Достопочтенный Фостер, то ли рукоположенный самим собой, то ли Господом Богом, — в зависимости от того, каким авторитетам верить, — инстинктивно улавливал пульс своего времени лучше, чем опытный циркач проникает в душу олуха-зрителя. Культура, известная как «Америка», на протяжении всей своей истории отличалась двуликостью. Ее законы были пуританскими, ее скрытая суть — скорее раблезианской; ее главные религии — аполлоническими, обряды и ритуалы ближе к дионисийским. В двадцатом веке (христианская эра Терры) нигде на Земле секс не подавлялся так сильно, как здесь, но и интерес к нему был необычайно высок.
Фостер, подобно другим великим религиозным лидерам этой планеты, обладал двумя качествами: у него была необыкновенно магнетическая натура, а в сексуальном отношении он даже близко не подходил к понятию земной «нормы». На Земле великие лидеры были или целомудренны, или сексуально озабочены. Так вот, Фостер уж никак не был целомудренным.
Не были такими и его жены, и его жрицы — утверждение духовного возрождения, согласно Новому Откровению, сопровождалось ритуалом, самой природой предназначенным, чтобы «расти ближе».
В истории Терры существовало много культов, использовавших ту же технику, но в Америке до появления Фостера они были слабо представлены. Фостера не раз изгоняли из родного города, пока он не довел до нужной кондиции метод, позволивший ему широко распространить свой дурнопахнувший культ. Он щедро заимствовал у масонов, коммунистов, католиков и рекламных агентств Мэдисон-авеню, а еще шире — у более ранних писаний, создавая Новое Откровение. Это кушанье было изрядно подслащено идеями о возврате к раннему христианству. Фостер основал «внешнюю церковь», которую мог посещать любой желающий. Выше нее стояла «средняя церковь», для мира именовавшаяся Церковью Нового Откровения; там счастливые спасенные платили церковную десятину, пожинали плоды все расширяющегося церковного бизнеса и без памяти веселились на бесчисленных фестивалях Радости, завершающих службу. Все их грехи были прощены, а возможности совершить новые у них почти не оставалось, раз они поддерживали свою церковь, были честны в делах с братьями-фостеритами, предавали проклятиям грешников и были счастливы. Новое Откровение не поощряло прилюдного распутства, а при обсуждении взглядов на сексуальное поведение соблюдало сугубую таинственность.
«Средняя церковь» поставляла штурмовиков. Фостер позаимствовал опыт уоббли1 начала двадцатого века: если местные обыватели пытались подавить движение фостеритов, те собирались в этом городке в таком множестве, что ни тюрьмы, ни полиция не могли с ними справиться, и тогда у копов трещали ребра, а тюрьмы брались штурмом.
_______________
1У о б б л и — член одного из первых профсоюзов в США — Индустриальные рабочие Мира.
Если же прокурор был смел и возбуждал уголовное дело, его обычно не удавалось доказать. Фостер, получив опыт под огнем, заботился о том, чтобы судопроизводство велось с соблюдением каждой буквы закона. Ни один фостерит не был осужден как таковой ни Верховным Судом США, ни впоследствии — Высшим Судом Федерации.
Частью официальной церкви была «внутренняя церковь» — прочное ядро истинно преданных, из которых выдвигались пастыри, общественные деятели и политические воротилы. Все они считались «возродившимися», не подвластными греху и бесспорными кандидатами на райское житие, надежными хранителями церковных тайн.
Фостер тщательно отбирал своих людей, делая это лично, пока позволял масштаб операций. Он искал мужчин того же сорта, к какому принадлежал сам, и женщин, ка кими были его жрицы-жены — динамичных, фанатически верующих, упрямых и свободных от ревности (или легко расстававшихся с ней, равно как и с чувством вины или неудовлетворенности) в ее повседневном человеческом смысле. Все они были потенциальными сатирами и нимфами, ибо тайная церковь и была тем дионисийским культом, которого так не хватало Америке и для которого существовал огромный внутренний рынок.
Фостер был дьявольски осторожен: если кандидаты во внутреннее ядро состояли в браке, их вербовали только парами. Незамужние и неженатые кандидаты должны были отличаться сексуальной привлекательностью и агрессивностью. Он внушал своим священникам, что число мужчин должно быть равным или немного большим, чем число женщин. Нигде не зарегистрировано, что Фостер изучал более ранние культы Америки, но он знал или чувствовал, что большинство этих культов рухнуло из-за того, что всепоглощающая похоть жрецов возбуждала чувство ревности. Фостер эту ошибку не повторил: он никогда не держал женщин, даже тех, на которых «женился», только для себя.
Фостер вообще неохотно шел на расширение «внутренней церкви». «Средняя церковь» поставляла вполне достаточно средств, чтобы утолить скромные аппетиты масс. Если «возрождение» производило на свет две супружеские пары, способные на «небесный брак», Фостер считал это вполне достаточным. Если ни одной, он спокойно ждал, пока посеянные семена взойдут, и посылал взращивать их опытных священников и жриц.
Насколько это было возможно, он проверял парные кандидатуры лично, вместе с какой-нибудь жрицей. Поскольку такая пара бывала уже «спасена», во всяком случае, в понимании «средней церкви», то риска почти не было — с женщинами дело обстояло совсем просто, а мужчин он тщательно изучал, прежде чем спустить на них своих жриц.
До того как стать «спасенной», Патриция Пайвонски была молодой замужней и «очень счастливой» женщиной.
Она родила ребенка, уважала и восхищалась своим гораздо более пожилым мужем. Джордж Пайвонски отличался щедрой любящей натурой, но ему была свойственна одна слабость — он частенько напивался и не мог выполнять свои супружеские обязанности после длинного рабочего дня. Патти считала, что ей повезло в жизни, правда, иногда Джордж приударял за клиентками — и весьма сильно, если дело происходило ранним утром, к тому же татуировальное мастерство требовало уединения, особенно если речь шла о женщинах. Патти относилась к любовным отклонениям с пониманием, а иногда и сама ходила на свидания с клиентами-мужчинами, особенно с тех пор, как Джордж стал все чаще и чаще прикладываться к бутылке.
И все же в ее жизни была пустота, которая не заполнялась даже тогда, когда благодарный клиент презентовал ей змею, держать которую сам не мог, так как должен был уехать. Патти любила домашних животных и змей ничуть не боялась. Пат устроила ей дом в витрине их ателье, а Джордж написал чудесную красочную картину, служившую фоном и украшенную четырехцветной надписью «Не наступи на меня». Этот лозунг вскоре стал очень популярен.
Пат накупила еще змей, и они очень утешали ее. Но она была дочерью ирландца из Ольстера и девушки из Корка — вооруженное перемирие между родителями, принадлежавшими к разным религиям, оставило ее без собственной конфессии.
Она была уже ищущей, когда впервые услышала проповедь Фостера в Сан-Педро. Ей удалось уговорить Джорджа тоже сходить на несколько воскресных богослужений, но тогда он так и не увидел Света.
Свет дал им Фостер, и они с мужем принесли покаяние в один и тот же день. Когда шесть месяцев спустя Фостер вернулся, оба Пайвонски стали уже настолько ревностными последователями церкви, что он обратил на них свое внимание.
— С тех пор как Джордж узрел Свет, я не знала больше никаких неприятностей, — рассказывала Пат Майку и Джилл. — Он изредка выпивал, но и то лишь в церкви и немножко. Когда наш святой пастырь вернулся, Джордж начал свое великое дело. Разумеется, он хотел показать его Фостеру… — Миссис Пайвонски заколебалась. — Дети, мне, вероятно, не следовало бы говорить вам об этом…
— Тогда не говори, — спокойно откликнулась Джилл. — Патти, дорогая, мы не хотим, чтобы ты делала что-то, что может вызвать у тебя сомнения. Обряд разделения воды должен нести лишь радость.
— Но я хочу рассказать! Только помните, что это дела церковные и обычно их не обсуждают… Я-то ведь про вас никому не скажу.
Майк кивнул.
— Здесь на Земле мы называем это «личными делами братьев по воде». На Марсе такой проблемы вообще не существует… но тут я грокк — она возникает. «Личные дела» братьев вообще не обсуждаются.
— Я… грокк. Забавное слово, но я, кажется, начинаю его понимать. Ладно, дорогие, пусть это будет «личное дело брата по воде». Знаете ли вы, что все фостериты татуированы? Я имею в виду настоящих членов церкви, тех, кто спасен навечно, ну как я? …О нет, я говорю не о татуировке по всему телу! Поглядите на это — прямо над моим сердцем. Это священный поцелуй Фостера. Джордж сделал так, чтобы он выглядел как часть картины заката… так что никто не догадывается… Но это его поцелуй — Фостер сделал его сам! — Восторг Пат поднялся почти до экстаза.
Они внимательно присмотрелись к отпечатку.
— Это действительно след поцелуя, — с удивлением заметила Джилл, — как будто целовал кто-то с намазанными помадой губами. — А я думала, что это кусочек заката.
— Да, именно так Джордж и задумал. Ибо мы не показываем поцелуй Фостера кому попало, то есть тем, у кого его нет; у меня и в мыслях этого не было до нынешней минуты. Но, — решительно сказала она, — вы оба непременно рано или поздно будете носить такой знак, и, когда придет время, я сама его вам вытатуирую.
— Я не понимаю, Патти, — спросила Джилл, — как он может поцеловать нас? В конце-то концов, он… где-то на небесах?
— Да, милочка, он именно там. Сейчас я все объясню. Любой священник, любая жрица могут дать вам «Фостеров поцелуй». Он означает, что бог в вашем сердце, бог стал частью вас самих… навеки.
Майк тут же насторожился.
— Ты есть бог.
— Как, как, Майкл? Ну… я никогда раньше не слышала этих слов, но они чудесно выражают мысль… бог в тебе и с тобой, и дьяволу ты неподвластен.
— Да, — согласился Майк. — Ты грокк бога. — Он с радостью подумал, что ближе, чем когда-либо, подошел к выражению марсианской концепции… правда, Джилл теперь непосредственно изучает марсианский вариант, и к ней это придет само собой.
— В общем, ты прав, Майкл. Бог… грокк тебя — и ты обвенчан в светлой любви и вечной радости с его церковью. Священник или жрица целуют тебя, а потом на этом месте делается татуировка, которая сохранит поцелуй навеки. Отпечаток не обязательно так велик, как мой, — он ведь точно повторяет по величине и по форме благословенные уста Фостера — и может находиться в любом месте тела, лишь бы он был скрыт от глаз грешников. Любое местечко, лишь бы не было видно. А показываешь его только тогда, когда приходишь на Сборище Радости вечно спасенных.
— Я слышала о Сборищах Радости, — отозвалась Джилл, — но не знаю ничего о том, что там происходит.
— Ну, — рассудительно сказала миссис Пайвонски, — есть разные Сборища Радости. Те, что для рядовых членов паствы, которые спасены, но могут все же скатиться вновь на стезю греха, очень веселые, вроде настоящих вечеринок, где молитв не очень-то много, и они тоже проходят оживленно, но зато много шума и веселья. Там дозволяется и немножко секса, только следует быть осторожным — с кем и как, ибо не следует сеять семена раздора между братьями. Церковь очень ревностно относится к поддержанию должного порядка — всему свое место и время.
Сборища же Радости для вечно спасенных… там осторожность не нужна, ибо там нет никого, кто мог бы согрешить, — с грехом у них покончено навсегда. Хочешь пить и напиться в стельку — о'кей, такова, значит, воля божья, иначе бы ты этого не захотел. Хочешь пасть на колени и молиться, или возвысить свой голос в пение… или сорвать с себя одежды и пуститься в пляс — на все это воля божья. Там нет никого, кто способен увидеть в таких делах что-то дурное.
— Похоже, ничего себе вечериночка, — сказала Джилл.
— О да, там всегда прекрасно. И тебя преисполняет райское блаженство. Если ты просыпаешься под утро рядом с кем-нибудь из навечно спасенных братьев, то знаешь — он оказался здесь потому, что бог захотел дать тебе благословенную Радость. И у всех них есть поцелуй Фостера — они все твои братья. — Она задумалась, слегка наморщив брови. — Чувствуешь себя, будто ты разделила воду. Понимаете?
— Я грокк тебя, — согласно кивнул Майк.
(— Майк???
— Жди, Джилл, жди полной ясности.)
— Только вы не думайте, — продолжала Патриция серьезно, — что на Сборища Радости «внутреннего» храма можно пройти лишь потому, что у вас есть такая татуировка. Приглашенные братья и сестры… ну возьмем, к примеру, меня. Как только я узнаю, куда едет наш цирк, я пишу в тамошнюю церковь и посылаю им свои отпечатки пальцев, чтобы они сверили их с досье вечно спасенных, хранящимися в храме архангела Фостера. Оставляю в конторе объявлений свой адрес. Затем отправляюсь — это бывает каждое воскресенье, я никогда не пропускаю Сборищ Радости, даже если Тиму приходится отменить из-за этого финал, — и там меня проверяют. Они рады видеть меня, ведь я — тоже аттракцион благодаря своим единственным в мире и непревзойденным священным изображениям; частенько весь вечер проходит в том, что я даю людям внимательно рассматривать мои рисунки… и каждая минута такого вечера исполнена для меня непреходящего блаженства. А бывает так, что пастырь просит принести в церковь Хони Буна и изобразить сценку Евы и Змия, для чего, разумеется, нужно, чтоб на все тело был предварительно нанесен макияж. Кто-нибудь из братьев играет роль Адама, нас изгоняют из рая, и пастырь излагает действительный смысл этой истории, а не ту, уже ставшую привычной нам ложь: сцена заканчивается восстановлением нашей благой невинности, а уж потом начинается настоящая вечеринка.
А еще всех очень интересует мой поцелуй Фостера, — добавила она, — ибо он вознесся на небо двадцать лет назад, и мало кто может похвалиться поцелуем, который был бы дан не его представителем. У меня же есть свидетельство храма о подлинности моего. И я повествую о том, как было дело. Гм…
Миссис Пайвонски поколебалась немного, а затем поведала Майку и Джилл эту историю со всеми подробностями, — и Джилл так и не поняла, куда же девалась ее и без того сильно ограниченная способность краснеть? Затем она грокк, что Майк и Патти принадлежат к числу невинных божьих детей, которые просто не способны на грех, независимо от того, что творят. Ради Патти ей очень хотелось, чтобы Фостер действительно оказался святым пророком, спасшим ее и даровавшим ей вечное блаженство.
Но Фостер! Раны Господни, что за гнусный тип!
Внезапно, благодаря сильно возросшей способности восприятия, Джилл оказалась вновь в той комнате со стеклянной стеной. Она снова глядела прямо в мертвые глаза Фостера. Но сейчас он казался ей совсем живым… и она ощутила содрогание в лоне и подумала, как бы поступила она, если бы Фостер предложил бы свой священный поцелуй ей… и свою священную плоть в придачу?
Она воздвигла перед собой заслон, но Майк успел уловить ее мысль. Она почувствовала его улыбку, отражающую всю глубину его всепонимающей невинности.
Джилл встала.
— Патти, милочка, когда тебе нужно быть дома?
— О боже, мне уже давно пора быть там!
— А зачем? Цирк уедет не раньше десяти тридцати?
— Хони Бун будет скучать. Он ревнует, когда я прихожу слишком поздно.
— Разве ты не можешь сказать ему, что была на Сборище Радости?
— Да, конечно… — Старшая женщина обняла Джилл. — Оно ведь так и есть! Так оно и есть, верно!
— Вот и чудесно… Я пойду спать — устала. В котором часу тебе надо вставать?
— Если я попаду домой к восьми, я успею попросить Сэма сложить мою палатку и проверю, хорошо ли устроены мои дорогие детки…
— Завтрак?
— Позавтракаю в поезде. Да и обычно по утрам я пью только кофе.
— Я приготовлю его утром. А вы, мои дорогие, можете бодрствовать, сколько хотите. Я разбужу вас вовремя… если вы заснете. Майк вообще не спит.
— Ни крошечки?
— Никогда. Обычно он сворачивается в комочек и думает, но не спит.
— Еще одно знамение, — серьезно сказала миссис Пайвонски. — Я знаю. И, Майкл, вскоре и ты поймешь это. Твое призвание еще впереди.
— Возможно, — согласилась Джилл. — Майк, я просто падаю с ног от усталости. Отправь меня прямо в постель, хорошо? — Она поднялась в воздух и перелетела в спальню… там уже сама собой распахнулась постель. Джилл тут же уснула.
Она проснулась в семь, выпорхнула из постели и просунула голову в соседнюю комнату. Свет был выключен, шторы опущены, но те двое не спали. Джилл услышала, как Майк произнес тихо и уверенно: «ТЫ ЕСТЬ БОГ».
— Ты есть бог, — шепнула Патриция еле слышно, как будто она наглоталась наркотиков.
— Да. Джилл есть бог.
— Джилл… есть бог.
— Да, Майкл.
— И ты есть бог.
— Ты есть бог. Еще, Майкл, еще…
Джилл тихонько вышла и отправилась чистить зубы. Затем дала Майку знать, что проснулась, и поняла, что он об этом уже знает. Когда она опять вернулась в гостиную, туда уже лился солнечный свет.
— Доброе утро, мои милые! — Она поцеловала их обоих.
— Ты есть бог, — просто сказала Патти.
— Да, Патти. И ты есть бог. Бог во всех нас.
Она посмотрела на Патти в резком солнечном свете и увидела, что та ни капельки не устала. Что ж, ей был знаком этот эффект — когда Майк хотел, чтобы она не спала всю ночь, Джилл переносила это без всякого труда. Она сильно подозревала, что ее вчерашняя усталость была вызвана желанием Майка… и услышала, как Майк мысленно согласился с ней.
— Вот и кофе, дорогие; кроме того, в наших запасах нашелся пакет апельсинового сока.
Они легко позавтракали, переполненные счастьем. Джилл видела, что Патти задумчива.
— Что с тобой, дорогая?
— О, мне не хотелось говорить об этом… но… на что вы будете жить, дети? У тетушки Патти чулок набит плотно, и я подумала…
Джилл засмеялась.
— Ой, милочка! Мне не следовало смеяться, но «Человек с Марса» богат! Ты же наверняка слышала об этом?
Миссис Пайвонски была озадачена.
— Конечно, я слышала… но разве можно верить всему, что говорят в «Новостях»?!
— Патти, ты просто чудо! Поверь, что теперь, когда мы братья по воде, мы бы без колебаний, как говорят марсиане, «разделили бы гнездо», ведь для нас эти слова — не просто поэтическая строчка. Но дело обстоит совсем наоборот. Если тебе понадобятся деньги, ты только дай знать. В любом количестве… В любое время. Напиши нам, еще лучше, позвони мне, ведь Майк в деньгах ничего не смыслит. Знаешь, дорогая, у меня сейчас на счету лежит тысяч двести. Сколько тебе нужно?
Миссис Пайвонски удивилась.
— Господи, да мне они вовсе не нужны! Джилл пожала плечами.
— Если понадобятся, ты только скажи… Или ты вдруг захочешь яхту… Майк с радостью подарит тебе яхту!
— В самом деле, Пат! Я еще никогда не видел яхт.
Миссис Пайвонски покачала головой.
— Не нужно мне никаких яхт, все, чего я хочу от вас, — это любви.
— Ты ее уже имеешь, — отозвалась Джилл.
— Я не грокк «любовь», - сказал Майк, — но Джилл всегда говорит верно. Если она у нас есть — она твоя.
—…и еще знать, что вы спасены. Впрочем, об этом я не беспокоюсь. Майкл рассказал мне про ожидание и в чем его смысл. Ты понимаешь, Джилл?
— Я грокк. Я никогда не ощущаю нетерпения.
— У меня тоже есть что-то для вас обоих. — Татуированная леди взяла сумочку и вынула оттуда небольшую книжку. — Мои дорогие… Это тот самый экземпляр Нового Откровения, который мне вручил лично Фостер… той ночью, когда он наградил меня поцелуем. Я хочу, чтоб он был всегда с вами.
На глаза Джилл навернулись слезы.
— Но, тетушка Патти… Патти, наш дорогой брат… Мы не можем принять ее… мы купим себе другую…
— Нет. Это… как вода, которую я разделяю с вами. Чтоб стать ближе.
— О! — Джилл вскочила на ноги. — Мы разделим ее, она теперь наша общая! — Джилл поцеловала Пат.
Майк потрепал Джилл по плечу.
— Жадный Маленький Брат! Сейчас моя очередь.
— Я всегда жадничаю в таких делах.
«Человек с Марса» поцеловал нового брата в губы, потом в то место, куда целовал Фостер. Он обдумал (по земным масштабам мгновенно), выбрал симметричное местечко там, где это позволял рисунок Джорджа, и поцеловал ее, растягивая время для детального обдумывания и действия. Было необходимо грокк капиллярные сосуды…
Обеим женщинам показалось, что он лишь на мгновение приложил губы к коже. Джилл раньше, чем Патт, поняла его замысел.
— Пат! Смотри!
Миссис Пайвонски глянула вниз. На коже горел ярко-красным цветом, подобно тому, как горят стигматы2, отпечаток губ Майка. Она чуть не потеряла сознание… Но крепость веры победила.
_______________
2Стигматы — Христовы раны.
— ДА! ДА! Майкл…
Еще через несколько минут татуированная леди исчезла, а ее место заняла похожая на мышку домашняя хозяйка в закрытом платье с длинными рукавами и в перчатках.
— Я не плачу, — сказала она спокойно, — нет расставаний в вечности. Я буду ждать.
Она поцеловала их и ушла, не оглядываясь.
Отправить на печать