Второе рациональное обоснование, необходимое для поддержания иллюзии, заключалось в отсутствии приемлемого варианта взаимного соглашения при той игре в кошки-мышки, в которую играли две страны и которая неизбежно должна была закончиться обменом ядерными ударами. На самом же деле Хрущевым был предложен прекрасный вариант соглашения: Россия уберет свои ракеты с Кубы ори условии, что Америка уберет свои ракеты из Турции, от советских границ, К тому времени правительство уже признало американские ракеты в Турции совершенно бесполезными, а Кеннеди несколькими месяцами раньше даже намекал на возможность их одностороннего устранения, поэтому с точки зрения американских интересов такое соглашение было бы очень даже разумным, Эдлай Стивенсон предлагал такое решение ExComm-группе еще до предложения Хрущева, 20 октября, но многие сочли его «трусом», и это обвинение преследовало его до конца работы в ООН. 72 Раз уж целью было военное унижение иллюзорного врага, то любое мирное решение посчитали бы «трусостью». Реальная значимость ракет в Турции была столь невелика для членов ЕхСопип-группы, что в ходе обсуждения многие из них высказались в поддержку, как сказал один историк, «безумной схемы… сначала разоружить ракеты в Турции и известить об этом Советский Союз, затем бомбардировать точки размещения советских ракет и вторгнуться на Кубу».73 Такой сценарий, по которому сначала решается проблема, а потом происходит насильственное вторжение, несомненно, разоблачает иллюзорную мотивацию всей затеянной истории!
Столь сильно было влияние группового транса, что, когда Кеннеди сказал американцам о невозможности принять предложение России обменяться ракетами, вся страна поверила в это без вопросов, предпочитая рисковать десятками миллионов жизней. Лишь 16 процентов населения страны было против военных действий при всем том, что трое из пяти считали, что «обстрелы» в таком случае неизбежны, а каждый пятый полагал, что это приведет к третьей мировой войне. При опросах общественного мнения ответы в основном звучали так: «Давно пора было» или «Нас слишком долго притесняли». Такое настроение нации сделало Кеннеди чрезвычайно щедрым на военные угрозы. Он не только готовился к вторжению и сосредоточил на юге Флориды четверть миллиона людей и 180 кораблей, но и 156 готовых к пуску ICBM, а также, по словам офицера военно-воздушных сил, обязанностью которого в тот момент было передавать американские послания, отправил в Россию сообщение об этом:
«В послании говорилось, что у США есть 1300 ядерных ракет, и названы они в честь советских городов, на которые наведены. [Генерал] Киган утверждает, что в момент, когда Никита Хрущев на своей черноморской даче получил это послание (через несколько часов после его отправления), у него был с визитом один офицер с Ближнего Востока. Этот офицер потом сказал, что Хрущев побледнел. На столе стояло четыре телефона, и он пытался звонить по всем сразу, вызывая Москву. В тот же день русские корабли повернули назад».74 Военное «унижение» Хрущева со стороны Кеннеди, долженствовавшее привести к смещению русского лидера и предпринятое Кеннеди для того, чтобы самому не подвергнуться унижению, длилось, тем не менее, слишком короткий промежуток времени, чтобы полностью удовлетворить потребность американского гнева в эмоциональном очищении. Хотя мне и не вполне ясно, в чем конкретно в данном случае состояло надлежащее очищение эмоций, пресса явно недоумевала по поводу быстроты случившегося и вопрошала, действительно ли Америка «победила». «Ю-Эс ньюс» задавал волнующие каждого вопросы: «Обойдется ли теперь без настоящей войны? Мир вдруг снова стал спокоен… Великие вопросы: почему он спокоен? что бы это значило?»75 Рейтинг популярности Кеннеди, резко подпрыгнувший во время кризиса, скоро снова упал до предыдущего уровня, и открытые нападки на него возобновились с полной силой. Сказывалось недостаточное эмоциональное очищение. Результаты опроса общественного мнения в масштабах нации преподносились под такими заголовками: «Большая головоломка: странное настроение Америки сегодня. Люди сбиты с толку и не знают, чему верить… причудливое настроение…»76 Это-то «странное настроение» и побуждает меня предположить, не могло ли убийство Кеннеди в конце года, связанное в уме Освальда с Кубой, быть в некотором смысле актом, выполненным по поручению нации, пусть даже мы никогда и не узнаем истинных мотивов Освальда.77 Вспомнив газеты, полные нападок на Кеннеди за то, что он чересчур мягко поступил с Кубой, как раз в то время, когда тот отправлялся в Даллас, вспомнив его утверждение после ракетного кризиса, что, если бы не военные перемещения, «не миновать было бы импичмента», так и хочется задать вопрос: насколько американский фантазийный гнев способствовал его смерти? И каким образом групповая фантазия осуществилась через помраченный рассудок больного убийцы?
После убийства Кеннеди очередной американской групповой иллюзией была, несомненно. Вьетнамская война. Когда в
ДЖИММИ КАРТЕР: ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ В КЭМП-ДЭВИДЕ
В то время, когда пишутся эти строки (начало
Как показывает график, до сентября
Драма раздулась до невероятных размеров. Ланса расписывали как ребенка, которого хотят бросить, хотя это был «здоровенный мужчина, который заполнял собой все свидетельское кресло и смотрелся в нем, как медведь на детском стульчике».83 Вскоре в этой драме оставления начала использоваться символика рождения, выражавшая страх по поводу разлучения.
У меня есть привычка проводить фантазийный анализ вечерних теленовостей, припоминая образы, появившиеся на «Эн-Би-Си найтли ньюс». (Чтобы проделать фантазийный анализ телевидения, я всегда выключаю звук и пропускаю изображения только говорящих людей, вспоминая лишь те сцены, которые непосредственно отражают телесные образы, несущие фантазийное содержание.) 21 сентября, когда Картер еще обдумывал, «бросить ли» ему Ланса, вечерние новости начались с торжественного заявления Картера по поводу дела, а затем стали развивать групповое фантазийное содержание в «Третьем разделе», который по замыслу «более светлый», но, по моим наблюдениям, используется для передачи скрытых фантазийных посланий по поводу новостей, открывающих передачу. В тот особенный день показали самку гориллы, преждевременно родившую детеныша; камера задержалась на горилле, когда она подняла детеныша, и в это время шли ' рассуждения, должна ли она его вскармливать; наконец, самка опустила детеныша на землю. Удивляясь легкости, с которой мы все приняли идею потратить миллионы телевизионных долларов только на то, чтобы провести съемку кормящих горилл и показать это десяткам миллионов людей в качестве «развлечения», я подумал, что на следующий день Картер примет решение. Назавтра утренние газеты сообщали: Картер бросил Ланса, а в «Нью-Йорк таймс» Картера показали на первой странице плачущим (до сих пор снимки на первой странице изображали исключительно «сильного» Картера). Сгорая от нетерпения узнать, каким же на этот раз будет групповое фантазийное послание, я включил «Эн-Би-Си найтли ньюс» и снова посмотрел «Третий раздел». Конечно же, длинный отрывок был посвящен разлучению, на этот раз двух малышей - сиамских близнецов, соединенных в пояснице, этот образ совершенно отчетливо символизировал Картера и Ланса так же, как и взаимоотношения фантазийного лидера и группы. Камеры сосредоточили внимание на няньке, которая показала всем телезрителям, как малыши спокойны вместе и как они плачут после разлучения.
В этот момент в средствах массовой информации и начала появляться символика «коллапса». «Ньюсуик» и «Тайм» в одну и ту же неделю независимо друг от друга вышли с одинаковыми карикатурами на обложках, изображавшими превосходный символ коллапса: бьющееся яйцо, Берт Ланс в виде Шалтая-Болтая, падающего со стены. В «Нью-йоркском книжном обозрении» Картера изображали «близким к краху», статья носила заголовок «Картер проткнут пикой». По данным опроса общественного мнения, проведенного перед решением по делу Ланса, 67% населения считало, что Ланс должен уйти, а 21 % - что ему следует остаться,84 так что решение, несомненно, было популярным. Ланс был, само собой, и символом оставления, и козлом отпущения, на которого гнев переводился с фантазийного лидера. На карикатурах он предстает как объект священного жертвоприношения, как жертва, которую сталкивают с вершины, так же точно, как Никсона изображали сталкивающим со скалы своих помощников.
Хотя драма оставления и была вызвана запросами нации, ее окутывала печаль, которая и осталась после того, как все завершилось. Джозефа Крафта интересовало, почему дело Ланса раздули «вне всякой меры», но он не смог постичь, почему оно оставляло такой печальный осадок. Что важнее всего, доверие к Картеру, по данным опросов, начало стремительно снижаться. Приведем результаты фантазийного анализа статьи в «Ю-Эс ньюс» под названием «Картеровы горести» (с карикатурой Картера, тонущего в болоте):
7.11.77 г.: увязнуть… болото… борется… резкое падение… разъеденный… нанесен ущерб… в тисках… согнул… потоп… барахтанье… в темноте… вода. «Вашингтон пост» под заголовком «Трещины в сенате» сообщил, что «тщательно выстроенный фасад сената разбился на кусочки».85 Эванс и Новак назвали Картера «некомпетентным в политике» и заявили, что его «разбитый» имидж оставляет институт президентства в «опасно ослабленном состоянии».86 А обозреватель «Нью репаблик» заметил: «Со времен Трумэна я еще не видел, чтобы репортеры и обозреватели так покровительственно и снисходительно относились к президенту».87 Сам Картер начал использовать фразы типа: «Мировая экономика может развалиться» (когда не прошло его энергетическое законодательство), а 8 ноября зачитал специальное телевизионное обращение на тему энергетики, фантазийное содержание которого составляла типичная символика стадии коллапса:
8.11.77 г.: схватиться в борьбе… последняя стадия… давление… жертвоприношение… критический… критический… сточная труба… болезненный… толкает… давление… действовать.
В «Ю-Эс ньюс» было проективно объявлено, что «В России грядет кризис»,89 а в начале
На пресс-конференции Картера 8 марта
Вопрос: ухудшение… крах?
Ответ: ухудшение… быстрое нарастание… быстрое нарастание… ухудшение.
О: мертвая точка.
В: мертвый?
В: напряжение?
О: вооруженный до зубов… напряжение… сцепленный.
В: действия… действия?
О: действовать… действовать немедленно… страшное давление… кризис.
В карикатурах и заголовках преобладали образы удушаемых страны и Картера - так, Картера на карикатурах душили гориллоподобные коммунисты или драконы всех сортов, подписанные «инфляция», или же он учреждал министерство энергетики с надписью «ЗАДУШЕНО ПРИ РОЖДЕНИИ».90 Во избавление от ощущения удушья страна непрестанно требовала от Картера, чтобы тот на кого-нибудь рассердился, - так один обозреватель в статье под заголовком «Если бы только бедный Картер мог рассердиться» призывал его «родиться заново, на этот раз в качестве жесткого, решительного президента».91
Потеря реальности и эмоциональный диссонанс, связанные с групповой фантазией, усугублялись по мере того, как неосознанные групповые чувства неразберихи, хаоса, гнева и осквернения все больше и больше приходили в противоречие с реальной обстановкой в стране, которая характеризовалась самыми высокими за всю историю показателями валового национального продукта и дохода на душу населения, наименьшим процентом людей за чертой бедности и отсутствием войн или внутренних неурядиц. Вот как резюмирует ощущения этого момента «Уолл стрит джорнэл»:
«Мы все разок-другой испытали это на себе. В доме все прекрасно, семья здорова, дети в школе успевают, дела на работе как нельзя лучше. И все же мы просыпаемся по ночам с тревожным чувством, что вот-вот случится что-то плохое. Психологи называют это «свободно плавающей тревогой».92
Летом, когда процент людей, одобряющих политику Картера, снизился, по данным опросов, с 67% до 39% - после Трумэна еще ни один президент не котировался так низко в аналогичный момент своего срока - необходимость для Картера совершить что-нибудь героическое достигла высшей точки. Но когда в сфере внешней политики подвернулся случай ввести в действие вооруженные силы США - вторжение катангцев в Заир - Картер воздержался от этого. Средства массовой информации призывали к немедленным действиям, выпуская карикатуры, на которых Картер бил Брежнева кулаками по лицу, и объявляли: «Мы на грани конфронтации с Советским Союзом, самой серьезной с начала семидесятых, когда был кризис за кризисом по поводу Берлина, и Советский Союз подло разместил в Кубе наступательные ракеты».93 Однако в языке, который употреблял Картер, все еще делался упор на «скованность», как, например, на пресс-конференции, состоявшейся в разгар заирских событий:
26.05.78 г.: насилие… убийство… смертоносная атака… бремя… скованность… скованность… скованность… скованность… скованность… ущерб… накалять… удар… сердце… связаны по рукам… связывает руки… скованность.94
Очень важен вопрос, почему Картер в это время воздержался от каких-либо военных действий. (В нашей книге «Джимми Картер и американская фантазия» я предсказывал, что групповая фантазия как раз в это время достигнет крайней стадии коллапса, а потому нужно ожидать, что Картер сдастся перед подсознательным давлением нации, подталкивающей к поиску повода для военной конфронтации.) Прежде всего следует заметить, что эти мелкие африканские раздоры, в которых к тому же многое было неясно, не были подходящим объектом, на который можно было бы проецировать национальный гнев. Картер попытался убедить всех, что к этим событиям сильно приложил руку настоящий враг. Куба, но самое большее, что сумел - заявить, что «Куба знала о планах Катанги по вторжению, но не сделала ничего, чтобы удержать его от пресечения границы» - то есть, обвинить ее просто в бездействии. Во-вторых, согласно И. Ф. Стоуну,95 Картер на самом деле попытался вовлечь США в вооруженный конфликт (и это представляется вполне возможным), однако столкнулся с поправкой Кларка-Танни, запрещающей прямое или косвенное вмешательство в дела Анголы без специального разрешения конгресса. Как сообщается, затем он попытался сговориться как с сенатором Кларком, так и с сенатором Берчем Бэйхом и добиться поддержки, достаточной, чтобы можно было говорить, что вопрос об интервенции с конгрессом выяснен. И Кларк, и Бэйх отказались пойти навстречу, что и могло быть причиной постоянного использования Картером фантазийных слов: «скованность… руки связаны… скованность» на цитированной выше пресс-конференции по поводу событий в Заире. Когда африканский инцидент миновал, оказавшись совершенно незначительным событием, каковым на самом деле и являлся, Картер 7 июня выступил с большой речью, предупреждая Советский Союз: если он не «прекратит тактику конфронтации», то рискует «усугубить» напряженность в отношениях с Америкой - выступление настолько изобиловало проекциями, что даже Советский Союз нашел его «странным». 96
Как бы то ни было, возможность совершить героический поступок ушла, и популярность Картера снова скатывалась вниз. Страна не простила Картеру упущенный момент, на него со всех сторон сыпались обвинения в крайней слабости. Вот как резюмировал настроение нации в конце июня один комментатор:
КАРТЕР, ПРЕЗИДЕНТ.ФЛЮГЕР. На стене в офисе одного из его советников висит графическая иллюстрация его слабости - диаграмма, на которой вычерчена кривая его популярности на фоне кривых популярности других президентов в аналогичный период своего срока. Шестнадцать месяцев в Белом доме - и он установил новый рекорд, опустившись ниже Гарри Трумэна и Джерри Форда.
Мало кто в Вашингтоне сомневается в слабости президента. Весь его аппарат принимает это как факт. На Капитолийском холме это учитывают как друзья, так и недруги. Уровень непопулярности президента измеряют службы общественного мнения; большая часть прессы хватается за эту тему и делает ее поводом для веселья; русские пользуются слабостью президента, или мы просто этого боимся.97
В мире не происходило ничего, что могло бы послужить предметом проекций, и единственным поприщем, где Картер мог бы исполнить свою мессианскую роль, оставались теперь мирные переговоры по Ближнему Востоку. Хотя инициатива в ходе этих переговоров принадлежала в основном Садату, американская пресса расценила их результат - достижение договоренности - как мессианский триумф Картера. На обложке «Ньюсуик» Картер показывал зубы в громадном оскале, его увенчивала надпись:
«РОДИЛСЯ СНОВА!»; похожий портрет Картера поместил и «Тайме», тут же была показана растущая кривая его популярности и красовался заголовок: «КАРТЕР ПРОРВАЛСЯ». «Нью репаблик» подытожил мессианские чувства по поводу Кэмп-Дэвида следующим образом: «Картер работал в Кэмп-Дэвиде днем и ночью, подбадривая, умасливая, убеждая. Хмельные от пунша репортеры начали понимать смысл происходящего: «Да, это правда. Красное море расступилось. Джимми Картер ведет их через него».98 В следующий месяц от пунша была пьяна вся страна. Опросы Института общественного мнения показывали скачок рейтинга Картера на 11 пунктов; Джордж Уилл в «Ньюсуик» сказал: «Переговоры подействовали на Вашингтон, как чистый кислород на потухающие уголья, [как] вспышка эйфории», и «Ньюсуик» озаглавил свой материал о переговорах так: «МОЖЕТ ЛИ ВОЛШЕБСТВО ПРОДОЛЖАТЬСЯ ДАЛЬШЕ?» 99
Разумеется, волшебство долго не продлилось - такова судьба всех магических решений эмоциональных проблем. Кривая популярности снова заскользила вниз. К своему удивлению, Картер обнаружил, что второй мирный триумф не дал ему ничего; фактически результаты переговоров в начале
Героическая роль миротворца явно лишь на короткое время приостановила развитие групповой фантазии. Сейчас, в начале
ВОСЕМНАДЦАТЬ ОСНОВНЫХ ЦИКЛОВ ИСТОРИЧЕСКОЙ ГРУППОВОЙ ФАНТАЗИИ В АМЕРИКЕ
История похожа на длительный курс психотерапии. Можно выбрать для рассмотрения короткий промежуток времени и месяц за месяцем прослеживать колебания групповой тревоги и гнева, в том числе все войны, конфронтации и моменты незначительного восстановления доверия к лидеру - так до сих пор поступал в этом очерке я. А можно взять большой отрезок истории, опустить все ненасильственные конфронтации и смещения лидеров и рассматривать лишь основные войны и революции, наиболее важные ритуалы очищения, насильственные групповые иллюзии, освобождающие нацию от гнева в достаточной степени, чтобы обеспечить хотя бы несколько мирных лет. В этом последнем разделе главы я дам краткий обзор восемнадцати основных циклов групповой фантазии в американской истории, начиная с ее истоков, с рассмотрением важнейших параноидных эпизодов, которые предшествовали каждой насильственной групповой иллюзии.
Направление, изучающее циклы насилия в истории наций, только-только начинает развиваться, но уже можно суверенностью установить многие закономерности. Новейшие исследования периодических всплесков национального насилия, выполненные Дентоном и Филипсом101 и основанные на оригинальных статистических данных по периоду 1480-1900 гг., перемежающихся с материалом Квинси Райта, пионера в изучении войн, поддерживают более ранние исследования в разных странах в том, что существует основной 25-летний цикл насилия. Таблица 1 охватывает период в 365 лет и показывает 17 основных американских войн, дающих в среднем 21-летний цикл, то есть, более короткий по сравнению со средним 25-летним мировым циклом. Мирные периоды в Америке имели минимальную длительность четыре года - в конце 18-го века, и максимальную 34 года - когда наша страна только начинала свою историю как колония. Однако в среднем войны происходили каждые 21 год, то есть, как только очередное новое поколение достигало боеспособного возраста, американскую молодежь швыряли в пасть Молоху в качестве жертвоприношения, удовлетворяющего национальную потребность в групповом очищении.
То, что войнам и революциям предшествуют основные параноидные эпизоды - идея, только-только начинающая доходить до сознания тех историков, мышление которых открыто влиянию психоанализа. Первый из таких историков, Ричард Хофстадтер, более десяти лет назад обрисовал в общих чертах то, что называл «параноидный стиль в американской политике», и описал, как параноидное «брожение, связанное с подозрительностью и неудовлетворенностью… накатывает волнами различной силы» на протяжении большей части американской истории.102 Хотя Хофетадтер дал лишь несколько примеров таких брожений и не связал их с войнами и революциями, его противоречивый анализ повторяющегося употребления в политической жизни типичной параноидной символики - все же хорошее начало для психоисторического исследования нашей темы.
Однако, самое интересное явление, происходящее в последнее время среди американских историков, - это медленное осознание традиционными исследователями важности параноидных процессов в их собственном предмете исследования. Например, американские историки долгое время считали абсурдным утверждение, что лидеры Американской революции вынашивали теорию заговора против них. Для историков не составляло труда эмпирически опровергнуть тот факт, что колонии считали себя жертвами «постоянного, упорного и неослабного» заговора со стороны Британии - полагая лидеров революции разумными людьми, историки игнорировали их параноидные теории. Когда Бернард Бэйлин написал серию книг, в которых высказывал мысль, что историкам следует принимать теории заговора всерьез, что это были «реальные страхи, настоящие тревоги», что идеология колоний была по большей части «нездоровой, патологической, параноидальной», 103 он произвел а американской историографии собственную революцию. Такие историки, как Джек Грин, Ричард Бушмен и Гордон Вуд пытались подвести разумную основу под эти теории заговора, но тайна была окончательно раскрыта молодым историком Джеймсом Хатсоном, опубликовавшим недавно статью «Американская революция: триумф или иллюзия?»:
«Историки не могут позволить себе признать, что изучаемые ими идеи патологичны, ведь в таком случае они рискуют лишиться контроля над предметом своих исследований, который перейдет к психологам. [Кроме того] поскольку американская нация - продукт Американской революции, теория, дискредитирующая революцию, на первый взгляд опровергает американский опыт. Была ли революция вызвана пандемией преследования? Если это так, то Соединенные Штаты были зачаты не на свободе, как хотел Линкольн, а в безумии - идея, которая своей «кощунственностью» повергает в шок большую часть историков».104
Аналогичным образом, когда другой молодой историк, Джордж Форджи, недавно издал книгу «Отцеубийство в поделенном доме: психологическая интерпретация Линкольна и его века»,105 довольно точно изобразив Американскую гражданскую войну как перенесенный ритуал братоубийства, в котором «хорошие» братья убивают «плохих» братьев в качестве козлов отпущения, он решил, что открыл нечто уникальное, присущее только этому периоду и происходящее от особой потребности свергнуть «отцов-основателей», а не один из примеров групповой фантазийной динамики, которая свойственна вообще всей истории. Но даже имея такой недостаток, книга Форджи мастерски объясняет психодинамику, лежавшую в основе теории заговора как южан, так и северян, а также собственной теории заговора самого Линкольна, на которой строилось все его политическое мышление, - эта теория, по словам Форджи, «озадачивает ученых и даже приводит их в замешательство, настолько мало имеет общего с событиями, которые призвана объяснять».106
В настоящее Время некоторые историки принимают идею, что параноидные чувства могут фигурировать в истории, но они все же далеки от понимания, что беем войнам и революциям предшествуют параноидные периоды, и что сами войны и революции представляют собой восстановительную попытку справиться с эмоциями, порожденными в параноидный период. В настоящей статье я не стану приводить погодовые свидетельства развития каждого из основных циклов американской групповой фантазии, перечисленных в таблице 1, - эту задачу оставлю для своей следующей книги «Психоистория Запада». Здесь я могу показать лишь некоторые варианты эпизодов параноидного коллапса, породивших семнадцать основных американских войн и революций.
Наиболее ранние периоды параноидного коллапса, имевшие отношение к американским колонистам, разумеется, были сосредоточены на политический и религиозной обстановке в Англии. Начались они с широкого распространения страхов по поводу папистского заговора в армий и среди королевского двора, которые подогревали лондонскую чернь в
Отправить на печать