3
Какое-то время у меня все плыло и колыхалось перед айзами, как в том сне про Бога и статуи, а в хэде стоял гул. Когда пелена несколько рассеялась, то мне показалось, что я уже где-то встречал этих коппол. Того, который покрикивал на разбушевавшихся стариков: "Хватит, хватит, хватит!", нагоняя на себя строгость, я видел впервые. Но двух других я, несомненно, видел раньше. Они со смехом разгоняли толпу, беззлобно прохаживаясь по спинам олдмэнов маленькими плетками, приговаривая:
— Завязывайте, непослушные ребятишки. Мы покажем вам, как бунтовать и нарушать общественный порядок, старые злыдни.
С шутками и прибаутками они загнали полумертвых мстителей обратно в ридингхолл и повернулись ко мне, смущенно поднимающемуся с пола.
— Кого я вижу! Ты ли это, маленький Алекс? Давненько не виделись, друже. Как поживаешь? Вижу — хреново.
Я обалдело всматривался в униформированного громилу, лицо которого было трудно рассмотреть за шлемом с опущенным забралом. Однако его голос был очень знакомым. Взглянул на второго и вздрогнул от неожиданности. Этот безумный фейс невозможно было спутать ни с каким другим.
— Гы-гы-гы! — загоготал Кир, а это был именно он.
Присмотревшись внимательнее ко второму, я узнал жирняка Билли. Два заклятых врага превратились в друганов — не разлей вода и более того — в блюстителей порядка.
— Ничего себе! — присвистнул я. — Кир? Билли?
— Что, удивлен? — приблизился ко мне экс-Дебила, ухмыляясь от уха до уха. — Жизнь полна неожиданностей.
— Этого не может быть! Этого не должно быть! Опять какой-нибудь маскарад?
— Твои айзы не обманывают тебя. Мы тоже. Все честно и законно. Отличная работенка для настоящего мужчины. Рекомендую.
— Но ты же слишком молод. Или что, теперь они берут в полицию по живому весу и высокому, как у тебя, уровню интеллекта?
Кир не уловил издевки и ответил довольно резонно:
— Ты прав, Алик. В полиции нужны крутые парни вроде нас с Билли, чтобы ломать хребты уродам вроде тебя. А что до возраста, так тут ты не прав. Мне уже восемнадцать. Ты же был самым зеленым в нашей кодле…
— И все-таки я отказываюсь в это верить. Вы — и вдруг копполы!..
— Скоро поверишь, — угрюмо пообещал Билли-бой и сказал, повернувшись к третьему коппу, который держал меня за плечо: — Думаю, Рекс, будет лучше, если мы разберемся с ним по-семейному, без обычной полицейской рутины. Как-никак старые друзья. Видно, этот хулиган опять взялся за свое, несмотря на всю чушь об его исправлении, которую написали эти бумагомаратели. Уж кто-кто, а мы-то его хорошо знаем. Сукин сын, опять обижает бедных стариков. Ну что ж! Покажем ему, что мы не даром едим свой брэд.
— О чем он воняет, Кир? — обратился я к Дебиле. — Это они напали на меня, а не наоборот. Ваша обязанность — защитить меня от них, а не их от меня… Ты же должен помнить, Кир, того тичера, которого мы отделали два года назад тут, неподалеку от библио. Так вот, он оказался здесь, опознал меня и натравил на меня всю эту сумасшедшую свору.
— Да что ты говоришь? — усмехнулся Кир. — Что-то я такого не припомню. И прекрати называть меня "Кир". Зови просто: офицер.
— Ну, хватит воспоминаний детства, — вмешался Билли. Он был не таким жирным, как прежде. — Мы не можем проходить мимо отъявленных хулиганов с бритвами в кармане. — Подонок не забыл, как я его "брил" пару лет назад. — Наш долг — защищать от них свободных граждан свободной страны!
Они заломили мне хэндзы на всякий случай, вытащили бритву из кармана и, выведя из библио, втолкнули в ожидавший патрульный кар, шофером которого оказался незнакомый мне Рекс.
Меня не покидала шальная мысль о том, что мои бывшие фрэнды шутят и что Кир вот-вот сдернет свое забрало и зарыгочет: "Гы-гы-гы! С возвращением, Алекс-бой!" Но я ошибся. Все было взаправду.
Стараясь скрыть нарастающий страх, я спросил:
— А что со стариной Питом? Про Джоша мне рассказали…
— Пит? Ах, этот… Мы недавно встречались с ним, — с многозначительной ухмылкой ответил Кир.
Заметив, что мы выезжаем из тауна, я с тревогой спросил:
— Куда это вы меня везете?
— Еще слишком светло, — ответил Билли, не поворачивая хэда. — Небольшая прогулка по зимней кантри. Там так красиво и… безлюдно. Не можем же мы подбивать с тобой баланс на виду у всех…
— Какой еще баланс? — не на шутку встревожился я. — Со старым давно покончено. Я уже за все получил сполна. Меня вылечили,
— Читали, наслышаны, — безразлично произнес Кир. — У нас даже была политинформация по этому поводу. Суперинтендент целый час распинался о том, как это здорово и эффективно. Вот мы сейчас и проверим.
— Ах, вам читали? Ты так ни разу и не взял в руки ни одной газеты, не говоря уже о книгах? — не удержался я от язвительного замечания.
Он развернулся и сильно двинул мне в нюх, прежде чем я успел увернуться. В глазах у меня потемнело, и из разбитого ноу за закапала алая блад.
— Что ж, сейчас сила на твоей стороне, стинкинг ублюдок, — с горечью сказал я, утираясь. — Но так будет не всегда…
— Вот мы и приехали, — радостно сообщил Билли.
Меня вытолкнули из кара. Поблизости не было ни души. Молчаливые угрюмые деревья окружали нас четверых, бессильно опустив голые ветви.
Драйвер остался за рулем, безразлично покуривая и просматривая какой-то комикс. Быстро смеркалось, и он включил фары, чтобы его коллегам было лучше видно, куда бить вашего покорного беспомощного рассказчика.
Не буду подробно описывать, что они со мной сделали. Скажу только, что отметелили они меня на славу. Дубинками, кулаками и ногами. И все время, пока они меня "учили", я даже и подумать боялся о том, чтобы дать сдачи. Если бы не чертов Лудовико, я бы еще с ними побарахтался…
Наконец они подустали, и один из них, не помню кто, деловито сказал:
— Ну, пока хватит с него. Пошли!
Страйкнув меня на прощание футами по фейсу, они залезли в кар и укатили, оставив меня валяться на припорошенной кровавым снегом траве.
Не знаю, сколько я так пролежал, балансируя на грани сознательного и бессознательного. Мелкий ледяной дождь со снегом помог мне прийти в чувство. Я встал на четвереньки, так, на карачках, дополз до ближайшего дерева и со стоном поднялся, обнимая его, как чужую жену. Вокруг не было ни звука, ни огонька. Куда идти мне, бездомному, избитому бродяге без цента в кармане? Я завыл волком, распугивая притаившуюся в кустах живность.
4
Дома! Дома! Дома! — жаждало все мое существо. Места, где бы я мог приклонить голову и хоть на время найти отдохновение. И домой я пришел, братцы! Бродя, как слепец по ледяной пустыне человеческой ненависти и безразличия, я вышел на оазис со смешной надписью над входом: "НАШ ДОМ". Кажется, я здесь уже бывал в той, другой жизни…
Подходя к воротам коттеджа, я кончиком языка потрогал кровоточащие, шатающиеся зубы, ощутив пустоту на месте двух из них.
Э, да Бог с ними! Это даже к лучшему — есть надежда, что писатель, если он еще живет здесь, не узнает меня. Сейчас у меня на лице была совсем иная маска, обнажавшая всю мою суть…
Поскальзываясь на разбухшей от дождя глинистой дорожке, я доковылял до двери и осторожно поскребся. За дверьми была мертвая тишина. Какие врата передо мной: рая или ада? Я постучался настойчивее и услышал приближающиеся шаги. Дверь распахнулась, и раздался сильный мужской голос человека, вглядывающегося в темноту:
— Да, кто здесь?
— О! Ради всего святого, помогите мне, добрый человек! — взмолился я с настоящими слезами в голосе. — Меня ни за что ни про что избили полицейские и бросили умирать у дороги. Ради Бога, позвольте мне посидеть у огня и дайте выпить горячего чего-нибудь…
— Входи, кто бы ты ни был! — посторонился райтер, освещая меня фонарем. — Входи и поведай мне о твоих несчастьях, бедный человек…
Я сделал шаг вперед. Ноги мои подкосились, и я повалился прямо на хозяина коттеджа, смотревшего на меня с искренним участием и состраданием.
Очнулся я в кресле у камина. Сердобольный райтер с печальными всевидящими айзами протягивал мне высокий тамблер с неразбавленным виски. Я взял его дрожащей рукой и залпом выпил, разбавив скопившейся во рту слюной и кровью.
— Какие же изверги так тебя отделали, парень? — участливо спросил райтер, вглядываясь в мое распухшее лицо, на котором не было живого места.
— Наши доблестные блюстители порядка, — попытался улыбнуться я. — Какие-то ублюдки в полицейской форме.
— Еще одна далеко не последняя жертва нашего смутного времени, — скорбно констатировал он. — Пойду приготовлю тебе ванну.
С трудом сфокусировавшись, я осмотрелся. За исключением камина и двух кресел, все остальное пространство было заполнено книгами. Царивший повсюду художественный беспорядок свидетельствовал об отсутствии женской руки. На низком тейбле стоял знакомый тайпрайтер, возле которого аккуратной стопкой были сложены шитсы пейпера. "ЗАВОДНОИ АПЕЛЬСИН" — вот что лежало здесь в ту ночь. Почему-то это название накрепко засело в моей мемори, и ничто не смогло вышибить его оттуда — ни Бродский с его Лудовико, ни устроенное мне друзьями-недругами брейнуошинг… Теперь главное — ничем не выдать себя. А то, несмотря на всю свою доброту, этот райтер добавит мне еще и оставит околевать на улице. И превратишься ты, Александр Маленький, в кусок собачьего дерьма на дороге… А тебе сейчас так необходимы помощь и участие! И ведь до всего этого тебя довели те, кто заставил тебя, вопреки своей воле, скитаться подобно Вечному жиду в поисках добра и тепла и людей, которым бы ты их мог дать. Только захотят ли они принять от тебя твой дар во искупление твоих грехов?
— Ну вот, сейчас я тебя выкупаю, — ласково сказал райтер. — Смою все твои грехи и сниму бремя с души. — Он пытливо посмотрел мне в глаза, и от его взгляда мне стало не по себе. — Только сначала нужно остановить кровь. Я прижгу твои ссадины борной. Ты уж потерпи, голубчик.
Он заботливо обработал мои раны смоченным в растворе борной кислоты тампоном. Увидев слезы благодарности у меня на глазах, он смущенно погладил меня по плечу: "Ну, будет, будет…"
Потом я принял горячую ванну, которая сделала из меня человека. Отец "АПЕЛЬСИНА" дал мне нагретую у камина пижаму и теплые меховые тапочки, и я окончательно убедился в том, что теперь-то уж выживу. Райтер опять удалился, и через некоторое время из кухни раздался его бодрый голос, приглашавший меня то ли к позднему ужину, то ли к раннему завтраку.
Я спустился в кичен, где был уже накрыт тейбл с блестящими вилками, ножами и даже белоснежными салфетками. Посередине лежала высокая булка пышного белого брэда и стояла пузатая бутылка "Прима Сое". Рядом шкворчала аппетитная яичница с хэмом и дымился чай с молоком. Я и не подозревал, насколько голоден.
Быстро расправился с яичницей, съел несколько пузатых сосиджис, покрыв все это огромным ломтем хлеба, намазанного маслом и джемом. Попивая крепкий густой чай, я с благодарностью заметил:
— Давно не ел так вкусно. Не знаю, как вас и благодарить.
— Кажется, я догадываюсь, кто ты, — улыбнулся райтер. — Если ты тот, о ком я думаю, то ты попал в самое подходящее место. Это твои фотографии были в утренних газетах? Ты бедная жертва этой новой бесчеловечной методики? Если так, то тебя послало ко мне само Провидение. Бедный парень. Сначала тебя мучили в тюрьме, а потом ты стал объектом издевательств нашей безжалостной полиции. Они сейчас набрали в нее отпетых негодяев. Я тебе искренне сочувствую.
Я хотел подтвердить его слова, но был слишком преисполнен жалости к себе. Я только моргал и слушал, что он говорит.
— Ты не первый, кто обращается ко мне за помощью. Наша деревня превратилась в излюбленное место полицейских, где они вершат неправедный суд и расправу, называя это брейнуошинг… Сама Судьба привела ко мне тебя — жертву двойного произвола властей! Возможно, ты слышал обо мне?
Я мигом насторожился и ответил, тщательно подбирая слова:
— Мне знакомо название "ЗАВОДНОЙ АПЕЛЬСИН". Правда, я его не читал, но слышал, что это потрясная вещь.
— Правда? Ты слышал о моем романе? — засиял райтер. — Расскажи немного о себе.
— Да особенно и рассказывать нечего, — засмущался я. — Жил-был глупый заносчивый сосунок, слишком много мнивший о себе. Однажды его так называемые друзья подбили его забраться в дом к одной старой одинокой женщине. Я и не думал причинять ей вреда, поверьте. Так, невинная ребячья выходка. Решил выпендриться перед дружками. Эта старая птица засекла меня, и с ней случился сердечный приступ. Одним словом, она сыграла в ящик, а я загремел в тюрьму…
— Так, понятно. Пожалуйста, продолжай.
— Уже там, в тюрьме, я тянулся посетившему наш скворешник министру исправительных учреждений, и тот решил опробовать на мне методику Лудовико…
— Так, так, — подался ко мне райтер. — Расскажи мне об этом подробнее.
Он очень этим заинтересовался и даже не заметил, что локтем влез в розетку с джемом. Глаза его лихорадочно заблестели, рот приоткрылся…
Стараясь хоть как-то отблагодарить его за проявленную ко мне доброту, я подробно поведал райтеру о том, что со мной проделывали в клинике доктора Бродского.
Он был настолько захвачен моим рассказом, что ни разу не перебил меня. Только кивал головой — понимающе, негодующе, осуждающе… Когда я кончил, он тяжело вздохнул и принялся собирать тарелки.
— Позвольте, я их сам вымою, — предложил я.
— Отдыхай, отдыхай, бедолага, — сказал он, открывая горячую воду. — Ты, несомненно, грешил и нарушал законы, но то, что они придумали тебе в качестве наказания, переходит всякие границы. Они превратили тебя в некое подобие машины, в полуавтомат, лишенный права свободного выбора. Тебя запрограммировали даже не на добро как таковое, а на совершение одобряемых обществом актов, угодных ему действий… Я ясно представляю твое поведение в пограничных ситуациях, при эмоциональных стрессах. Теперь все — музыка и физическая любовь, литература и искусство — превратилось для тебя из источников наслаждения в источники боли и страдания. Бедный, бедный Алекс.
— Вы точно все определили, сэр, — согласился я, закуривая изящную длинную злопухоль с золотым мундштучком.
— Они всегда перегибают палку, — задумчиво произнес райтер, в третий раз перемывая одну и ту же тарелку. — Вот и в случае с тобой они явно переусердствовали. Человек, лишенный выбора, перестает быть человеком. Они перешли ту грань, за которой начинается преступление против человечества.
— Ваши рассуждения очень похожи на рассуждения нашего тюремного капеллана. Он тоже утверждал, что без морального выбора нет человека. Правда, при этом постоянно ссылался на Бога, который следит за правильностью такого выбора.
— Да? Он тоже так считает? — оживился райтер. — Впрочем, иначе и быть не могло. Это основа христианского учения. Ну, да ладно. Я вижу, что утомил тебя. Договорим завтра, когда у меня соберутся мои друзья. Я думаю, что ты нам будешь очень полезен. С твоей помощью мы сможем разоблачить наше подлое правительство, опять рвущееся к абсолютной власти. Мы покажем народу всю бесчеловечность их программы, направленной на превращение нашей молодежи в механических исполнителей их воли. И еще гордятся этим, преподнося антигуманную технику Лудовико как панацею от всех общественных бед.
Он продолжал вытирать одну и ту же тарелку.
— Сэр, вы пятый раз трете одну тарелку, — не удержался я.
— Да? — очнулся он и уставился на отполированную до блеска тарелку. — Я слишком рассеян для домашних дел. Обычно ими занималась моя жена, я же был полностью поглощен писательством.
— Ваша жена, сэр? — с деланным безразличием спросил я. — А что, она вас оставила?
— Да, оставила… — с неизбывной тоской и болью повторил он. — Она умерла. Видишь ли, ее зверски избили и изнасиловали четверо молодых подонков. Прямо в этом доме, у меня на глазах. И я не смог защитить ее… — Его голос дрогнул, а лицо исказилось гримасой горя и страдания. — Бедняжка не перенесла потрясения… А я, как видишь, живу.
Он быстро отвернулся, чтобы я не видел его слез. Но я увидел другое. Тихая зимняя ночь. Четверо здоровых лбов в масках обманом врываются в мирный уютный дом и учиняют зверскую расправу над ни в чем не повинными людьми. И я их предводитель…
Как и следовало ожидать, вставшая перед моими глазами картина вызвала острейший приступ болезни Лудовико. Лицо мое помертвело и покрылось испариной. Вкусная пища подкатила к горлу, готовая в любой момент вырваться наружу. Заметив это, райтер по-своему истолковал мое состояние:
— Вот видишь, до чего я тебя довел своими разговорами. Пойдем, я покажу тебе твою спальню. Это бывшая комната моей Элен. Бедный, бедный парень. До чего довели тебя эти изверги! Еще одна жертва современного мира, как и она, моя несчастная девочка…