Микеланджело да КАРАВАДЖО
Великий итальянский художник Микеланджело Меризи да Караваджо родился 28 сентября 1573 года в ломбардском селении Караваджо. После смерти отца мальчика отдают в обучение к миланскому художнику Симоне Петерцано. В Милане Караваджо познакомился с творчеством мастеров Ренессанса.
В начале 90-х годов он уже в Риме, где ведет почти нищенскую жизнь. Служит в домах священников и дворян, а впоследствии помогает живописцу маньеристу-эклектику Чезари д'Арпино. Чтобы прокормиться, задешево отдает свои собственные произведения. Но уже в эти годы он выступает против вычурности маньеризма, обращаясь к реальным типажам, своим современникам. Его святые и боги списаны с крестьян, простолюдинов. Одна из ранних картин — уличный «Мальчик с корзиной фруктов». На картине «Мария Магдалина», которая хранится сейчас в Риме, изображена молодая девушка в простом платье, не имеющая ничего общего с библейской блудницей. Она печалится о своем земном утерянном, возможно, это подружка художника. Ранний период его творчества заключают «Девушка с лютней» и «Концерт».
Уехав в Рим, Караваджо создает такие всемирно известные работы, как «Положение во гроб», «Давид с головой Голиафа», «Призвание апостола Матфея», «Успение Богоматери» и другие. Известны его бытовые полотна: «Игроки», «Гадалка»… Поистине шедевром является натюрморт «Корзина фруктов».
Караваджо опирается на традиции ренессансного искусства, воплощает в своих полотнах народный идеал красоты. В произведениях на библейские темы он всегда выдвигает на первый план свои демократические устремления.
В 1606 году художника обвиняют в убийстве, и он бежит из Рима. Скитается по городам. Затем попадает на остров Мальту. Вначале его возводят в звание кавалера Мальтийского ордена, а затем по жалобе знатного сановника бросают в тюрьму. Караваджо вновь убегает, теперь уже на остров Сицилию. Везде — где более обстоятельно, где наспех — работает, пишет картины… Если бы не его необузданный нрав, он мог бы прекрасно пользоваться плодами своей славы, славы художника-живописца. К нему благоволит папа римский: Караваджо получает от папы прощение и пытается вернуться в Рим. Но… погибает в Порто Эрколе от жестокой лихорадки 18 июня 1610 года в возрасте тридцати семи лет.
Виктор ЛИПАТОВ. Следуя своему гению
|
|
Микеланджело Меризи да Караваджо прорывается в искусство внезапно. К нему относишься как к природному явлению — водопаду или извергающемуся вулкану. Репин называл Караваджо варваром: «…искусство, где «Кровь кипит, где сил избыток…». Оно страшно, резко, беспощадно, реально. Его девиз — правда и впечатление».
На рубеже XVI и XVII веков этот сутуловатый человек с большими недобрыми глазами на исхудалом, почти изможденном страстями лице мотается по всей Италии как перекати-поле. Невероятной, а потому страшной могла бы показаться на его губах улыбка — улыбающимся он себя не рисовал. Да и в его полотнах вы почти не встретите улыбающихся людей. Его время — время краткого экономического подъема, а затем резкого упадка. Утверждения мелких раздробленных монархий. Нищеты и безработицы. Вот свидетельство современника: «Нынешнее состояние публичных дел можно лучше описать слезами, нежели чернилами…» Разгорается так называемая «скрытая крестьянская война». И ярко пылают по всей Италии праздничными знаками мракобесов и тиранов костры инквизиции.
Возможно, Караваджо был свидетелем, как в Риме сжигали Джордано Бруно. В это же время сажали на двадцать семь лет в тюрьму философа и революционера Томмазо Кампанеллу…
Караваджо ясно увидел этот черный мрак, окутывающий землю, и лица мучеников, освещенные светом костров. Попытался запечатлеть их на своих полотнах в образах святых и героев библейских легенд. Великим счастьем и бедой художника был его талант исполина, сделавший его первооткрывателем и революционером в живописи. Подобно гигантскому сверхпрочному мосту, почти один, соединяет он искусство Высокого Возрождения и последующее мощное утверждение реализма. Он не может писать красивенько, тщательно выделывая завитки, изображая идеальнейшие бесстрастные и холодные лица. Как злой демон, пронесся Караваджо над сверкающей позолотой господствовавшего тогда в живописи маньеризма и, впитав его отшлифованное до лоска и поднятое до высочайших вершин виртуозности техническое мастерство, практически нанес ему смертельный удар.
В противовес «иллюзорной вещественности», которой увлекались маньеристы, он воспевает осязаемость материального мира. Его натюрморт «Корзина с фруктами» признан шедевром. Корзина стоит прямо перед вами. Сливово-синий, прозрачной голубоватой желтизны виноград свешивается за ее плетеные края. Можно взять и унести грушу или червивое краснобокое яблоко. Листья уже покрылись ржавчиной увядания, на них — капельки влаги. Плоды составляют единое целое, и в то же время каждая груша индивидуальна, каждое зернышко винограда как звездочка…
Караваджо обращается к натуре, которую он, человек, бессильный перед своим талантом, пытался облечь в какие-то общие черты, придать ей единообразие, создать свой тип. Портрет гроссмейстера Мальтийского ордена Алофа де Виньякура… Коварен, злобен, мстителен этот мелкий, тупоголовый властелин, одетый в сверкающие доспехи. «Кто там? — словно вопрошает он темноту. — Кто осмелится посягнуть на мою власть, мошну и пр.?» Этим вопросом пронизано все его естество, в нем вся его жизненная программа. Это он произведет Караваджо в рыцари Мальтийского ордена из любезности, а затем заточит в темницу.
Караваджо был «незнаком с божеством», он знал крестьян и горожан — своих современников, и именно их сделал главными действующими лицами своей живописной мистерии. Они назывались у него Христами и апостолами, библейскими святыми, а оставались простыми итальянцами, простодушно-умными и мудрыми.
|
|
Картина «Неверие Фомы» изображает эпизод евангельского мифа: апостол Фома, узнав о воскрешении Христа, сказал, что сможет поверить этому только тогда, когда собственной рукой коснется его ран. Христос явил ему такую возможность. Но взгляните на простое крестьянское лицо Фомы, сующего палец в Рану, — вы увидите лишь отражение сложной работы незатейливой мысли Фомы, а Христос абсолютно лишен ореола святости.
|
|
Его упрекают, что «Мадонна пилигримов», где он изобразил нищих, «ценилась простолюдинами».
Сильных мира сего и старейшин маньеризма коробят босые грубые крестьянские ноги, торчащие из холстов.
Целая галерея сцен жизни простых людей — их горя, надежд, страданий проходит перед нами.
И потому заказчики — монастыри — отказываются от этих картин, заставляют мастера переписывать их дважды и трижды.
Караваджо был гениальным новатором и понимал свою роль, свое предназначение. Открыто говорил о том, за что художники-маньеристы не любили его, обвиняли в самонадеянности, что не помешало впоследствии иным из них стать биографами мастера.
Читая их произведения, греешь мысленно листы над лампой — и проступают подчас другие строки: уже не лицемерные, не льстящие, но шелестящие змеиной злобой, сведением мелких счетов… Они пытаются навязать нам, потомкам, свою мысль: вот каким грубым натуралистом был этот Караваджо, человеком-зазнайкой, которому все нипочем… (Иные, уже в нашем веке, вторили им, называя Караваджо псевдореалистом.) Это они писали: «Насмешливый и гордый, он раздражался против всех художников прошедшего и настоящего времени, как бы знамениты они ни были…»
Он не «раздражался», он искал свое. Тревожное его время Караваджо запечатлел как умел. А умел хорошо. И манера его письма — «тенезборо» — искусство «погребного освещения», сверхмастерское владение светотенью: вырванные лучом света из тьмы лица, руки, фигуры резко динамичны. Мастер передал драматизм жизненного напряжения импульсивно, вспыльчиво. И естественно, что его мучающие полотна рядом с прилизанной гладкописью даже самых совершенных мастеров маньеризма выглядели ошеломляюще и создавали художнику порой скандальную славу. Его картину закрывали темно-зеленым сукном, чтобы зрители предварительно осмотрели остальные 120 картин выставки. Настолько полотно Караваджо ярко выделялось и поражало…
Говорят, он, чтобы «с неистовством передать интенсивность света и тени», писал в темной комнате, а из отверстия, прорубленного в потолке, падал луч света… Говорят, что он иные свои полотна писал с помощью наклонного зеркала, пытаясь лучше уловить трехмерность предметов. И фигуры в его картинах лаконичны, объемны, выпуклы, почти осязаемы. Впечатляет уверенность неожиданных ракурсов и пересечений, что дает каждому движению «говорящий» оттенок…
Власть имущим слава его казалась дурно пахнущей, потому что картины пользовались популярностью у «простонародья». Ее объясняли отсутствием вкуса. Но слава есть слава, и многие «…заботились иметь удовольствие от его, Караваджо, кисти…». И тем не менее травили. Вряд ли травля была организованной, скорее стихийной и тем более злой. Вспыльчивый, легкоуязвимый Караваджо оборонялся от злословия шпагой, обнажая ее в тавернах и на улицах. Любое обидное слово поднимало кулак Караваджо в лицо обидчику. Он участвовал в дуэлях, а потом отсиживал в тюрьме или скрывался. Порой его избивали до неузнаваемости.
И он в конце концов предался отчаянию. Когда в последний раз, уже по ошибке, уловив сходство с каким-то пиратом, его арестовали, когда исчезло последнее имущество и судно, на котором он пробирался в Рим, художника сразила тяжелая лихорадка. Он, «первый величайший представитель реалистического направления итальянской живописи XVII века», погиб как будто случайно, но в то же время было в этой гибели что-то роковое, словно мстительный мрак, который Караваджо рассекал лучом света, сразил его…
|
|
Питер БРЕЙГЕЛЬ СТАРШИЙ |
О жизни этого замечательного художника XVI столетия известно крайне мало. Даже год его рождения точно не записан. Родился он, как предполагают, в Брабанте, в деревне Брейгель, расположенной к востоку от Антверпена. От названия этой деревни, возможно, и получил он свою фамилию. Его учителем живописи был Питер Кук, на дочери которого и женился Брейгель. В 1551 году он был принят в гильдию художников Антверпена. Чуть позже совершил поездку в Италию. А в 1553 году вернулся в Антверпен, работал в основном как график.
Интересно отметить, что Брейгель не испытал на себе влияния ни своего учителя Кука, ни гениальных итальянцев, ни кого-либо из современников. Он выступил продолжателем национальных традиций.
Многому он научился у нидерландского живописца конца XV — начала XVI века Иеронима Босха. Фантастические и аллегорические образы, всяческая «чертовщина», свойственная средневековым представлениям и предрассудкам, изображение народных обычаев, игр пронизывают творчество Брейгеля так же, как и Босха.
В живописи Брейгеля в обилии встречаются сцены из народной, особенно крестьянской жизни («Жатва»,
Во время нидерландской революции в 1550-х — начале 1560-х годов — время борьбы с испанским владычеством и феодальными порядками — художник уделял особое внимание изображению народной жизни. Великолепны, наполнены жизнью его картины: «Битва Поста с Масленицей», 1559 год, «Нидерландские пословицы», 1559 год, «Игры детей», 1560 год и др. Художник подчеркивает силу народа и свою приверженность ему.
Брейгель любил создавать многофигурные композиции. В большинстве его картин живут и действуют десятки людей. Эти маленькие фигурки располагаются на большом пространстве, сосредоточиваются группками. На одной картине нередко запечатлеваются десятки сцен. Трудно охватить разом все им изображенное. Зрителю требуется значительное время, чтобы вникнуть в каждую сцену.
В 1563 году Брейгель переезжает в Брюссель, где и живет до самой смерти. Среди его картин много пейзажей' и жанровых сцен, в которых пейзаж играет большую роль («Охотники на снегу», «Возвращение стада», 1565 год и др.). Все они очень реалистичны.
В 1560-х годах живопись Брейгеля становится исключительно пессимистичной. Причиной тому кровавый террор, начавшийся после подавления революции в Нидерландах. В это время художник пишет знаменитые полотна «Триумф смерти», «Безумная Грета», «Избиение младенцев» и др. Ощущение безысходности, бессилия, огромного горя, обрушившегося на страну, задыхающуюся в тисках испанской инквизиции, проходит через все последние работы художника. Особенно характерны для этого последнего периода полные драматизма работы «Слепые» и «Пляска над виселицей», 1568 год, свидетельствующие о крушении его надежд.
Умер художник 5 сентября 1569 года. Два его сына — Питер Брейгель младший, прозывавшийся «Адским», и Ян Брейгель — «Бархатным» — пошли по стопам отца и также стали известными художниками. Ян Брейгель был ближайшим другом Рубенса. Известны даже картины, написанные ими совместно, несмотря на несхожесть их творческой манеры. Питер Брейгель младший стремился в основном подражать отцу, копировал, как и множество других художников, его произведения, но Брейгель «Мужицкий» оставался недосягаем.
Его искусство, теснейшим образом связанное с национальным фольклором и в то же время заключающее в себе передовые идеи общечеловеческого гуманизма, явилось высшим выражением художественной культуры Нидерландов XVI столетия.
Сергей ЛЬВОВ. «Охотники на снегу»
|
|
Охотники на снегу, или Возвращение охотников», как и многие другие картины Брейгеля, хранится в Вене, в Художественно-историческом музее. Картина написана маслом на деревянной доске. Она невелика, но, когда смотришь на нее, она кажется огромной — такое бесконечное пространство открывается взору.
По заснеженному холму шагают охотники со сворой собак. Видно, возвращаются домой. Снег недавно выпал: ноги охотников проваливаются и оставляют в снегу глубокие следы.
Зеленые и красно-коричневые наряды охотников четко отделяются от снежного фона. По склону холма сбегают вниз крестьянские кирпичные домики с островерхими заснеженными крышами. Под холмом извивается узкая речка и простираются почти квадратные пруды, наверное искусственные. Река и пруды замерзли, они скованы зеленоватым льдом. Пасмурное небо тоже кажется серовато-зеленым. На льду играют дети — девочки в красных платьях и белых чепцах и мальчики в темных костюмах с круглыми валяными шапками ив голове. Они катаются на коньках и санках. А если мы поглядим внимательней, то увидим, что в руках у многих ребят клюшки и они гоняют по льду что-то вроде шайб: играют в старинный хоккей.
На тонких черных ветвях деревьев сидят черные вороны. Большая черная птица летит мимо этих деревьев к далеким утесам. Покрытые снегом вершины утесов возвышаются на горизонте, замыкая огромное пространство, запечатленное на картине.
Чем дольше и внимательнее станем мы вглядываться в эту картину, тем больше подробностей обнаружим. Ближе всего к нам изогнутые ветви кустарника. На них еще сохранились редкие пожелтевшие листья. Зима, видно, началась недавно, и порывистый зимний ветер еще не успел оборвать всю листву.
Чуть дальше — водяная мельница. Ее колесо покрывают сосульки — в них превратились водяные струи, стекавшие с колеса, когда оно было остановлено на зиму. По каменному мосту, опирающемуся на кирпичные устои, шагает крестьянка в белом фартуке с вязанкой хвороста на плечах. По дороге, которая тянется вдаль, в направлении гор, медленно движется груженая телега с высокими колесами — ее тянет пара лошадей. Одинокие прохожие бредут по ровным снежным полям. Печи в домах, видно, уже истопили — над трубами ни единого дымка.
Рассматривать эту картину все равно что читать неторопливый рассказ со множеством подробностей. Вот так выглядела нидерландская деревня четыре века назад, вот так одевались в ту пору охотники, вот такое оружие брали они с собой на охоту и вот таких собак, так играли зимой дети, в такую упряжь запрягали тогда лошадей.
Все это мы разглядим и поймем, если простоим перед этой картиной или будем рассматривать репродукцию с нее внимательно и долго. Но самым сильным будет самое первое впечатление. Едва поглядишь на эту картину, как возникнет чувство свежести, радостное ощущение, что недавно выпал первый снег, недавно наступили первые морозцы. Звонкая радостная ясность охватит душу. И покажется, что где-то когда-то ты сам видел точно такое наступление зимы.
Картина Брейгеля написана более четырехсот лет назад, но до сих пор ею не устают восхищаться люди. Она — один из первых зимних пейзажей в мировой живописи и, наверное, один из самых совершенных. Она кажется только что написанной, сию минуту возникшей. Исчезает музейный зал или книга с ее репродукцией, становятся невидимыми рамы в зале или поля в книге, перед глазами распахивается заснеженная долина с черной путаницей ветвей, на фоне зеленовато-серого неба. Совершается чудо: художник заставил нас увидеть все его глазами, заставил почувствовать, что иным оно и быть не может.
Если нужно найти пример прекрасной соразмерности, можно вспомнить эту картину. Если нужно найти пример неудержимо развивающегося завораживающего ритма, можно вспомнить эту картину. И деревья на ней — они словно шагают по снежному склону, указывая путь и охотникам, и нашему взгляду. Если нужен пример бесконечного и все-таки обозримого простора, можно вспомнить эту картину.
Теперь, когда вы вгляделись в эту картину, надышались ее свежим зимним воздухом, ощутили бодрость и радость от ее созерцания, вас, наверное, заинтересует личность художника, который ее написал: как он жил, как учился, откуда был родом. Однако рассказать о его жизни трудно: документальных свидетельств о Брейгеле почти не сохранилось. Нужно долго и тщательно сопоставлять разные косвенные свидетельства, чтобы написать такие строки: «Питер Брейгель родился предположительно в 1525 году, вероятно в нидерландской провинции Брабант, скорее всего в деревне. Возможно, что сама его фамилия происходит от названия деревни». Видите, сколько разных оговорок приходится делать.
Мы не знаем, когда и откуда приехал Питер Брейгель в один из самых прекрасных нидерландских городов — Антверпен, но нам известно, что в 1551 году он был внесен в список гильдии Святого Луки — так называлась гильдия художников. Год вступления в нее — одна из немногих точно известных нам дат жизни Брейгеля. Чтобы стать членом гильдии живописцев, нужно было пройти долгое и трудное ученичество у известного художника. Такое ученичество Брейгель прошел, а значит, научился всему тому, чему учили тогда мастера живописи своих учеников. Он научился выбирать доску для будущих картин — самыми лучшими считались выпиленные из старых корабельных днищ. Он узнал рецепты грунтов и научился грунтовать доски. Ему доверили секрет приготовления масла для живописи, которое называли «стойким маслом». Он усвоил сложную науку о выборе красок и их приготовлении для работы. Постигнуть эту премудрость нужно было не только головой, но глазами и руками. Растирать краску художнику надлежало самому. Это была работа долгих часов, она требовала от живописца стойкости и упорства. Скрыть изъян в материале, пропустить для облегчения и быстроты работы необходимую операцию строго запрещалось правилами ремесла, наказывалось и по обычаю, и по закону. Тот, кто ленился и небрежничал, рисковал денежным штрафом, а то и исключением из сословия художников. Подпись мастера должна была быть ручательством, что все, что он делает, сделано самым тщательным образом.
Уроки эти молодой художник Питер Брейгель усвоил твердо и на всю жизнь. Большинство его картин, написанных маслом,— среди них и та, в которую мы так долго вглядывались, — «Охотники на снегу», — сохранились прекрасно: доски не покоробились, краски не потемнели и не пожухли.
Наконец наступал торжественный день, когда мастер после долгих наставлений доверял молодому художнику исполнить некоторые второстепенные детали в его картине. Но еще нужно было многому научиться, чтобы мастер благословил своего питомца на самостоятельную работу. Такой путь проходили в Нидерландах все начинающие художники, его должен был пройти и Брейгель. Но в той мастерской, куда он попал, ему посчастливилось узнать еще и многое другое.
Учителем Брейгеля был художник Питер Кук, человек, который многим интересовался и даже совершил далекое по тем временам путешествие в Константинополь. Он собрал в своей мастерской трактаты по архитектуре и живописи, восточные ткани и оружие, ковры. Привез он из далекого путешествия гравюры с картин многих знаменитых художников Италии, где он побывал на пути в Турцию. Питер Кук был главой гильдии живописцев. В его мастерскую часто приходили другие художники, говорили об искусстве, спорили о его законах и секретах. Воздух этой мастерской был благотворен для человека, решившего посвятить всю жизнь живописи.
Многому он научился в мастерской, а многому его научил город. По глубокой и широкой реке Шельде к самым городским стенам подходили большие парусники из разных стран мира. Брейгель полюбил и на рисунках и на картинах изображать корабли с их туго надутыми парусами и развевающимися вымпелами.
Он мог насмотреться на них в антверпенской гавани, куда по воде доставляли драгоценные металлы и пряности, красное дерево, сахар, вино, шелка и бархат, оружие. На улицах и площадях города толпилось множество чужеземцев и звучала иностранная речь. Здесь было много лавок, которые торговали картинами и гравюрами, ювелирными украшениями и другими вещами, в которых сливались искусство и ремесло.
Антверпен много строил, торжественно, шумно и красочно праздновал праздники, устраивая процессии ряженых, спектакли на площадях, представления шутов, фокусников, акробатов.
Но не только много яркого, красивого, красочного видел молодой Брейгель. Его взгляд больно ранили костры и виселицы.
Властелином Нидерландов был Карл V — испанский король и император так называемой Священной Римской империи. В нее входило несколько европейских государств и огромные заморские территории — испанские владения за океаном в Америке.
Маленькие Нидерланды испытывали сильный гнет со стороны далекой Испании. Достаточно сказать, что они приносили Испании больше доходов, чем все остальные владения Карла V. Но не только это омрачало жизнь Нидерландов. В соседней с Нидерландами Германии бушевало пламя крестьянской войны и все шире распространялось движение Реформации, направленное против католической церкви. А испанский король Карл V был ревностным католиком. Он боялся, что «ересь» заразит Нидерланды. Он грозил не только «еретикам», но и всякому, кто заподозрен в «ереси» или осмелился дать «еретику» убежище, одежду и пищу, пытками и казнями. И свои угрозы Карл V исполнял. Виселицы и столбы с колесами для колесования были привычным зрелищем в Нидерландах, и нередко полыхали здесь костры, на которых сжигали людей, обвиненных в ереси. Один старый историк писал о Нидерландах того времени: «Костры не угасали; монахи, более умевшие жечь реформаторов, чем опровергать их, поддерживали огонь на кострах, подкладывая человеческое мясо».
|
|
Когда один из нидерландских городов, Гент, отказался платить непосильные подати, Карл V сам возглавил войско, которое должно было покарать недовольных. Зачинщики были казнены, соучастники должны были принести публичное покаяние, появившись перед Карлом V в одеждах позора. Оборонительные стены и башни Гента были срыты, имущество, принадлежавшее городской общине, отнято, и даже самый большой колокол города «Роланд», повинный в том, что сзывал гентцев своим могучим звоном, был сброшен с колокольни: ему, как человеку, вырвали язык, а потом пустили колокол на переплавку.
Когда спустя несколько десятилетий Нидерланды восстали против нового испанского короля Филиппа II, он послал против них армию карателей во главе с грозным герцогом Альбой.
Началась самая мрачная полоса в жизни Нидерландов. Здесь был создан Совет по делам о беспорядках. Народ его прозвал Кровавым советом. Кровавый совет приговаривал нидерландцев к казни целыми списками. Доносчики получали часть имущества того, на кого они донесли. Бывали дни, когда казнили сразу несколько тысяч человек.
Пожалуй, было бы неудивительно, если бы Брейгель, ошеломленный и подавленный всем этим, утратил бы желание работать либо стал выражать в картинах одну только мрачную безысходность. Он действительно написал немало картин, на которых людей безвинно мучают, убивают, казнят, и выразил в них свое сочувствие гонимым. Но все это произошло позже. А пока что мы оставили его в ту пору, когда он кончил долгое учение и стал мастером. До владычества Альбы оставалось еще порядочно лет.
В Антверпене была лавка с поэтическим названием «На четырех ветрах». Лавка эта принадлежала двум братьям-художникам. Они продавали гравюры, сделанные по рисункам и картинам самых известных мастеров. При лавке была мастерская, где работали опытные граверы. Брейгель стал рисовать для этой мастерской и часто приходить сюда.
Здесь постоянно толпились художники, которые предлагали хозяевам свои работы, здесь разглядывали и обсуждали свежие оттиски с гравюр, повторявших работы итальянских, немецких и нидерландских художников. Многие художники так превозносили итальянскую живопись, что Брейгель захотел сам посмотреть на нее и на страну, которая эту живопись породила.
Он решил отправиться в Италию. Путь ему предстоял нелегкий и долгий. Такое путешествие тогда занимало долгие месяцы. Богатые путешественники ехали в каретах, часто меняя по дороге лошадей. На узких горных дорогах их несли в носилках—портшезах. А Брейгелю предстояло совершить путь, как испокон веку путешествовали странствующие подмастерья, — пешком.
В путешествии Брейгель увидел множество людей — знатных путников, искателей приключений, купцов, паломников, солдат, странствующих музыкантов, кочующих из университета в университет студентов. Разные лица, разные характеры, разные народы предстали перед ним. Менялись люди, менялся их говор, менялись их обычаи, менялся окружающий пейзаж. Даже ощущение дороги под ногами менялось: шаг становился твердым на плотных гладких плитах старинных римских военных дорог; он мягко тонул в серой бархатной пыли; ноги продавливали спекшуюся корку глины на дне пересохших ручьев, ощущали узловатые корни на заросших придорожных тропинках. Все менялось в дороге. На смену яблоневым и вишневым садам в бело-розовом цвету пришли бесконечные виноградники, потом серебристо-серые рощи олив. Мир неустанно открывал путнику своё многообразие, и путник не уставал дивиться ему и запоминать.
В долгом пути у Брейгеля появился еще один учитель — сама природа. Ее живые уроки запечатлевались в сознании художника с такой силой, что не покидали его всю жизнь. Отразились они и в той картине, о которой мы говорим, — в «Охотниках на снегу». Так видеть бескрайнее пространство, так передавать воздух и свет можно было, только проведя долгое время в общении с природой. Брейгель запоминал постепенное изменение пейзажа, плавность переходов, неповторимость и разнообразие видимого мира.
После утомительного пути он добрался наконец до Рима. Мы не знаем, сколько времени заняло у него это путешествие, когда он пришел в Рим и сколько времени провел здесь. Но нам известно, что в 1553 году он был в Риме и работал там в мастерской известного итальянского художника.
Брейгель увидел в Италии множество картин прославленных итальянских мастеров, но, вернувшись на родину, подражать им, как это делали многие его собратья по антверпенской гильдии художников, не стал.
На родину он возвращался через Альпы. Вид горных утесов и ущелий надолго заворожил его. Изображение гор стало одним из постоянных мотивов Брейгеля. Звучит этот мотив и в картине «Возвращение охотников».
Первая работа, которую сделал Брейгель, когда вернулся на родину в Нидерланды, — «Катание на коньках у ворот Антверпена», — рисунок, приготовленный для того, чтобы по нему сделать гравюру. Называется он «Катание на коньках у ворот Антверпена». На льду замерзшего канала множество конькобежцев, пешеходов, зевак. Одни еще только надевают коньки, другие быстро скользят по льду, третьи движутся неуверенно и неуклюже. Толпа живет, и каждая фигура в ней — тип. Схвачено не только движение, но и характер. Это одна из немногих жизнерадостных работ Брейгеля. По ней видно, как рвался художник на родину, как обрадовался северу после жаркого юга, как не терпелось ему увидеть городские ворота Антверпена и своих соотечественников, простых людей, которых он хорошо понимал, потому что жил среди них и с ними.
|
|
Он вернулся на родину, чтобы запечатлеть их жизнь, которая была и его жизнью.
Смотришь на этот лист и чувствуешь звонкость морозного воздуха, слышишь скрипение льда под коньками и отчетливые голоса, которые звучат на морозе.
От зимнего пейзажа, изображенного на этом рисунке, тянется нить к картине «Возвращение охотников». И тут и там воспевается зима.
Вернувшись на родину, Брейгель еще долго работал для мастерской «На четырех ветрах», он создал множество рисунков забавных, назидательных, трагических. Они превратились в гравюры и разошлись и в Нидерландах, и за пределами родины художника. Их много, так много, что рассказать о них здесь мы не сможем, как не сможем рассказать и обо всех дошедших до нашего времени картинах Брейгеля. Расскажем лишь об одной из них. На ней так же, как и на картине «Охотники на снегу», изображена деревня в зимний день. Называется эта картина — «Избиение младенцев в Вифлееме». Это одна из многих работ Брейгеля, на которых Брейгель изобразил мучения своего народа под властью Испании. Для того чтобы выразить свое сочувствие к погибшим, к обездоленным, к гонимым, он вспомнил библейскую легенду о царе Ироде. Тот приказал убить всех младенцев, родившихся в Вифлееме. Брейгель перенес эту легенду в свое время. В мирную деревню ворвались грозные всадники и отнимают детей у родителей. Всадники эти в красных мундирах, именно такие мундиры носили кавалеристы на испанской службе, ставшие палачами нидерландского народа.
Всадники в красных мундирах окружили кольцом деревенскую площадь. А деревня такая же, как на многих картинах Брейгеля, запечатлевших жизнь Нидерландов. Такие же островерхие крестьянские дома, такая же кирпичная церковь вдали.
Крестьяне мечутся по площади, стремясь спасти детей. Дети и взрослые одеты так, как они одевались в Нидерландах во времена Брейгеля.
Мундиры солдат и одежды крестьян как бы говорят зрителю: все, что происходит тут, происходит не в Вифлееме, а в нашей стране. Грозное кольцо всадников окружает площадь. Вырваться из него нельзя, запереться в домах невозможно: запертые двери вышибают тараном. Куда ни поглядишь, всюду вырастает преграда. Лишь одной женщине удалось вырваться из рокового кольца, но ненадолго! Красный всадник повернул своего черного коня, пришпорил его и устремился в погоню — прорванный круг будет замкнут. Из него нет выхода, а в нем нет пощады. Быть может, самая страшная подробность этой картины — крестьянин, которого солдаты заставили выбивать дверь в соседнем доме, где скрываются Дети его односельчанина. Он выполняет этот приказ покорно. Грозен и кровав красный цвет на этой картине — цвет солдатских мундиров. А цвет неба исчерна-желтый, глухой, он говорит о совершающемся злодействе. Мы можем представить себе, как у художника холодели руки от гнева и сжималось сердце от жалости, когда он писал эту картину. Он написал ее так, что его гнев и боль мы ощущаем четыре века спустя.
Картину «Избиение младенцев в Вифлееме» Брейгель писал уже не в Антверпене, а в Брюсселе, куда он перебрался, где он женился, где у него родились сыновья. Испанский гнет к этому времени стал еще более тяжким, преследования инквизиции еще более жестокими. Не только картина «Избиение младенцев в Вифлееме», но и многие другие работы той поры проникнуты пламенным сочувствием к страдающим, острой тревогой за близких, ненавистью к тем, кто преследует и мучит людей.
В трудные годы художник искал нравственную опору, источник силы и надежды. Так возник цикл его картин «Времена года», к которому относятся «Возвращение охотников», «Жатва», «Возвращение стад» и «Пасмурный день» — всего четыре картины. Пятую картину «Сенокос» то признают подлинной работой Брейгеля, то отказывают ей в этой высокой чести.
Все эти картины были созданы за один 1565 год. Художник, видно, задумал их как одно целое.
…Природа и крестьяне — вот тема этих картин. Художник обрел опору в жизни природы, в извечной череде времен года, в постоянном обновлении и рождении. Он нашел их в жизни крестьян, неотъемлемой от жизни родной земли, от повседневности с ее заботами, радостями, с ее неустанным трудом.
Каждый день скакали гонцы из Нидерландов в Испанию, везли королю Филиппу доклады и доносы. Он писал на полях бесчисленных бумаг: «Не щадить еретиков. Не снижать налогов». Ему казалось, что он может издалека направлять жизнь своих подданных. Мчались гонцы из Испании в Нидерланды, везли грозные приказы Филиппа. А в десятках и сотнях испанских деревень каждое утро начиналась деятельная жизнь. Поля должны быть вспаханы и засеяны, хлеб должен быть убран. Против жизни природы, против простых и необходимых основ человеческого бытия бессильны Филипп и его ставленники. Ни опасность, ни угрозы не могут остановить эту извечную жизнь. Они бессильны и перед жизнью народа: сделать ее труднее они могут, но остановить ее не властны.
Каждый день принимаются крестьяне за свой труд, и каждый день принимается за свою работу художник.
Давайте посмотрим еще раз на картину «Возвращение охотников». Вглядимся, как точно и вместе с тем свободно изображены на ней люди, дома, деревья, как передана глубина пространства. Как вы думаете, написана эта картина с натуры или она — свободная композиция по памяти и воображению?
Правильным будет второй ответ. Во времена Брейгеля художники не писали пейзажей с натуры. Не писал с натуры и Брейгель. Он неустанно впитывал впечатления, чтобы потом воплотить их в своей мастерской. Вот одна важная подробность, которая доказывает, что «Возвращение охотников» написано по воображению. Почти на горизонте тянутся скалистые утесы, таких утесов на низменных землях. Нидерландов нет. Брейгель их придумал, точнее, вспомнил. Такие утесы он видел, когда возвращался из Италии в Нидерланды и пересекал альпийские горы. Но когда он объединяет на одной картине приметы родного равнинного пейзажа с пейзажем горным, он делает это не потому, что не может или не хочет изобразить родную природу без отступления от натуры. Художник показывает, что внутренним взором он мысленно видит и то, что рядом с ним, и дальние, дальние дали. Дорога на его картине ведет не просто из одной деревни в другую, а соединяет далекие страны. Художник приближает эти дальние дали к зрителю, как бы говоря, что мир не заканчивается у околицы родной деревни или у заставы родного города.
Брейгель совершил в жизни всего одно далекое путешествие но дорога, уходящая вдаль, но парусник, плывущий под тугими парусами, но путник, шагающий по дорогам, — вот часто повторяющийся мотив творчества Брейгеля. Звучит он и в картине «Охотники на снегу».
У этой картины, как и у остальных, вошедших в этот цикл, печальная судьба. Брейгель писал эти картины по заказу богатого купца и надеялся, что, когда весь цикл будет закончен, тот повесит все картины рядом в парадном зале своего дома. Там их увидят другие художники, ценители и собиратели картин. Тогда станет ясно, на что способен Брейгель. Этой мечте не суждено было сбыться. Купцу срочно понадобились деньги, он занял их в городской кассе, а в залог отдал всю свою коллекцию картин и среди них весь цикл «Времен года» Брейгеля и другие его работы.
Картины перекочевали под надежные замки и крепкие своды ломбарда. До самой смерти Брейгелю не удалось ни самому повидать их, ни показать кому-либо. Это один из самых тяжелых ударов, который судьба может нанести художнику, ибо, если работы его недоступны глазам зрителя, они мертвы.
Брейгелю не суждено было дожить до того времени, когда нидерландцы восстали и изгнали своих поработителей.
Брейгель умер в 1569 году еще не старым человеком. Причина его смерти неизвестна. Скорее всего непосильная работа и постоянная тревога за своих близких и свою родину. В Нидерландах последних лет его жизни было много горя, крови и слез, но люди не влачили жизнь, ожидая конца, а жили: работали, любили, радовались жизни, готовились к борьбе. Они не смогли бы спустя несколько лет начать эту борьбу и победить в ней, если бы похоронили себя заживо.
Перед смертью Брейгель велел жене сжечь некоторые свои работы, чтобы они не накликали беды на голову семьи.
Горек дым книг и картин, которые сжигают, но, быть может, еще горше дым, когда художник сам сжигает свое детище.
Четыре века и несколько лет прошло с тех пор, как умер Брейгель. Но по-прежнему всматриваются люди в картину «Возвращение охотников» — быть может, самую прекрасную работу цикла «Времена года». Исчезает рама картины или поля книги. Перед глазами раскрывается огромное пространство. Свежим морозным ветром веет от картины. Дорога, по которой, спустившись с холма, будут шагать охотники, увлекает зрителя за собой мимо заснеженных полей к дальним горным утесам.
Увидев эту картину, трудно от нее оторваться. Расставшись с ней, невозможно ее забыть.
|
|
Отправить на печать