Глава 31
Патриция Пайвонски наградила Бена сердечным братским поцелуем прежде, чем он понял, что на него обрушилось. Она ощутила его смущение, которое ее сильно удивило. Майк велел ей принять Бена и накрепко запечатлел в ее памяти его лицо. Она знала, что Бен принадлежит к числу братьев во всей полноте, что он член Внутреннего Гнезда и что он для Джилл ближе всех, если не считать Майка.
В натуре Пат было одно свойство — бесконечное желание сделать людей такими же счастливыми, какой была она сама, и поэтому она чуть сбавила темп. Предложив Бену раздеться, Патриция не стала настаивать на полной наготе и только попросила снять ботинки — Гнездо было мягким и чистым — такую нереальную чистоту могли поддерживать лишь усилия Майка.
Пат показала, куда повесить одежду, и убежала за выпивкой. О вкусах Бена она знала от Джилл и остановилась на двойном мартини: бедный мальчик выглядит таким усталым. Когда она вернулась со стаканами, Бен был уже бос и снял пиджак.
— Брат, да не испытаешь ты никогда жажды.
— Мы разделим воду, — согласился он и выпил. — Тут ее почти нет.
— Этого достаточно, — ответила она. — Майк говорит, что воду вообще можно примысливать. Важно ведь одно — разделить. Я грокк — он говорит верно.
— Я грокк. И это как раз то, что мне нужно. Спасибо, Патти.
— Все наше — твое, а ты — наш. Мы рады, что ты наконец дома. Все прочие — либо на Служении, либо учат. Торопиться некуда. Они прибудут, когда исполнится ожидание. Не хочешь ли осмотреть Гнездо?
Бен согласился, и она повела его на экскурсию. Огромная кухня с баром в одном конце; библиотека, даже более внушительная, чем у Джубала; ванные комнаты — большие и роскошные; спальни — Бен решил, что это спальни, хотя в них не было кроватей, а только полы, которые тут были мягче, чем в других помещениях; Патти назвала их «маленькими Гнездами» и показала ту, где она обычно спала.
В одном конце комнаты было отведено место для змей. Бен подавил свое отвращение, но с трудом, и то только пока они не дошли до кобр.
— Все в порядке, — заверила его Патти, — раньше они были отделены стеклом, но Майк обучил их не переходить вот за эту линию.
— Я бы предпочел стекло.
— О'кей, Бен. — Она опустила стеклянную перегородку. Бен тут же почувствовал себя лучше и даже осмелился
почесать голову Хони Буну, когда ему предложили эту честь. Пат провела его в другую комнату. Она была очень большая, круглая, а пол в ней такой же мягкий, как в спальнях. В центре был устроен круглый же плавательный бассейн.
— Это, — сказала Пат, — Сокровенный Храм, где в Гнездо принимают новых братьев. — Она попробовала воду ногой. — Хочешь разделить воду и стать ближе? Или просто поплавать?
— Э-э-э… может быть, потом…
— Ожидание прекрасно, — согласилась она. Вернувшись в огромную гостиную, Патриция вышла, чтобы принести Бену еще стаканчик. Бен раскинулся на большом диване, потом снова встал. В комнате было тепло, от выпитого он вспотел, а диван был «обучен» приспосабливаться к формам тела сидящего, отчего становилось еще жарче. Бен решил, что здесь одеваться по моде Вашингтона просто глупо, тем более что на Патти вообще ничего нет, кроме змеи, накинутой на плечи.
Бен решил ограничиться шортами, а все прочее повесил в прихожей. Там он заметил табличку, висевшую на наружной двери:
«А не забыл ли ты одеться?»
Бен подумал, что в таком доме подобное предупреждение было более чем уместно. Потом он увидел еще кое-что, чего не заметил раньше: по обеим сторонам дверей стояли большие медные вазы, наполненные деньгами. Наполненные — не то слово: федеральные банкноты различного достоинства вываливались из них на пол.
Он еще с удивлением рассматривал их, когда вернулась Патриция.
— Вот твой стакан, брат Бен. Расти теснее в Радости.
— Спасибо… — Его глаза вернулись к деньгам. Она проследила направление его взгляда.
— Из меня получилась никудышная домоправительница, Бен. Майк, конечно, помогает мне с уборкой и прочим, что я забываю делать. — Она подняла банкноты и запихала их в ту вазу, где денег было поменьше.
— Патти, но почему…
— О! Мы держим их тут потому, что эта дверь ведет прямо на улицу. Если кто-нибудь выходит из Гнезда, — а мне, например, приходится почти каждый день ходить покупать продовольствие, — то нам могут понадобиться деньги. Вот мы их и держим здесь, чтобы не забыть, когда они будут нужны.
— Просто берете, значит, пригоршню и идете?
— Ну да, конечно, милый. О, я понимаю… Но здесь никого, кроме нас, нет. Если приходят друзья или гости, — а они приходят почти к каждому из нас, — то там внизу есть другие комнаты, они привычнее для наших гостей, там мы их и принимаем. Так что слабые люди не будут подвергаться соблазну.
— Хм… я сам слабый на такие дела!
Она усмехнулась.
— Как же ты можешь соблазниться, если это все твое?
— Ну а грабители?
Какстон попробовал подсчитать, сколько денег может быть в этих вазах. Большинство купюр крупные, черт побери, он и сейчас видел лежащую на полу бумажку с тремя нулями — Патти ее не заметила.
— Один забрался на прошлой неделе.
— Вот как! И сколько он украл?
— О, нисколько! Майк отправил его прочь.
— Вызвал полицию?
— О нет! Майк никогда и никого не отдает копам. Майк просто… — она пожала плечами, — отправил его прочь. После Дьюк заделал дыру на чердаке Зимнего сада… Я тебе его еще не показывала? Он прекрасен… там пол из травы. Джилл говорила, что у тебя тоже травяной пол… именно там Майк и увидел такой пол впервые. У тебя трава повсюду?
— Нет, только в гостиной.
— Если я соберусь в Вашингтон, можно мне будет походить по твоему полу? Полежать на нем? Можно?
— Конечно, Патти… он… э-э-э… он твой.
— Я знаю, милый. Но спросить так приятно. Я лягу и буду ощущуть траву всем телом, и меня преисполнит радость, что я нахожусь в «маленьком Гнезде» брата.
— Ты будешь там всегда желанна, Патти. — Он все же надеялся, что змей она оставит дома. — Когда ты приедешь?
— Не знаю. Когда исполнится ожидание. Возможно, Майк знает.
— Отлично. Перед приездом предупреди меня, если можно, чтобы я был в это время в городе. Если нет, то Джилл знает мой код. Патти, неужели никто не считает эти деньги?
— А зачем, Бен?
— Ну… так принято у людей.
— Нет, мы не считаем. Берешь сколько надо, а что останется — кладешь обратно, когда вернешься, если вспомнишь, конечно. Майк велит держать кошелек всегда набитым, а если он опустеет, я возьму у него и наполню.
Бен оставил эту тему, подавленный ее простотой. У него было некоторое представление о безденежном коммунизме марсианской культуры, он понимал, что Майк создал здесь ее анклав, — эти вазы означали переход от марсианской экономики к экономике Терры. Интересно, знает ли Пат, что это подделка, работающая только благодаря несметному богатству Майка?
— Патти, а сколько вас тут в Гнезде?
Он ощутил смутное беспокойство, но тут же отбросил возникшую было мысль. Чего они от него добиваются? У него ведь нет перед дверями горшков с золотом!
— Дайте-ка вспомнить… около двадцати, включая братьев-послушников, которые еще не умеют думать по-марсиански и не рукоположены.
— А ты рукоположена, Патти?
— О да! Главным образом я помогаю послушникам и все такое прочее. Дон и Джилл — наши высшие жрицы. Дон и я — известные фостеритки, поэтому мы работаем вместе, чтобы показать другим фостеритам, что Церковь Всех Миров не находится в конфликте с верой, во всяком случае, не больше, чем баптизм может помешать человеку стать масоном.
Она показала Бену поцелуй Фостера, объяснила его происхождение, а потом продемонстрировала его чудесного компаньона — поцелуй Майка.
— Им известно, что значит поцелуй Фостера и как его трудно получить… Они уже видели кое-какие чудеса Майка и уже почти созрели для того, чтобы их допустили в более высокий круг.
— Это трудно?
— Конечно, Бен… для них. Что касается тебя, меня, Джилл и некоторых других, то мы все были прямо посвящены Майклом в братство. Прочих же Майкл сначала учит… не вере, а тому, как вера воплощается в делах. Значит, им приходится изучать марсианский. Это очень трудно, я сама знаю его неплохо. Но счастье в труде и учение. Да, так ты спрашивал о Гнезде… Сейчас вспомню… Дьюк, Джилл, Майкл… двое фостеритов… Дон и я… один обрезанный еврей, его жена и четверо детишек…
— В Гнезде есть дети?
— Ой, очень много. Они в Гнезде малышни… тут рядом… Трудно заниматься медитацией, когда детишки вопят и поднимают пыль столбом. Хочешь взглянуть?
— Нет, попозже.
— Еще чета католиков с малышом: к сожалению, они сейчас отлучены от церкви — их выследил собственный священник. Майку пришлось оказать им особую помощь — для них это был страшный удар… и совершенно незаслуженный. Они вставали на заре каждое воскресенье, чтобы, как обычно, поспеть к мессе, но ребятишки болтливы… Еще семья мормонов — вернее, из одной отколовшейся секты — это еще трое и их дети. Остальные протестанты, есть и атеист… вернее, он считал себя атеистом, пока Майк не открыл ему глаза. Он зашел сюда посмеяться и остался учиться. Скоро он станет свящзнником. Значит… девятнадцать взрослых, но мы редко бываем тут все вместе, разве что на наших собственных служениях в Сокровенном Храме. Гнездо построено с расчетом на восемьдесят одного (делится на три), но Майк грокк, потребуется ожидание, прежде чем нам понадобится большее Гнездо, а к тому времени мы, вероятно, построим новые гнезда. Бен, хочешь побывать на внешнем служении? Посмотришь, как Майк ведет дело. Он как раз сейчас читает проповедь.
— О, конечно, если это не очень трудно.
— Вот и ладно. Подожди минутку, милый, я только приведу себя в порядок.
Джубал, она вернулась в тоге, похожей на тогу Свидетеля, которую надевает Анни, но с ангельскими крылышками на плечах, высоким воротом и торговой маркой Майка — девять концентрических кругов с абстрактным солнцем — ее носят над сердцем. Это церковное одеяние — Джилл и другие жрицы носят такие же, но у тоги Патти высокий ворот, чтобы скрыть татуировку. Кроме того, Патти надела еще чулки, а сандалии несла в руках.
Все это ее чертовски изменило, Джубал. Придало ей еще большее достоинство. Теперь я видел, что ей больше лет, чем мне казалось, хотя она все равно выглядела моложе того возраста, который назвала мне сама. У нее прекрасный цвет лица, и просто позор портить такую кожу татуировкой.
Я снова оделся. Она попросила меня взять туфли в руки и через все Гнездо провела в коридор. Мы задержались, чтобы надеть обувь, и спустились по пандусу примерно на два этажа. Здесь мы вышли на галерею, с которой открывался вид на главный зал. Майк стоял на сцене. Кафедры не было, только возвышение для лектора, а на задней стене — огромный символ Всех Миров. Рядом с Майком стояла жрица; на таком расстоянии я принял ее за Джилл, но оказалось, что это другая верховная жрица — Дон — Дон Ардент.
— Как вы сказали?
— Дон Ардент — в девичестве Хиггинс, если вам нужны подробности.
— Я встречался с ней.
— Это мне известно — чего же еще ждать от якобы отставного греховодника. Она положила на вас глаз, Джубал.
— Если это знаменитая Дон Ардент, — покачал головой Джубал, — то я видел ее всего несколько минут года два назад. Вряд ли она меня помнит.
— Она помнит. Она собирает все ваше рекламное творчество, записывает на пленку, причем пытается установить все псевдонимы, под которыми вы работаете. Ваши творения навевают ей сладкие сны, без них она просто уснуть не может. Во всяком случае, так уверяет она. Там, Джубал, вас знают все. В той огромной гостиной есть одно-единственное украшение — ваш цветной стереопортрет в натуральную величину. Выглядит это так, будто вам отрубили башку, причем физиономия искажена чудовищной улыбкой. Снимок сделал тайком Дьюк.
— Вот негодяй!
— Его подговорила Джилл.
— Тем более мерзавец.
— А ей идею подал Майк. Мужайтесь, Джубал, вы — святой покровитель Церкви Всех Миров.
— Да как они посмели?! — пришел в ужас Джубал.
— Еще как посмели. Майк отдает вам должное за то, что вы положили начало всей этой комедии и так здорово ему все объяснили, что он сразу понял, как можно пересадить марсианскую теологию на земную почву.
Джубал застонал.
— Кроме того, — продолжал Бен, — Дон считает вас красавцем. Если не обращать внимания на этот выверт, она весьма умна… и чрезвычайно привлекательна. Но я отклонился от темы. Майк заметил нас, крикнул: «Привет, Бен! Увидимся позже», — и продолжал свой треп.
Джубал, если б вы только слышали это! Была вовсе не проповедь, на Майке не было торжественного одеяния — просто изящный, хорошо сшитый белый костюм. Болтал он, как распроклятый удачливый торговец автомобилями… Шутил, рассказывал притчи. Суть его слов сводилась к чему-то вроде пантеизма… Одна из притч была о земляном черве, который лезет сквозь почву, встречает другого червя и говорит ему: «О как ты прекрасна! Выходи за меня замуж!» — И получает ответ: «Не валяй дурака! Я твой собственный хвост». Вам приходилось слышать такую притчу?
— Слышать? Да я сам сочинил ее! Э, господи! Мне и в голову не пришло, что она такая древняя. Рассказывал ее Майк вполне к месту. Идея была такая, что каждый раз, когда ты встречаешь другое существо, которое грокк — мужчину, женщину, бродячего кота… они могут оказаться «твоим собственным хвостом». Вселенная — это данность, которую мы изготовили сами, а потом позабыли о своей выдумке.
Джубал явно был недоволен.
— Солипсизм и пантеизм! Смешав их, можно объяснить все, что захочешь. Можно игнорировать любой противоречащий факт, примирить взаимоисключающие теории, соединить любые данности и иллюзии и вообще все, что угодно. В общем, что-то вроде безе — один вкус и никакой еды; все неудовлетворительно, как рассказ, который заканчивается словами: «И тут малыш шмякнулся с кровати и проснулся».
— Нечего вам на меня кидаться, сами разбирайтесь с Майком. Можете мне поверить, у него все звучало весьма убедительно. Раз он остановился и спросил:
«Вы, должно быть, устали от этой болтовни?» А они все завопили: «Не-е-ет!» Он действительно крепко прибрал их к рукам. Начал уговаривать, уверял, что охрип и что вообще уже подошло время творить чудеса. А потом показал кучу поразительных фокусов-покусов… Вы знали, что он работал в бродячем цирке фокусником?
— Знал только, что он путешествовал с циркачами. Но мне ничего не известно о причийах, по которым это дело у него не пошло.
— Он шикарный фокусник. Делает вещи, которые обманули даже меня. И если бы он ограничился только этими детскими штучками, все было бы о'кей, но ведь зрителей заворожила прежде всего его болтовня. В конце концов он остановился, а потом сказал: «От «Человека с Марса» все ждут чудес… поэтому мне приходится их творить на каждом нашем служении. Не могу же я перестать быть «Человеком с Марса». Того, что случилось — не переиграешь. Чудеса могут происходить и с вами, если вы того очень захотите. Однако, если вы стремитесь к чему-то большему, чем эти второсортные чудеса, вам нужно войти в Круг. С теми, кто жаждет учиться, я увижусь позже. Карточки уже раздают».
Патти объяснила мне: «Вся эта толпа состоит преимущественно из простофиль, милый, которые приходят сюда либо поглазеть, либо по подсказке друзей, которые уже достигли одного из внутренних Кругов».
Джубал, Майк разбил свое шоу на десять циклов, подобно степеням, существующим в масонских ложах, и никому не говорит, сколько их осталось впереди, пока человек не созреет окончательно. «Это шоу Майка, и он ведет его с той же естественностью, с которой дышит, — говорила мне Пат. — Он прощупывает аудиторию и решает, кто из них годится для дальнейшего. Когда он таких выявит, то дает знак сидящему за решеткой Дьюку, давая ему знать, кто именно подходит, в каком ряду занимает место и так далее… Майк отделяет эту верхушку и избавляется от остальных, которые — балласт. Затем за тех, кто остался, примется Дон, которая получит от Дьюка план зала с его пометками».
— И как же они это проделывают?
— Я не видел, Джубал. Есть не меньше дюжины способов разделить стадо, если Майку известно, кто есть кто, и он может просигналить Дьюку. Патти уверяет, что Майк ясновидящий, — такую возможность я не исключаю. Потом начался сбор пожертвований. Даже это Майк обставляет не так, как обычно делается в церквах, — знаете, тихая музыка, почтенные служки… Он считает, что никто не поверит, что это действительно церковь, если не будет сбора пожертвований. Клянусь, они пустили по рядам корзины для сбора денег уже наполовину полными, и Майк сказал, что это деньги, собранные на предыдущем служении, поэтому все, кто голоден, или разорился, или просто нуждается — могут их брать. А если кто-то хочет внести свою лепту, пусть вносит. Делайте одно из двух — или кладите что-то в корзину, или берите из нее. Я так понял, что он практиковал еще один способ отделаться от слишком больших денег.
— Если эта уловка подана как надо, — задумчиво проговорил Джубал, — то она может дать недурные результаты. Большинство людей даст денег больше, чем собирались вначале, и лишь немногие возьмут, да и то чуть-чуть. Думаю — очень немногие.
— Не знаю, Джубал. Патти утащила меня, когда Майк передал ведение службы Дон. Она провела меня в «частную» аудиторию, где шло служение Седьмого Круга, то есть для тех, кто связан с церковью уже несколько месяцев и добился больших успехов. Если, конечно, это можно назвать успехами.
Джубал, переход из одной аудитории в другую был слишком внезапным, и я не успел адаптироваться. Если первое служение было наполовину лекцией, а наполовину зрелищем, то это скорее напоминало обряды Вуду (Вуду — языческий культ, распространенный на некоторых островах Карибского моря). Майк был одет в ризы. Он казался выше, аскетичнее и производил сильное впечатление — глаза его горели. Зал был притенен, звучала музыка, от которой бросало в дрожь и тем не менее так и подмывало пуститься в пляс. Мы с Патти сели на диван, больше похожий на кровать. Рассказать в деталях, что там происходило, я не могу. Майк что-то пел по-марсиански, они отвечали ему на том же языке, но время от времени затягивали: «Ты есть бог! Ты есть бог!» по-английски, за чем следовало какое-то марсианское слово, воспроизвести которое мое горло не в состоянии. Джубал издал жуткое карканье.
— Вот такое?
— А? Кажется, да. Джубал, вы тоже на крючке? Вы что же, все время водили меня за нос?
— Нет. Ему меня научил Стинки… он говорит, что это отчаянная ересь. Разумеется, если принимать его веру за святую. Это слово Майк переводит так: «Ты есть бог», но Махмуд уверяет, что перевод Майка очень неточен. Вселенная, объявляющая о своем самопознании… или о своем peccavimus (Признание вины (лат.)), но без малейшего признака раскаяния… или о десятке других вещей. Стинки говорит, что он не понимает этого слова даже по-марсиански… чувствует лишь, что оно неприличное, по его мнению — худшее из всех неприличных… и отражающее скорее сатанинский вызов, чем божественное благословение. Но продолжим. Что там было еще, кроме кучки фанатиков, орущих по-марсиански?
— Знаете, Джубал, они вовсе не орали и совсем не были похожи на фанатиков. Временами их голоса опускались до шепота. Иногда поднимались октавой выше. Все это подчинялось ритму… мелодии, чем-то напоминавшей кантату… но при этом явно не было никакой отрепетированной сыгранности. Казалось, что все они — это единое существо, невнятным бормотанием пытающееся выразить свои чувства и мысли. Джубал, вы же видели, как взвинчивают себя фостериты…
— Отвратительное зрелище, доложу я вам.
— Верно. Но то, что было здесь, ничуть не напоминало их неистовство. Здесь было тихо и спокойно, как бывает в минуты, предшествующие погружению в сон. Нет, присутствовала, конечно, и напряженность, она даже нарастала, но… Джубал, вы когда-нибудь присутствовали на спиритическом сеансе?
— Бывал. Я стремился испытать все, что только можно, Бен.
— Тогда вам знакомо чувство растущего напряжения, хотя никто не двинет даже пальцем и не произносит ни слова. То, что тут происходило, скорее было похоже на такой сеанс, нежели на молитвенное собрание секты или даже на обычное богослужение. Но в этом спокойствии не было слабости. Наоборот, в нем чувствовался заряд грозной силы.
— Значит, сюда подойдет термин «аполлонический».
— Что вы хотите сказать?
— В противоположность «дионисийскому». Люди склонны упрощенно трактовать «аполлонический», придавая ему значение «мягкий», «спокойный», «прохладный». Но «аполлонический» и «дионисийский» — две стороны одной медали. Монахиня, преклонившая колени в своей келье и застывшая в тихой молитве, может испытывать экстаз куда более сильный, чем жрица Пана-Приапа, празднующая весеннее равноденствие. Экстаз рождается мозгом, а не приседаниями и прыжками. — Джубал поморщился. — А другая ошибка заключается в том, что «аполлоничность» отождествляется с благом только потому, что наши самые респектабельные религии аполлонич- ны в своих ритуалах и заповедях. Всего лишь предрассудок. Продолжайте.
— Ну… то, что я там видел, отнюдь не походило на молитвенное бдение монахинь. Люди вставали, ходили, менялись местами, кое-где даже обнимались, хотя освещение плохо позволяло… Какая-то девушка подсела к нам, но Патти сделала ей знак… девушка поцеловала нас и отошла. — Бен усмехнулся. — Целовалась она, кстати, отменно. Я был единственным, на ком не было тоги. И по этой причине чувствовал себя белой вороной. Впрочем, девушке вроде было все равно.
Все выглядело как-то очень свободно… и в то же время скоординированно. Ну, как движения мышц балерины, что ли… Майк все время находился в движении: то поднимался на возвышение, то расхаживал между присутствующими; раз он даже пожал мне руку и поцеловал Патти, все это хотя и быстро, но не впопыхах. Почти все время молчал. Позади того места, где он стоял, казалось, управляя всем этим шоу, находилась какая-то штуковина, похожая на «ящик» стереовизора. Он пользовался ею для «чудес», хотя слова «чудо» не употреблял, — во всяком случае, по-английски. Джубал, любая церковь ведь обещает чудеса, но почти никогда их не показывает. Они как варенье у Алисы — его дают только «завтра» и никогда «сегодня».
— Исключения есть, — перебил его Джубал, — кое-кто чудеса все же творит. Среди многих могу назвать, например, «Христианскую Науку» и римско-католическую церковь.
— Римско-католическую? Вы имеете в виду Лурд?
— Я имею в виду чудо Пресуществления.
— Хм… не берусь судить о таком деликатном деле. Что же касается «Христианской Науки», если я сломаю ногу, то, пожалуй, лучше обращусь к костоправу.
— Тогда уж смотрите получше, куда ставите ногу, — пробурчал Джубал, — а ко мне не вздумайте обращаться.
— И не подумаю, но и к последователям Уильяма Харви (Один из основателей «Христианской Науки») не пойду.
— Доказано, что Харви действительно влиял на ход заживления переломов.
— Верно. Но вопрос в том — способны ли на это его последователи? Джубал, приведенные вами примеры, возможно, и являлись чудесами, но то, что предлагает Майк, впечатляет куда сильнее. Он или превосходный фокусник, или потрясающей силы гипнотизер…
— А может, и то и другое?
—…или же он так перестроил схему стереовизора, что отличить изображение от реальности невозможно.
— Зачем же исключать существование подлинных чудес, Бен?
— Такая теория мне не по душе. Чем бы он там ни пользовался, все равно это было шикарное представление. Однажды, при ярком свете ламп там вдруг появился черногривый лев, такой же мощный, как тот, что охраняет вход в библиотеку, а вокруг него весело резвились юные ягнята. Лев же только моргал да позевывал. Ясное дело, такие эффекты вполне по плечу Голливуду… но я чувствовал запах льва. Впрочем, его тоже можно подделать.
— Зачем же все время настаивать на подлоге?
— Черт возьми, я просто хочу остаться беспристрастным!
— Тогда не ставьте телегу впереди лошади. Попробуйте поучиться у Анни.
— Я не Анни. И когда смотрел — не был беспристрастным, а просто наслаждался представлением. Можно сказать, был им ослеплен. Майк показал несколько умопомрачительных фокусов. Левитация и прочее в том же духе. Патти к концу представления ушла, шепнув мне, чтобы я оставался. «Майк, — сказала она, — велел всем, которые не чувствуют себя готовыми к следующему Кругу, уйти». Я сказал, что тогда и мне, пожалуй, самое время уходить, на что она возразила:
«Нет, нет, милый! Ты ведь принадлежишь к Девятому Кругу! Сиди. Я скоро вернусь». И ушла. По-моему, никто из комнаты не ушел. Эта группа Седьмого Круга у них считалась «продвинутой»… Я даже не заметил, как снова вспыхнул яркий свет… и тут увидел Джилл.
Джубал, вот это уж ничуть не походило на стереовиде-ние! Джилл заметила меня и улыбнулась. Конечно, когда актер смотрит прямо в объектив камеры, его глаза обязательно встречаются с вашими, где бы вы ни сидели. Но Майк, видимо, так усовершенствовал этот прием, что его надо немедленно запатентовать. Джилл была одета во что-то совсем фантастическое. Майк начал нараспев скандировать… частично на английском… что-то такое о Матери Всего Сущего, о единстве множеств и при этом называл Джилл разными именами… и с каждым новым именем наряд ее менялся…
Отправить на печать