственным бессознательным. Если я дома буду хранить наркотики, меня элементарно могут арестовать, и мои объяснения, что наркотики для меня вовсе не материальные наркотики, а метафорические олицетворения Майи, богини иллюзий, и символически способствуют принятию реальности — едва ли будут убедительными для районного прокурора. И более того, на месте прокурора я тоже не был бы романтиком и занимал позицию житейски-реалистичную, а не философски возвышенную. Потому что я отвечаю за то, чтобы во вверенном мне районе наркоманов не было.
Итого, если вдруг моя гипотеза подтвердится и метафорическое восприятие «Алых парусов» типично только для специалистов, то и далее разговор стоит вести в плоскости не метафор, а житейской реальности.
Далее.
А на этом пути – реально ли избежать этапа отчуждения от привычного окружения, стремящегося загнать тебя в старые тесные рамки? Не могу утверждать категорично, но похоже, что нет.
Социальные стереотипы — действительно спорная вещь, и освободиться от давления некоторых из них — разумно. Но все их скопом поместить в раздел «Враги» (если именно это предлагает метафорическое прочтение Алых Парусов, если я правильно вас понял) — едва ли правильно. Говорить людям при встрече: «Здравствуйте!» — тоже стереотип, но мне хотелось бы, чтобы таких стереотипов было больше и выполнялись они более душевно.
Логрен, как может, сопротивляется ее (жизненной инерции) стремлению убить все самостоятельное и творческое, загнать живую душу в мертвые шаблоны.
Метафора красивая. Только в произведении я разглядел не мифическую жизненную инерцию (ау, где ты, Инерция?), а реальных людей, окружающих Лонгрена, и его, им отчужденно и героически противостоящего… Были ли у этих людей стремления убить все живое, самостоятельное и творческое? В сознании Лонгрена — наверное, да, но я бы это отнес к проблемам Лонгрена, а не людей, его окружающих.
Наверное, Инна, я в этом пункте вас не очень понял.
По поводу понимания «одной нехитрой истины. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками». Это в Алых парусах действительно есть, и здорово, если читатели услышат в произведении именно это. А не что-то другое. А что реально доходит до читателей? Инна, если вы слышите текст:
«Не доверяйте людям, которые не верят окружающим. С ненавистью встречайте тех, кто отвергает любовь! Мы не сдадимся!»
— вроде как и не-лингвисту понятно, что реально усваиваемые смыслы будут прямо противоположны тем, что написаны явными буковками. Также и здесь: проделанный мною самый примитивный контент-анализ Алых Парусов показывает существенный перевес в нем безответственных текстовых оборотов и формулировок. Как специалист — специалисту: Инна, если ваш анализ дает другие результаты, поделитесь этим, пожалуйста!
Конечно, мне хочется, чтобы в литературном произведении все главные смыслы были не только в финальном лозунге, но пропитывали всю его основную ткань. Об этом и боль моя.
Где упрусь рогами — это по вопросу денег. Возможно, Лонгрен имел с Лавочником какие-то специфические договоренности о долгосрочном инвестировании, автор нас об этом не известил, и я, как простой читатель, примерял к описанным там ситуацию привычную схему «товар — деньги — товар». Я продал лавочнику сделанный мною корабль-игрушку, получил за это деньги, купил на эти деньги у него или в другого лавочника товары. Примитивно, но цивилизованно и четко. Обнаруживать перед кем-то задолженности за много лет, по моим понятиям, могут только дети, которые уверены, что деньги берутся из тумбочки и вообще это заботы взрослых. Ко мне в Синтон до сих пор приходят люди, которые искренне обижаются, когда узнают, что за обучение в Учебном Центре нужно платить. «Как, вы помогаете людям и берете за это деньги? Как вам не стыдно!»
Без комментариев.
Вы уверены, что можете сами себе объяснить, почему такому сильному и доброжелательному человеку, как Вы (потому и сильному, что доброжелательному; или наоборот?) понадобилось так жестоко размазывать по плинтусу двух своих фактически коллег? Почему в диалоге с ними Вам важно не столько выяснить истину, сколько – доказать свою правоту, точнее – их неправоту, а еще точнее – их полную ничтожность?
А тут, Инна, вы сильно правы. К сожалению. Я еще учу себя жить в позитиве, романтический Дух Борьбы за Совершенное во мне все еще силен, и я до сих пор иногда начинаю воевать со своими же близкими друзьями, когда они не так прекрасны, как мне бы хотелось… Надеюсь, что жизнью мне отпущен еще достаточный срок, чтобы освоить большую терпимость и научиться работать всегда в поддержке. Впрочем, кажется, могу порадоваться себя тем, что на тренингах в Синтоне мне, похоже, это удается лучше, чем в моем литературном творчестве.
Еще раз спасибо за ваше письмо. Признаюсь, что ваше отношение ко мне задало мне такую высокую планку вежливости и теплой доброжелательности, которая для меня еще слишком высока. Безоговорочно и с восхищением признаю здесь вашу полную победу и обязуюсь хорошо учиться в данном направлении.
Ответ Инны на это:
Добрый день, Николай Иванович! Простите, пожалуйста, что отвечаю позже, чем обещала. Просто мой беременный организм последнее время выпендривается и не хочет пускать меня к компьютеру. Но, кажется, сейчас нам с ним удалось договориться – надеюсь, что успею дописать, пока он не передумает.
Спасибо большое за добрые слова обо мне. Слышать такое от Вас — особенно приятно. Видели Вы кота, до кончиков ушей объевшегося сметаной? Вот примерно такая была у меня физиономия, когда я читала, какой я, оказывается, светлый и доброжелательный человек (эх, всегда бы уже так получалось – цены бы мне не было!). Но только признать себя победительницей, хотя бы и только по части интонации, и вообще порадоваться результатам своего письма я, к сожалению, никак не могу.
Вы опасаетесь, что читатели не воспринимают «Алые паруса» как пособие по работе со своим бессознательным. Вне всяких сомнений, для абсолютного большинства - так оно и есть. Более того, если мы проведем предложенный Вами опрос, уверена, что значительнейшая часть ответов будет вообще ограничиваться исключительно эмоциональной реакцией. Варианты, конечно, будут самые разные – от цинично-презрительного «да кого в наше время вообще могут интересовать эти розовые сопли», до восторженного «я плакала от счастья, читая эту книгу». А если попробуем докопаться до интеллекта, и спросить, чему «Алые паруса» могут научить, то получим, опять же, набор вариантов от «да чему могут научить эти сказки для младенцев» - до «не лезьте с вашей алгеброй в нашу гармонию, такие книги надо воспринимать эмоционально». То есть, проще говоря, «отвалите, господа психологи, мы думать не хотим и не будем!» Не все так ответят, конечно, но за большинство, боюсь, можно поручиться. Звучит гораздо более высокомерно, чем мне бы хотелось, но что поделать… Действительно, разбираться в причинно-следственных связях - развлечение на любителя. С этой информацией ведь потом что-то делать надо будет! Придется отказаться от себя – прежнего, а это до чертиков страшно…
Теперь – возникает такой простенький вопрос: а что останется в душе у не склонного к анализу читателя? Честно говоря, я не дала бы руку на отсечение, что нам с Вами не удастся, если хорошо поищем, найти унылую барышню, ненавидящую свою скучную жизнь и серых, неинтересных людей вокруг, и дожидающуюся Прекрасного Принца под девизом «А вот Ассоль же дождалась…» Находились ведь зрительницы, месяцами специально ездившие в подмосковных электричках, надеясь встретить великолепного слесаря Гошу, непременно с самоваром и в грязных сапогах. И писали потом Меньшову гневные письма: «Вы нас обманули!» Николай Иванович, как вы считаете, справедливы их упреки? Режиссер виноват, что им не пришло в голову сравнить себя с героиней фильма и оценить, есть ли у них шанс, как у нее, привлечь внимание стоящего человека? Вы согласны, что автор, способный в своем произведении похоже отразить причинно-следственные правила реальности, не отвечает за реакцию незадачливых читателей или зрителей? Что эта реакция обусловлена не его работой, а всей их предыдущей жизнью, неспособностью видеть, а не только смотреть? Думаю, что не ошибусь, если предположу, что и Вы не всегда получали от читателей ту реакцию, на которую рассчитывали? Если все это – так, тогда остается всего-ничего: проверить, работает ли модель жизни, предложенная Грином? Закономерны ли описанные им события, или счастливый финал - это авторский произвол?
Давайте для начала, не вдаваясь в философию и тайны бессознательного, посмотрим, можно ли найти в «Алых парусах» полезные для жизни примеры, которые мог бы воспринять достаточно внимательный, но не особенно склонный к анализу глубинных смыслов произведения читатель.
Если я Вас правильно поняла, Вы считаете, что вся ткань произведения пропитана идеями, крайне опасными для неокрепших умов, а финальный полезный лозунг – про чудеса, которые можно делать своими руками, - выскакивает неожиданно, словно чертик из коробочки. При этом Вы согласны, что Грэй, приходящий к концу повести к этому выводу, достоин всяческого уважения – «как капитан, мужчина и торговец». (Ну, на счет торговца – тут я была приятно удивлена, потому что не сомневалась, что бедный капитан будет разнесен за отказы брать выгодный фрахт только потому, что товар не отвечал его эстетическим представлениям, за долгие стоянки в безлюдных местах и прочие недопустимые для успешного бизнесмена вольности. Не сердитесь, пожалуйста, Николай Иванович, ну надо же и мне немного поязвить?) Ну, а если серьезно – то Грэю, и тому пути, который приводит его к пониманию этой самой «нехитрой истины», посвящены ведь добрые две трети книги. И уже в первой фразе о нем Грин выдает схему профессионального, да, пожалуй, и вообще жизненного успеха, сильно напоминающую Вашу трехходовку: «он родился капитаном, хотел стать им и стал им». Да, тут пропущен этап планирования – зато потом подробно описаны конкретные действия, которые без плана были бы невозможны, да? И согласитесь, мы с Вами не имели бы ничего против, если бы читатели восприняли как локальную цель такой пример:
«Он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб.»
«Ну ладно», - скажете Вы, - «это Грэй. Ну, пусть даже ему посвящена большая часть книги. Но есть ведь еще Ассоль с отцом…» Хорошо, давайте теперь про них. Про пресловутую отчужденность поговорим чуть попозже, ладно? Сейчас я хотела бы обратить Ваше внимание на другие их черты. Вы упорно стараетесь записать эту пару в беспомощные неумейки. Ну что ж, давайте посмотрим, дает ли нам Грин для этого какие-нибудь основания. Вот несколько цитат:
«Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки…»
«Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки… Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.»
Николай Иванович, Вам надо рассказывать, сколько внимания требует годовалый ребенок? А быт, между прочим, деревенский: дрова в лесу, вода в колодце, овощи в огороде, молоко в козе. И для Грина, кстати, заметьте, самостоятельность Лонгрена очень важна – он даже повторяет в конце той же главы, что матрос без помощников справлялся со всем хозяйством:
«Всю домовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь, стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег. Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать.»
А вот – кое-что о том, мешало ли нестандартное восприятие реальности Ассоль - ее же деловитости.
«Ассоль некоторое время стояла в раздумье посреди комнаты, колеблясь между желанием отдаться тихой печали и необходимостью домашних забот; затем, вымыв посуду, пересмотрела в шкапу остатки провизии… Затем она вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из старья юбке… Меж тем, как ее голова мурлыкала песенку жизни, маленькие руки работали прилежно и ловко; откусывая нитку, она смотрела далеко перед собой, но это не мешало ей ровно подвертывать рубец и класть петельный шов с отчетливостью швейной машины.»
«По дороге ей встретился пешеход, желавший разведать какое-то направление; она толково объяснила ему, что нужно…»
Про дорогу – мелочь, конечно, но топографический кретинизм – весьма характерная проблема для инфантильных мечтательных субъектов, плохо ориентирующихся в обыденной реальности, да? А вот Ассоль им явно не страдает…
В общем, образ белоручек, виснущих на чужой шее, беспомощных младенцев, неспособных решить свои проблемы самостоятельно, как-то не складывается, правда?
Теперь давайте разберемся все-таки с этой несчастной историей с лавочником.
«Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии.»
Добывал достаточно, чтобы «жить в рамках умеренной экономии». По-моему, это сказано совершенно ясно. Вы не согласны?
Дальше про отношения с торговцами Грин вспоминает только дважды. Первый раз – когда рассказывает о регулярных визитах приказчика городской игрушечной лавки, «охотно покупавшей работу Лонгрена». Расчет при этом шел наличными. Значит, во-первых, имеем еще одно подтверждение, что лавочнику эти сделки были выгодны, а во-вторых – действительно, как минимум какое-то время их отношения шли по элементарной схеме товар-деньги-товар. Сделал лодочку, продал лавочнику, получил деньги, купил чего надо для хозяйства. А лавочник уж дальше накрутил свой процент и тоже в накладе не остался. Читаем дальше.
«Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того, что открыл счетную книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. - "Вот сколько вы забрали с декабря, - сказал торговец, - а вот посмотри, на сколько продано". И он уперся пальцем в другую цифру, уже из двух знаков… "Мне, милая, это больше не выгодно. Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут".
Итак, Ваша интерпретация, если я правильно поняла, – Лонгрен с дочкой годами набирали товары в долг, и, в конце концов, лавочнику это, конечно, надоело. Но, во-первых, в тексте сказано ясно: «Вот сколько вы забрали с декабря». То есть как минимум – речь идет о долге не более, чем за несколько месяцев, а никак не лет. Это и понятно – какой торговец станет дольше продолжать невыгодные для себя отношения с поставщиком? Он и так тянул с разрывом почти полгода (дело ведь явно происходит летом, да?), и единственное разумное объяснение такой отсрочке – многолетний (около 17-ти лет!) предыдущий опыт успешного сотрудничества. И еще, возможно, неуверенность в устойчивом изменении конъюнктуры рынка. Ну, и самое главное. Николай Иванович, лавка-то была - игрушечная! Это Грин повторяет много раз. С чего же мы с Вами взяли, что Лонгрен мог в этой же лавке покупать что-то для дома? Если бы было так – можно бы было предположить, что им с лавочником надоело в какой-то момент перекладывать деньги из кармана в карман, и они стали записывать, кому сколько причитается, раз в какое-то время (последний раз – в декабре) подводя баланс. Пока лавочник ни обратил внимание, что перевес идет не в его пользу. Но такой вариант явно не проходит – игрушки Лонгрен и сам умел делать, а больше у этого лавочника, как я понимаю, купить было нечего. Или Вы имели в виду, что Лонгрен брал в долг не товары, а просто деньги – больше, чем ему причиталось за игрушки? Но тогда лавочник так бы и сказал: «Ребята, поимейте совесть! Денег вон сколько набрали, а лодочек принесли – всего-ничего. Работайте активней, а то закрою кредит!» Но ни о каком долгосрочном кредитовании, Вы правы, речь не идет. Значит – увы, ничего не остается, как согласиться: их отношения продолжали идти по той же примитивной схеме, что и раньше, при этом лавочник, конечно, записывал, сколько заплатил Лонгрену и сколько получил при перепродаже. Какая цифра интересовала Лонгрена – первая или вторая? Правильно, первая, пока лавочник соглашался брать его игрушки на реализацию, и пока полученная за кораблики сумма его устраивала. Так что узнать о падении спроса - и о долге, соответственно, Лонгрену было неоткуда, пока лавочник не счел нужным ему об этом сообщить. Что и требовалось доказать. Ну что, я Вас опять не убедила?
А вот как – тоже вполне самостоятельно и спокойно – Лонгрен с дочкой решают возникшие после отказа лавочника материальные проблемы:
« — Раз нам не везет, надо искать. Я, может быть, снова поступлю служить - на "Фицроя" или "Палермо"…
— Я также могла бы служить вместе с тобой; скажем, в буфете.»
Вот так, в два счета. Была проблема – стала задача, которую к тому же сразу разрешили. Да? А что Ассоль не пошла сразу служить с отцом – так он был против, а переубедить его она просто не успела – Грэй появился.
Теперь – пример из серии «взаимоотношения между отцом и дочерью».
«Она начала с волшебника и его интересного предсказания. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и - в обратном порядке - погоня за упущенной яхтой.»
Помните – это рассказ маленькой Ассоль отцу о встрече с Эглем. Как Вы думаете, многие ли дети на ее месте признались бы в том, что пустили поплавать в ручей лодочку, предназначенную для продажи? Как должен вести себя с дочерью отец, чтоб не спугнуть такое доверие?
