Чтоб чувствовать деянья всех людей
— Анастасия, подожди, — меня как будто током мысль кольнула, — ты говоришь, что погибали все. И длится так тысячелетья. И все попытки безуспешны, всё человечество идёт своим путём?
— Да, все попытки были безуспешны моих прамамочек, отцов моих.
— Все погибали, значит, да?
— Все погибали, кто в люди шёл и говорить стремился.
— Так это же одно лишь означает, и ты погибнешь, как и все. Ты тоже стала говорить. И здесь надеяться на что-то просто глупо. Ну, если никому не удалось мир, образ жизни общества сменить, зачем же ты…
— К чему о смерти преждевременно твердить, Владимир? Смотри, вот я и продолжаю жить. И рядом ты, и сын взрослеет наш.
— Но что уверенность в тебя вселяет? Что заставляет верить, будто победишь ты именно и вопреки попыткам неудачным твоих предков. Ты как они, всего лишь говоришь.
— Всего лишь говорю, считаешь ты? Когда-нибудь на фразы повнимательнее посмотри, Владимир. Не для ума они. Нет информации в них, ранее не излагавшейся, но люди их читают, и чувства бурные во многих возникают.
Все потому, что так построены они, что люди много видят между строк. Поэзия их собственной души пробелы недосказанного заполняет. И говорю теперь об истине Божественной не я, они её собою открывают. Всё больше их становится, теперь их не свернуть с пути мечты, присущей только Богу. Ещё и миссия моя не завершилась, а в душах многих претворилось желанье то, что ждал Творец. И это главное.
Когда душа в мечте к чему-то устремилась, то обязательно, поверь, всё обязательно и в жизни претворится. — Тогда скажи мне, почему такими фразами всё равнее не излагалось?
— Не знаю. Может быть. Творящий блеснул энергией какой-то новой! Говорящей по-новому о том, что видим каждым днём вокруг себя, что видим, но значенья должного не придаём. И чувства не обманутся мои, я ясно чувствую. Он снова все энергии свои приводит в ускоренье. Рассвет грядёт для всей земли. Земные дочери Его, сыны познают жизнь такую, какой творила жизнь энергия Божественной мечты. И ты, и я причастны к тому будем. Но главное! Но, главное, они, те, первые, кто ощутить сумел те мысли, что сложились между строк, те мысли, что, как музыку души энергии Творца, в людей вселили. Всё получилось! Всё произошло! Уж в мыслях новый мир стремятся строить люди.
—Ты как-то в общем говоришь, Анастасия. Скажи конкретнее, что люди должны делать, какой и как, ну, этот мир построить, в котором счастливыми все будут жить?
— Сейчас конкретнее, Владимир, не могу. Трактатов на Земле немало в период жизни человечества бывало. Пред многими из них впадали люди в преклоненья. Но только все бессмысленны они. Трактаты мир не в силах изменить, и доказательством тому всего одна лишь точка служит.
— Какая точка? Не пойму.
— Та точка во Вселенной, где предел всему определён. Та точка, на которой всё человечество сейчас стоит. И всё зависит от того, в какую сторону оно направит следующий шаг. Всё это говорит о том, что нет в трактатах смысла никакого. Всё человечество от сотворения живёт, лишь чувствами влекомо.
— Постой, постой. Я что же?.. Я, что ли, не умом всё в своей жизни делал?
— Владимир, ты, как все другие люди, умом своим вокруг себя соотношение материи менял, стремясь посредством материальным ощущенья испытать, те ощущенья, о которых интуитивно знает каждый человек. Которых ищет каждый, и найти не может.
— Какие ощущенья? Что каждый ищет? Ты о чём?
— О том, что ощутили люди там, в первоистоках, когда их жизнь была ещё в раю.
— И что же, значит, хочешь ты сказать, я столько дел умом своим перелопатил для того, чтоб чувства эти райские познать?
— А ты, Владимир, сам помысли, для чего ты все дела свои творил.
— Как для чего? Как все и я обустраивал жизнь свою, своей семьи. Чтоб чувствовать себя других не хуже.
— “Чтоб чувствовать” — ты слово произнёс.
— Да, произнёс.
— Теперь понять сумей. “Чтоб чувствовать”… деянья всех людей.
— Ну, как же, — “всех”. И наркоманов действия, что, тоже поиском являются тех ощущений?
— Конечно. Как и все, они стремятся эти ощущения найти, идя своим путём. Земное тело подвергая истязаниям, употребляют зелье, чтоб на миг, хоть приблизительно, оно им ощущение великое помочь познать смогло.
И пьяница, все забывая, морщась, горькую отраву пьёт лишь потому, что поиск ощущения прекрасного и в нём живёт.
И напрягает ум учёный, причудливым изобретает новый механизм, считает, будто механизм ему и всем другим поможет удовлетворение познать. Но тщетно.
За свою историю немало людская мысль бессмысленного наизобретала. Владимир, вспомни, и тебя предметов множество, там, где живёшь ты, окружает. И каждый тот предмет считается достижением научной мысли. Труд множества людей затрачен для появления его. Но только мне скажи, пожалуйста, Владимир, какой из них тебя счастливым, удовлетворённым жизнью сделал?
— Какой?.. Какой?.. Ну, может быть, отдельно взятый — никакой. А вместе все предметы жизнь всё же сильно облегчают. Машина легковая, например. За руль садишься и едешь, куда хочешь. На улице дождь, холод, а в машине можно отопление включить. На улице жара, все потом обливаются, а ты кондиционер включаешь, и вокруг тебя прохлада. А в доме, вот на кухне, например, для женщин множество приспособлений существует. Посудомоечные машины даже есть, чтоб женщин от труда освободить. И пылесосы тоже есть, чтобы уборку облегчить и время сэкономить на уборке. Всем ясно, множество предметов способны облегчать нам жизнь.
— Увы, Владимир, иллюзорны облегченья эти. Своею жизнью сокращенной, да страданьями всё человечество за них и вынуждено каждый день платить. Чтоб получать бездушные предметы, работой нелюбимой, как рабы, всю жизнь и вынуждены заниматься люди. Предметы появляются бездушные вокруг, как индикатор степени непонимания человеком вселенской сути бытия.
Ты человек! Внимательнее посмотри вокруг себя. Чтоб получить очередной свой механический предмет, заводы строятся, чадя смертельным смрадом, безжизненной становится вода, и ты… Ты, человек, для них всю жизнь свою нерадостной работой должен заниматься. И не они тебе, а ты им служишь, изобретая, ремонтируя и поклоняясь им. Меж тем Владимир, мне скажи, кто из великих мудрецов учёных изобрёл и на каком заводе произвёл вот этот механизм для услуженья человеку?
— Какой?
— С орешком белочку, что под моей рукой. Я посмотрел на руку Анастасии. Она держала её протянутой, ладонью вниз, примерно в полуметре над травой. А на траве, как раз под ладонью, на задних лапках рыженькая белочка стояла. В передних лапках белочка держала кедровую шишку. Мордашка рыжая то к шишке опускалась, то задиралась вверх, и круглые блестящие глазёнки белочки смотрели на лицо Анастасии. Анастасия улыбалась, глядя на зверька, не шевелясь, и руку на весу по-прежнему держала. И белочка в траву вдруг шишку положила, захлопотала как-то вся над ней и лапками передними, своими коготками лущила шишку, маленький орешек из неё достала. И снова встав на лапки задние, подняв свою мордашку, словно протягивала тот орешек для Анастасии, как будто бы просила его принять из её лапок. Но и здесь, не шевелясь, сидела на траве Анастасия. И белочка, склонив головку, быстро надкусила скорлупу орешка и лапками своими, коготками очистила зерно от скорлупы и положила на листок травы зерно ореха. Потом зверёк всё новые орехи из кедровой шишки стал доставать, надкусывал скорлупки и ядрышки на листик складывал. Анастасия опустила руку и положила на траву ладонью вверх. И белочка все ядра чистые в ладонь с листа переложила торопливо. Анастасия второй своей рукой слегка погладила пушистого зверька, и белочка вдруг замерла. Потом поближе к Анастасии подбежала и встала, как-то радостно пред нею трепеща, заглядывая ей в лицо.
— Спасибо! — в адрес белочки произнесла Анастасия, — ты сегодня хороша, как никогда, красавица. Иди, иди же, хлопотушка. Найди избранника, красавица, достойного себе. И руку протянула в сторону ствола развесистого кедра. Вокруг Анастасии вприпрыжку белочка два раза обежала и бросилась стремглав по направлению, указанному ей рукою человека, вскочив на ствол, исчезла в кроне кедра. А на ладони, протянутой ко мне, лежали ядра чистые кедрового ореха. “Действительно! Вот это механизм — подумал я. — Сама продукт срывает, сама его приносит, ещё и чистит от скорлупы, ухода за собой не требует зверёк, ремонта, электроэнергию не потребляет”. Попробовав орешков, я спросил:
— А полководцы Македонский, Цезарь, правители, что войны затевали, Гитлер тоже, что ли, чувства первоистоков те искали?
— Конечно. Чувствовать себя они хотели правителями всей земли. Считали подсознательно, что ощущение такое сродни тому, что все интуитивно ищут. Но ошибались в том они.
— Считаешь, ошибались. Почему ты так считаешь? Ведь никто ещё весь мир завоевать не смог.
— Но завоёвывали города и страны. За город шло сраженье, победы достигали, но скоротечное удовлетворенье завоеватели от той победы получали. И к большему завоеванию они стремились, войны продолжали. Завоевав страну, и не одну, не радость, а заботы получали. И страх всё потерять, и вновь пытались удовлетворение искать путём воинственных свершений. Их ум, погрязший в суете, уже не мог их привести к мечте Божественных великих ощущений. Печален был конец у всех воинственных правителей земных. И обозримая, известная сегодня всем история о том гласит. Но только, к сожаленью, суета, метанья, догматов меркантильных череда не позволяют тем, кто в дне сегодняшнем живёт, определить где, в чём их ощущение Божественное ждёт.
Таежный обед
Каждый раз, когда я бывал в тайге, у Анастасии на её полянке, всегда брал с собой чего-нибудь поесть. Брал с собой консервы, печенье герметично запечатанное в целлофан, рыбу, нарезанную ломтиками в вакуумной упаковке. И каждый раз, возвращаясь от Анастасии, я обнаруживал свои запасы неиспользованными. И каждый раз она ещё подкладывала мне от себя гостинцев. В основном это были орешки, ягоды свежие, завернутые в листья, сушеные грибы.
Мы привыкли есть грибы хорошо проваренные, прожаренные, маринованные или солёные. Анастасия ест их сушёными, без всякой обработки. Я сначала боялся их даже пробовать, потом попробовал — ничего. Кусочек гриба во рту от слюны размягчается, его можно сосать, как конфету, можно глотать. Потом я даже привык к ним. Однажды ехал из Москвы в Геленджик на читательскую конференцию. И целый день питался грибами, что дала Анастасия. И Солнцев — директор Московского центра, машину вёл и тоже ел эти грибы. А когда я выступал на конференции, предложил их попробовать сидящим в зале, и люди не испугались. Кому хватило — взяли по грибочку, тут же съели, и ни с кем ничего плохого не приключилось.
Вообще, находясь в гостях у Анастасии, я не помню случая, чтобы мы специально садились поесть. Пробовал на ходу то, что Анастасия предлагала, и чувство голода ни разу не пришло. Но в этот раз…
Наверное, я долго размышлял над смыслом произнесённой Анастасией молитвы, потому и не заметил, как она успела накрыть, если можно так назвать, большой стол.
На траве, на разных больших и маленьких листиках, лежали яства. Они занимали площадь больше квадратного метра. И всё очень красиво уложено, украшено. Клюква, брусника, морошка, малина, смородина черная и красная, земляника сушенная, грибы сушенные, какая-то кашица желтоватая, три маленьких огурчика и два небольших красных помидора. Множество пучков разной травы, украшенных лепестками цветов. Какая-то белая жидкость, похожая на молоко, стояла в деревянном маленьком корытце. Лепёшки, не понятно из чего сделанные. Мёд в сотах, посыпанный разноцветными крупинками цветочной пыльцы.
— Присаживайся, Владимир, попробуй хлеба насущного, что Бог послал, — предложила Анастасия, хитро улыбаясь.
— Вот это да! — не сдержался я от восторга. — Это ж надо, как красиво ты всё сервировала. Прямо как хорошая хозяйка в праздник.
Анастасия обрадовалась похвале, как ребенок, засмеялась, сама не отрываясь, глядя на свою сервировку, вдруг всплеснула руками и воскликнула:
— Ой-ой, тоже мне, хорошая хозяйка, а специи забыла. Ты же любишь специи острые, разные. Любишь, да?
— Люблю.
— А хорошая хозяйка о них и позабыла. Сейчас я быстро. Я исправлюсь.
Она посмотрела вокруг себя, чуть отбежала в сторону, чего-то сорвала в траве. Потом в другом месте, потом среди кустов сорвала и вскоре положила между огурцами и помидорами маленький пучок, составленный как букетик из разных по виду травинок, сказала:
— Это специи. Они острые. Если захочешь, попробуй. Теперь всё есть. Ты отведай всего понемножку, Владимир.
Я взял огурец, посмотрел на разнообразие таёжной пищи и сказал:
— Жалко, хлеба нет.
— Есть хлеб, — ответила Анастасия, — вот смотри. — И подает мне какой-то клубень. — Это корень лопуха, я его так приготовила, что он тебе вкусный хлеб, и картофель, и морковку заменит.
— Не слышал, чтобы лопух в пищу употребляли.
— Ты попробуй. Не беспокойся, из него раньше очень много вкусных и полезных блюд готовили. Ты сначала попробуй, я его в молоке держала. Размягчила…
Я хотел спросить, где она молоко взяла, но, откусив огурец… Я не стал ничего говорить, пока не съел этот огурец и без хлеба. Клубень, заменяющий хлеб, я взял у Анастасии, но так и не попробовал, так и держал его в руке, пока не съел этот огурец.
Понимаете, этот обыкновенный на вид огурец на самом деле сильно отличался вкусовыми качествами от тех, что раньше ел. Таёжный огурец обладал приятным, ни на что не похожим ароматом. Вы, наверное, знаете, как отличаются по вкусовым качествам и аромату огурцы, выращенные в теплицах, от растущих на грядках в открытом грунте? В открытом грунте растущие намного лучше по вкусу и аромату. Огурец Анастасии также, а может, и сильнее, отличался в лучшую сторону от тех, что я ел раньше с грядки. Я быстро взял помидор, попробовал и тут же съел его весь. И его вкус был необыкновенно приятным. Он тоже превосходил по вкусу все помидоры, что раньше доводилось есть. Ни огурец, ни помидор не требовали соли, сметаны или масла. Они были вкусны сами по себе. Как малина, яблоко или апельсин. Никто же не будет сластить или солить яблоко грушу.
— Ты где взяла эти овощи, Анастасия? В деревню бегала? Что это за сорт?
— Я их сама вырастила. Понравились тебе, да? — спросила она.
— Понравились! Я такие в первый раз ем. А у тебя,
значит, огород есть, теплица? Ты чем грядки вскапываешь, где удобрения берешь, в деревне?
— В деревне я только семена у одной знакомой женщины взяла. Место им подобрала среди травы, и они выросли. Помидоры осенью посадила, потом под снегом прятала, а с весной они и стали вырастать. Огурчики весной посадила, и они, маленькие, успели созреть.
— Но почему они такие вкусные, сорт, что ли, новый?
— Обыкновенный сорт. Они отличаются от огородных потому, что, когда росли, получили всё необходимое. В условиях огорода, когда растения стараются оградить от соприкосновения с другими видами, когда их рост удобрениями ускоряют, они не могут вобрать в себя всё необходимое и стать самодостаточными, чтобы понравиться человеку.
— А молоко откуда у тебя, лепёшки из чего? Я думал ты животную пищу вообще не употребляешь, а тут молоко…
— Это молоко не от животных, Владимир. Молоко, перед тобой стоящее, дал кедр.
— Как кедр? Разве дерево способно молоко давать?
— Способно. Только далеко не каждое. Кедр, например, способен. Попробуй, в напитке этом многое заключено. Не только плоть может питать, стоящее перед тобою молоко от кедра. Не пей сразу всего, два или три глотка попробуй, иначе не захочешь больше есть ты ничего, насытившись одним.
Я выпил три глотка. Молоко было густым, с приятным, слегка сладковатым вкусом. Ещё от него исходило тепло, но не такое, как от подогретого коровьего молока. Непонятное, нежное тепло согревало всё внутри и, казалось, меняло настроение.
— Вкусное это кедровое молоко, Анастасия. Очень вкусное! А как нужно “доить” кедр, чтоб получилось такое?
— Не доить. Ядрышки молочные палочкой специальной в ступке деревянной нужно спокойно, вдумчиво, с хорошим настроением растирать, растирать. И воды живой, родниковой добавлять понемножку, так и получится молоко.
— А что, никто из людей об этом никогда не знал?
— Раньше многие люди знали, но и сейчас в деревеньках таёжных иногда пьют кедровое молоко. В городах совсем другую пищу предпочитают, не столько полезную, сколько удобную для хранения, транспортировки, приготовления.
— Всё правильно ты говоришь, в городах надо всё быстро делать. Но это молоко… надо же, какое дерево этот кедр! Один кедр может давать и орехи, и масло, и муку для лепёшек, и молоко.
И ещё многое необычное может давать кедр.
— А что необычного, например?
— Прекраснейшие духи из его эфирного масла можно сделать. Самодостаточные и целебные духи. Никакие искусственные их аромат не смогут превзойти. Эфиры кедра собою дух Вселенной представляют, лечить способны плоть, преградою служить недоброму для человека эфиры кедра.
— Ты сможешь рассказать, как получить духи такие с кедра?
— Смогу, конечно, но ты, Владимир, ещё немножечко покушай.
Я потянулся, чтобы взять помидор, но Анастасия остановила меня:
— Подожди, Владимир, не ешь так,
— Как?
— Я приготовила всего разного для тебя, чтобы ты всего сначала попробовал, чтобы он полечил тебя.
— Кто он?
— Твой организм. Когда ты всё перепробуешь, он отберёт сам себе необходимое. Ты захочешь поесть отобранного больше. Твой организм сам определит, чего ему не хватает.
“Надо же, — подумал я, — в первый раз она изменила своим принципам”.
Дело в том, что Анастасия два раза лечила меня, какие-то болячки внутри. Точно не знаю какие, но я их ощущал сильными болями в желудке, печени или почках. А может, во всём сразу. Боли были сильными, и таблетки обезболивающие не всегда помогали. Но я знал: приеду к Анастасии, она вылечит, у неё это быстро получается. Но на третий раз она лечить меня отказалась. Даже боль полностью своим взглядом не сняла, заявила, что раз я не меняю образ жизни и не убираю то, что способствует заболеванию, то и лечить меня нельзя, так как лечение в таком случае только вредит. Я тогда на неё сильно обиделся и не повторял больше просьбу о лечении.
Вернувшись, всё же стал чуть меньше курить и в спиртном ограничиваться. Даже поголодал несколько дней. Лучше стало. И подумал тогда, что не обязательно нам каждый раз к врачу или целителю обращаться, можно и самому себя в руки взять, когда прижмёт болями. Лучше, конечно, чтоб не прижимало. До конца я сам вылечиться не смог, но и помощи у Анастасии решил не просить, а она сама, значит, согласилась.
— Ты же говорила, не будешь больше лечить и даже боль снимать.
— Боль твою больше не буду снимать. Боль — это разговор Бога с человеком. Но так, как сейчас, — можно, я ведь пищу тебе предлагаю, это не противоречит естеству, а им противоречит.
— Кому им?
— Тому, кто программу вредоносную для человека создаёт.
— Какую программу вредоносную? Ты о чём?
— О том, что ты, Владимир, как и большинство людей, по установленной программе питаешься. Очень вредной программе.
— Может, кто-то и питается по программе. Много их, разных для похудения, для пополнения. Но я питаюсь, как сам хочу. Я даже не читал ни одной программы. Прихожу в магазин и выбираю сам, что понравится.
— Это так, ты выбираешь, придя в магазин, но выбираешь строго из предлагаемого магазином.
— Ну да… В магазине всё сейчас удобно расфасовано, упаковано. Конкуренция потому что большая, все стараются покупателю угодить, всё для удобства покупателя делают.
— Считаешь, для удобства покупателя всё сделано?
— Да, а для кого же ещё?
— Все системы технократического способа существования всегда работают только на себя, Владимир. Разве это тебе удобно получать перемороженные, законсервированные продукты, наполовину убитую воду? Разве твой организм определил ассортимент находящихся в магазине продуктов?
Система технократического мира взяла на себя функцию обеспечивать тебя жизненно необходимым. Ты с этим согласился, доверился ей полностью, и даже задумываться перестал, всё ли необходимое тебе предоставлено.
— Но живём же мы, не умираем от этих магазинов.
— Конечно, ты ещё живёшь. Но боль! Откуда боль твоя? Подумай, откуда боль у множества людей? Болезни, боль противоестественны для человека, они есть следствие порочного пути. Сейчас ты в этом убедишься сам. Перед тобой лишь небольшая часть лежит для человека, сотворенного Божественной природой. Всего попробуй по чуть-чуть, понравившееся заберёшь с собой. Три дня достаточно, чтоб победить твои болячки травинкам маленьким, которые ты сам и отберёшь.
Я понемногу пробовал всего, пока Анастасия говорила. Некоторые пучки из трав безвкусны были, другие напротив, ещё хотелось есть. Потом Анастасия, перед моим уходом, понравившееся за обедом в сумку мою положила. Их ел три дня. И боль прошла совсем.
