ПОЛОВСКИЙ ПОДКОВНИКУ И ПОДКОВНИК ПОЛОВСКОМУ
І
С той стороны зеркала, октябрь
Уважаемый господин Подковник,
продолжительное путешествие, предпринятое мною с целью посещения отдельных частей того интересного мира, в котором я оказался, помешало мне исполнить намерение написать Вам раньше и, воспользовавшись этим, выразить благодарность за то, что Вы вернули мои мысли в траву, на газон возле памятника Орфелину. Откровенно говоря, я не думаю, что Вы ожидали получить письмо от меня, однако я пообещал самому себе обязательно черкнуть Вам несколько слов, как только я вполне устроюсь на новом месте. Между тем выяснилось, что переселение на тот свет вовсе не такое простое дело. Но об этом позже. Мне очень хотелось бы узнать: как Вы поживаете? как обстоят дела с Вашей любовью к Саше? как протекает жизнь в доме без крыши?
Я здесь располагаю очень хорошими новостями о Вас и Вашей компании. За это я должен быть благодарен одному доброму духу, который раз в месяц отправляется навестить «живых», кстати, именно благодаря его любезности я имею возможность послать Вам эту весточку. От него я узнал, что Вы нашли зеркало, сделанное из воды с горы Ахаггар, которое представляет собой проход из одного мира в другой, с того света в этот, хотя, думается, более правильно было бы говорить, что речь идет об одном мире, одном свете, разделенном невидимой границей и сообщающемся через отверстия в этой невидимой преграде (отверстиями наподобие Вашего главного Восточного зеркала).
Что написать Вам о моей «жизни» здесь? Должен признаться, меня мучает ностальгия. Я часто думаю о Вас. Вспоминает ли меня Саша? Вспоминаете ли Вы о той Вашей детской ревности? А может быть, я забыт, как и многие из окружающих меня здесь? Все успокаивают меня, что это в порядке вещей — все вновь прибывшие думают так же, как и я сейчас, видимо, берет свое сентиментальность.
Если бы не это, здесь было бы очень приятно. Я встретил многих интересных и даже очень известных людей. Климат здесь вполне подходящий. Кроме того, со мной произошло нечто такое, из-за чего, собственно, я Вам и взялся писать. Хотя наша с Вами дружба была не совсем обычной, у меня на том свете не было никого ближе Вас, поэтому именно Вам и хотелось бы в первую очередь сообщить эту грандиозную новость. Дело в том, что у меня завязался многообещающий роман с некоей госпожой Варварой Леонидовной, она из Санкт-Петербурга, русская, очень милая, искренняя женщина, именно о такой я и мечтал, когда был «жив». У меня есть все основания надеяться, что мои отношения с ней будут развиваться успешно. Варвара Леонидовна испытывает ко мне самые теплые чувства. Таким образом, господин Подковник, я радостно восклицаю: наконец-то и я дождался любви!
Известную опасность для нашего счастья представляет супруг Варвары Леонидовны, царский генерал, крутой и упрямый человек, который еще на том свете мучил свою бедную жену. Но мы с моей дорогой Варюшей договорились бежать. Поэтому я и предпринял то самое путешествие, о котором упомянул в начале письма, в надежде найти подходящий уголок, где мы сможем в покое свить наше гнездо новой «жизни».
Дорогой мой друг, вскоре мы вместе с Варварой Леонидовной отбудем в довольно отдаленный, но очен1г красивый край этого света. Туда, куда мы хотим отправиться, не добирается тот добрый дух, который должен передать Вам это письмо. Так что вполне возможно, у нас больше не будет оказии, которая позволит нам узнать что-то друг о друге. От всего сердца желаю Вам всего самого хорошего.
Искренне Ваш Половский.
II
С этой стороны зеркала, ноябрь
Уважаемый господин Половский,
можете ли Вы представить себе, с каким волнением я читал Ваше письмо? Понимаете, ведь люди не каждый день переписываются с мертвыми (простите, если выражение «мертвый» кажется Вам обидным). С того момента, как мы под главным Восточным зеркалом нашли Ваше письмо, мы все только о Вас и говорим. Хочу особо подчеркнуть, что всех нас приятно удивило Ваше письмо. Особенно обрадовало нас сообщение о Вашей связи с Варварой Леонидовной. Передайте ей наши самые искренние приветы.
Но, господин Половский, Вам следует быть осторожным. Мой друг Драгор, большой знаток истории, утверждает, что ему приходилось в свое время читать о личности этого царского генерала, супруга Варвары Леонидовны. Он очень опасен. В Санкт-Петербурге в конце прошлого века он всего лишь за один год убил на дуэлях семерых, и всех из-за каких-то мелочей. Не знаю, можете ли Вы, уже мертвый, стать его жертвой, но советую Вам поостеречься этого злого человека.
Спасибо за Ваш интерес ко мне, я поживаю хорошо, так же как и все остальные в доме без крыши. Правда, любовь к Саше развивается не совсем в том направлении, как мне бы этого хотелось. Я думаю, что все дело в моем росте, поэтому прошу Вас там, где Вы находитесь, а я уверен, что Вы сможете найти кого-нибудь, кто это знает, поищите и расспросите, как обстоит дело с моим Заветом? когда он исполнится? вырасту ли я когда-нибудь?
Господин Половский, если Вы еще не уехали, заклинаю Вас именем Бога: проясните, как обстоят все эти дела. А в Вашем следующем письме, которого я уже жду с самым большим нетерпением, напишите мне обо всех подробностях, связанных с жизнью и смертью, потому что мне бы очень хотелось узнать об этом как можно больше.
Вы не посоветовали мне, каким образом переслать Вам ответ, но мне кажется, будет достаточно просто забросить мое письмо в зеркало, которое Вы назвали отверстием в невидимой границе. Надеюсь, что добрый дух разыщет Вас, если Вы еще не уехали, и Вы сможете снова написать мне. Еще раз шлю Вам и госпоже Варваре Леонидовне мой сердечный привет и желаю Вам в дальнейшем ничем не омрачаемого счастья.
Подковник.
Предание берберского племени туарегов гласит, что давным-давно, еще в те времена, когда даль от близи отделяла тысяча переходов каравана верблюдов, в сердце Сахары находилось огромное озеро, называвшееся Врата миров. Вода этого озера была удивительной не только тем, что по ее берегам разрастались буйные оазисы, но и тем, что она была единственным покровом, закрывавшим единственный в мире проход из Верхнего в Нижний мир. Сюда со всех сторон спешили души умерших, чтобы погрузиться в другое царство, здесь же, на берегах озера, собирались и живые, которые хотели передать весточку кому-нибудь из своих близких, оказавшихся в том мире. Так было всегда, и казалось, что так всегда и будет, но поскольку чудеса со временем истончаются и воспринимаются как выдумки, множество любопытных начали собираться на берегах озера и бросать в него камни, пытаться сетями выловить души умерших или же пробовать осушить Врата миров, чтобы живыми попасть в Нижний мир. Властитель Всего, вначале благосклонный к людям, страшно разгневался и решил отнять у людей знание того, где находится переход из одного в другой. Однажды ночью Ширококрылая птица выпустила из своих когтей столь огромный ком земли, что, когда рассвело, люди увидели на месте озера высокую гору, которую они назвали Ахаггар, а вокруг горы на месте оазисов выросла тайна о том, куда теперь переместился проход из Верхнего в Нижний мир. Туареги, народ, который защищает свою память чалмами, оберегающими уши от ветров забвения, были единственными, кто сохранил воспоминания об озере. На крутых склонах Ахаггара в нескольких скудных источниках они зачерпывают воду, в блеске которой читают то, что сообщают им их предки, или же делают из этой воды зеркала — узкие проходы из одного мира в другой, обрамлённые латунными берегами. |
Иллюстрация 36. «Легенда о Вратах миров», изображение ручной работы на глиняном кувшине племени туарегов, высота
ЗИМНИЕ ДНИ
Предместье утопает в снегу вдоль и поперек. Снежинки падали и падали, они падали так густо, что стало казаться, будто с неба на землю свисает множество длинных, аккуратно скрученных белых нитей. Будто кто-то наверху сматывал и разматывал мягкие хлопчатобумажные нити снега, предлагая нам снова связать из них старые свитера, те самые свитера, которые прекрасно можно носить даже тогда, когда из них давно вырос.
Снег всех нас очень обрадовал. Недоволен был только Андрей. Для него снег означал нарушение в расписании движения поездов, пробки на дорогах, нелетную погоду и полную неразбериху в и без того мучительных предположениях о том, когда же вернется Эта. По своему обыкновению он не хотел, а может быть, и не мог выйти во двор. Поэтому, пока мы во дворе фотографировались на еще не тронутом свежевыпавшем снегу, а потом играли в снежки, за диваном с ним сидел известный своей педантичностью Подковник и пытался помочь ему хоть как-то привести в порядок ожидания.
Зимние дни проходили тихо, исполненные маленьких радостей; мы попивали чай, рассказывали сказки, варили компот, рассматривали снежинки. Кроме того, каждый из нас занимался и своими личными делами, теми делами, которые приносили самое большое успокоение. Молчаливая Татьяна вышивала. Еще осенью она, неосторожно вытряхивая шаль у окна, взмахнула ею так энергично, что три горлицы вспорхнули с нее и больше не вернулись. Сейчас она хотела возместить потерю с помощью золотых и серебряных ниток. Драгор пытался отыскать в Энциклопедии Serpentiana тайный рецепт, который позволил бы Андрею освободиться от тени Эты. Богомил с карандашом в руке господствовал над временем. Эстер все больше и больше вникала в новое занятие — влюблялась в Богомила. Люсильда учила Сашу летать с помощью ресниц.
Единственное, что отчасти нарушало нашу идиллию, были усилия соседей, которые после первого же снега стремились сорвать нежный белый покров с улиц и крыш. Используя целый арсенал метел, лопат, совков и скребков, они бездушно нарушали белизну, нанося черные раны, испуганно поглядывая на небо (шепча: «Смотри-ка, так и валит!»), не замечая, что небо прядет снежные нити, не понимая, что из них можно связать старые свитера из детства, свитера, которые прекрасно можно носить даже тогда, когда из них давно вырос.
ЕШЕ НЕМНОГО О ДОМЕ ДЛЯ ПТИЦ ИЛИ БАНТ ДЛЯ ВОЛОС
«Что осень распорет, весна заново соткет», говорит старая пословица ткачей. В начале апреля вернулись три беглые горлицы. А так как муслиновая шаль Молчаливой Татьяны была заполнена новыми, вышитыми ею зимой птицами, то путешественницы поселились у нее в волосах. И так приятно было слушать, как три беглянки с банта на ее голове песней, выученной где-то на юге, перекликаются с песней, которая перезимовала на шали.
МАГИЧЕСКИЙ РЕЦЕПТ УДАЛЕНИЯ ЧУЖИХ ТЕНЕЙ
Надеясь на превосходство своих технологий, западные цивилизации высокомерно отбросили знания, которыми обладает оккультизм. Полные решимости объяснить с помощью математики все, что их окружает, они забыли старые умения: как снять сглаз, как приготовить приворотное зелье, превратить свинец в золото, изгнать зло, призвать духов. Поэтому Драгор обоснованно сделал вывод, что необходимый рецепт может быть найден только у тех народов, которые все еще верят в силу магии. Развитая медицина современных цивилизаций не только не смог ла бы освободить Андрея от тени Эты, но она вообще усомнилась бы в возможности существования такого не столь уж редкого явления. А то, что это действительно так, подтвердила и Энциклопедия Serpentiana в главе «Перемещение тени»:
«Члены племени бауле (Берег Слоновой Кости) утверждают, что отдельные люди и даже группы людей могут надолго попасть в чужую тень какого-нибудь колдуна или даже обычного человека. При этом следует различать Синюю тень, которая сопровождает хозяина, защищая его от действия зла, и Серую тень, которая не движется, вследствие чего неподвижным остается и тот, кто оказался под ней и кто погибает через некоторое время, как в одиночной камере, от голода или от безумия.
С помощью особых обрядов можно переместить тень на другого хозяина. Так у врага похищают Синюю тень и помогают другу избавиться от Серой. Обрядом обычно руководит глава племени или колдун. В сопровождении ритуальных танцев он просит бога неба Ниание зажмуриться — для перемещения тени необходимо полное затмение и Солнца, и Луны, и звезд. В зависимости от степени своего мастерства колдун рано или поздно вызывает кратковременное затмение всех источников света. После исчезновения света тени теряют свою форму, и невольник Серой тени может без труда, просто шагнув в сторону, выйти из нее. В такой ситуации не трудно похитить и Синюю тень (надо только еще при свете дня запомнить, где она находилась). Когда снова станет светло, каждому будет принадлежать та тень, в которой он оказался (умышленно или случайно), а тени, оставшиеся без хозяина или пленника, отправятся как призраки блуждать по свету, надеясь на новое затмение».
ВЛАСТЕЛИН ВРЕМЕНИ
— Зачем ты зачеркиваешь числа на календаре? — спросила Саша Богомила как-то ночью.
— Так нагляднее, точнее видно, сколько дней прошло и сколько осталось, — ответил он ей.
— Прошло от чего и осталось до чего?
— От года, — удивился Богомил ее незнанию.
— Ты что, шутишь? Разве это важно? — опять спросила Сатла.
— Да, это очень важно. Вот смотри. Здесь черное, это зачеркнутая часть года, она у меня за спиной. Здесь белое, это дни, которые еще только придут. На границе между черным и белым стою я. Вот так, когда я зачеркиваю, я всегда точно знаю, где нахожусь. Здесь и здесь.
Саша смущена этим ответом. Богомил представлялся ей в виде тончайшей, пульсирующей перепонки, которая отделяет черное от белого и которая испытывает давление с одной стороны от прошедших, а с другой — от грядущих дней.
— Человек как перепонка, — раздумывала вслух Саша.
— Что? — не расслышал Богомил.
— Ничего, ничего, — махнула рукой Саша, прислушиваясь, как ночь бурлит в водосточных трубах Предместья.
ЗЕМЛЯНИКА
Чем больше Эстер предавалась своему новому занятию, тем сильнее чувствовала она странное волнение. Любить Богомила было делом, которое вызывало слабость в руках и ногах, легкую влажность кожи и затрудненное дыхание. Уже одно только это свидетельствовало о том, что тело дает свое согласие на ее новый выбор, а когда на левом плече появилось родимое пятно в форме ягоды земляники (fragaria vesca), стало ясно, что и душа одобрила это решение. С того момента Эстер полностью отдалась во власть влюбленности в Богомила, в чем проявила себя чрезвычайно талантливой и прилежной особой.
Когда невероятно густое и большое облако саранчи удалилось, мы увидели, что на этом наши беды не кончились. Испуганно суетясь в полной темноте (саранча полностью затмила солнечный свет), мы перепутали все наши тени. Юный Фабиан теперь отбрасывал тень палатки, к мадам Обер прицепилась тень курицы, а тень масличной пальмы стала тенью месье Обера. Поднялся страшный крик, в котором яснее всего слышался истеричный голос мадам Обер: |
Иллюстрация 37. «Белая женщина с тенью курицы», частично раскрашенный дагерротип, 18x15 см, снято на берегу реки Комоэ, 1894 год, Институт колдовства, Лагос.
ТРЕТЬЕ ПОСЛАНИЕ
С той стороны зеркала, декабрь
Мой уважаемый друг,
я до глубины сердца тронут твоим письмом, а также тем, что вы помните меня, желаете успешного развития моего романа и заботливо предупреждаете о возможной опасности.
В своем первом письме я упустил из виду сообщить, что нам строго запрещено раскрывать какие бы то ни было детали здешней «жизни» (или, если тебе так удобнее, «смерти»). Кроме того, нам не разрешается переписываться с «живыми», однако создается впечатление, что вода для вашего зеркала была взята из какого-то весьма отдаленного источника, оставшегося от озера Врата миров, поэтому его не контролируют уж очень строго, так что надеюсь, никому из нас не грозят какие-то неприятные последствия.
Твое письмо я получил, как говорится, без одной минуты двенадцать. Мы с Варюшей отложили отъезд для того, чтобы попытаться хоть что-то разузнать о делах, которые так тебя мучают.
Чьи же слова могут быть для тебя авторитетны? — думал я и старался найти того, кто сумел бы ответить на твои вопросы, связанные с ростом и Заветом. Мне порекомендовали нескольких умных людей, но мне не удалось поговорить со всеми, потому что человек я здесь новый и не имею всех тех знакомств и связей, которые позволили бы мне встретиться с «мертвыми», жившими в самые разные эпохи. Тем не менее, благодаря семейным связям Варвары Леонидовны с влиятельной и знатной семьей Романовых, я смог увидеться и поговорить кое с кем из тех, кто еще на том свете славился тем, что умел добыть знание, просеивая незнание через мельчайшее сито.
Так, в частности, китайские мандарины сообщили мне, что как вода всегда течет в сторону еще большей воды, так и человек стремится расти в направлении более высокого, просто ему нужно иметь как можно больше притоков, знакомых с горами. Великий алхимик Парацельс считает, что твои попытки заполнить Пустоту в пространстве не только своими мыслями, чувствами, художественными произведениями, но и собственным телом, то есть ростом, — это часть исконной и общей задачи человеческого рода бороться против Пустоты. Он советует тебе смириться со своим ростом, его не изменишь, но никогда не мириться с Пустотой, потому что от успешности борьбы с ней зависит твое выживание, а в сумме с миллиардами таких же усилий других людей и выживание человечества. Другие, в частности историк искусства Джорджо Вазари, утверждают, что ты страдаешь болезнью, называемой horror vacui, и тебе следует по утрам принимать вместе с медом и водой как можно более крупные кусочки воздуха лазурного цвета. Третьи советуют ознакомиться с главой «Общий рост» из книги Serpentiana, представляющей собой энциклопедию с бесконечным содержанием, которую мы можем отчасти, причем с очень большим трудом, истолковывать и в которую вписываем и свои собственные статьи с тем, чтобы облегчить путь следующим поколениям. В колонии древних вавилонян я слышал, что твой рост не имеет никакого значения, он ни на что не влияет, так же как и рост других людей, до тех пор, пока снова не будут собраны в одно целое развеянные ветром комнаты башни-библиотеки. Кроме того, я выслушал массу других мнений и, мне кажется, скорее дождался бы смерти здесь, где не умирают, чем сумел бы распутать этот клубок объяснений.
Дорогой друг, поняв, что все эти ответы никак тебе не помогут, я решил сделать еще одну попытку, несмотря на то что мои изыскания и так затянули наш с Варварой отъезд, тем самым ставя под угрозу успех задуманного нами в целом. В этой последней попытке важнейшую помощь оказал мне наш Захария Орфелин, ведь картографы — это настоящий клан, очень тесно связанный здесь, на этом свете. Несмотря на то что их разделяет несколько веков, Орфелин, не успел истечь даже один день, разыскал Мусафира Хамида, сына известного географа Идриси, великого мученика, пострадавшего задело картографии, единственного человека, который может подтвердить существование Завета. Ты, думаю, помнишь, что Хамид во время путешествия к горам Кавдак, горной цепи, стоящей на границе мира, встретил человека, обладавшего способностью изменять свой рост благодаря Завету, который из сна в сон, как из поколения в поколение, передает его род. Доподлинно известно тебе и то, что Хамид высказал желание посетить сон этого необычного человека. Однако дорога звала его вперед, не давая возможности задерживаться. Итак, все это ты знаешь. А теперь перейдем к тому, чего ты не знаешь: на пути к Сицилии волны третьей Великой воды заставили корабль картографа снова причалить к пристани того города, где жил необычный человек. Пока моряки латали дыры в парусах, Хамид нашел его и после долгих уговоров получил разрешение посетить его сон для того, чтобы наконец лично убедиться в существовании Завета. После того как оба заснули, гость перешел в сон хозяина и начал поиски. Хамид шел и шел, преодолевал расстояния большие, чем человек перетирает своими ступнями за весь свой век, ведь во сне можно забраться гораздо дальше, чем представляешь себе наяву. Картограф шагал и шагал по сну, но ничего похожего на Завет не встречал. Правда, вдоль дороги он встречал все, что только может быть во сне: звездные цветы, парящие в воздухе дворцы, мельницы, работающие от силы солнечных лучей, страшилищ с четырьмя носами, только что пролетевших мимо ангелов, единорога с телом девушки, русалку с водяными волосами, — но от Завета не было и следа. Все, кого он расспрашивал, показывали вперед, дорога плутала среди осеней и весен, он то переходил по мосту через зиму, то проползал под летом. Уже под самое утро, когда нужно было возвращаться (пробуждение в чужом сне очень опасно), глаз Хамиду кольнул конец пути. Он сделал последнее усилие, бегом пробегая каждый третий шаг, и оказался на обочине дороги. Несмотря на то что он вдоль и поперек прошел весь свет и видел всевозможные чудеса, то, что открылось перед ним с этого момента, изумило его больше, чем все известное и неизвестное ему до сих пор. Дорога, по которой двигался Хамид целую ночь, вливалась в широкий путь, который по отношению к своему притоку располагался вертикально. От этого протянувшегося ввысь пути отделялись, сплетались и переплетались с ним вверху и внизу еще тысячи и тысячи дорог и дорожек. Они тянулись во все стороны или к подножью вертикального пути (которое невозможно было увидеть), или к его верху (о котором можно было только догадываться). Картограф снова подумал, что находится где-то в Сердцевине дорог (о которой он слышал как-то одну легенду), но вскоре начал различать в этом хаосе некоторые закономерности. А когда он увидел на развилке у себя над головой гнездо тех самых, только что пролетевших ангелов, ему тут же стало ясно, что весь сон он ходил по одной из веток Вселенского дерева. Чувство того, что он находится где-то среди бесконечной кроны, такой кроны, у которой познаваемо одно только начало — семя, брошенное Творцом, заставило его испытать раскаяние, что потратил жизнь на путешествия по яви, причем в основном по ее краям и обочинам. Но и для сожалений уже не оставалось времени, спавший человек проснулся, а вместе с ним, чувствуя боль в груди, проснулся и Мусафир Хамид.
Вот таким образом картограф увидел Завет, вернее, одну его часть. Прощаясь со мной, он просил передать, чтобы ты внимательнее присмотрелся к ветвям Вселенского дерева, которые, несомненно, дотягиваются и до твоего сна, они вообще достигают всех человеческих снов, просто у одних они чахнут в пустыне Пустоты (и такие люди не могут никак выйти за пределы яви), а у других разрастаются все новыми и новыми ветвями, тянутся и тянутся в бесконечность, повсюду от осени и до весны, через зиму и под летом.
Дорогой мой, мы с Варюшей уезжаем, как только я закончу это письмо, больше откладывать мы не можем, похоже, что ее супруг нас уже разыскивает. Поверь, мы испробовали все возможности помочь тебе. Но мы надеемся, что ты сумеешь вырастить свое Вселенское дерево. В любом случае желаем тебе счастья. К моим приветствиям тебе и всем твоим друзьям в доме без крыши присоединяется и Варвара Леонидовна, которая над моим плечом дует на буквы, чтобы они лучше высохли. Шлем вам самое сердечное «прощай».
Половский.
Все существующее имеет свой сон, и только в сумме со сном все приобретает свои истинные размеры. Безразлично, идет ли речь о видимом или невидимом, оно неполно, если рассматривать его оторванным от сна. В конечном счете, не будь сна, ничего бы не существовало, кроме Пустоты — единственной известной формы, не обладающей своим сном. |
Иллюстрация 38. «Общий рост», глава Энциклопедии Serpentiana, год написания неизвестен, собственность Драгора.