3
Как-то я по просьбе директора школы пошёл на встречу с будущими выпускниками средней школы. Я прочитал им небольшой доклад о болезнях и операциях на сердце, рассказал о труде врача-хирурга и ответил на вопросы школьников. Когда беседа кончилась, ко мне подошла худенькая, с печальными глазами девочка и робко спросила, не мог бы я посмотреть её маму.
— А что с ней?
— У неё болит сердце.
— А отчего же оно болит? — спросил я, предполагая заранее, что у матери порок сердца, который требует операции, или какое-то терапевтическое заболевание. По-видимому, вопрос я сформулировал не совсем правильно, потому что девочка вся зарделась и сказала:
— Я думаю, что оно у неё болит от папы. Он каждый день пьёт и огорчает маму.
Девочка мне, можно сказать, уже поставила готовый диагноз.
— Хорошо, — сказал я, — пусть мама придёт ко мне в клинику, и пусть она захватит анализы и документы о болезни, если она где лечилась.
И указал адрес и часы.
В назначенное время ко мне пришла ещё совсем молодая женщина. Ей было лет 35—36. Жалобы на боли в сердце, отдающие в руку, в лопатку, — типичные жалобы для стенокардии. Но кроме того, она сказала, что полгода назад у неё был приступ, который сопровождался потерей сознания с последующим парезом верхней и нижней конечностей, затруднением речи. Все эти явления прошли быстро, но она в больнице пролежала более двух с половиной месяцев.
Это было уже много серьёзнее. Здесь могла речь идти о тромбоэмболии или кровоизлиянии в мозг. Случается такой приступ или от болезни сосудов сердца, а могло быть самостоятельным заболеванием.
Я попросил женщину раздеться по пояс. Вся она была покрыта розовыми и бледными пятнами. Признак резкого расстройства нервной системы. Проверил ряд рефлексов — они отсутствовали. Да, тут всё говорило о тяжёлом истощении нервной системы типа истерии.
Я послушал её. Тоны сердца были чистые, ясные, не было ни тахикардии, ни перебоев. Стало ясно, что боли в сердце вызваны не органическими, а чисто неврогенными факторами. Отсюда и причины паралича выглядели иначе. Известно, что болезни, вызванные истерией, могут симулировать самые тяжёлые органические заболевания. Проверив анализы, заключения врачей, лечивших женщину от паралича, сопоставив их с теперешним состоянием, я убедился, что и болезнь сердца, и паралич — все её состояние находится в связи с тяжёлым расстройством нервной системы.
Я стал подробно расспрашивать женщину, предупредив её, что она должна говорить мне всю правду, — тогда только я смогу назначить ей верное лечение.
— На службе у меня всё хорошо, — начала она свой рассказ. — Я инженер, заведую отделом. У меня прекрасные отношения с сослуживцами, начальство относится с доверием, меня часто отмечают за хорошую работу, и на службу я хожу легко, свободно и с охотой.
Это очень важно было знать, так как служебные отношения часто отражаются резко на всей нервной системе человека. Не от одного я слышал, что у него такой начальник, что он на службу идёт как на заклание. Здесь же со службой все в порядке.
— А как у вас в семье? — продолжал я расспрашивать.
— У меня муж, дочь, которую вы видели; мы имеем неплохую квартиру, со всеми удобствами. Живём в относительном достатке.
— Кто ваш муж?
— Муж тоже инженер, работает на заводе.
— Каковы у вас отношения?
— Обычные. Он тихий, не скандалит…
Несмотря на успокоительные слова, чувствовалось, что она тут что-то не договаривает.
— У вас не бывает ссор, недомолвок?
Как не бывает? Всё, всё бывает, разве без этого прожить? Но я думаю, что мы ссоримся не больше, чем другие.
Женщина замолчала, на глазах у неё навернулись слёзы. Затем, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, она сказала:
— Нет, не всё у нас благополучно. Мы поженились по любви и несколько лет прожили счастливо. Муж тихий, спокойный, ко мне относился бережно и почти не пил. Любил меня, а в дочурке и сейчас души не чает. Но несколько лет он пьёт систематически. Сначала, когда я попыталась его упрекать, он отговаривался тем, что это нужно ему по службе. В то время по глупости я не поставила ему ультиматума и упустила время. Теперь, наверное, уже поздно.
— Что же, он часто напивается, скандалит, устраивает дебоши?
— Ничего этого нет. Он не теряет рассудка, не напивается допьяна. Но пьёт он ежедневно, и я всегда вижу перед собой пьяного человека. Не помню, когда я говорила с ним трезвым.
— А как он к вам относится?
— Хорошо, по-доброму, без скандалов… Мы уже несколько лет живём как добрые соседи… — закончила она с горечью.
— Каковы ваши супружеские отношения?
— А никаких. Я же сказала, что мы живём как добрые соседи.
— Чем же это вызвано?
— Какое чувство может возникнуть у меня, когда я вижу эти полупьяную, блаженно улыбающуюся физиономию.
Она заплакала.
Положение моё оказалось сложным. Вся её тяжёлая болезнь была результатом семейного конфликта, и именно конфликта интимных сторон брака. Болезнь серьёзная. Один раз она чуть не привела к стойкому параличу. И может привести и к параличу, и к тяжёлой сердечной недостаточности, к гипертонии и т. д.
Медикаментозное лечение без налаживания семейной жизни будет малоэффективно. Это ясно. Но какой тут можно дать совет, когда у них далеко зашло. Прописав ей полный курс медикаментозной терапии, я всё же сказал ей:
— Без налаживания интимной стороны вашей семейной жизни ваше лечение не будет эффективным. Как это ни сложно, как это ни трудно, всё же проявите настойчивость, постарайтесь, чтобы он бросил пить, подлечился и попытайтесь наладить здоровую интимную жизнь. Это будет очень важным моментом в вашем лечении.
— Я постараюсь. Я все понимаю. Не знаю только, удастся ли…
С этим она ушла.
Я долго находился под впечатлением этой тяжёлой истории. Вот вам пример, когда человек на службе считается полноценным работником. Да и в семье для посторонних все вроде выглядит прилично. И каждый скажет: он же не алкоголик! Он пьёт умеренно! А вот к какой семейной трагедии приводит его «умеренная» выпивка. По существу, семьи нет. Девочка, судя по её словам, не только не любит — она ненавидит отца за его пьянство, ибо она инстинктивно чувствует, что в этом причина болезни матери. Жена презирает мужа. Где же тут семья?
И конечно, с её стороны было бы куда более разумным, если бы она в самом начале его пьянства поставила ему ультиматум и ушла. У неё, может, была бы нормальная жизнь. А что её ждёт в дальнейшем с таким мужем? Ничего, кроме неприятности и болезней. Неудивительно, что очень многие наши женщины предпочитают жить одинокими, чем с такими мужьями.
Там же, где муж настоящий алкоголик, — там вся жизнь для женщины превращается в трагедию. Ничего светлого, ничего радостного не остаётся у неё. Жизнь и счастье женщины оказываются растоптанными пьяным сапогом глупого и безвольного мужчины.
Из-за ослабления своих потенциальных возможностей алкоголик перестаёт доверять своей жене, так как его мучают болезненные подозрения, что жена ищет себе мужа «на стороне».
Ослабление внутренних тормозов, атрофия высших чувств и полное отсутствие критического отношения к себе, к своим поступкам устраняют все препятствия к проявлению бешеных вспышек ревности, которые в грубой форме обрушиваются на жену, превращая жизнь жены и детей в сплошной ад. Скандалы и драки в доме становятся обычным явлением, так как алкоголик в пьяном бреду в каждом шаге жены усматривает её измену: если она с ним ласкова — значит, она старается его задобрить, чтобы он ничего не заметил. Если она невнимательна и холодна — это потому, что он любит другого и ей до мужа нет дела. Если она куда-то соберётся уходить, например в магазин за продуктами, — это только предлог. На самом деле она спешит на свидание, Если жена никуда не собирается уходить — она условилась устроить свидание дома и только ждёт, когда муж уйдёт…
Такое поведение мужа-алкоголика быстро приводит к полному угасанию чувств у жены. Часто уже в ранней стадии алкоголизма мужа жена испытывает отвращение к нему и его ласкам. Этому способствует психическая травма, возникающая у неё при виде пьяного мужа, являющегося домой в жалком, отталкивающем виде. Её охватывает брезгливость, которую она не в силах преодолеть. Если же муж в таком виде начнёт приставать к жене с претензиями на ласки, то отвращение жены достигает такой силы, что начинает доминировать над всеми другими чувствами. В результате она будет питать отвращение даже и к трезвому мужу.
4
Как-то дежурный по клинике мне доложил: приехала женщина из Челябинска. Говорит, что у неё болит сердце, просит, чтобы посмотрели. Я дал распоряжение обследовать её. Затем посмотрел электрокардиограмму. Изменений не было. Врач ей сказал, что сердце у неё здоровое, что нет необходимости отнимать время у профессора, а она настаивает. Говорит: «Не уеду, пока меня не посмотрит профессор».
— Если женщина ехала так далеко, — сказал я заведующему отделением, — то, наверное, у неё были на то причины. Приглашайте больную.
В кабинет вошла молодая женщина — на вид ей не было и сорока лет. Я попросил её рассказать о своей болезни.
— Я приехала к вам, потому что у меня всё время болит сердце. Я ничего делать не могу, а если чуть поволнуюсь, то совсем все бросаю, держусь за сердце руками.
— Обращались вы к местным врачам?
— И к местным, и к районным, и даже в область ездила. Сделают электрокардиограмму и, как ваши помощники, скажут, что сердце у меня здоровое. И отказываются лечить.
Я послушал больную. Особых изменений не было. Небольшая глухость тонов и несколько учащенное сердцебиение.
Попросил помощников сделать ей баллистокардиограмму, которая лучше всего определяет состояние мышцы сердца.
Через полчаса врач и больная вернулись. В руках у врача был сверток бумаг. Кривые, полученные при записи исследования мышцы сердца, показали значительные отклонения от нормы. Специалист сделала заключение: у больной третья-четвертая степень изменений.
— Расскажите нам о себе подробнее, — обращаюсь я к больной.
— Я обладала удивительным здоровьем. Студенткой была спортсменкой-разрядницей и не раз брала призы. Вышла замуж, родила сына и всё же спорт не бросала и на здоровье не жаловалась.
Но вот мой муж начал пить. С этого времени начались все мои беды. Однажды я простудилась. Мне врачи рекомендуют лежать, а я не могу. Муж приходит пьяный, мальчик в таком возрасте, что его страшно оставлять одного с пьяным отцом, вот и не лечилась. Но это всё прошло. Я крепкая. Поправилась. Хуже другое. Мальчик подрастал, ему нужны были книги, одежда, а муж всё пропивает.
Однажды сын, уже шестнадцатилетним мальчиком, поссорился с пьяным отцом, и тот выгнал его на улицу, на мороз и долго меня к нему не выпускал. А когда я наконец вырвалась, мальчик был чуть жив. Он сильно застудился, и у него получилось осложнение на ухо. Из ушка стала выделяться жидкость. Сходит в поликлинику, дадут какие-то капли, вроде получше, а совсем не проходит. Надо бы везти его в город, но не на что, да и боюсь мужа одного оставить — всё пропьёт. В прошлый год у сына обострились боли в ухе. Сходил он к врачу. Выписали какие-то лекарства, а он их не заказал. «Купил лекарство?» — спрашиваю. Сын мнётся: «Оно очень дорогое. Сейчас у меня нет денег, вот заработаю — куплю». — «Нет, не надо ждать. Надо купить сейчас же. У меня есть немного спрятанных от отца денег».
— Но, — продолжала женщина, — у моего мужа на деньги какое-то исключительное чутье. Куда бы их ни прятала, он обязательно найдёт и пропьёт. Так и в тот раз, денег не оказалось. Лекарство мы не купили, а через некоторое время боли стали меньше, хотя совсем не прошли. Летом сын со своими товарищами поехал на стройку. Писал хорошие, бодрые письма. И вдруг телеграмма от начальника отряда — сын внезапно скончался. На вскрытии — гнойник в среднем ухе, который прорвался в мозг…
Женщина долго молчала, закрыв глаза рукой. Молчали и мы.
— С того времени, — продолжала она, — сердце, которое лишь изредка беспокоило меня, теперь уж не отпускает.
Мы приняли больную в клинику и долго лечили. Месяца через полтора она, уезжая, зашла ко мне в кабинет, где я вместе с другими врачами принимал больных.
— Мне стало лучше. Спасибо вам. Но совсем боли не прошли. Как вспомню про сына или про ту обстановку, что ждёт меня дома, опять сердце заболит.
Помолчала. И затем снова заговорила, вспоминая прошлое:
— Пил он и до свадьбы, но пил немного и слушался меня. Бывало, скажу ему: «Довольно», он и рюмки не возьмёт. Любил меня очень. Мне бы тогда быть понастойчивей да требовательней, он бы и совсем бросил пить. А я всё уступала да всё прощала.
Однажды, ещё до рождения ребёнка, пришёл домой совсем пьяный. Мне бы уйти от него да предупредить строго, что если повторится, то жить с ним не стану, а я, глупая, сапоги с него снимала да ухаживала. Он куражится, а я уговариваю. Ну он и обнаглел. Убедился, что со мной можно не считаться. Вот и получила, что заслужила, — с горечью добавила она и, смахнув слезу, простилась и вышла.
Мы сидели, удручённые драмой женщины.
— Печальная история, — сказал я врачам. — А для нас ещё и поучительная. Вот она заявила, что у неё болит сердце. Но местные врачи не нашли изменений в её сердце и признали её здоровой. Некоторые из вас тоже ей не поверили. А не подумали о том, зачем здоровый человек поедет за тысячу километров в больницу? Если бы она была здорова, она бы поехала в Петергоф, пошла бы в Эрмитаж, Русский музей, а она часами сидит в больнице, ожидая приёма врача. Разве это не убедительное доказательство, что женщина больна, что сердце у неё болит, оно её тревожит настолько, что она оставила пьяницу мужа в квартире. Она знает: муж может всё пропить, он может поджечь квартиру. И всё-таки приехала. Разве это не доказательство, что она больна?
— Но, может быть, Фёдор Григорьевич, сердце у неё не такое уж и больное, а просто «нервное», и сама она истеричка, — заметил один молодой кандидат, недавно успешно защитивший диссертацию.
Я возразил:
— А разве нервное сердце не больное? Оно человека беспокоит, оно не даёт ему жить и работать. Другое дело, что мы не умеем ни диагностировать, ни лечить «нервное» сердце. Так при чём же тут больной? Зачем же на него взваливать наше невежество?
Мы, конечно, не всё знаем, не всё умеем, но уж, во всяком случае, проявить к больному максимум внимания мы можем, и мы это обязаны делать. Здесь же, как вы сами убедились, больная оказалась более права, чем врачи. И достаточно было сделать дополнительное исследование, чтобы в этом убедиться. Почему мы не торопимся сказать, что мы ещё недостаточно грамотны в медицине, чтобы поставить более или менее сложный диагноз? Зато торопимся оттолкнуть больную словами: «Вы здоровы». Или: «Мы этого не делаем», «Мы это не лечим», «У нас нет условий для лечения таких болезней» и т. д. Скажут так больному и спокойны — считают, что они сделали своё дело. Теперь больной как знает, так и поступает, а мы своё дело сделали. И ведь это не только медицины касается.
Скажи «да» — это значит тебе надо что-то делать, давать какие-то распоряжения, что-то писать, кому-то звонить. А тут ещё начальник может сделать недовольную мину: дескать, много на себя берете, и так у нас дел хватает. А произнёсти короткое «нет», и не будет виноватых. Вот уж где оправдывается поговорка: «На нет — суда нет». Я бы только её переделал на другую: «За «нет» — суда нет». А жаль. Если бы за каждое «нет» несли ответственность, не приходилось бы вот так людям попусту ездить за тысячи километров.
Вот так сама собой возникла в моём кабинете беседа об этике врача, о его долге, о долге любого работника, ответственного за судьбы других людей, за судьбу порученного ему дела.
И никто мне не возразил. Слишком очевидны были доводы.
Любой пьяница — это обуза и позор для семьи, даже если он в нетрезвом виде и ведёт себя «нормально», то есть не буянит, не устраивает скандала. Пьющий человек, как правило, плохой производственник. Загляните в его трудовую книжку. Редкий долго задерживается на одном месте. Чаще всего он уже успел поменять несколько служб. И чем больше человек пьёт, тем чаще он меняет место работы. Нередко в трудовой книжке, чтобы с пьяницей не судиться и не делать скандала, администрация пишет: «По собственному желанию». На самом деле это увольнение за пьянку. И очень плохо делают руководители, не отмечая того, что человек заслуживает. В сущности, они обманывают государство.
Поступай они честно, пьяница был бы поставлен в такое положение, когда он или должен бросить пять, или его никуда не примут на работу. Посмотрите на выпившего человека во время работы, и вам станет противно находиться рядом с ним. У пьяного всё валится из рук, мешается чистое с грязным, дельное с мусором, и его пребывание на работе не только бесполезно, но и очень вредно во всех отношениях. А сколько брака, сколько несчастных случаев, в том числе и с человеческими жертвами, на производстве бывает по вине пьяниц! Причём страдает не только и не всегда пьяный, а нередко совершенно трезвый, ни в чём не повинный человек.
От пьяного страдает общество. Огромное большинство преступлений, самых тяжёлых, совершается в пьяном виде. Л. Н. Толстой писал: «Девять десятых из всего числа преступлений, пятнающих человечество, совершается под влиянием вина».
Разврат, обман, подлоги, поджоги, насилия, развращение малолетних и, наконец, убийства, иногда чудовищные, — вот путь, которым идёт по жизни пьяница. Нередко он и сам трагически погибает или заканчивает жизнь самоубийством.
Проблема пьянства — проблема мировая. Вот данные по некоторым странам: по состоянию на 1962 год в Америке насчитывалось 90 миллионов человек, употребляющих спиртные напитки. Из них хронических алкоголиков 5 миллионов 732 тысячи человек. В 1973 году это число выросло до 9,6 миллиона человек. По терминологии американцев, свыше 13 миллионов граждан Америки относятся к категории сильно выпивающих.
В Америке, как, впрочем, и в других капиталистических странах, процветает так называемый «менеджерский алкоголизм» — употребление вина в сфере деловых людей. Югославский учёный по этому поводу пишет: «Проблема алкоголизма деловых людей специфична в связи со специфичностью отношений, господствующих в капиталистическом обществе. Практика показывает, что при всех деловых встречах обычно употребляются алкогольные напитки. Учитывая, что таких встреч у деловых людей бывает по нескольку в течение одного дня, то получается, что деловой человек вынужден в течение дня несколько раз выпивать хотя бы по рюмочке».
Второй контингент — может быть, более значительный — бездомные, неустроенные люди, не имеющие работы жилья, выбитые из колеи жизни. Американский криминолог Т. Плаут так описал это явление: «Напиваясь, эти отбросы общества выползают из своих трущоб на светлые улицы цивилизованного города и тотчас же попадают в тюрьму за пьянство и затем снова выбрасываются обществом в те же трущобы. Количество бездомных алкоголиков в американских городах катастрофически растёт».
Во Франции в издательстве «Деноэль» вышла книга Франсуа де Клозе «Ложь Франции».
Сколько же во Франции алкоголиков? — задается вопросом автор. И приводит цифры из различных официальных источников. По данным Национального института статистики и экономических исследований, число алкоголиков во Франции превышает 6 миллионов, что составляет 18 процентов взрослого населения. Это один мужчина из каждых четырёх и одна женщина из каждых двенадцати.
По свидетельству автора, во Франции алкоголь вызывает четверть несчастных случаев на работе, сорок процентов дорожных происшествий и убийств.
Многочисленные болезни, которые вызывает алкоголизм, приводят пьяниц в больницу. Госпитализация одного больного алкоголика обходится в 2,5 раза дороже, чем госпитализация больного, не подверженного алкоголизму. В общей сложности пьянство поглощает 42 процента бюджета государственных больниц в Парижском районе, который между тем не относится к числу наиболее «пьющих».
Автор среди прочих причин распространения дурной страсти называет и такую, как доступность спиртного. Он говорит, что во Франции не только не ведётся борьба с этим злом, а, напротив, для него создаются все условия. Существует баснословно широкая сеть бистро да плюс многочисленные рестораны, случайные буфеты. Благодаря этой общенациональной системе, которой нет равных во всём мире, всегда можно быть уверенным, что найдётся под рукой стакан вина. Не говоря уж о том, что оно продаётся свободно везде и в любой час и что алкогольные напитки дешевле всех прочих. Обычное красное вино стоит в два или три раза дешевле, чем содовая вода, кока-кола, фруктовый, сок, минеральная вода. Правительство сделало яд доступным для любого кошелька, введя более высокие налоги на воду, чем на вино.
Ко мне из-под Читы приехала совсем молодая женщина.
Она прочитала мою книгу «Сердце хирурга» и написала письмо с просьбой принять её. Не дождавшись ответа — я был в отпуске, — приехала в Ленинград. Её принял один из моих помощников и направил в Институт нейрохирургии на консультацию, поскольку она жаловалась на приступы эпилепсии. В институте её обследовали, признали эпилепсию неясного происхождения и прописали ей ряд противосудорожных средств.
С этими данными она вновь пришла в клинику с надеждой на то, что я тоже смогу её посмотреть. Я был дома, секретарь позвонила и доложила, что меня ждёт женщина и не хочет уезжать, пока я её не посмотрю.
Я попросил её к телефону и попросил завтра под вечер прийти ко мне на квартиру.
При встрече она рассказала мне свою историю.
Её отец, крестьянин-сибиряк, отличался богатырским сложением и крепким здоровьем. Он был в колхозе на хорошем счёту, работал бригадиром. Колхозники, и он в том числе, помимо земледелия и скотоводства, занимались охотой, и будущий отец Груни (так зовут мою больную) был ещё с юношества заядлым охотником.
Спокойный, рассудительный, непьющий, он был видным парнем и в двадцать лет женился на девушке из того же колхоза.
В 1941 году, когда он, тридцатилетний, ушёл на фронт, у него было уже пятеро детей. На фронте он показал себя прекрасным солдатом, не раз отличался в боях, награждался медалями, орденами. Два раза был ранен, один раз контужен, но каждый раз, поправившись, возвращался на фронт.
После войны, вернувшись в колхоз, начал пить, да так, что знавшие его односельчане с горечью удивлялись, как сник и опустился некогда красавец мужчина, богатырь и лучший работник на селе.
Дети его сначала учились в деревне, а затем и в областном городе. Он оставался с женой, которая извелась, глядя на опустившегося мужа.
Совершенно неожиданно, в возрасте, когда никто этого не ожидал, она принесла шестого ребёнка. Это и была наша Груня, которая родилась уже от пьяницы отца. И в то время как все её пять братьев и сестёр отличались завидным здоровьем, она росла девочкой слабой и больной.
Отец продолжал пить не переставая. У него всё чаще появлялись галлюцинации, и однажды после очередной пьянки его нашли в сарае повесившимся на 57-м году жизни.
Груне в то время было 15 лет. Она сильно переживала за отца, которого продолжала любить, и в день похорон с ней случился приступ тяжёлой эпилепсии с длительной потерей сознания.
Придя в себя, Груня ничего не помнила, а ей не сказали о приступе, и она постепенно оправилась от удара, нанесенного смертью отца. С тех пор приступы стали повторяться приблизительно раз в год.
В 17 лет Груня вышла замуж, и ко времени приезда у неё было уже двое детей. Однако приступы эпилепсии не прекратились после замужества, как надеялись местные врачи, а продолжались — сначала раз в год, потом всё чаще и чаще, в последнее время один раз в месяц. Главное же, они сопровождались всё более тяжёлыми судорогами, и все дольше Груня оставалась без сознания.
Выслушав больную, я склонялся к выводу: недуг молодой женщины — следствие алкоголизма отца.
После тщательного обследования Груни мы назначили ей полный курс лечения, который она должна будет проводить ежегодно.
Через два-три года просили показаться нам вновь.
Наши ободряющие разговоры, наш оптимизм передались и ей. Она уже не смотрела на будущее так мрачно, перестала говорить о самоубийстве, а обещала аккуратно выполнять все наши назначения. С тем мы её и отпустили.
У Леонида Андреева есть прекрасный рассказ «Жизнь Василия Фивейского» — тяжело он действует на психику человека, но сила правды, изображенной в нем, неоспорима, как неоспоримы и его высокие художественные достоинства.
Поскольку он имеет прямое отношение к нашей теме, позволим себе привести из него один эпизод:
«К ночи попадья напилась, и тогда началось для о. Василия то самое страшное, омерзительное и жалкое, о чём он не мог думать без целомудренного ужаса и нестерпимого стыда. В болезненной темноте закрытых ставен, среди чудовищных грёз, рождённых алкоголем, под тягучие звуки упорных речей о погибшем первенце у жены его явилась безумная мысль: родить нового сына, и в нём воскреснет безвременно погибший. Воскреснет его милая улыбка, воскреснут его глаза, сияющие тихим светом, и тихая, разумная речь его, — воскреснет весь он в красоте своего непорочного детства, каким он был в тот ужасный июльский день, когда ярко горело солнце и ослепительно сверкала обманчивая река. И, сгорая в безумной надежде, вся красивая и безобразная от охватившего её огня, попадья требовала от мужа ласк, униженно молила о них…»
Попадья все больше предавалась пьянству и в то же время мечтала о ребёнке.
Наконец мечта её сбылась.
«На крещенье, ночью, попадья благополучно разрешилась от бремени мальчиком, и нарекли его Василием. Была у него большая голова и тоненькие ножки и что-то странно-тупое и бессмысленное в неподвижном взгляде округлых глаз. Три года провёли поп и попадья в страхе, сомнениях и надежде, и через три года ясно стало, что новый Вася родился идиотом.
В безумии зачатый, безумным явился он на свет».
В то время когда Леонид Андреев писал этот рассказ, не было серьёзных научных исследований о влиянии алкоголя на организм, но писатель, зорко видевший жизнь, верно подметил часто наблюдавшееся явление и средствами художественного слова поведал людям то же, что и подтвердила в наши дни медицинская наука.
Я мог бы продолжать рассказы о печальной судьбе людей, унаследовавших от пьющих родителей тяжёлые недуги. Таких больных я много встретил на своём врачебном веку, и, может быть, оттого во мне развилось такое отвращение к пьянству. Много раз я выступал со статьями в газетах, в том числе в центральных, обращался к людям по радио, с экрана телевизора с рассказами о вреде пьянства. Да что я! Все лучшие умы человечества восставали против пьянства.
Известно, что В. И. Ленин был ярым врагом алкоголя. Он считал, что преодоление возможности пьянства является одним из самых главных мероприятий по защите здоровья рабочего класса и всего народа. Владимир Ильич беспощадно боролся со всеми проявлениями пьянства, считая, что оно несовместимо с революцией, прогрессом и высокими задачами, стоящими перед рабочим классом и трудящимися нашей страны.