Глава 11. До и после бревна
Ледяная пустыня кончилась гораздо более внезапно, чем началась: Петропавел и дошел-то всего-навсего до горизонта, а за ним сразу открылось летнее поле, у обочины которого он увидел маленькую упитанную рыбку. Рыбка была обута.
- Шпрот-в-Сапогах, - раскланялась рыбка, и Петропавел, приветливо улыбнувшись, представился тоже. Потом, чтобы его сразу не заговорили, спросил:
- До Слономоськи далеко мне еще?
- Если пешком, то порядочно.
- А как можно по-другому? - с надеждой спросил Петропавел.
- Да по-всякому можно. Можно, например, камнем по затылку.
Петропавел пристально взглянул на рыбку:
- Вы такой злобный шпрот?
- Да нет! Это не я - это Дама-с-Каменьями. В-о-о-он она на вышке сидит. И пропускает лишь того, кто разгадает жуткую загадку одну.
Петропавел поглядел вдоль обочины и действительно увидел смотровую вышку.
- Шаг вперед - и Вы на том свете. Она меткая, как индеец. Правда, и добрая, как мать. Никогда без моего предупреждения не убивает.
- Может, как-нибудь… в обход? - поежился Петропавел.
- Не советую. Там с одной стороны - Волка-Семеро-Казнят, а на другой - вообще Дохлый Помер. Если только туда, где КАТОК СОЗНАНИЯ, но на катке Вы ведь побывали уже…
- А трудная загадка?
- Чертовски. Какая-то загадка Свинкса просто.
- Ладно, давайте загадку.
- Да вы что? А камнем? - Шпрот-в-Сапогах прямо-таки остолбенел.
- Ну, камнем же не сразу. Сначала идет загадка. Загадывайте.
- Вы даете! - восхитился Шпрот-в-Сапогах. - Подсказать отгадку? - Благодарю Вас, я сам.
Шпрот-в-Сапогах заплакал и залепетал сквозь слезы:
- Сколько будет дважды два… четыре? - при этом он взял в руки два черных флажка.
- Я знаю несколько разгадок этой загадки. - Ни один мускул не дрогнул на лице Петропавла. - Классические варианты разгадок следующие: дважды два четыре будет зеленая дудочка или колбасная палочка…
- Довольно, довольно! - радостно закричал Шпрот-в-Сапогах и, схватив два красных флажка, принялся сигнализировать о чем-то на смотровую вышку.
- Кроме того, - невозмутимо продолжал Петропавел, - дважды два четыре будет детская считалочка, елочка-моталочка, бифштекс натуральный рубленый с луком, люля-кебаб с рисом, "Степь да степь кругом"…
- Хватит! - с испугом закричал Шпрот-в-Сапогах.
- И, наконец, - закончил Петропавел, - спросите у Дамы-с-Каменьями, не хочет ли она сама получить камнем по затылку?
Шпрот-в-Сапогах испуганно замахал красными флажками. В ответ со смотровой вышки тоже замахали красными флажками.
- Она благодарит Вас и говорит, что не хочет,- пролепетал Шпрот-в-Сапогах.
- Тогда привет ей ото всех - начиная с Бон Жуана и кончая Таинственным Остовом,- сказал Петропавел и шагнул на стерню.
- Погодите, - вслед ему закричал Шпрот-в-Сапогах.- Там есть одна тонкость! Это не просто поле - это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ.
Но Петропавел даже не расслышал этого, так далеко он уже ушел. Идти было приятно - несколько настораживало, правда, полное отсутствие хоть какого-нибудь ветерка над полем. Тут Петропавел взял и запел хорошую походную песню, из которой почему-то получилось вот что: Муравей, муравей в шапочке, в тюбетеечке - жалобно ползешь! Раз ползешь, два ползешь, три ползешь…
И словно в ответ на это в атмосфере начались вдруг знакомые Петропавлу волнения - и понесся над полем богатырский пописк.
"Черт меня дернул запеть эту песню!" - ругал себя Петропавел: мысль о встрече с Муравьем-разбойником - да еще на открытом месте - привела его в ужас. Однако богатырский пописк все усиливался, и, не помня себя от страха, Петропавел хрипло выкрикнул в никуда:
- Эй, выходи на честный бой. Муравей-разбойник!
- Как бы не так! - богатырский пописк приобрел еле уловимые очертания слов.- В честном-то бою ты меня победишь. А ты вот попробуй в нечестном победи! Мне в нечестном бою нет равных.
Петропавел, едва держась на ногах, безуспешно пытался сообразить, что такое нечестный бой, как вдруг на краю поля появилась гонимая ураганным ветром и послушно, хоть и бесконвойно, продвигавшаяся вперед колонна, в составе которой ему удалось различить несколько знакомых фигур. Чем ближе подходила колонна, тем больше их обнаруживал Петропавел: Бон Жуан, Ой ли-Лукой ли. Белое Безмозглое, Пластилин Мира, Старик-без-Глаза, Гуллипут и дальше - Тридевятая Цаца, увеличивавшаяся до невероятных размеров, Всадник-с-Двумя-Головами, Смежная Королева, а за ней кто-то незнакомый (может быть, Тупой Рыцарь?), Воще Бессмертный - они понуро брели по полю, над которым уже вовсю свирепствовали стихии, и замыкающие - они летели! - Гном Небесный и влюбленный в небо Летучий Нидерландец…
В мгновенье ока Петропавел оказался возле колонны:
- Сколько вас? - воскликнул он.- Куда вас гонят?
- Свали в туман! - услышал он родной разнорегистровый голос Смежной Королевы.- Все мы - пленники Муравья-разбойника.
Петропавел просто озверел от этого сведения. Еще бы не озвереть: крохотная букашка, продукт народного суеверия - и так распоясаться! Мало того, что его и вообще-то не видно невооруженным глазом… стоп! Эта мысль показалась Петропавлу продуктивной. Вот что! Надо вооружить глаз! Только вооружив глаз можно победить Муравья-разбойника.
Теперь надо было срочно решить, какой именно глаз вооружить - правый или левый. Конечно, левый: левый у него единица, а правый - минус 0,5! Чтобы выиграть время и деморализовать противника, Петропавел громко крикнул в бурю:
- Эй, Муравей-разбойник! - голос его звучал сильно и нагло.- Если не хочешь честного боя, тогда я вооружаю глаз!
- Какой - правый или левый? - богатырски пропищал хитрый Муравей-разбойник. - Левый! - злорадно гаркнул Петропавел. - Ну, мне конец! - в богатырском пописке послышался ужас.
- Думаю, что да! - сухо, но громко крикнул Петропавел и захохотал.
Однако чем вооружать левый глаз? Ничего не было под рукой, а левый глаз уже разошелся и жаждал крови.
Внезапно в единственном глазу Старика-без-Глаза он увидел соринку и, как ни был занят размышлениями, заметил:
- У Вас соринка в глазу.- Замечание прозвучало вполне вежливо.
- А у себя в глазу бревна не видишь? - в обычной своей нахальной манере осведомился изнуренный старик.
- В каком глазу? - с надеждой крикнул Петропавел, перекрывая вой бури.
- Да вот же, в левом! - ответил старик и как бы между прочим добавил: - Глаз, вооруженный бревном,- страшная сила.
- Помогите! - все поняв, богатырским пописком пискнул Муравей-разбойник откуда-то с юго-востока - и навстречу богатырскому этому пописку Петропавел мощно метнул левым глазом свое бревно. Толстенное и длинное, оно с грохотом упало на землю, похоронив под собой Муравья-разбойника…
А из разоруженного левого глаза Петропавла упала на место этой бесславной смерти чистая слеза.
И стало тихо вокруг. И выросли цветы. И Гном Небесный запорхал с цветка на цветок, собирая в зеленую эмалированную кружку сладкий нектар.
- Выпьем за нашу победу в нечестном бою! - крикнул он бодро и единым залпом осушил кружечку. Прочие облизнулись…
А Петропавел вдруг начал ощущать в себе сильные перемены. Глазом, из которого выпало бревно, он видел мир совсем не так, как прежде. Ничто в его знакомых уже не казалось ему странным: ни размалеванная пустота на лице Белого Безмозглого, ни колебания в возрасте у Старика-без-Глаза, ни даже постоянно-переменный рост Гуллипута, ни повадки Шармен… А вот что это за незнакомое лицо - длинное и худое, похожее на лошадиную морду страшной доброты?
- Разрешите представиться…- начал Петропавел.
- Представлялись уже,- проворчал незнакомец. - Раньше ты меня просто не видел: у тебя бревно в глазу было. Таинственный Остов.
Петропавел бросился к нему на шею, а тот, отстраняясь, ворчал:
- Довольно… Ты же не Шармен, ей богу! Между тем все вокруг увлеклись уже общим делом, больше не обращая на Петропавла внимания. Они подвязывали к выпавшему из его глаза бревну толстые канаты, чтобы отнести это бревно в надлежащее место и там учредить, как понял Петропавел по отдельным возбужденным возгласам, "Мемориальный Музей Бревна, Убивавшего Муравья-разбойника". Петропавла насторожила форма причастия: это было причастие несовершенного вида.
- Почему в названии вы употребляете причастие несовершенного вида? - обратился он к суетившемуся поблизости Гному Небесному.
- Потому что по отношению к несовершенным действиям употребляются глаголы и причастия несовершенного вида,- ответил эрудированный Гном. - А в данном случае никакого действия совершено не было.
- Что значит - не было, - растерялся Петропавел, - когда было? Я ведь убил Вашего Муравья-разбойника и спас вас от плена и гибели!
- А ты всегда лезешь не в свое дело, мы уж к этому привыкли,- походя отчитал его Гном Небесный.- К счастью, здешние события не зависят от тебя, так что ты не убил, а убивал, не спас, а спасал… то есть события происходить-то происходили, да не произошли. Муравей-разбойник жив и, даст бог, здоров, наш священный ужас, как и водится, неизбывен,- стало быть, ничто не изменилось! Правда, у тебя из глаза наконец выпало бревно, но это твои проблемы… А у нас, как говорится, и волки сыты, и овцы в теле.
- Чему же вы все тогда радовались? - спросил Петропавел.
- Жизни…- развел руками Гном Небесный. - Вечной Жизни и… многообразию форм ее проявления. Не понимаю, что тебя тут смущает.
- А зачем вам в таком случае мемориальный музей? Ведь мемориальный музей - это увековечивание памяти о ком-то умершем… У вас же никто не умер!
- Какой-какой музей? - переспросил Гном Небесный. - Произнеси-ка это слово по слогам!
- Ме-мо-ри-аль-ный…
- Мы такого музея не учреждаем. Мы учреждаем музей Мимо-реальный. У нас тут все мимо-реальное. И Гном Небесный стремглав полетел вслед за остальными, уже тащившими куда-то мимореальное бревно.
Петропавлу ничего не оставалось делать, как отправиться своей дорогой. Чтобы не думать о случившемся, он снова стал напевать, правда, теперь уже совсем безобидную песенку:
Жир был у бабушки -
смерть от глюкозы!
Вот как, вот как -
смерть от глюкозы!
Он хотел задуматься над горькой судьбиной неизвестно откуда взявшейся в песне жирной бабушки, но не успел, потому что внезапно стемнело. Сделалось как-то жутковато, и, чтобы убедить себя в том, что бояться нечего, Петропавел громко крикнул в темноту:
- Ау-у-у!
- Уа-а-а! - тут же раздался из сумерек детский плач.
Петропавел вздрогнул: детского плача он как-то совсем не ожидал. Не хватало только наткнуться на конверт с грудным младенцем! Он осторожно двинулся в направлении плача, внимательно глядя под ноги. Плач стих. Петропавел остановился: может быть, ребенок не один, может быть, он с матерью? Тогда глупо к нему идти. Не пойду.
- Уа-а-а! - снова донеслось спереди.
- Это я зря, едва ли…- громко сказал Петропавел себе и услышал ответ:
- Слесаря вызывали? - причем голос был хриплым.
Вопрос озадачил Петропавла. Не вполне понятно было, как мог оказаться ночью в поле слесарь и что с этим слесарем тут делать? Вероятно, к тому же у слесаря был ребенок: ведь Петропавел отчетливо слышал детский плач. А может быть, это не слесарев ребенок и слесарь просто украл у кого-нибудь ребенка?
- Мы не вызывали слесаря! - строго ответил Петропавел, нарочно употребив множественное число: для острастки, и еще более строго спросил:- Слесарь, это Ваш ребенок или нет?
- Дед! - отозвался слесарь.
Петропавел не поверил слесарю. Можно, конечно, допустить, что он тут со своим ребенком и дедом, но плакал явно не дед, а ребенок!
- Почему же у деда детский голосок? - проницательно поинтересовался Петропавел.
- Дед сам невысок! - Кажется, слесарь был балагуром.
Тогда Петропавел, стараясь, чтобы голос его прозвучал особенно мужественно, решил все-таки внести ясность в положение дел.
- Вот что, слесарь,- сказал он.- Все это очень странно. Почему Вы явились сюда с семьей? Может быть, Вы… кто-то другой, а не слесарь?
- Дорогой, я не слесарь! - ответил слесарь.
- Вы надо мной издеваетесь?
- Раздевайтесь!
Тут Петропавел несколько струхнул. Прозвучавший в темноте приказ напоминал начало разбойничьей сцены.
- Вы, что же, серьезно? - спросил Петропавел.
На сей раз ответ был уже и вовсе невразумительным:
- Вы тоже Сережа.
Петропавел задумался, почему это он Сережа и кто тут еще Сережа, кроме него, и примирительно пробормотал:
- Наверное, Вы отчасти правы… В какой-то степени каждый из нас Сережа, а если так, то, должно быть, и я, как другие, тоже немножко Сережа ("Что я несу! - думал он.- Это просто бред сумасшедшего!"). Я рад, но мне очень…
- Оратор, короче! - оборвали из тьмы.
Петропавел умолк, ожидая худшего. Худшего не происходило.
- Тут кто-то спрятался!.. - игриво произнес он, несмотря на то, что душа у него ушла в пятки.
- Никто тут не стряпает, - ответили ему. - Стряпать тут не из чего. Это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ. В нем не растет ничего, кроме ассоциаций.
- АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ? Странно…- Петропавел набрался смелости и спросил: - Простите, с кем я все-таки говорю?
- Хрю-хрю! - раздалось над полем.
- Там у Вас еще и поросенок?
- Нет,- в голосе послышалась усмешка. - Паросенок прибывает в шесть ноль-ноль.
- Куда прибывает? - не понял Петропавел.
- К южной окраине поля. Тут все очень продумано: восточная окраина охраняется Дамой-с-Каменьями. К северной окраине, тоже в шесть ноль-ноль, прибывает Паровоз, к западной - там начинается озеро - Пароход, а к южной - Паросенок. Тут три вида парового транспорта.
- Паросенок…- задумчиво повторил Петропавел и признался: - Никогда не слышал о таком транспорте.
- Не думай, что ты слышал обо всем, что происходит в мире,- посоветовали из тьмы.- Это самое банальное заблуждение.
- Ну да!.. - воскликнул вдруг Петропавел. - Я вспомнил: даже выражение есть странное "Класс езды на паросенке"! Я никогда его не понимал.
- Вот видишь, и выражение есть!..
- Но все-таки с кем я разговариваю? Это я к тому, что Таинственный Остов тоже сначала был не виден, а потом… виден стал. Во тьме вздохнули:
- Меня ты никогда не увидишь. Я - Эхо. Странно, что ты до сих пор этого не понял.
- Эхо? - Петропавел был потрясен.
- Ты что-нибудь имеешь против?
- Да нет… Я только привык думать, что Эхо лишь повторяет чужие слова - даже не слова, а окончания слов.
- Интере-е-есно,- обиженно протянуло Эхо, - на основании чего это ты привык так думать? Отвыкни!.. Повторяет слова не Эхо, а попугай. Не надо путать Эхо с попугаем.
- Извините меня…- Петропавел сконфузился.- Дело в том, что всегда, когда я раньше слышал Эхо…
- Раньше ты, наверное, плохо слышал,- посочувствовали в ответ.- Эхо никогда и ничего не воспроизводит в том же самом виде, в котором получает. Точность - въедливость королей, и точность скучна. "Ау" - "уа", "Вы, что же, серьезно?" - "Вы тоже Сережа", "Я рад, но мне очень…" - "Оратор, короче!" - если это и повторы, то творческие: пусть довольно бедные, но ничего более интересного ты не произнес. Повтор хорош тогда, когда он смысловой: просто пересмешничать - глупо… Ну-ка, скажи что-нибудь, да погромче!
- Э-ге-ге-гей! - охотно заорал Петропавел.
- Спаси-ибо, - уныло протянул Эхо.- И что прикажешь с этим делать?.. Вот тебе наглядный пример автоматического речепроизводства: в подобных ситуациях люди всегда кричат "ау" или "эге-ге-ге-гей!" чисто механически, не отдавая себе в этом отчета. Язык владеет человеком… - Эхо вздохнуло.
- Человек владеет языком! - с гордостью за человека сказал Петропавел.
Эхо хмыкнуло.
- На твоем месте я не делало бы таких заявлений: право на них имеют очень немногие. Большинство же просто исполняет волю языка, подчинено его диктатуре - и бездумно пользуется тем, что подбрасывает язык. Мало кто способен на преобразования.
- Подумаешь, преобразования! - расхорохорился Петропавел.- К чему они? Достаточно просто знать точное значение слова.
- У слова нет точного значения: ведь язык - это тоже лишь Эхо Мира.- Эхо помолчало и предложило: - Ну что, сыграем напоследок?
- Опять играть… Во что?
- Ты выкрикиваешь что-нибудь в темноту, а я подхватываю.
Теперь Петропавел подумал, прежде чем кричать, и выкрикнул довольно удачно:
- Белиберда!
- Бурли, бурда! - донеслось в ответ.- Так говорят, когда варят какую-нибудь похлебку: это заклинание, чтобы она быстрее варилась: "Бурли, бурда, бурли, бурда, бурли, бурда!"
- Понятно,- сказал Петропавел.- Еще выкрикивать?
- Выкрикивай все время!
Тут Петропавел усмехнулся и выдал:
- Асимметричный дуализм языкового знака!
- А Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! - незамедлительно откликнулось Эхо.
- Ничего не понятно,- придрался Петропавел.- Кто такая Сима? И кого она разит?
- Ты просто не знаешь контекста. А вне контекста слова воспринимать бесполезно: они утрачивают смысл… Значит, идет бой!.. - воодушевилось Эхо.
- Где идет бой? - не успел включиться Петропавел.
- В контексте!.. В контексте может происходить все, что хочешь. Мне угодно, чтобы в контексте шел бой. И Сима - предположим, есть такая героиня, известная врагам своей отвагой и беспощадностью, и зовут ее Сима - так вот, Сима скачет на коне в первых рядах бойцов. И вдруг она обнаруживает, что в винтовке кончились патроны. Сима в отчаянии. А бой продолжается. Неожиданно Сима замечает, как прямо под ноги ее коню бросается враг. Тут бы и застрелить его отважной Симе, но вот беда: нет патронов! И тогда сторонний наблюдатель, - например, ты! - видит, как враг прицеливается, чтобы убить безоружную Симу, а Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! - Эхо умолкло, тяжело дыша.
- Какая-то глупая история получилась, - оценил рассказ Петропавел.
- Каков материал - такова и история, - обиделось Эхо. - Интересно, на что ты рассчитывал, когда выкрикивал эту чушь?
- Не чушь! - Петропавел высоко ценил дружбу. - Так Белое Безмозглое всегда говорит. А все что касается этой невероятной легенды про Симу…
Эхо засопело, - видимо, Сима все-таки была дорога ему как тема - и закапризничало:
- Нет. С Симой так было!
- Бред. Сивой Кобылы! - неожиданно для себя отыгрался Петропавел и удивился: это его собственное маленькое ассоциативное поле откликнулось в нем. И тотчас же замкнулись все цепочки, для которых раньше не хватало звеньев - полузабытых, перемешанных, переиначенных, то есть в конце концов переработанных, образов, пришедших из книг, пословиц и поговорок, устойчивых выражений, ставших частью его фантазии, его памяти, его речевого опыта, его юмора и его ошибок…
И тогда он рассмеялся навстречу Эху, а Эхо рассмеялось навстречу ему, потому что оба они поняли друг друга: фантазия свободна, она - золотая бабочка, живущая один день, один миг: взмах крыльев - и прощай! Она уже другая, уже изменилась, превратилась в маленький цветок, который раскрылся на мгновение - и нет его, пропал, осыпался, а лепестки роем белых облачков плывут по небу: одно - бабочка, другое - цветок, третье - лента, четвертое, пятое, шестое…
И начался рассвет, и выкатился оранжевый бубен солнца, и мир заплясал под веселую музыку маскарада - зыбкий, неуловимый, чудесный!
А ровно в шесть к южной границе АССОЦИАТИВНОГО ПОЛЯ на всех парах примчался прекрасный розовый Паросенок и перекликнулся с Паровозом у северной границы и Пароходом у западной. Он был новеньким, этот Паросенок! И Петропавел вскочил на него, а с Петропавла, в свою очередь, соскочил кто-то маленький и лохматый, очертя голову ринувшись назад по АССОЦИАТИВНОМУ ПОЛЮ: это был небольшой медведь, который наступил Петропавлу на ухо еще в детстве и только теперь слез. А Паросенок загудел и со страшной скоростью понесся вперед - у Петропавла даже дух перехватило: он никак не ожидал, что может показать такой класс езды на Паросенке!
Глава 12. Мания двуличия
Паросенок развил немыслимую скорость: Петропавел даже удивился, когда увидел, что - взмыленный и задыхающийся - их все-таки догнал Гном Небесный: он молча сунул ему в руку какую-то бумажку и сразу же безнадежно отстал. "Следить за тобой прекращаю,- было написано там,- невозможно угнаться. Гном…"
Паросенок доставил Петропавла на площадь какого-то города, в котором, казалось, никто не жил. Петропавел огляделся и наугад отправился по одной из улиц. Чем дальше он шел по этой улице, тем отчетливее слышал гул, по-видимому, толпы. Неожиданно улица сделала поворот - и Петропавел увидел еще одну, очень широкую, улицу: она была запружена людьми, которые никуда не двигались. Мало того, что они заполнили мостовую, они еще высовывались изо всех окон и свисали со всех балконов.
- Что случилось? - спросил Петропавел у кого попало, и этот кто попало возбужденно забормотал:
- Дело в том, что кого-то водят по улицам: наверное, это напоказ, что в нашем НАСЕЛЕННОМ ПУНКТИКЕ - редкость.
- Слона! - подсказал Петропавел.- По улицам слона водили…
- Если бы слона! - не дослушал кто попало. - Вы только посмотрите на него, попробуйте протолкнуться!
Петропавел попробовал и протолкнулся,- правда, не без труда. На маленьком Пятачке свободного пространства какие-то ребята действительно водили по кругу существо, производившее очень двойственное впечатление. В общем-то, на первый взгляд, просматривалось отдаленное сходство со слоном, но, присмотревшись, вы уже не увидели бы этого сходства и сказали бы, что существо, скорее, напоминает домашнее животное, из мелких. Оно не то было, не то не было покрыто шерстью, не то имело, не то не имело хобот и казалось не то агрессивным, не то совершенно миролюбивым. В сознании Петропавла мелькнула не вполне отчетливая ассоциация с Гуллипутом, но он не смог удержать ее и стал просто смотреть, как существо это маленькими кругами водили.
- Чего это вы его тут водите? - спросил Петропавел.
- А они в диковинку у нас! - раздался подготовленный ответ.
- Кто?
- Да вот такие, как этот.
Между тем водимое существо выглядело уже изрядно замученным. Петропавел изо всех сил сосредоточился на нем и внезапно вычислил:
- Да это же Слономоська, путь к которому долог и труден!..
- Ну, слава богу! - ответило существо и, обратившись к толпе, заявило: - Вот вам простой логический пример того, как некто, предварительно обдумав, кто такой Слономоська, искренне принимает меня за Слономоську, поскольку считает, что я Слономоська, каковым я de facto и являюсь в его глазах.
- Оно разговаривает! - раздались отовсюду крики ужаса - и в панике люди бросились врассыпную: миг - и улица опустела.
- Вы по какому вопросу? - сразу поинтересовался Слономоська.
- Спящая Уродина,- лаконично ответил Петропавел, понимая гнев Слономоськи по поводу глупости людей. Слономоська вздрогнул:
- А что с ней?
- Ничего-ничего, - счел необходимым успокоить его Петропавел. - Просто я хочу попросить Вас проводить меня к ней… или рассказать, как пройти. Я должен поцеловать ее.
- Спящая Уродина - моя невеста, - неожиданно сообщил Слономоська. - Я поставлю ее в известность об этом после сна.
- Поздравляю Вас,- пролепетал Петропавел, не веря своим ушам.- Я видите ли, и не собирался на ней жениться: только поцеловать - и все…
- Целовать без намерения жениться - свинство! - гневно выкрикнул Слономоська.
- Да просто так нужно, поймите! По преданию… - оправдывался Петропавел.
- В тексте предания упомянуто Ваше имя? - осведомился Слономоська.
- Еще не хватало! - не сдержался Петропавел.- Слава богу, нет!..
- Ну, милый мой… Зачем же Вы берете на себя такие полномочия? Вы напоминаете мне человека, который, случайно завидев судно, готовое к спуску на воду, разбивает о его нос бутылку шампанского и провозглашает: "Нарекаю это судно "Королева Элизабет", после чего судно все равно остается безымянным, потому как дать ему имя может не кто угодно, а только тот, кому предоставлены соответствующие полномочия".
- Но я не сам решил целовать Спящую Уродину! Так решил народ. Мне-то уже, во всяком случае, это удовольствия не доставит.
Слономоська заплакал и запричитал:
- Это свинство с Вашей стороны - так отзываться о ней! А целовать без удовольствия - дважды свинство. Вы свинья, голубчик! Даже, две свиньи.
- Прекратите истерику,- сказал Петропавел. - Спящая Уродина и не заметит, кто ее поцеловал. Она проснется после этого. А во время поцелуя она все еще будет спать как мертвая. И видеть сны.
- Да она и не проснется от Вашего поцелуя,- успокоился вдруг Слономоська. - В предании говорится: "…и поцелует Спящую Уродину как свою возлюбленную". Вам так не поцеловать.
- Так ее никому не поцеловать,- обобщил Петропавел.- Трудно предположить, что в нее кто-нибудь влюбится.
- В Вас просто абсурдности маловато для такого предположения. - После этого заявления Слономоська, кажется, почувствовал себя отчаянным парнем и бросил Петропавлу в лицо: - Я влюблен в Спящую Уродину.
Петропавел смутился:
- Прошу прощения… только я что-то не соображу, почему бы Вам самому не поцеловать ту, в которую Вы влюблены. Слономоська сразу весь сник:
- Видите ли… я бы хотел, чтобы Вы меня правильно поняли… я не могу: это как-то уж слишком само собой разумеется. А все, что слишком само собой разумеется, идет вразрез с моей природой. Природа моя ужасно противоречива.
- И - что же? - Петропавел ничего не понял.
- Ну… и… Дело в том, что у меня тяжелое наследственное заболевание - мания двуличия. Все, что не содержит в себе противоречия, исключено для меня. Я влюблен в Спящую Уродину и хочу жениться на ней, но, поскольку именно такое положение дел не противоречит поцелую, как раз он-то для меня и невозможен.
- Это настолько серьезно? - спросил Петропавел.
- Очень, - заплакал Слономоська. - Когда я понял, что могу сделать Спящую Уродину несчастной, если предложу ей жизнь без поцелуев, я решил покончить с собой. Но и это оказалось невозможным. Я так и не сумел решить, кого убить в себе - Слона или Моську: ведь в соответствии с моей противоречивой природой, убив одного, я должен был сохранить жизнь другому. И я понял тогда, что весь я не умру.
- М-да, - сказал Петропавел. - Печальная история. А чего Вы на меня-то взъелись, если сами не собираетесь целовать Спящую Уродину?
- Но ведь Ваша природа не столь противоречива! Для Вас ненормально целовать не по любви? Поэтому, прежде чем целовать Спящую Уродину, Вы, как нормальный человек - а я надеюсь, что передо мною нормальный человек! - обязаны влюбиться в нее. В противном случае я растопчу Вас. - Петропавел посмотрел на страшного Слономоську и понял, что тот растопчет. - Однако влюбиться в нее Вы, конечно, не сможете. Она страшна, как смерть.
- Не скажите, - задумчиво возразил Петропавел. - Смерть страшнее. - Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: - Но скорее уж Вы уговорите меня жениться на ней - это все-таки во многом внешняя сторона дела, - чем влюбиться в нее: тут уж сердцу не прикажешь!
Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной.
- Я думаю, - очнулся вдруг Слономоська, - что при решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины. Она все-таки женщина. Кого из нас она предпочтет?
- Конечно, Вас! - уверенно ответил Петропавел. - Страшных всегда к страшным тянет.
- Правда? - обрадовался Слономоська и рассмеялся.
Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но он не был так уж уверен в истинности последнего суждения и смолчал, а сказал следующее:
- Это можно узнать только от нее самой. Однако она спит, и черт ее разбудит!
- Не черт, а кто-то из нас, - уточнил Слономоська. - Если Вы, то я Вас растопчу.
- Я помню, - нарочито небрежно заметил Петропавел.
- Итак, что же мы имеем? - начал рассуждать Слономоська. - Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но не может поцеловать. Во-вторых, мы имеем Вас, который хочет поцеловать и в крайнем случае, если я правильно понял Ваше заявление, жениться, но не может полюбить. Состав явно неполон. Нам необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не может жениться.
- А на кой он нам? - опять не понял Петропавел.
- Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо предоставлять в ее распоряжение часть вместо целого. Так, если Вы угощаете меня яблоком, то в высшей степени невежливо предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у нас кандидатура? - Слономоська задумался и приблизительно через 12 часов воскликнул: - Она у нас есть! Это Бон Жуан.
Самое страшное для него - жениться, а любить и целовать он в крайнем случае согласиться может!
- Но она же спит!- иерихонской трубой возопил Петропавел. - Как же можно предлагать ей какой-то выбор - сонной?
- Спит, спит!.. - проворчал Слономоська. - Подумаешь, спит! Каждый спит! Проснется - опять уснет, ничего с ней не сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен - не для нас! А не захочет проснуться - пусть так и спит, пока не подохнет во сне!
Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но он сделал вид, что все в порядке.
- Есть более серьезная проблема, чем ее сон, - озабоченно продолжал Слономоська. - Положим, будить ее будет Бон Жуан: мы ведь не знаем ее - вдруг она злая, как собака? - а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело: как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?
- Я переодеваться не буду! - немедленно заявил Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской - не хватало еще сложностей с полом!
- Ну, а мне просто ни к чему, - самокритично сказал Слономоська. - Меня в любой одежде узнают.
Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать - тем более во множественном числе, но не проронил ни звука.
- Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется посредник. Им должна быть женщина.
- Шармен! - ехидно встрял Петропавел.
Слономоська поморщился, не услышав иронии:
- Для Шармен нужно создавать специальные условия, - например, посадить ее под стеклянный колпак, чтобы она не могла оттуда обнимать и целовать Бон Жуана, когда будет с ним говорить. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя опасности, пока объясняю ей ее задачу. Так что Шармен отпадает.
- Белое Безмозглое! - продолжал издеваться Петропавел.
- Ни в коем случае! - простодушно воскликнул Слономоська. - Во-первых, она проспит все объяснения и заснет на собственных, а во-вторых, ни у кого нет никакой уверенности в том, что оно действительно женщина! Не думаю, чтобы Бон Жуан закрыл на это глаза. Тут Слономоська принялся метаться по площади, пока наконец не вскрикнул: - Вот она! Нашел!.. С Бон Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая Цаца - моя невеста.
- Вторая? - поразился Петропавел.
- То есть как - вторая? - тоже поразился Слономоська.
- Погодите, погодите… - Петропавел очень заинтересовался. - Вы же сказали, что Спящая Уродина - Ваша невеста!
Слономоська задумался:
- Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На страшном суде!.. Но действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю, как такое случилось… Видите ли, я не употребляю слов в жестких значениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие значения, а во-вторых, это слишком обязывает. И трудно потом выкручиваться. А я имею обыкновение заботиться о своих тылах: я ведь чертовски противоречив и потому всегда должен иметь возможность отступить в надежное укрытие. Хм… Спящая Уродина - моя невеста. Тридевятая Цаца - моя невеста. Знаете, я не думал над данным противоречием. Будем считать его несущественным.
Петропавел даже крякнул от изумления.
- Почему Вы крякаете? - поинтересовался Слономоська.
- Да потому что это противоречие не может быть несущественным! Ради чего же тогда огород городить и добиваться от Спящей Уродины признаний с помощью Тридевятой Цацы, если сама Тридевятая Цаца - Ваша невеста? Тут все непонятно!
Слономоська молчал и думал.
- Никак не возьму в толк, о чем Вы, - признался он наконец. - Ясно ведь, что мои высказывания о невесте на данный момент представляют собой суждения философские, а не эмпирические… Но даже если бы это были эмпирические суждения. Вам-то какая разница?
- Ну, я исхожу из того… - Петропавел задумался, из чего он исходит: обозначить это оказалось трудно, и он обозначил общо: - Я исхожу из того, что называют порядком вещей. Есть порядок вещей! - воодушевился он. - В соответствии с ним, даже если у человека, это бывает на Востоке, несколько жен, то невест - одновременно! - не может быть несколько.
- А с чего Вы взяли, что у меня их несколько?
- По крайней мере, две!
- Откуда же две? - заторговался Слономоська. - Одна у меня невеста, только по-разному называется: Спящая Уродина и Тридевятая Цаца… Поясню это на примере.- Слономоська неизвестно откуда взял мел и вычертил на асфальте схему, которая, как выяснилось впоследствии, не имела отношения к его дальнейшим рассуждениям. - Вообразите, что на пальце у меня украшение.
- Не могу, - честно сказал Петропавел: у Слономоськи не было пальцев.
- Неважно, - поспешил заметить Слономоська. - Так вот, на пальце у меня украшение с большим камнем. Вы подходите ко мне и спрашиваете: "Что это у Вас - кольцо или перстень?" - "Не знаю точно", - отвечаю я. Теперь скажите, сколько, по-Вашему, украшений на моем пальце?
- Одно, - ответил Петропавел нехотя.
- Действительно, одно, - подтвердил Слономоська. - Только оно может называться и так, и эдак. Стало быть, и невеста у меня одна.
- Извините! - не хотел сдаваться Петропавел. - Кольцо и перстень - это обозначения для одного и того же предмета, это синонимы, а Спящая Уродина и Тридевятая Цаца - не синонимы: они относятся к разным лицам!
- По-моему, Вы следите только за поверхностным уровнем моих высказываний, а надо ведь считаться не только с тем, что выражает слово своей оболочкой, но и с тем, что оно в принципе может выражать! Пусть упомянутые имена относятся к разным лицам, зато к одному понятию - невеста, - резюмировал Слономоська. Однако, по мнению Петропавла, резюмировать было еще рано:
- Вы же не с понятием дело иметь будете, а с живыми существами!
- Именно с понятием - при чем тут живые существа? Хороши живые существа - одна вообще не дана в чувственном опыте и находится за тридевять земель, а другая на сегодняшний день спит как мертвая, то есть все равно, что отсутствует в мире! - Слономоська сокрушенно вздохнул и вычертил еще одну бесполезную схему. - Ладно. Приведу другой пример. Предположим, я говорю, что дарю Вам на Ваш день рождения гусыню. Но я только произношу эти слова, а гусыни не даю. Сделал я Вам в таком случае подарок или нет?
- Конечно, нет! - воскликнул Петропавел.
- А по-моему, сделал! - обиделся Слономоська. - Пусть я не подарил Вам гусыни, но что-то все-таки подарил - понятие подарил, фиктивную философскую сущность подарил… Тоже немало! - Он сделал паузу и гневно добавил: - Человек Вы расчетливый и меркантильный!
Пропустив этот вывод мимо ушей, Петропавел сосредоточился на заинтересовавшей его подробности - и тут его осенило:
- Значит, речь идет о фиктивных философских сущностях! Но из этого следует, что у Вас вообще невесты как таковой нет.
- Неплохо, - поощрил Слономоська. - Однако то, что у меня есть невеста, следует из более ранних моих высказываний. Их было два. Произнесу эти высказывания от третьего лица: Тридевятая Цаца - невеста Слономоськи; Спящая Уродина - невеста Слономоськи. Стало быть, в качестве предпосылки годится утверждение: у Слономоськи есть невеста.
- Да пусть у Слономоськи будет хоть пять невест! - вспылил Петропавел, которому все это уже надоело.
- Пусть! - покорно согласился собеседник. - Нам с Вами дела нет до Слономоськи.
- То есть как? - оторопел Петропавел. - До самого себя Вам, что ли, нет дела?
- Почему до самого себя? Ведь это Вы квалифицировали меня как Слономоську! А я не Слономоська, точнее, Слономоська - не я. Если бы я был Слономоськой, я не стал бы разговаривать с Вами после того, как убедился в том, что Вы - свинья. Даже две свиньи.
- Сами Вы две свиньи! - дошел до ручки Петропавел.
- Не надо быть таким обидчивым, - вежливо сделал замечание Слономоська. - Вам это не идет. Поговорим лучше о деле, которому мы служим… Через час сюда прибудет Паросенок - мы сгоняем за Тридевятой Цацей - хорошо бы ей быть где-нибудь поближе: вдали она уж очень велика! - и Бон Жуаном, доставим их сюда, и я покажу путь к Спящей Уродине. Он долог и труден, а знаю его один я, но тайну эту унесу с собой в Вашу могилу.
Услышав про могилу, Петропавел только покачал головой.
