— Взял и развалил?
— А его все равно разваливать нужно, потому что другой можно еще…
— Вот видишь, ничего и нет.
— И нет, — сказал Вася, разводя руками.
— Это не годится.
— Угу, — подтвердил Вася, отчужденно и безжалостно глядя на разбросанные детали.
— Вот подожди, — улыбнулся отец и направился к своему ящику. Он возвратился с целым богатством в руках. В деревянной коробке лежали гвозди, гвоздики, шурупы, болтики, отрезки проволоки, стальные и медные пластинки и прочая мелочь, сопровождающая в жизни каждого порядочного металлиста. Отдельно в руках отец держал какие-то прутики, подскакивающие при движении, как на качелях.
— Эти твои дома мы оставим, — сказал отец, — а давай построим что-нибудь крепкое. Только не знаю — что.
— Надо построить мост. Только речки нету.
— Нету речки, так нужно сделать.
— А разве так бывает?
— До сих пор не было, а теперь бывает. Вон большевики взяли, да и провели Волгу в самую Москву.
— Какую Волгу?
— Речку Волгу. Где текла? Вон где! А они взяли да и провели по чистому месту.
— И что? — спросил Вася, не отрываясь взглядом от отца.
— Потекла, как миленькая, — ответил тот, выкладывая на пол принесенное добро.
— Давай и мы проведем… Волгу…
— Да и я вот думаю.
— А потом мост построим.
Но Вася вдруг вспомнил когда-то раньше возникший вопрос о речке и увял. Он сидел на корточках перед отцовским ящиком и чувствовал, что у него не хватит сил бороться с препятствиями.
— Нельзя, папа, речку строить, мама не позволит. Отец внимательно поднял брови и тоже опустился на корточки:
— Мама? Да-а, вопрос серьезный.
Вася посмотрел на лицо отца с надеждой: а вдруг отец найдет средство против мамы. Но отец глядел на сына с неуверенным выражением; Вася уточнил положение:
— Она скажет: поналиваете.
— Скажет. В том-то и дело, что обязательно скажет. И в самом же деле поналиваем!
Вася улыбнулся отцовской наивности:
— Ну, а как же ты хотел? И речку провести и чтобы сухо было?
— Так ты пойми, речка, она как течет? В одном месте течет, а кругом сухо, берега должны быть. А потом сообрази, если речку прямо по полу провести, она вся в нижний этаж пройдет. Люди живут, а на них вода сверху, — откуда такая беда? А это мы с тобой речку проводим.
— А в Москве не лилась вода?
— Почему в Москве?
— А когда эту… Волгу проводили?
— Ну, брат, там это сделали по-настоящему, там берега сделали.
— Из чего?
— Там придумали. Из камня сделали. Из бетона.
— Папа, слушай! Вот слушай! Мы тоже давай сделаем… берега!
Так родился проект великого строительства у Васи Назарова. Проект оказался сложным и требовал большой предварительной работы. Ближайшим последствием его рождения была полная ликвидация строительства временных дворцов. Отец и Вася так и решили, что дворцов они больше строить не будут ввиду полной их непрактичности. Содержимое коробки решили употребить на мост. Возник вопрос, как использовать тетрадку с рисунками. Для Васи она потеряла интерес, отец тоже отозвался о ней с пренебрежением:
— Да какой же с нее толк? Выбросить жалко, а ты подари ее какому-нибудь малышу.
— А на что ему?
— Да на что… посмотрит…
Вася скептически встретил это предложение, но на следующее утро, выходя во двор, он захватил с собою и тетрадку.
Это не был городской двор, обставленный кирпичными стенами. Он представлял из себя широкую площадь, щедро накрытую небом. С одной стороны площади стоял длинный двухэтажный дом, выходящий во двор целой полудюжиной высоких деревянных крылец. Со всех остальных сторон протянулся невысокий деревянный забор, за которым пошла к горизонту холмистая песчаная местность, называемая в наших местах «кучугурами», привольная и малоисследованная земля, привлекавшая мальчиков своим простором и тайнами. Только за домом и стоящими рядом с ним добротными воротами начинался первый переулок города.
В доме живут рабочие и служащие вагонного завода, народ солидный и многосемейный. Детей во дворе видимо-невидимо. Вася только недавно начал близко знакомиться с дворовым обществом. Может быть, и прошлым летом были завязаны кое-какие отношения, но в памяти от них осталось очень мало, а зимой Вася почти не бывал во дворе, так как болел корью.
В настоящее время Вася был знаком почти исключительно с мальчиками. Были во дворе и девчонки, но они держались по отношению к Васе сдержанно, потому что были старше его на пять-шесть лет, — в том возрасте, когда появляется у них гордая походка и привычка напевать на ходу с недоступным видом. А малышки двух-трех лет, само собой, для Васи не могли составить компанию.
Тетрадь с проектами дворцов сразу же вызвала интерес в обществе. Васин ровесник Митя Кандыбин увидел тетрадь и закричал:
— Где ты взял альбом? Где ты взял?
— Это мое, — ответил Вася.
— Где ты взял?
— Я нигде не взял. Это папа купил.
— Это он для тебя купил?
Митя не нравился Васе, потому что он был слишком энергичен, юркий и нахальный. Его светлые, маленькие глазенки без устали бегали и тыкались во все стороны, и это смущало Васю.
— Это он для тебя купил? Для тебя? Вася заложил руки с тетрадкой за спину.
— Для меня.
— А ну, покажи! А ну, покажи! Васе не хотелось показывать. Не жаль было тетрадки, но было желание сопротивляться сильному Митиному напору. А Митя уж и на месте стоять не мог от волнения и начал заходить сбоку.
— Тебе жалко показать?
Митя недалек был от того, чтобы броситься отнимать тетрадку, хотя был слабее и мельче Васи, но на его крик в этот момент подошел Левик.
Левик принадлежал к старшему поколению и был в первом классе 34-й школы. Он весело воззрился на агрессивного Митю и крикнул еще издали:
— Крику много, а драки нет! Бей его!
— А чего он! Скупердяга! Показать жалко! Митя с презрением повернул к Васе голое плечо, перекрытое полотняной тесемкой детских помочей.
— А ну, покажи! — Левик с веселой властностью протянул руку, и Вася вручил ему тетрадку.
— Слушай! — обрадовался Левик, — Ты знаешь что? Ой! А у меня такая потерялась. Все есть, а альбомчик потерялся. Вот здорово! Дачай меняться! Давай!
Вася в своей жизни никогда еще не менялся и сейчас не знал, как ответить Левику. Во всяком случае, было очевидно, что начинается какая-то интересная история. Вася с любопытством смотрел на веселого Левика. Левик быстро перелистывал тетрадь:
— Здорово! Пойдем к нам…
— А зачем? — спросил Вася.
— Вот чудак: зачем? Надо же посмотреть, на что меняться.
— И я пойду, — хмуро сказал Митя, еще не вполне покинувший свою вызывающую позу.
— Пойдем, пойдем… Ты будешь как свидетель, понимаешь. Меняться всегда нужно, чтобы был свидетель…
Они направились к Левиному крыльцу. Уже взбираясь на высокое крыльцо, Левик оглянулся:
— Только вы на сестру, на Ляльку, не обращайте внимания!
Он толкнул широкую серую дверь. В сенях их придушил запах погреба и борща. Когда Левик закрыл за ними дверь, Вася даже испугался: темнота в соединении с запахами была неприятна. Но открылась вторая дверь: мальчики увидели кухню. Видно было мало: в кухне стоял дым, а в дыму перед самыми глазами стеной висели какие-то полотнища: белые, розовые, голубые, — наверное, простыни и одеяла. Два из этих полотнищ раздвинулись, и из-за них выглянуло румяное скуластое лицо с красивыми глазами.
— Левка, ты опять навел своих мальчишек? Варька, ты хоть обижайся, хоть не обижайся, а я их бить буду.
Из-за развешанных полотнищ слабый женский голос ответил:
— Ляля, ну чего ты злишься, чего они тебе сделают? Ляля пристально и злостно смотрела на мальчиков и, не меняя выражения лица, говорила быстро-быстро:
— Чего сделают? Они везде лазают, у них ноги грязные, у них головы грязные, из них песок сыплется…
Она ткнула пальцем в лохматую голову Мити и поднесла палец к глазам:
— О! Тебе голову воробьи засидели, ты! А этот откуда? Смотри, глазищи какие!
Девочке было лет пятнадцать, но она производила громовое впечатление, и Вася попятился назад. Но Левик уже закрыл дверь в сени и смело сказал товарищам:
— Не обращайте внимания! Идем!
Мальчики пролезли под развешанными вещами и вошли в комнату. Комната была небольшая, набитая вещами, книгами, гардинами, цветами. Оставался маленький проход, в котором один за другим и остановились вошедшие. Левик толкнул в грудь каждого из своих гостей:
— Вы сидите на диване, а то тут и не пройдешь. Вася и Митя повалились на диван. У Назаровых не было такого дивана. На нем было приятно сидеть, но теснота и загруженность комнаты пугали Васю. Здесь было много странных вещей, комната казалась очень богатой и непонятной: пианино, много портретов в овальных рамках, желтые подсвечники, книги, ноты, вертящийся табурет. На этом табурете перед ними вертелся Левик и говорил:
— Если хочешь, дам тебе четыре колечка от ключей, а если хочешь — ласточкино гнездо. Потом… кошелек, смотри, какой кошелек!
Левик вскочил с вертящегося табурета и выдвинул ящик маленького письменного стола. Он поставил ящик на колени. В первую очередь предстал перед Васей маленький кошелек зеленого цвета, он закрывался одной пуговичкой. Левик несколько раз хлопнул пуговичкой, возбуждая интерес Васи. Но в этот момент Вася увидел нечто более интересное, чем кошелек, во всю длину ящика вкось протянулась узкая в три пальца металлическая коробка черного цвета.
— О! — вскрикнул Вася и показал на коробку пальцем.
— Коробка? — спросил Левик и перестал хлопать пуговичкой кошелька, — да… только… ну, еще и лучше. Митя вскочил с дивана и наклонился над ящиком.
— Это мне нужно, — кивнул Вася на коробку. Он поднял на Левика большие глаза, честные, убедительно спокойные серые глаза. А Левик смотрел на Васю бывалыми, карими хитроватыми гляделками:
— Значит, ты мне альбом, а я тебе коробку, так? При свидетеле, так?
Вася серьезно кивнул головой, глядя на Левика. Левик вытащил коробку из ящика и повертел в руках:
— Твоя коробка!
Вася обрадовался удаче. Он держал коробку в руках и заглядывал на ее дно. Дно было крепко вделано, не сквозили в нем щели, и, значит, в нижнем этаже воды не будет. Это будет длинная, настоящая речка! А берега он обложит песком, вот на столько обложит, и сделает на берегах лес. Речка течет в лесу. А потом мост.
— Показать тебе ласточкино гнездо? У меня есть ласточкино гнездо, — предложил хозяин. — Вот я тебе покажу.
Он ушел в третью комнату, Вася бережно положил коробку на диван и стал в дверях. В комнате стояло несколько кроватей, аквариум и деревянные полки с разными вещами. Левик достал с полки ласточкино гнездо.
— Это не нашей ласточки, это японской. Видишь, как сделано?
Вася осторожно принял в ладошки темный легкий шарик с трубкой.
— Хочешь вместо коробки ласточкино гнездо?
— А для чего оно?
— Ну, как «для чего»? Это для коллекции, чудак!
— А что это «коллекция»?
— Ну, коллекция! Еще такое достанешь. Или другое. И будет коллекция.
— А у тебя есть коллекция?
— Мало чего у меня есть. И у тебя будет. А то простая коробка!
Но Вася завертел головой:
— Мне коробка нужная, а это не нужное. Вася любовно вспомнил о коробке и обратился к дивану. Но на диване коробки не было. Он оглянулся в комнате, посмотрел на крышку пианино, на стопку книг. Коробки не было.
— А где она? — обратился он к Левику.
— Кто? Ласточка? — спросил Левик из другой комнаты.
— Нет, коробка где?
— Да я ж тебе дал. Я ж тебе в руки дал! Вася растерянно посмотрел на диван.
— Она тут лежала.
Левик тоже посмотрел на диван, тоже оглянулся по комнате, выдвинул ящик.
— Стой! А Митька? Это он украл.
— Как украл?
— Ну, как украл? Спер коробку и смылся.
— Ушел?
— Смылся! Да что ты, не понимаешь? Нету ж Митьки!
Вася грустно сел на диван, потом встал. Коробку было очень жаль.
— Спер? — машинально переспросил он Левика.
— Мы с тобой честно поменялись, — напрягая лицо, заговорил Левик. — Честно. Я тебе в руки отдал, при свидетеле.
— При каком свидетеле?
— Да при Митьке ж! Ой, и свидетель! Потеха! Вот так свидетель!
Левик громко рассмеялся:
— Смотри, какой свидетель! А ты что же? Ты теперь с пустыми руками. Мы честно!
В дверях стояла скуластая Ляля, удивленно смотрела чуть-чуть раскосыми темными глазами на веселого брата и вдруг бросилась в комнату. Вася испуганно встал с дивана.
— Ты зачем мой кошелек брал?
Левик перестал хохотать и двинулся к дверям, обходя Васю.
— А я его брал?
— А чего он на столе лежит? Чего?
— И пускай лежит! Какое мне дело!
Ляля быстро дернула ящик, уставилась в него острым взглядом и закричала:
— Отдай! Сейчас же отдай! Свинья!
Левик уже стоял в дверях, готовый удирать дальше. Ляля бросилась к нему и налетела на растерявшегося, подавленного шквалом событий Васю. Она толкнула его на диван, и он сильно опрокинулся, мелькнув ножками, а она с разгону ударилась в дверь, которую перед самым ее носом сильно захлопнул Левик. Слышно было, как хлопнула вторая дверь и третья, наружная. Двери еще стучали, пока Ляля металась между ними, догоняя брата. Наконец, она с такой же стремительностью ворвалась в комнату, еще раз дернула ящик, с шумом порылась в нем и громко заплакала, склонившись на стол. Вася продолжал смотреть на нее с удивлением и испугом. Он начал догадываться, что рыдания Ляли относятся к коробке, только что исчезнувшей на его глазах. Вася хотел уже что-то оказать, но Ляля, не прекращая плакать, попятилась и бросила свое узкое тело на диван, рядом с ним. Плечи ее вздрагивали у Васиных ног. Вася еще больше расширил глаза, оперся ручонками на диван и склонился над рыдающей девочкой.
— Ты чего плачешь? — спросил он звонко. — Ты, может, за коробкой плачешь?
Ляля вдруг перестала рыдать, подняла голову и вонзилась в Васю злыми глазами. Вася тоже смотрел на нее, видел капельки слез на желобках ресниц.
— Ты за коробкой плачешь? — повторил он вопрос, догадливо кивнув головой.
— За коробкой? Ага-а! — крикнула Ляля. — Говори, где коробка?
— Кто, коробка? — спросил Вася, несколько удивленный ненавидящими нотками Ляли.
Ляля толкнула его рукой в плечо и еще громче закричала:
— Говори! Говори, где? Чего ты молчишь?! Куда ты ее дел? Куда дел пенал?
— Пенал?
Вася чего-то не понял. Мелькнула мысль, что дело касается чего-то другого, не коробки. Но он честно хотел помочь этой расстроенной девочке с красивыми, чуть косо разрезанными глазами:
— Как ты говоришь? Пенал?
— Ну, пускай коробка! Коробка! Куда вы ее дели?
Вася оживленно показал на ящик:
— Она там лежала?
— Да не морочь мне головы! Говори, куда вы ее дели?
Вася вздохнул и начал трудный рассказ:
— Левик говорит: дай твою тетрадку, а я тебе дам кошелек. И еще говорил: кольца, и еще говорил: ласточкино гнездо, только потом, а раньше дал коробку. Черненькую. И дно… дно там крепкое. А я сказал: хорошо. А он говорит: при свидетелях, в руки… И дал мне в руки. А я…
— Ах, так это ты взял? Ты!
Вася не успел ответить. Он вдруг увидел, как вздрогнули темно-коричневые глаза Ляли, и в тот же момент его голова мягко стукнулась о спинку дивана, а на щеке остро вспыхнуло незнакомое и неприятное ощущение. Вася с трудом сообразил, что Ляля его ударила. В своей жизни Вася никогда не испытывал побоев и не знал, что это оскорбительно. И все же в глазах Васи заволновались слезы. Он вскочил с дивана и взялся рукой за щеку.
— Отдавай сейчас же! — крикнула Ляля, подымаясь против него.
Теперь уже Вася понимал, что она может ударить второй раз, и не хотел этого, но по-настоящему его занимало другое: как это она не соображает, что коробки нет. Он спешил растолковать ей, в каком положении находится дело в этот момент.
— Ну? Где она?
— Так ее нету! Понимаешь, нету!
— Как «нету»?
— Митя ее взял.
— Взял?
— Ну да! Он… тот… спер… спер коробку. — Вася был рад, что вспомнил это слово, возможно, что так она скорее поймет.
— Это тот белобрысый? Ты ему отдал? Говори. Ляля двинулась к нему. Вася оглянулся. Только между пианино и столом оставался узкий закоулок, но он не успел туда отступить. Ляля сильно толкнула его к окну, по дороге больно ударила по голове, и ее рука снова взлетела в воздух. Но неожиданно и для нее и для Васи его кулачок описал дугу сверху вниз и стукнулся по ее острому розовому подбородку. Вслед за ним вступил в дело и второй кулачок, за ним снова первый. Наморщив лицо и показывая зубки, Вася молотил перед собою по чему попало, а больше промахиваясь. Ляля несколько отступила, скорее от неожиданности, чем от ударов, но и в лице ее и в позе не было ничего хорошего. Бой должен был еще продолжаться, но в дверях комнаты появилась худая, длиннолицая женщина в очках.
— Лялька, что здесь происходит? Чей это мальчик?
— А кто его знает, чей он, — оглянулась Ляля, — Это Левка привел. Они мой пенал украли! Смотри, какой стоит!
Коричневые глаза Ляли вдруг улыбнулись чуть-чуть, но теперь Васю больше интересовала ориентация женщины. Наверное, это мать Ляли, — они сейчас будут бить его вдвоем.
— Вы здесь подрались, что ли? Лялька!
— Пускай отдает коробку! Я ему еще дам! Чего ты смотришь?
Ляля подошла ближе. Вася продвинулся ближе к столу. Глаза у Ляли стали добрее, да и слова женщины его успокаивали, но недавний опыт еще не забылся.
— Лялька, перестань его запугивать! Какой хороший мальчик!
Ляля закричала:
— Брось, Варька, не вмешивайся! Хороший мальчик. У тебя все хорошие, добрая душа! Давай коробку, ты!
Но в этот момент подошло еще подкрепление: в тех же дверях стал невысокий мужчина и дергал узкую, черную бороденку.
— Гришка! — сказала уже веселее девочка, — смотри, она его защищает! Этот забрался в дом, куда-то девал мою коробку, а Варька его защищает!
— Ну, Варька всегда защищает, — улыбнулся мужчина. — А чей это мальчик?
— Чей ты? Как тебя зовут? — спросила с улыбкой Ляля.
Вася ясно оглядел всех. Сказал серьезно-приветливо:
— Меня зовут Вася Назаров.
— Ах, Назаров! — вскрикнула девочка. Она уже совсем ласково подошла к нему.
— Вася Назаров! Ну, хорошо. Так вот теперь по-хорошему обещай мне найти коробку. Понимаешь?
Вася понял мало: что значит «по-хорошему» — непонятно. Что значит «найти» — тоже непонятно.
— Ее взял Митя, — сказал он уверенно.
— Я не могу больше, — прервала женщина, которую звали Варькой, — она побила его.
— Лялька! — сказал мужчина с укором.
— Ой! Гришка! Этот тон действует мне на нервы! — она повернулась с недовольным лицом. — А ты тоже, добрая душа!
Девочка вздернула носиком в сторону Варьки и быстро вышла из комнаты.
— Иди, Вася, и ни о какой коробке не думай, — сказала Варька, — иди!
Вася посмотрел Варьке в лицо, и оно ему понравилось. Он прошел мимо ухмыляющегося Гришки и вышел на крыльцо.
Возле крыльца стоял Левик и смеялся:
— Ну, что? Попало тебе?
Вася улыбнулся смущенно. Он еще не совсем пришел в себя после страшных событий и не думал о них. В сущности, его интересовали только отдельные места. Коробка не выходила у него из головы: такая хорошая была бы река! Он уже с крыльца оглядывал двор и искал глазами Митю. Кроме того, нужно было как-нибудь узнать, что это за люди Варька и Гришка. И еще один вопрос: где папа и мама Левика?
Он спустился с крыльца:
— Левик, а где твой папа?
— Папа? А разве ты не видел?
— Нет, не видел.
— А он пришел. С бородой…
— С бородой? Так это Гришка.
— Ну, Гришка, папа, — все равно.
— Нет, папа — это… еще говорят: отец. А то Гришка.
— Ты думаешь, если папа, так уж и имени у него нет? Твоего папу как зовут?
— Моего? Ага, это, как мама говорит? Мама говорит «Федя».
— Ну, у тебя отец Федя, а у нас Гриша.
— Гриша? Так это твоя мама так говорит, да?
— Ой, и глупый же ты! Мама! И мама, и все. Гришка, а мама — Варька.
Вася так ничего и не понял, но расспрашивать уже не хотелось. Да и Левкк побежал вверх, а Вася вспомнил, что нужно возвращаться домой.
Взобравшись на свое крыльцо и открыв дверь, он столкнулся с матерью. Она внимательно на него посмотрела и не пошла за водой, как собиралась, а возвратилась в квартиру.
— Ну, рассказывай. Чего ты сегодня не такой какой-то?
Не спеша и не волнуясь, Вася рассказал о своих приключениях. Только в одном месте ему не хватило слов, и он больше показывал и изображал в мимике:
— Она как посмотрит! Как посмотрит!
— Ну?
— А потом как ударит… Вот сюда.
— Ну, и что?
— Ха! И сюда… Потом… я пошел, а она опять. Я тоже как ударю! А потом Варька пришла.
— Какая еще Варька?
— Кто его знает какая. В очках. И Гришка. Это у них так называется, как ты папу называешь Федя, так и они: Гришка и Варька. А Варька сказала: хороший мальчик, иди.
— Дела у тебя, Васенька, серьезные.
— Серьезные дела, — подтвердил Вася, мотнул головой перед матерью и улыбнулся. Отец сказал:
— Так! Видишь, как Волгу строить! Что же ты дальше будешь делать?
Вася сидел на своем коврике возле игрушек и думал. Он понимал, что отец хитрит, не хочет помогать ему в его сложнейшей жизни. Но отец был для Васи образцом знания и мудрости, и Вася хотел знать его мнение:
— А почему ты не говоришь? Я еще маленький!
— Ты маленький, однако, ты не спрашивал меня, когда пошел меняться? Не спрашивал.
— Левик говорит: давай меняться. Я посмотрел, а там коробка.
— Дальше смотри: поменялся ты, а где твоя коробка? Где?
Вася засмеялся иронически над самим собою и развел руками.
— Коробки нету… Митя… спер.
— Что это за слово «спер»? По-русски говорят: украл.
— А это по какому?
— А черт его знает, по какому! Это так воры говорят.
— И Левик тоже так говорит.
— А ты на Левика не смотри. А сестра у него в художественном техникуме учится, так у нее эта коробка для кисточек. Видишь, какая история? А сестра тебя отколошматила, и правильно…
— Это виноват Левик и Митя.
— Нет, друг, виноват один мальчик: Вася Назаров.
— Ха! — засмеялся Вася. — Папа, ты неправильно говоришь, я вовсе не виноватый.
— Вася поверил Левику, человеку незнакомому, новому, чужому. Вася ничего не думал, развесил уши, коробку взял, да и второй раз уши развесил и рот открыл, как ворона на крыше. А тут еще Митя Кандыбин подвернулся. И коробки нету, и Васю побили. Кто виноват, спрашивается?
По мере того, как отец говорил, Вася краснел все больше и больше, и все больше понимал, что виноват он. В этом его больше всего убеждали даже не слова, а тот тон, которым они произносились. Вася ощущал, что отец им действительно недоволен, а значит, виноват действительно Вася. Кроме того, и слова кое-что значили. В семье Назаровых часто употреблялось выражение «развесить уши». Еще недавно отец рассказывал, как на заводе инструктор группы токарных, отец Мити Кандыбина «развесил уши» и как по этой причине «запороли» сто тридцать деталей! Вася сейчас слово в слово вспомнил этот отцовский рассказ.