УПП

Цитата момента



Единственный способ избежать искушения — это отдаться ему.
Да, да, и побыстрее!

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Советую провести небольшой эксперимент. Попробуйте прожить один день — прямо с самого утра — так, будто на вас нацелены десятки телекамер и сотни тысяч глаз. Будто каждый ваш шаг, каждое движение и слово, ваш поход за пивом наблюдаются и оцениваются, имеют смысл и интересны другим. Попробуйте влюбить в себя смотрящий на вас мир. Гарантирую необычные ощущения.

Александр Никонов. «Апгрейд обезьяны»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/
Мещера-2009

щелкните, и изображение увеличитсяУинстон Грум. Форрест Гамп

Купить книгу можно на ЛитРес

«Уинстон Грум. Форрест Гамп»: Амфора; 2004
Оригинал:
Winston Groom, “Forrest Gump”, 1996
Перевод: Сергей Зимин

Посвящается Джимбо Мидору и Джорджу Рэдклиффу: за хорошее отношение к Форресту и его друзьям

Есть своя радость в безумии,
Только безумцам ведомая.

Драйден


1

Скажу так: жизнь идиота – не сахар. Люди сначала смеются, потом раздражаются, и начинают плохо относится к тебе. Говорят, нынче к увечным должны с добром, так скажу вам прямо – не всегда это так. А я-то вообще не жалуюсь, жизня у меня и так наполненная смыслом, так сказать.

Идиот я с самого рождения. У меня IQ ниже семидесяти, так что ошибки быть не может. Может, я скорее неполноценный, или дебил, но скажу вам так – сам себя я считаю полудурком. Ладно, тут главное – что не идиот. Когда говорят – идиот – так чаще представляют себе «монгольского идиота», ну, такого, у кого глаза косят, как у китаезы, и который на людях сам с собой развлекается…

В общем, мыслю я не слишком шибко, хотя и поумнее, чем кое-кто думает. Потому что в мозгу у меня все не так происходит, как им снаружи видится. Например, понимаю-то я все хорошо, а вот когда доходит дело до сказать, так тут я швах. Ну вот например…

Иду я как-то по улице, а один мужик во дворе копается. У него полно кустов, чтобы сажать, он мне и говорит: «Форрест, денег хочешь заколотить?» А я отвечаю: «Угу!» Ну, он мне велит землю лопатить, мусор таскать. Грязи одной было тачек десять или двенадцать, а жара стояла страшная, и вот их таскай. Кончил я, а он лезет в карман и вынимает доллар. Мне бы ему скандал закатить за такую плату, а я что? Взял этот доллар и сказал еще «спасибо», или что-то еще промямлил. И побрел по улице, подбрасывая этот вонючий доллар на ладони, прям как идиот.

В общем, ясно?

Да, про идиотов я ведь много чего знаю. Наверно, только про них-то я и знаю, потому что о них я все прочитал. Ну, и про этого парня Доустоуеуски, про его идиота, и про шута короля Лира, и про фолкнеровского идиота, Бенджи, и даже про старину Бу Рэдли из «Убить пересмешника». Вот это был парень серьезный. Но больше всего мне нравится старик Ленни из «О людях и мышах». Эти ребята писатели хорошо идиотов понимают, да, нужно отдать им должное. В общем, я с ними согласен. Да и любой идиот тоже согласится, ха-ха!

Мама назвала мне Форрестом в честь генерала Натана Бедфорда Форреста, что в гражданскую воевал. Она даже хвастала, что мы с ними какая-то родня. Говорила, что большой был человек, великий даже. Только вот оказалось, это он Ку-клукс-клан основал, ну, такой клуб, да, после той войны. Даже бабушка говорила, что они ребята были очень плохие. Тут я с ней согласен. Вот ведь и у нас тоже – был один такой, Крутой Пифпаф, или как он там себя называл, у него магазинчик оружейный был в городе, а мне тогда было лет двенадцать, шел я мимо и глядь через витрину – а у него такая петля, как для виселицы, он увидел, что я гляжу, как наденет петлю на шею и язык высунул, чтобы меня напугать. Я как дал деру, и спрятался на стоянке за машинами, пока полиция не наехала и домой меня не отвезла, прямо к маме. В общем, не знаю, что там еще натворил этот генерал Форрест, но вот этот Клан – это была идея не самая хорошая. В общем, так уж получилось, что я стал Форрестом.

Мама у меня была хорошая. Это каждый вам скажет. Папу убили вскоре после рождения, я его не знал. Он работал в доках, грузчиком, и как-то кран переносил огромный тюк с бананами с корабля компании «Юнайтед Фрут» прямо над ним, и что-то там стряслось и сетка полетела прямо на папу и в лепешку его раздавила. Слышал я как-то разговор об этом случае – страшное говорят было зрелище, месиво такое из полутонны бананов и моего папочки. Так что бананы я не слишком долюбливаю, разве что пудинг из них ем. Это я и в правду люблю.

Мама получила пензию от «Юнайтед Фрут», маленькую, так что приходилось брать в дом жильцов, и это было окей. Пока я был маленьким, она меня держала дома, так что другие ребята на меня не наезжали. Летними вечерами, когда становилось душно. Она сажала меня в гостиной, закрывала все шторы, так что становилось черно, как в угольном ящике, и приносила графин с лимонадом. Потом она говорила со мной, так, ни о чем, как говорят с собакой или кошкой, но мне это нравилось, я к этому привык, мне от звука ее голоса становилось так спокойно и славно.

А ведь сначала, она пускала меня играть во дворе как все, потом увидела, что ребята меня дразнят. Однажды один парень так стукнул меня палкой по спине, что остался жуткий рубец, и после этого она мне сказала, чтоб я с ними не играл. Ну тогда я начал играть с девочками, только толку не было, они от меня все удирали.

Мама все считала, что учиться мне в обычной школе, потому что тогда я буду как все. Только когда я туда немного походил, оттуда приехали и сказали маме, что мне нельзя учиться как все. Все же младшие классы мне кончить дали. Пока училка что-то там себе говорила, я сидел и думал о чем-то – сам не знаю о чем, только я смотрел на птиц и белок, и вообще на всякую жизнь на большом старом дубе за окном. Когда она замечала, то шипела на меня. А то это странное существо начинало на меня орать, и выгоняло в коридор. И там я сидел на лавочке. Другие ребята со мной не водились, только гоняли, или ржали надо мной. Только не Дженни Керран – она одна от меня не бегала, и иногда разрешала идти рядом, когда мы шли домой.

Через год меня отвезли в другую школу, странную такую школу, скажу я вам. Там решили собрать всех странных ребят с округи – от самых маленьких, до взрослых парней лет шестнадцати. Это были всякие умственно-отсталые и недоумки, в общем, психи. Были такие, что сами не ели и в туалет не могли сходить. Я там как раз был самый умный.

Был там, например, один толстяк лет четырнадцати, так он иногда трясся, как на электрическом стуле. Наша училка, мисс Маргарет, велела мне ходить с ним в ванную, когда это начиналось, чтобы он чего такого не сделал. Но он все равно делал, а чем я ему мог помешать? Я закрывался в кабинку, и ждал, пока у него не кончится, а потом отводил назад в класс.

Проторчал я там лет пять-шесть. Не так уж плохо там было. Там разрешали рисовать пальцем и учили мастерить, а больше всего таким вещам как завязывать шнурки, не мазаться едой и не свинячить, а еще не буянить. Книжек там не было, разве показывали как читать вывески, и как, например, отличить мужской туалет от женского. Да в общем, там у них и не разгуляешься – наверно, нас там специально держали, чтобы мы на кого не наехали. Кому ж, черт возьми, понравится такая банда психов на свободе?! Это даже я – и то понимаю.

В тринадцать лет стали происходить чудные вещи. Во-первых, я начал расти – вырос на шесть дюймов за шесть месяцев, мама только и успевала, что отпускать запас у штанов. Вообще, я стал здоровым. В шестнадцать я уже был ростом шесть футов шесть дюймов и весил 242 фунта. Точно знаю, что столько – они меня взвешивали. И даже сказали, что не могут поверить своим глазам.

Вот тут оно и случилось. Шел это я как-то домой из школы для психов, вдруг рядом машина тормозит. Выходит парень и говорит, как тебя звать. Я говорю, а он спрашивает, где я учусь, и почему это он меня раньше не видал. Когда я сказал насчет нашей школы для психов, он меня и спрашивает, играл ли я в футбол. Нет, говорю. Я ему мог бы рассказать, что видел, как другие ребята играют, да они меня не пускают, только я уж вам говорил, что говорить я не силен, так что просто головой помотал. Это было недели через две после каникул.

Через три дня они меня забрали из школы для психов. Моя мама, тот парень с машиной и еще два здоровых, как санитары, амбала – наверно, на тот случай, если я что-то вытворю. Они выгребли все из моей парты в коричневый бумажный мешок, и сказали, чтобы я распрощался с мисс Маргарет, а она вдруг расплакалась, и крепко меня обняла. Тогда я сказал до свидания всем остальным психам, а они вопили, орали и били кулаками по крышкам парт. Вот так я ушел оттуда.

Мама ехала спереди с этим парнем, а я сзади между амбалами, прямо как в кино, когда полиция забирает кого-нибудь «в участок». Только мы приехали не в участок, а в новую школу. Мы с мамой и парнем пошли в кабинет директора, а амбалы остались в вестибюле. Директор школы был такой седой, с галстуком в жирных пятнах и таких широких штанах. словно он сам только что из школы для психов. Мы сели за стол, и он начал меня спрашивать и что-то толковать, а я только кивал головой. В общем, оказалось, что они хотят всего-навсего, чтобы я играл в футбол. Так это-то я и сам давно понял!

Оказалось, этот парень в автомобиле – футбольный тренер, по фамилии Феллерс. В тот день я не ходил на урок, только к тренеру Феллерсу. Он меня отвел в раздевалку, и один из амбалов одел меня в футбольную форму – со всеми подкладками и причиндалами, вроде пластикового шлема с решеткой. чтобы морду не расквасить. Только ботинок у них не нашлось моего размера, так что пришлось мне пока ходить в своих кроссовках, пока не заказали ботинки специально для меня.

Ладно, натянули они на меня этот костюм, а потом стянули, и опять натянули, и опять стянули, и так раз двадцать, пока я не научился сам его надевать-снимать. Одну вещь я не понял, зачем нужна эта штука – раковина называется – какой от нее-то прок. Они мне пытались объяснить, и в конце один амбал другому сказал, что я «болван». Думал, я его не пойму, только я понял, потому что за этим я специально слежу, за этой хренотенью. Нет, не то, чтобы я на это слишком обижаюсь, меня и похуже называли. Просто слежу вот, и все.

Потом в раздевалку ввалилась куча парней, и они стали одеваться в футбольную форму. Потом мы все вышли на поле, а тренер Феллерс поставил меня перед ними и представил. Он много всякой хренотени плел, только я не все усек, потому что напугался страшно – раньше-то никто меня не представлял целой куче незнакомых парней. Но потом некоторые ко мне подходили, пожимали руку и говорили, что рады мне. Тут тренер Феллерс засвистел в свисток, отчего я так и подпрыгнул, а потом все начали прыгать и делать всякие упражнения.

Потом еще много чего было, но кончилось все тем, что я начал играть в футбол. Тренер Феллерс и один из амбалов меня специально опекали, потому что я не знал. как играть. Начали мы с того, что нужно блокировать людей, а они пытаются прорваться. Много раз пробовали, только всем страшно надоело, потому что я каждый раз не помнил, что надо делать, чего от меня хотят.

Дальше попробовали другую штуку, под названием защита – они поставили передо мной троих парней, и приказали мне прорваться через них и схватить парня с мячом. Первое было проще, потому, что этих парней я раскидал мордами вниз, а вот то, как я схватил парня с мячом, им не понравилось. Тогда они приказали мне раз двадцать или тридцать схватить большую дубовую колоду, наверно, чтобы лучше ее почувствовать. После того, как они решили, что колоду я хватать умею, меня вернули на поле, и жутко разъярились, что я опять не вцепился в него, как сумасшедший.

Ладно, когда тренировка кончилась, я пошел к тренеру Феллерсу и сказал ему, что мне не нравится прыгать на парня с мячом, потому что я боюсь покалечить его. А тренер сказал, что это ерунда, потому, что тот в футбольной форме и она его защищает. Я-то, по правде говоря, боялся не столько искалечить его, сколько разозлить. Если со всеми не дружить, тогда они будут за мной гоняться!

Иногда я ходил на уроки. В школе для психов нас так не напрягали. Здесь они относились к делу гораздо серьезнее. Но для меня они устроили так, что три урока были самоподготовкой – это когда вы можете сидеть в классе и делать что в голову взбредет, а три урока с одной дамой, которая учила меня читать. Там никого больше не было, только я и она. Милая такая была дамочка, и пару-тройку раз мне в голову приходили нехорошие грязные мысли о ней. Звали ее мисс Хендерсон.

Особенно мне нравился в школе урок, под названием «обед». Ну, конечно, совсем уроком его не назовешь, но здорово отличался от того, что было в школе для психов – туда мне мама давала сэндвич и пирожное, и немного фруктов (только не бананы!). В этой же школе была настоящая столовая с девятью-десятью блюдами, так что мне постоянно приходилось ломать голову, что съесть. Я думал, мне подскажут, и через неделю примерно подходит ко мне тренер Феллерс и говорит – давай, парень, жри все подряд, потому что за все уже «уплачено». Ничего себе!

Как вы думаете, кто еще из знакомых был со мной на самоподготовке? Дженни Керран! В классе она ко мне подошла и сказала, что помнит меня еще по первому классу. Она так выросла, такие у нее были длинные и ноги, и волосы, и все такое прочее, уж я продолжать не буду. И лицо у нее было такое красивое!

Вот с футболом дела шли не так хорошо. Тренер Феллерс был недоволен и постоянно орал, и на меня тоже. Они никак не могли придумать, как же заставить меня не давать другим парням хватать нашего парня с мячом. Только это не получалось, разве когда они добегали до середины линии. Не нравилось тренеру и как я хватаю их парня с мячом – будьте покойны, мы здорово подружились с этой дубовой колодой. И все-таки я почему-то не мог схватить его так крепко, как они хотели. Не мог вот, и все!

Но потом произошло такое, отчего все переменилось. В тот день я взял с раздачи еду и хотел пристроиться к Дженни Керран. Просто в этой школе я только ее и знал хоть немного, и сидеть с ней было приятно. Правда, она на меня почти не обращала внимания и разговаривала с другими. Но раньше я садился с футболистами, а они вели себя так, как будто меня тут не было. Дженни хоть внимание на меня обращала.

Но потом тут появился один парень, он тоже все время садился с ней и поддразнивал меня. Говорил всякие гадости типа: «Как сегодня наш придурок?» и так далее. Так дело шло с неделю или две, но однажды я сказал – вот говорю сейчас, и самому не верится – я ему сказал: «Я не придурок». Тот только рассмеялся. Дженни сказала, чтобы он заткнулся, а он взял стакан с молоком и вылил мне на колени. Я вскочил и убежал, потому что испугался.

На другой день он подходит ко мне на переменке и говорит, что хочет со мной «разобраться». Я жутко испугался. Чуть позже, когда нужно было идти в спортзал, он ко мне подходит с кучей дружков. Я хотел их обойти, но он встал передо мной и стал толкать меня в плечо, и говорить всякие гадости, обзывать меня «дурак» и так далее, а потом ударил в живот. Мне было не больно, но я заплакал, повернулся и побежал. Слышу, они гонятся за мной.

Я помчался по стадиону, и вдруг заметил, что тренер Феллерс за мной следит. Парни, что бежали за мной, тоже его заметили, и остановились, а тренер подошел ко мне, и лицо у него было такое странное. Он сказал мне успокоиться, а потом пришел в раздевалку, и принес с собой три картинки, и сказал, чтобы я получше их запомнил.

Когда мы вышли на тренировку, он выстроил нас, разделил на две команды, и вдруг квартербек дает мяч МНЕ, и говорит, что я должен бежать от правого края до голевой линии. А они за мной погнались, всемером или ввосьмером, и я помчался изо всех сил, чтобы удрать от них. Тренер Феллерс был очень рад – он орал, подпрыгивал и хлопал всех по спине. Так мы пробежали несколько раз, чтобы посмотреть, как быстро я бегаю. Но уж когда за мной гонятся, я бегаю очень быстро. Какой же идиот на моем месте поступил бы иначе?

После этого отношение ко мне изменилось. Ребята стали ко мне лучше относиться. Потом была наша первая игра. Я страшно испугался, но они дали мне мяч, и я пробежал через голевую линию два или три раза. Никогда в жизни еще люди так хорошо не относились ко мне, как после этого! Да, решительно, в этой средней школе многое стало меняться в моей жизни. Только я никак не мог привыкнуть, что для того, чтобы добраться с мячом до того места, что мне нужно, нужно опрокидывать людей, как обычно в давке. Один из амбалов Феллерса сказал как-то, что я самый мощный школьный ХАВБЕК в мире. Не знаю, хотя мне кажется, он хотел меня обидеть.

Кроме того, я сильно продвинулся в чтении с мисс Хендерсон. Она давала мне читать «Тома Сойера» и еще пару книжек, не помню уже каких, и я читал их дома. Только вот когда она задала мне писать контрольную, у меня не слишком хорошо вышло. Но книжки читать мне точно понравилось.

И еще я снова стал садиться с Дженни Керран в столовой, и некоторое время обходилось без разборок, пока как-то по дороге домой вдруг не появился передо мной тот самый парень, что облил меня молоком, и потом гонялся за мной. У него была в руке палка, и он снова стал меня обзывать «козлом» и «дураком».

Другие ребята на нас глазели, и Дженни тоже подошла. Я уже думал удрать – но почему-то, сам не знаю почему – не стал удирать. Тогда этот парень ткнул меня палкой в живот, а я себе говорю – хватит! пора с этим кончать! – и как схвачу его за руку, и как тресну его по башке. Ну, этим дело и кончилось.

Вечером родители того парня позвонили моей маме и сказали, что если я еще раз притронусь к нему пальцем, то они обратятся в полицию и меня «уберут». Я попытался объяснить все маме, и она меня поняла, хотя, по моему, очень сильно разволновалась. Она мне сказала, что так как я очень большой, то должен быть осторожнее, ведь так можно кого-нибудь покалечить. Я кивнул и пообещал ей, что больше никому не причиню вреда. Но только когда мы легли спать, я услышал, что она тихо плачет у себя в комнате.

Зато этот случай, когда я треснул этого парня по башке, почему-то здорово повлиял на мою игру. На следующий день я спросил тренера Феллерса, а нельзя ли мне бежать с мячом прямо вперед, не огибая игроков? Тот сказал – давай, парень! И я побежал, опрокинув четверых или пятерых парней, вырвался на чистое пространство, а им пришлось подниматься и снова гнаться за мной.

В тот год я стал играть за американскую юношескую сборную. Самому даже не верилось! Мама подарила мне на день рождения пару носков и новую рубашку. И оказалось, что она скопила прилично денег, чтобы хватило мне на костюм по случаю вручения наград американской юношеской сборной. Это был мой первый в жизни костюм. Мама сама повязала мне галстук и я отправился на торжественный прием.

2

Торжественное чествование Сборных команд Америки состоялось в городишке под названием Фломатон. Тренер Феллерс сказал, что это должно означать «железнодорожная стрелка». Нас посадили в автобус – пять-шесть человек, получивших приз – и повезли туда. Ехать было часа два, а в автобусе не было туалета. А перед выездом я выпил две бутылки лимонада, так что когда мы приехали в ФЛоматон, мне было по-настоящему плохо.

Дело должно было быть в актовом зале Фломатонской средней школы, и только нас туда привели, я и другие парни быстро нашли туалет. Но когда я попытался расстегнуть молнию на ширинке, в ней застряла рубашка. Я дергал, дергал, но ничего не получалось. Какой-то славный парнишка из команды соперников побежал за тренером Феллерсом, и тот примчался со своими двумя амбалами. Они тоже пытались расстегнуть мне ширинку, только и у них ничего не получилось. Один амбал сказал, что брюки надо резать, иначе не выйдет. Тут тренер Феллерс уставил руки в боки, и говорит:

– Вы что, думаете, что я приведу этого парня в актовый зал с расстегнутой ширинкой и его причинадалми, торчащими наружу? Как вы думаете я буду выглядеть после этого?! – Потом повернулся ко мне и сказал:

– Форрест, придется тебе завернуть кран, пока все это не кончится, а потом мы тебе поможем – идет?

Я кивнул, потому что, что просто не знал, что сказать, но подумал – денечек предстоит жаркий. И долгий.

В актовом зале собрался миллион народу, они улыбались и хлопали в ладоши, когда мы появились. Нас сели за длинный стол на сцене, и я понял, что денек в самом деле будет долгим. Похоже, что все хотели произнести речь – даже официанты и привратники. Хотел бы я, чтобы тут была мама, она бы мне помогла, только она лежала дома с гриппом. Наконец, дошло дело до призов – позолоченных футбольных мячиков. Нам нужно было подойти к микрофону, взять приз, сказать «спасибо» и они еще спрашивали, не хотим мы еще что-то сказать, чтобы узнать, кем мы хотели бы стать в будущем.

Ну, все конечно просто брали приз и говорили «спасибо». Дошло до меня, и кто-то сказал по динамику – «Форрест Гамп!» (не говорил ли я, что у меня такая фамилия?), и я подошел, и они мне дали приз. Я подошел, взял приз и сказал в микрофон «спасибо». Все вдруг встали и стали хлопать. Наверно, им сказали, что я идиот, вот они и старались сделать мне приятное. Но я так поразился, что так и остался стоять на сцене. Тут все замолкли, и человек с микрофоном спросил меня, не хочу ли я что-то сказать. И я сказал: «Я хочу писать!»

Сначала все молчали. Потом стали переглядываться, и что-то вроде бормотать, а тренер Феллерс подскочил ко мне, схватил за руку и утащил назад на стул. Весь день он на меня дулся, а когда банкет кончился, тренер и амбалы отвели меня в туалет, разрезали молнию, и уж будьте уверены, отлил я от души!

– Знаешь, Гамп, – сказал мне тренер Феллерс, после того, как я кончил, – у тебя положительно есть дар речи!

 

На следующий год ничего особенного не случилось, только кто-то распустил слух, что в юношеской сборной оказался настоящий идиот, и я стал получать письма со всей страны. Мама их собирала и сделала альбом. Однажды из Нью-Йорка пришла бандероль с настоящим чемпионским футбольным мячом, на нем расписалась вся команда «Нью-Йоркских янки». Как я им дорожил! Словно он был из золота! только однажды, когда я играл им во дворе, большой старый пес схватил его на лету, и сжевал. Всегда вот со мной такая незадача!

Однажды тренер Феллерс позвал меня в кабинет директора, и там был человек из университета. Он пожал мне руку и спросил – не было ли у меня мысли поиграть в футбол за колледж? Он сказал, что они за мной «следили». Я покачал головой, потому что не было у меня такой мысли. Никогда.

Похоже, все его очень уважали, потому что кланялись и звали его «мистер Брайант». Но мне он велел называть его «Медведь». Чудное имечко, да? Правда, он и в самом деле на медведя походил. Тренер Феллерс ему сказал, что вообще-то не шибко умный парень, а тот ответил, что у него в команде все такие. И что он поможет мне с учебой. Через неделю они мне дали тест, где была куча всяких вопросов, которых я никогда не видал, и скоро мне надоело, и я не стал отвечать дальше.

Через два дня Медведь вернулся, и тренер Феллерс затащил меня в кабинет директора. Похоже, Медведь чем-то тревожился, хотя был ко мне добр. Он спросил меня, правда я старался, когда писал тест? Я кивнул, а директор только закатил глаза. Тогда Медведь сказал:

– Очень жаль, но судя по этому тесту, этот парень – настоящий идиот.

Директор только головой кивнул, а тренер Феллерс стоял молча, засунув руки в карманы. Вид у него был кислый. Похоже, на этом и кончилась моя университетская карьера.

Однако моя неспособность играть в футбол в колледже нисколько не обескуражила армию США. Это было в последний год учебы в средней школе, весной, когда всем дают аттестаты. Меня тоже позвали на сцену, и даже надели черную мантию, а потом директор сказал, что мне дадут «особый» аттестат. Я подошел к микрофону вместе с двумя амбалами – они повсюду за мной ходили, наверно, на случай, чтобы я не сказал что-то еще такое, как на банкете в честь американской футбольной сборной. Мама сидела в первом ряду, она всхлипывала и сжимала руки. Я был рад, что наконец-то мне что-то такое настоящее удалось.

Когда мы вернулись домой, я понял, почему она плакала – пришло письмо из армии, чтобы я явился на призывной пункт или что-то в этом роде. Не знаю, чего они там хотели, зато мама знала – шел 1968 год и у них была куча всяких проблем, которые нужно было улаживать.

Когда я поехал на призывной пункт, мама дала мне письмо от директора школы, но получилось так, что я его потерял по дороге. Ну и зрелище это было! Огромный черный парень в форме орал на людей и разгонял их по кучкам. Мы встали перед ним и он заорал:

– Парни, половина туда, половина сюда, а третья половина – на месте!

Все переглянулись, не зная что делать, и даже я понял, что этот парень – придурок.

Меня отвели в комнату, нас выстроили и сказали раздеться. Мне не очень-то хотелось, но остальные разделись, так что и мне пришлось. Они посмотрели у нас все места – нос, глаза, уши, рот, и даже там. Потом они мне сказали: «Наклонись!», я наклонился, и вдруг кто-то как схватит меня за жопу!

Вот те на!

Я повернулся, и хватил этого гада по башке. Тут все как-то забегали, и куча народу на меня навалилась. Но мне-то к этому не привыкать! Я из раскидал и выбежал в коридор. Когда я приехал домой, и рассказал маме, она мне сказала: «Не волнуйся, Форрест, все обойдется!»

Но не обошлось. Через пару дней к нашему дому подкатил микроавтобус и несколько человек в форме и черных шлемах зашли к нам и спросили меня. Я спрятался в своей комнате, но мама сказала, что они просто ходят подвезти меня к призывному пункту. По дороге они на меня так смотрели, словно я был чудищем каким-то.

Привели в большую комнату и там был пожилой человек в роскошной форме, он тоже сверлил меня взглядом. Тогда они дали мне другой тест, уж полегче, чем футбольный тест в колледже, но все равно, было не так-то просто, его написать.

Когда я кончил, они отвели меня в другую комнату, там сидело четверо-пятеро парней за длинным столом, они стали спрашивать вопросы, и передавали друг другу что-то вроде моего теста. Потом они что-то говорили, собравшись в кружок, а кончилось все тем, что подписали какую-то бумагу, и дали мне. Я привез ее домой, и мама как прочитала ее, так стала кричать и славить Господа, потому что там оказалось написано «временно не годен», потому что я оказался слишком глуп для армии.

Тогда же случилось кое-что, наверно, самое важное в моей жизни. Была у нас такая жиличка, по имени мисс Френч, работала телефонисткой. Очень милая дамочка, только замкнутая… но вот как-то ночью, когда было очень жарко, и началась буря, она высунула голову из двери комнаты – а я как раз шел мимо – она мне и говорит:

– Форрест. у меня есть коробка шоколадных конфет, не хочешь попробовать?

Я сказал:

– Да, – и она завела меня в комнату, где была коробка на комоде. Она дала мне одну попробовать, и спросила, не хочу я еще, и сказала сесть на кровать. Я съел наверно десять или пятнадцать конфет, а за окном сверкали молнии. а она как-то повалила меня на кровать, и стала гладить очень так нежно.

– Закрой глаза, – сказала она, – все будет очень хорошо.

А потом случилось такое, чего раньше никогда не случалось. Не могу сказать, что она такое делала, потому, что глаза-то у меня были закрыты, и вообще, мама бы меня убила. Но вот что я вам скажу – после этого я стал смотреть на будущее совершенно иначе.

Дело в том, что хотя мисс Френч была милая дамочка, то, что она делала со мной той ночью, я бы предпочел, чтобы делала Дженни Керран. Но ведь как еще мог я начать, ведь не мог я пригласить кого-то на свидание – если можно так выразиться.

Зато после того, как я получил этот новый опыт, я набрался мужества и спросил маму насчет Дженни, хотя насчет мисс Френч так и не сказал. Мама сказала, что займется этим вместо меня, и позвонила маме Дженни Керран, все ей объяснила, и на следующее утро – кто бы мог подумать! – на пороге нашего дома появилась Дженни Керран собственной персоной!

На ней было белое платье и в волосах розовый цветок, краше ее и представить было нельзя. Она зашла, мама пригласила ее в гостиную и предложила мороженого, и позвала меня из комнаты, куда я убежал, когда увидел, что она идет. Лучше бы за мной гонялись пять тыщ человек, чем спускаться вниз, но мама сама поднялась и за руку привела меня туда и мне тоже дала мороженого. От этого стало лучше.

Мама сказала, что мы можем пойти в кино и дала Дженни три доллара. Она была такая красивая, шутила и смеялась, а я только кивал и улыбался, как дурак. Кино было в четырех кварталах от нас, мы дошли и Дженни купила билеты. Она спросила, не хочу я попкорна, и когда она с ним вернулась, кино уже началось.

Это было такое кино про мужчину и женщину, по имени Бонни и Клайд. Они грабили банки. но там были еще разные забавные люди. Только там было много стрельбы и убийств. Мне было смешно, что люди друг друга так стреляют и убивают, так что я здорово смеялся, а Дженни почему то все больше сползала по стулу. На середине кино она чуть не на пол сползла. Я вдруг это увидел, и почему-то решил, что она упала со стула. Тогда я потянул ее за руку и поднял.

Но когда я так сделал, то раздался какой-то треск, и я посмотрел на Дженни, а платье у нее порвалось так, что все оказалось снаружи. Я попытался прикрыть это другой рукой, но она стала кричать и отбиваться, как сумасшедшая, а я старался держать ее крепче, чтобы она не упала снова или что-то не расстегнулось, а люди вокруг глазели на нас, стараясь понять, что там такое, почему кричат. Вдруг по проходу подошел мужчина и посветил фонариком на меня с Дженни, но когда ее осветили. Она начала еще громче орать, а потом вырвалась и убежала из кино.

Ну потом пришли двое мужчин, и сказали мне подняться, и пойти с ними в кабинет. Потом пришли четыре полицейских, и пригласили меня пройти с ними. Они провели меня к патрульной машине, и двое сели спереди, а двое сзади, прямо как амбалы тренера Феллерса, только на этот раз мы в самом деле поехали «в участок». Они провели меня в комнату, сделали отпечатки пальцев и посадили за решетку. Это было очень страшно. Я волновался за Дженни, но скоро появилась моя мама, она плакала, вытирала глаза платком и ломала пальцы. Я понял, что дело снова плохо.

Через несколько дней в суде состоялась какая-то церемония. Мама одела меня в тот самый костюм, и к нам присоединился такой приятный мужчина с усами и большим портфелем. Он что-то долго говорил судье и другие люди, в том числе и моя мама, тоже несли какую-то хренотень, а потом настала моя очередь говорить.

Усатый потянул меня за руку, чтобы я встал, и судья меня спросил, как все случилось? Я не знал, что и ответить, и только пожал плечами. Тогда он спросил, не хочу ли я чего-нибудь добавить, и я сказал, что хочу писать, потому, что мы просидели там полдня, и ощущение у меня было, скажу вам! Судья наклонился ко мне из-за своего высокого стола и так на меня посмотрел. словно я был марсианцем или чем-то таким. Потом усатый что-то сказал, и судья разрешил ему отвести меня в туалет. По пути я оглянулся и увидел, как моя бедная старая мамочка утирает глаза платочком.

Когда я вернулся, судья почесал подбородок и сказал, что дело с его точки зрения «весьма необычное». И он считает, что мне нужно пойти в армию или куда-нибудь еще, чтобы меня исправили. Мама сказала ему, что армия меня не захотела, потому что я идиот. И как раз в тот самый день пришло письмо из университета, и там говорилось, что если я все-таки хочу играть за них в футбол. то я могу учиться у них бесплатно.

Судья сказал, что это тоже звучит довольно необычно, но если я уберусь из их города как можно скорее, то он лично ничего против этого не имеет.

На следующее утро я запаковался и мама отвела меня к автобусу. Я выглянул из окна и снова увидел маму, утирающую глаза платочком. В общем, это зрелище повторялось все чаще и чаще. Так что я это хорошо запомнил. Ну потом автобус тронулся, и я отбыл.



Страница сформирована за 0.82 сек
SQL запросов: 170