ПРОГРАММА ПОБЕДЫ
Ребенок (ребенок, живущий во взрослом) избегает столкновения с препятствием, прекрасно зная, что столкновение принесет боль. Нормальный взрослый тоже все знает про боль, но он привык тому, что эта боль переносима, а главное, что за ней обязательно следует приз, некое достижение, которое и заставляет терпеть. Этот опыт заключен в достаточно простые для нас формулы: «Без борьбы нет победы», «Радость преодоления», «Если долго мучиться, что-нибудь получится». Но у ребенка отсутствует способность смотреть так далеко в будущее. Ребенок хочет всего здесь и сейчас, и для него просто не существует будущего, отнесенного на несколько лет вперед (ему ведь и правда не удалось еще испытать, как ведет себя жизнь на таких длительных промежутках). Способность чувствовать время и тем более прогнозировать последствия появляется как результат «проживания», то есть обретения собственного жизненного опыта. Взрослый, боящийся идти на препятствие, может быть, и догадывается, что преодолев его, он получит награду. Но опыт предыдущих поражений, а также укоренившаяся привычка (программа) не растрачивать силы, так как всё равно выйдет одно разочарование, лишают веры в успех. Отсутствие веры не позволяет мобилизовать внутренние ресурсы организма, так необходимые для победы. В результате, поражение почти обеспечено.
У наших первых детей, прошедших через Китеж, даже на стадии окончания школы были ярко выраженные рефлексы воинов разбитой армии. Не все, но многие из них, даже получив неплохое образование в Китежской школе, не верили в возможность победы. Поэтому, готовясь к экзаменам, просиживая помногу часов над учебниками, они все равно подсознательно ждали провала. Это ожидание мешало «полностью выложиться», напрячь все силы. Сидя над учебниками, они не могли себя заставить думать о той радости, которая ожидает их в недалеком будущем. Не веря же в будущее, они не могли притянуть к себе в настоящее и стимул в виде образа одержанной победы.
Впрочем, у большинства из них нет образа счастливого будущего. Один наш десятиклассник сообщил в интервью корреспонденту, что когда вырастет, то пойдет в армию, потом выучится на тракториста и сопьется. Другой выпускник сказал буквально следующее: «Я уверен, что как-то устроюсь. Уж свои-то триста долларов я всегда заработаю. А потом хочу открыть фирму».
Эти образы будущего взяты из очень бедной колоды и мало подходят под те реальные задачи, которые придется решать нашим выпускникам. Если же эти образы не убрать, то можно предположить с вероятностью 90%, что, живя по тем образам, которые уже заложены в детском доме, действуя по ним, то есть по готовой программе обид, конфликтов и недоверия, дети попадут в колонию или сопьются.
И главное, что в этом не виноваты сотрудники детских домов. Они и кормят, и учат, и даже жалеют!
Поэтому в настоящем для них оставалась только усталость от бессмысленного в их понимании напряжения. Разумеется, все мы знаем из истории случаи, когда люди преодолевали тяжелые жизненные обстоятельства раннего детства и затрачивали огромную энергию, чтобы изменить свою судьбу, например, вырваться из нищеты или безвестности. Думаю, здесь нет никакого противоречия. Я уверен, что если бы мы могли проанализировать первые годы из жизни этих людей, то есть время, когда закладывается программа, там нашлись бы незаметные для последующих биографов моменты обретения опыта победы. Чисто схематически это могло бы выглядеть вот так: проголодавшийся малыш (возможно брошенный родителями), лезет за яблоками. Он затрачивает огромные усилия на свою первую попытку. Он пыхтит и срывается с ветки, за которую пытался ухватиться. Но его гонит реальный голод, незнакомый детям из благополучных семей. Если в результате усилий малыш получит яблоко, например, совершенно случайно упавшее с ветки, то в память победителя навсегда уляжется связка образов действия и сладкого вкуса его результата. Если по счастливой случайности ребенок еще несколько раз получит подтверждение этой цепочке взаимозависимостей, то, скорее всего, став взрослым, будет подсознательно ждать успеха от своих упорных действий. Что интересно, такой подход к жизни будет обеспечивать ему частые победы и достижения, постоянно подтверждая полученную ранее программу.
Случай из жизни
Святослав полез на высокую горку. Ноги и руки пока не доставали до ступенек. Свалился. Пока он искал в своем сознании соответствующую реакцию, то есть раздумывал плакать или ругаться, я похвалил его за отвагу. «Ты молодец! Другие дети в твоем возрасте сюда бы и не полезли. А тебе не страшно. Ты упал и не плачешь. Значит, завтра я РАЗРЕШУ ТЕБЕ СНОВА ПРИЙТИ СЮДА И ПОПРОБОВАТЬ ЗАЛЕЗТЬ. ТЫ СМОЖЕШЬ». Заметьте, если бы я запретил попытку или дал бы ему расплакаться, в сознании осталась бы память о неудаче. Вместо этого он слышит волшебное слово «разрешу». Он победил, пусть даже, и не понимая в чем, пусть и не планировал он добиваться какого-то разрешения. Кто из нас станет омрачать ощущение победы размышлениями о нюансах? На следующий день Святослав не высказал желания пойти на горку. Осторожность взяла верх, а я не настаивал. Через неделю или две (точно не помню) он накопил достаточно решимости, чтобы предпринять еще одну попытку. Я даже не берусь вспомнить, была ли она успешной. Но в пять лет он уже не боялся лазить по настоящим горам в Крыму.
Опыт собственной интроспекции
Мне четыре с половиной года. Я впервые выехал из Москвы на природу. Мы с мамой в профсоюзном санатории под Москвой на Клязьминском водохранилище. Помню непривычный запах сардельки за завтраком и запах лыжных мазей и снега. Почему все-таки запахи особенно запомнились? Там мама впервые поставила меня на лыжи, да еще и без палок, чтоб я лучше научился скользить по лыжне. Сказала, махнув варежкой в сторону огромных заснеженных елей: «Я буду там». И уехала попеременным двухшажным ходом. Я помню просеку в лесу, среди снежных деревьев, помню, как бежал (то есть скользил) за мамой. Плакал, но старался. Видимо, тогда невозможны были привычные эмоциональные реакции, потому что, само место, в котором я оказался, было абсолютно непривычно. Совершенно не помню, как она вернулась, что я там себе думал, обижался или радовался. Все стерто. Но помню, как мы стояли среди елей, похожих на великанов в доспехах из снега, и мама, показывая на маленькую елочку в сияющей снежной вате, говорит: «Смотри, чудо, как в сказке!» И я понимаю, без капли удивления, что, да, это и есть чудо, как в сказке. Теперь я могу обозначить испытанные мною тогда чувства, как «благоговейный восторг перед красотой и величием природы». Но тогда я не знал таких слов. Я запомнил, что живая природа - это чудо. С тех пор она тем и осталась для меня. А, когда мы идем со Святославом в лес, я ловлю себя на том, что моими первыми словами обычно бывают слова: «Смотри, чудо, как в сказке!» Я видел много удивительных мест в разных уголках земного шара. Но место «первого очарования» уже занято елями в снежных шапках. И когда я слышу словосочетание «как в сказке», я все равно сначала вижу именно этот образ…
Но почему так? Ведь и до и после, мне мама показывала много дивно красивых уголков России, возила на выставки, в музеи, рассказывала, привлекала внимание, дарила все, чем обладала сама. Значит, в тот момент в лесу во мне была открыта какая-то волшебная дверь души, позволившая образу беспрепятственно войти и закрепиться.
Мне четыре года, я снова без палок бегу по лыжне, но рядом со мной мама. И я, похоже, слышу ее голос, или мне кажется, что слышу: «Скользи. Тебе не нужны палки. Просто чувствуй лыжню и скользи». Наверное, тогда мне было не очень удобно, все-таки это была первая неделя, как я встал на лыжи. Но я уже чувствовал, что умею, и радость растущей уверенности побуждала меня рваться вперед.
Вслед за этим воспоминанием проступает следующее: мы с мамой в волнах Черного моря. И снова строгий, но заботливый голос говорит: «Скользи, дай воде тебя нести, не надо усилий». Голос звучит как команда, но для меня он знак силы и заботы. Все мое тело при этом воспоминании испытывает радость, наслаждение, легкость, словно во время полета во сне. Плавание в Черном море началось для меня в шесть лет. Мы с мамой много раз потом плавали вместе, но новые впечатления просто вложились, как матрешки, в первое, самое мощное, которое ничуть не стало бледнее и слабее от такого наложения. Очевидно, эти позднейшие впечатления его только усиливали. С тех пор зимняя лыжня под елями и соленая гладь Черного моря - это места моей силы.
О Клязьме я осознанно вспоминаю, наверное, впервые за сорок лет, но именно команда «Скользи!», полученная в то время, легла в основу какой-то более широкой жизненной программы. И я всегда скользил. Сколько себя помню, я никогда не лез на препятствие, не прошибал стенку лбом. Но и длительная остановка вызывала во мне чувство неудобства, «неправильности» жизни, словно какой-то голос в подсознании всегда требовал от меня скользить, обтекая препятствие, опираясь на силу потока, несущего меня. И еще, что немаловажно, когда это получалось, я всегда испытывал ощущение радости и блаженства. Так было в лучшие дни строительства Китежа, так было в любви, так было сейчас, когда я писал страницы этой книги.
Базовое представление о радостном многообразии мира и моих возможностей было заложено именно тогда - в четыре с половиной года на Клязьме. И была эта информация столь плотной, полной и живой, что просто не впускала ничего иного в Образ Мира.
Там же, в пансионате на Клязьме, я свалился со второго этажа кафе лбом на каменный бордюр, можно сказать на глазах у мамы-врача. Помню; запах земли, которая осыпалась со лба, когда я встал, не понимая что случилось, но уже чувствуя себя виноватым перед мамой и раздумывая плакать или нет. Потом - я лежу на руке моей мамы, и рука эта красная от крови. Я все-таки плачу… Шрам до сих пор у меня на лбу.
Но эти воспоминания не окрашены ни страхом, ни болью. Кровь и боль одного момента не смогли стереть продолжительного, всесильного в своей убедительности чувства радости при виде блистающих под солнцем снегов и обретенной уверенности в себе при звуках маминого голоса: «Скользи! Молодец!»
В двенадцать, находясь у дедушки в Арзамасе, я руководил отрядом, рыцарей, которые в дерзкой атаке, опрокинули стойкое сопротивление отряда, собранного на соседней улице.
А потом мы играли с ребятами из деревни, забили гол, и нам банально, по-бытовому, «набили морды». Я с изумлением обнаружил тогда, что не могу сопротивляться. И не то, чтобы страх сковал меня. Я просто впервые попал в такую ситуацию. Это была не игра в рыцарей, а реальность, совершенно по-иному окрашенная. И у меня не оказалось образа действий в этой реальности.
Это я сейчас это хорошо понимаю. А тогда был просто шок. Я помню, что неделю боялся выходить на улицу, еще месяц - уходить дальше своей улицы. Я даже не испытывал стыда, настолько был силен простой человеческий страх.
«Скользи», - говорила мне мама в детстве. Я не пошел мстить, так как хорошо осознавал свою слабость, но и не впал в отчаяние. Я начал заниматься борьбой, чтобы перестать испытывать страх. Я записался с секцию уникальной русской борьбы Самбо (самооборона без оружия), созданной Харлампиевым на основе изучения восточных единоборств.
Я захотел стать свободным. Я всегда хотел жить в обществе свободных людей. Но свободу я теперь понимаю как свободу мыслить вне навязанных стереотипов, чувствовать не по заданной программе. Судя по тому, как развивается человеческое существо, этого от нас, в конечном счете, и добивается эволюция.
Конечно, в моей жизни было много и побед и поражений, как и у любого. Но я сознательно искал в своих поражениях луч надежды, каждый раз убеждая себя, что победа будет. Однажды, мне приснилось, что за мной гонится некто. Помню ужас, который толкал меня вперед, вдоль каких- то высоких кустов, словно я пытался в них спрятаться, - от этого ужаса я и проснулся. Но, осознав, что это был лишь ночной кошмар, я мгновенно заставил себя опять погрузиться в сон, вернуться на то же место и сказать самому себе (а, может быть, тому, кто меня преследовал): «Я не убегал, я тебя заманивал» - и броситься в атаку. Меня словно вышвырнуло из тоннеля, образованного кустами обратно, навстречу врагу. Кстати, образ врага не помню, по-моему, это был просто сгусток страха. Я рванулся в атаку так рьяно, что меня буквально выбросило из сна. Но уже с чувством победы и облегчения. Понимаю, что такие вещи получаются крайне редко, но, поверьте, программа победы в подсознании вашей дочери или сына стоит того, чтобы за нее бороться.
Любой организм, любая система отличается особой нестабильностью, то есть уязвимостью, в момент зарождения и развития. Именно эта неустойчивость и делает возможным изменения.
Какое развитие может быть у куколки, когда неблагоприятные погодные условия угрожают смертью бабочке? Внутренние сенсоры сообщают существу: нельзя вылупляться, и метаморфоза откладывается. Компьютерщики сказали бы: зависла программа. Наступает этап диапаузы.
Если это случилось с ребенком в вашей семье, то стоит запомнить главные правила:
Если даже вы дарите подарки вашим детям, но забываете каждый день сообщать им простыми, понятными словами о том, что вы их любите, то к четырнадцати-семнадцати годам контакт с дорогими чадами будет потерян.
Лучшие человеческие чувства: любовь, уважение, признание - это универсальная, абсолютная ценность. Ради них ребенок готов на все, даже на то, чтоб начать чистить зубы, читать книжки и вообще поменять знак у вектора своего развития с минуса на плюс.
И не забывайте о невидимом «теле справедливости», которым ребенок постоянно цепляется за ваши замечания, указания, даже неудачные шутки.
Зная о том, что это тело существует, вы понемногу научитесь различать его по нюансам настроения, ощущениям, которые не всегда можно описать. Когда у нас хорошее самочувствие, ничто не гнетет, думается легко, и мы готовы решать мировые проблемы, когда нас донимает телесная боль или мучает совесть или обида, пространство нашего сознания вдруг сужается, и мы просто забываем обо всем, что не касается способов избавления от боли. «Я так устал, что просто не могу ни о чем думать» или: «У меня нет сил заниматься твоими проблемами». Когда нет сил, то пространство сознания просто не вмещает ничего нового. Куда уходят силы? Еще основоположники психоанализа ответили на этот вопрос. Внутри пространства сознания находятся секторы или области, в которых сосредоточены воспоминания о боли. Судя по всему, часть наших сил уходит на то, чтобы спрятать эти воспоминания от нас самих. В таком случае, их можно отнести к слою бессознательного. Эти области скрыты от внимания самой личности, то есть человек даже не осознает того, что в нем есть нечто, что забирает его силы.
Моя интроспекция
Мой первый опыт столкновения с человеческой несправедливостью: учительница в первом классе обвинила меня в том, что в беседе с кем-то из друзей я назвал ее «противной». Я был послушным и боязливым мальчиком, мне бы и в голову не пришло так думать об учительнице. Трудно передать всю гамму чувств, которая оживает во мне, когда я вхожу сейчас в то детское состояние: это и простое наивное удивление, и страх от осознания: оказывается здесь в классе, от этой женщины, которой я доверял, мне угрожает опасность. Еще меня, помню, привело в растерянность то, что это обвинение было вынесено перед всеми одноклассниками. Сорок пар глаз смотрели на меня с интересом: «эх, и влетит же тебе», лишь пара: с сочувствием. И так я стоял и потел в своей неудобной колючей школьной форме, ощущая кольцо недоброжелательного любопытства детского коллектива и полную невозможность оправдаться. Наверное, тогда я получил опыт «общественного страха» и осознания, что мне все равно не поверят.
Я пришел домой, и родители дали прямо противоположное моему истолкование всему происшедшему: «Учительница - дура. Мы верим тебе, а она поверила девчонкам, которые по глупости на тебя наговорили. Но ты не обижайся. Они вырастут, и им будет стыдно. С девочками нужно дружить».
«Они предательницы!» - заявил я тогда и придерживался этой точки зрения где-то до восьмого класса, пока не влюбился сразу в двух из них.
Но воспоминание о пережитом страхе всплыло во мне и буквально заполнило все пространство моего сознания болью и через тридцать пять лет, в ситуации, когда я снова оказался перед необходимостью опровергать клевету на собрании. Тогда я почувствовал, что тону в каком-то водовороте чувств и мыслей, где и обида на подлость, и растерянность от необходимости оправдываться, и безнадежность, корнями уходящая в детское «все равно не поверят и накажут». Я справился, но пережитое заставило меня внимательнее отнестись к собственным «заархивированным» воспоминаниям - что там еще? Ведь эта масса прошлого опыта, хоть и не осознается мной, но и не лежит мертвым грузом, а участвует, подобно компьютерному процессору, в выработке моих реакций и решений. Там же, очевидно, располагаются корни интуиции. Как работать с этими пластами?
Это вопрос не праздный. Ведь в глубинной памяти наших детей могут лежать страшные тайны, спрятанные, вытесненные, но не стертые(!), а влияющие прямым или косвенным образом (ну, не знаем мы каким образом…) на весь образ мыслей личности.
Представьте себе, что, когда сознание встречается с предметом или явлением до этого ему неизвестным, оно обтекает его, подобно жидкому гипсу, и слепок уносит с собой, сохраняя его в памяти, то есть в пространстве сознания. Если же сознание уже травмировано, и в нем много «мертвых зон» или областей, потерявших чувствительность, не активированных, то оно не способно уже сделать нормальный слепок. Сознание с травмированной структурой как бы боится боли и не приближается к новым предметам и явлениям. То есть, человек, в сознании которого накопилось много воспоминаний о боли, обидах и поражениях (даже если он и не осознает этого), просто не способен видеть окружающий мир в истинном свете.
Поневоле хочется провести аналогию с ошибками программы и вирусами, которые со временем накапливаются в компьютере и приводят к сбоям в его работе.
Вот тут и встает вопрос, как очистить сознание человека от ошибок и вирусов?
Человек, в отличие от компьютера, способен сам вносить изменения в свою программу, вернее, если говорить языком компьютерщиков, самостоятельно чистить себя от вирусов, которые накапливаются в процессе эксплуатации, то есть накопления жизненного опыта.
Работать с этой вытесненной информацией можно, очевидно, только тогда, когда мы вновь оказываемся захваченными болью воспоминаний. Вот тут и надо терпеть и входить в свои воспоминания, переживать каждый отдельный момент, убеждаясь в его дискретности, оторванности от реальности.
Трудно описать психические процессы в материальных, зримых образах, но ужасно не хочется спускаться до научных терминов, которые вообще не дадут возможности понять сущность предмета. Не всякую гармонию можно поверить алгеброй. А поэтически это звучит так: родитель берет ребенка за руку и отправляется вместе с ним в страну воспоминаний. За душевной беседой в спокойной обстановке даже самые неприятные воспоминания уже не внушают ребенку привычного страха. Он может найти в себе силы заглянуть туда, куда до этого заглядывать не решался. Родитель рядом - он не торопит, слушает, защищает. Это как во сне, стоит дотронуться до предметов, и они теряют жизненность и объем. Посмотрел в глаза тигру и сказал: ты не существуешь. И вот перед тобой уже не рыкающий тигр со зловонной пастью и шелест пальм вокруг, а плоская картинка на стене, которая не внушает страха.
Постепенно, можно сделать этот процесс в значительной степени управляемым. Важно только иметь достаточно свободного времени для наблюдения за ребенком в разных ситуациях и уважительный интерес к его личным открытиям.
Если вы начнете внимательно присматриваться к тому, как ведет себя ребенок, вы довольно быстро заметите моменты, когда происходит «вырезание» образа из окружающей реальности и «запечатление» его в памяти. Именно в этот момент у родителя и воспитателя появляется уникальная возможность повлиять на то, что будет сохранено в памяти ребенка, по сути, на формирование узлов целостного Образа мира.
Родители в этот момент могут указать ребенку на невидимую для него связь между причиной и следствием, объяснить, как надо реагировать на тот или иной вызов.
Впрочем, интерпретируют, а значит, программируют, не только родители, но и друзья и фильмы: «Будь как все! Не высовывайся», «Что ж ты, дура, свой шанс упустила?», «Я бы этого не стерпел!» и т. д.
Теперь ребенок не постигает мир непосредственно, а ищет в сознании образцы и легко подставляет близкие, сходные понятия к этим образцам
Так свободное развитие заменяется программой. Но по- другому, видимо, и нельзя. Если он будет тратить время на то, чтобы совершить все открытия самостоятельно, и все проверить на собственном опыте, ему не хватит жизни.
Звенья опыта сами собой соединяются в цепочки реакций. То, что уже один раз опробовано, закладывается до времени в программу. То, что не удалось самому пережить, добирается в эту цепочку из понравившегося опыта других или даже из области грез и фантазий.
Мальчик увидел, как легко его любимый герой раскидал врагов и попытался применить полученный опыт во дворе. Там ему быстро продемонстрировали опасность виртуального опыта те, кто уже дрался в реальности. Если победившие получили одобрение, скажем, симпатичной девушки или проходящих мимо взрослых, то в голове у мальчика сложился в тот момент вывод, что настоящий мужчина - это тот, кто умело дерется. Теперь он начинает заниматься боксом и попутно на ночь строить образ себя - сильного и беспощадного супермена. Скорее всего, он никогда им не воспользуется в реальной драке, но зато будет вытаскивать его на свет каждый раз, когда ему будет казаться, что задето его мужское самолюбие.
Жаль, что в эту программу закладывается не только память об успехах, но и память о пережитых страхах и поражениях.
Ребёнок, лишённый с детства тесного контакта с родителями, не чувствующий защитного поля любви, вынужден особенно чутко реагировать на любые изменения в окружающей среде. К этому его приучает инстинкт самосохранения. Я специально не написал слово «сирота», так как растущая личность может оказаться «вне системы» родительской любви и при живых родителях (они могут быть заняты водкой или карьерой). Ему некогда играть, отвлекаться. Он должен контролировать ситуацию, так как очень хорошо помнит, как больно бьет мир, что такое предательство родных, что такое покинутость и одиночество… Такую программу, записанную на боли и страхе не переформатировать беседой в комнате милиции или нотациями учителя в классе. Даже забота опытного сотрудника детского дома или консультации психолога не дают ему ощущения, что он часть безопасной системы.
Мечта любого педагога - стереть старые негативный опыт и заблуждения, чтобы освободить пространство для новых знаний. Точнее, как воздействовать на процессы, происходящие в сознании?
Отправить на печать