Пятнадцать
Узоры раскинулись под нами - такие же таинственные, как всегда. Никаких указателей - ни стрелок, ни надписей, ни знаков.
- Идеи есть? С чего начнем? - поинтересовался я.
- Как обычно, последуем интуиции? - спросила Лесли.
- Интуиция - нечто чересчур общее, в ней полно сюрпризов, - сказал я. - Мы ведь не отправлялись специально на поиски Тинк или Машары. Или Аттилы. Разве интуиция сможет нас вывести точно в то же место этой структуры, куда мы попали, когда направлялись в Лос-Анджелес.
Это напоминало один из этих нудных тестов на сообразительность. Когда знаешь ответ, все так просто. Но пока до него додумаешься, вполне можно спятить. Лесли тронула меня за руку.
- Ричард, когда мы совершили посадку среди узоров, - сказала она, - мы не встретили Аттилу, Тинк или Машару. Поначалу мы узнавали только самих себя: в Кармеле, когда познакомились, потом себя в юности. Но чем дальше мы летели…
- Верно! Чем дальше мы летели, тем сильнее мы менялись. То есть, ты хочешь сказать, что имеет смысл повернуть назад - а вдруг что-нибудь покажется знакомым? Конечно же! Она кивнула:
- Можем попробовать. А назад - это куда? Мы огляделись вокруг. Яркая структура узоров со всех сторон, но ни солнца, ни указателей. Ничего, что могло бы нас вести.
Мы по спирали поднялись вверх, рассматривая структуру в поисках хоть каких-то признаков места, где мы садились раньше. Наконец далеко внизу слева я заметил, как мне показалось, кромку розового с золотым, где мы повстречали Пай.
- Лесли, смотри… - я положил Ворчуна на крыло, чтобы ей было видно.
- Тебе не кажется…
- Розовое. Розовое с золотым! - воскликнула она. Мы переглянулись, уловили проблеск надежды в глазах друг друга и поднялись по спирали еще выше.
- Это оно, - сказала Лесли, - а вон там, подальше… за розовым-- не зеленое ли? Где была Машара?
Мы резко свернули влево и направились к первым знакомым картинкам, которые нашлись в структуре узора.
Гидросамолет монотонно гудел над матрицей воплощений - крохотная точка в бескрайнем небе - минуя зеленые и золотые цвета Машары, минуя коралловые разводы, скрывавшие ту надрывную ночь в Москве, минуя винно-багровую тьму Аттилы. Казалось, что с момента взлета прошли часы.
- Когда Лос-Анджелес исчез впервые, вода была голубой, а на ней - золотою и серебряные полосы, помнишь? - спросила Лесли, указывая на далекий горизонт. - Это случайно не оно? Да! - в ее глазах блеснуло облегчение. - Все не так уж трудно. Или трудно? Да, трудно, - подумал я.
Когда мы пересекли край голубизны и золота, они раскинулись перед нами насколько хватало глаз. Где-то там был тот самый, точно отмеренный фут глубины, необходимый для касания поверхности - дверь в наше собственное время. Где?
Мы продолжали лететь, поворачивая то туда, то сюда в поисках двух ярких дорожек, которые привели нас к первой встрече в Кармеле. Под нами расстилались миллионы троп, миллионы параллельных и пересекающихся линий.
- О, Ричи! - вырвалось наконец у моей жены. В голосе ее теперь чувствовалась тяжесть, вполне соизмеримая с легкостью, звучавшей в ней раньше.
- Не найдем. Никогда не найдем!
- Найдем, - сказал я. Но в глубине души я опасался, что Лесли права.
- Может, пора попробовать интуицию? У нас в общем-то особого выбора нет. Там, внизу, все выглядит совершенно одинаково.
- О'кей, - спросила она. - Ты или я?
- Ты, - ответил я.
Она расслабилась на своем сидении, закрыла глаза и на несколько мгновений погрузилась в молчание.
- Поверни налево. Осознавала ли она печаль, звучавшую в ее голосе?
- Полный поворот налево и вниз…
Бар был почти совсем пустым. Кто-то одиноко сидел в самом конце стойки, за столом сбоку - седовласая пара.
- Что мы делаем в баре? - подумал я. Всю жизнь я их ненавидел, и проходя мимо, переходил на противоположную сторону улицы.
- Уйдем? Лесли остановила меня, положив ладонь мне на плечо.
- Когда мы приземлялись, нам часто казалось, что мы попали не в то место, - сказала она. - Но была ли Тинк ошибкой? А озеро Хили?
Она подошла к стойке, повернулась, чтобы взглянуть на пожилых людей за столом, и глаза ее расширились. Я подошел к ней.
- Поразительно! - шепнул я. - Это мы, точно, однако… Я покрутил головой.
Но - измененные. Ее лицо было таким же морщинистым, как и его, складка рта - настолько же жесткая. Не старые - потрепанные. На столе стояли две бутылки пива, горячие бутерброды с мясом и французские чипсы на тарелках. Между ними титулом вниз лежал экземпляр нашей последней книги. Они с головой ушли в беседу.
- И что ты по этому поводу думаешь? - спросила Лесли, тоже шепотом.
- Альтернативные мы - в собственном времени - читают в баре нашу книгу?
- А почему они нас не видят? - спросила она.
- Пьяные, вероятно, - сказал я. - Идем. Последнее слово она проигнорировала.
- Можно было бы с ними пообщаться, но я ужас как не люблю вмешиваться в разговор. Очень уж мрачно они выглядят. Давай немного посидим за соседним столом и послушаем.
- Послушаем? Ты намерена подслушивать, Лесли?
- Нет? - спросила она. - О'кей, тогда ты вмешайся, а я к тебе присоединюсь, едва лишь замечу, что они не прочь пообщаться. Я изучающе посмотрел на тех двоих.
- Наверное, ты права.
Мы проскользнули за соседний стол и устроились за дальним его концом, так, чтобы видеть их лица.
Мужчина кашлянул, постучал по книге, лежавшей перед его женой.
- Это мог бы сделать и Я - проговорил он между двумя кусками бутерброда. - Все, что есть в книге! Она вздохнула:
- Возможно, ты смог бы, Дэйв.
- Да точно мог бы! - он снова кашлянул. - Вот смотри, Ларей, - этот парень летает на старом биплане. Ну и что? Я тоже начинал летать, ты же знаешь. Что сложного в том, чтобы летать на старом самолете?
- Но я ведь не писал, что это сложно, - подумал я. - Я написал, что был странствующим пилотом, когда понял, что жизнь моя идет в никуда.
- Но в книге есть не только старые самолеты, - сказала она.
- Да ведь он же трепло. Никто не зарабатывает на жизнь, катая публику за деньги над лугами. Это он все придумал. А его чудная женушка - тоже придумал, наверное. Все - вранье. Неужели тебе не понятно?
Почему он так циничен? Если бы я прочел книгу, написанную альтернативным мной, не увидел ли бы я себя на ее страницах? А если он - один из аспектов меня - того, кто я есть сейчас -почему у нас не одинаковые ценности? Бога ради, что он делает в баре за пивом, поедая расчлененное и опаленное тело какой-то несчастной мертвой коровы?
В тот день он был несчастной душой, и, судя по всему, такое положение вещей сложилось уже достаточно давно. Лицо его было лицом, которое я ежедневно видел в зеркале, но морщины были так резки и глубоки, что казалось, будто он когда-то пытался исполосовать свое лицо ножом. У меня возникло какое-то щемящее чувство, некая напряженность повисла в воздухе, захотелось убраться подальше от этого человека, от этого места.
Лесли увидела мое беспокойство, придвинулась поближе и взяла меня за руку, призывая к терпению.
- Ну и что, если и то, и другое придумано, Дэйви? - спросила женщина. - Это - всего лишь книга. Что тебя так бесит? Он доел бутерброд и потянулся за чипсами в ее тарелке.
- Я только говорю, что ты капаешь мне на мозги. Ты капала мне на мозги, чтобы я прочел эту книгу, и я это сделал. Я ее прочел, и в ней нет ни черта особенного. Я тоже мог бы делать все, что делал этот парень. И я не понимаю, почему для тебя это что-то такое… не важно, какое.
- - Для меня это вовсе не что-то такое. Просто я думаю о том же, о чем ты только что сказал - ведь там могли быть мы. В этой книге. Когда он, опешив, взглянул на нее, она подняла руку.
- Позволь мне договорить.
- Если бы ты не бросил свои полеты, кто знает? И ты тоже ведь писал, помнишь, когда работал в Курьере, и по ночам сочинял рассказы. Совсем, как он.
- Скажешь тоже! Рассказы по ночам. И что из этого вышло?
- Отказы. Целая коробка маленьких листков с напечатанными типографским способом стандартными отказами. Даже не в формат страницы. Кому это нужно? В ее голосе была почти нежность.
- Может быть, ты слишком быстро все бросил?.
- Может и так. Я тебе точно говорю - я мог бы, черт возьми, не хуже него написать эту штуку с чайкой! Я, когда мальчишкой был, все время бегал на мол смотреть на птиц. Так было жаль, что у меня нет крыльев…
- Я знаю. Втискивался между большущими валунами, так, чтобы тебя не было видно, и чайки пролетали так близко, что тебе был слышен шум ветра на их крыльях - покрытых перьями мечах, проносившихся мимо. Потом - поворот, взмах - и они уносились по ветру, двигаясь, как летучие мыши, свободные в небе. А ты сидел там, застряв среди твердых камней.
Внезапно меня охватило сострадание к этому человеку. Я ощутил, как щиплет в глазах, когда я смотрю на его изможденное лицо.
- Я мог бы написать эту книгу, слово в слово, - он еще раз кашлянул. - Сегодня я был бы уже богачом.
- Да, - сказала она.
Доев бутерброд, она помолчала. Он заказал еще пива, закурил и на мгновение скрылся в облаке голубого дыма.
- Почему ты бросил летать, Дэйв, - спросила она, - если тебе так этого хотелось?
- А я не рассказывал? Все очень просто. Нужно было либо платить черт знает сколько за каждый полет, по двадцать долларов, на которые спокойно можно было прожить неделю, либо работать как раб, полируя аэропланы и заливая бензин в баки с утра до ночи за один-единственный раз. А я никогда не был ничьим рабом! Она промолчала,
- А ты бы это делала? Ты бы согласилась каждый вечер приходить домой, насквозь пропахнув бензином и полиролью - и все ради одного часа в воздухе в неделю? При таких темпах на получение летной лицензии у меня ушел бы год. Он выдохнул - длинный вздох.
- Называется - мальчик на побегушках. "Мальчик, вытри масло! Мальчик, подмети ангар! Мальчик, вынеси мусор!" Это не для меня!
Он затянулся так, словно в сигарете сгорал не табак, а его воспоминания.
- Да и в армии было ненамного лучше, - произнес он из облака дыма, - но там хоть платили наличными.
Он бросил невидящий взгляд через комнату, ум его витал где-то в ином времени.
- Когда мы выезжали на учения, истребители пикировали на нас, как сверкающие копья, потом взмывали вверх и скрывались из виду. И я жалел, что не пошел в Военно-Воздушные Силы. Я бы был летчиком-истребителем.
- Еще чего, - подумал я. - Армия - это был твой ход конем, Дэйв. Все, чего можно достичь в армии, - это время от времени кого-нибудь убить. Он снова сделал выдох и закашлялся.
- Не знаю, возможно, ты права относительно книги. Мог быть и я. И определенно могла бы быть ты, Ты была достаточно привлекательна для того, чтобы стать киноактрисой. Он пожал плечами.
- Там, в книге, они проходят через некоторые трудности. Наверняка его собственная вина.
Он помолчал, сделал еще одну длинную затяжку. Он выглядел печальным.
- Я, вообще-то, им не завидую. Я завидую тому, как все у них вышло.
- Не нагоняй на меня тоску, - сказала она. - Я рада, что мы - не они. В их жизни есть кое-что занятное, но все это - ходьба по краю, все это мне слишком уж непонятно. Если бы я была ею, я бы спать не могла. А у нас с тобой - у нас была хорошая жизнь: приличная работа, мы никогда не были безработными, не были банкротами. Нам это никогда даже не грозило. У нас хороший домик, кое-какие деньги отложены. Мы отнюдь не относимся к самым беспутным, правда, самыми счастливыми нас тоже не назовешь, но я люблю тебя, Дейв… Он усмехнулся и похлопал ее по руке.
- Я люблю тебя сильнее, чем ты - меня…
- Ox, Дэвид! - она покачала головой. Они надолго замолчали. Насколько иными я увидел их вдруг в этот короткий промежуток, сидя за столом! Хотелось бы, чтобы Дэвид никогда не научился курить, но все равно мне этот парень нравился. Я переключился - антипатия к некоторой доселе неизвестной части себя трансформировалась в симпатию. Как сказала Пай, ненависть суть любовь без фактов. И когда кто-либо нам не нравится, имеет смысл проверить - а нет ли фактов, которые изменят наше отношение?
- Знаешь, что. я собираюсь, подарить тебе на юбилей? - спросила она.
- Юбилейные подарки? Почему ты сейчас об этом вспомнила? - поинтересовался он.
- Летные уроки! - сказала она. Он взглянул на нее так, словно она была не в себе.
- Ты еще можешь, Дэйви. Я знаю, у тебя получится… Они немного помолчали.
- Черт, - сказал он, - как несправедливо.
- А что вообще справедливо? - сказала его жена. - Но знаешь, говорят, иногда бывает так, что после шести месяцев все проходит, и человек живет еще много лет!
- Ларей, все случилось так быстро. Только вчера я пошел в армию, а ведь уже миновало тридцать лет! Почему никто не предупреждает, что все идет так быстро?
- Предупреждают, - отозвалась она.
- Тогда почему мы не прислушиваемся?
- Какое это имеет значение?
- Имело бы, - если бы жил, зная.
- И что бы ты сказал теперь нашим детям, если бы таковые имелись?
- Чтобы каждый раз думал а хочу ли я это делать? Не важно, что делаешь, важно хочешь ли делать, Она удивленно на него посмотрела. Не часто он так высказывается, - подумал я.
- Не так уж весело, - продолжал он, - когда тебе осталось всего шесть месяцев, увидеть, что случилось с тем самым лучшим в тебе, чем ты мог бы стать, с тем, что единственно имеет значение.
Он кашлянул, нахмурился и затушил сигарету в пепельнице.
- Что никто не собирается увязнуть в… посредственности, но именно это случается, если не думаешь о каждом шаге, если каждый раз не делаешь самый лучший выбор, какой способен сделать.
-Тебе нужно было писать, Дэйви. Он сделал рукой отрицательный жест
- Это как в том парадоксальном тесте: горжусь ли я собой? Я заплатил жизнью за то, чтобы стать тем, кто я есть сейчас! Стоило ли это такой цены? В голосе его вдруг зазвучала ужасная усталость. Ларей достала из сумочки платок, опустила голову на его плечо и смахнула слезы. Муж обнял ее, похлопал по плечу, и они оба погрузились в молчание, прерывавшееся только его неотступным кашлем.
Говорить что-либо детям уже было бы слишком поздно, - подумал я, - но он сказал хоть кому-нибудь. Своей жене, нам, столу и всей огромной вселенной. Эх, Дэйв…
Как часто я представлял себе этого человека, как много раз я проверял на нем свои решения: если отказаться от этого испытания, если не пойти на опасную игру, что я буду чувствовать, оглядываясь на сделанное? Некоторые варианты выбора отбросить было легко: нет, я не хочу грабить банки, нет, я не намерен пристраститься к наркотикам, нет, я не собираюсь продавать свою жизнь за дешевую сенсацию. Но выбор любого настоящего приключения оценивался его глазами: взглянув назад, буду я рад тому, что на это отважился, или тому, что отказался?
- Бедняги! - нежно проговорила Лесли. -. Это что, Ричард, - мы, сожалеющие о том, что жили не так?
- Мы слишком много работаем, - пробормотал я в ответ. - Нам так повезло, что мы есть друг у друга. Хотелось бы больше времени этим наслаждаться. Просто молча быть рядом.
- Мне - тоже! Знаешь, дружок, можно было бы слегка притормозить, - сказала она. - Нам ведь не обязательно ездить на конференции, снимать кино и вести по десять проектов одновременно. Может, стоило бы уехать, податься в Новую Зеландию и там устроить себе пожизненный отпуск, как ты собирался.
- Я рад, что мы этого не сделали, - сказал я. - Я рад, что мы остались.
Я взглянул на нее, любя за все те годы, которые мы прожили вместе. Не важно, что годы эти были годами борьбы - они были также величайшей радостью в моей жизни.
- Тяжелые времена, прекрасные времена, - читал я в ее глазах, - я ни на что не променяла бы их.
- Давай по возвращении устроим себе длинный отпуск, - сказал я под впечатлением нового угла зрения, открывшегося мне, пока мы наблюдали за этой увядающей парой. Она кивнула:
- Давай заново обдумаем свою жизнь.
- Знаешь, о чем я подумала, Дэйви, дорогой? - сказала Ларей с вымученной улыбкой. Он прокашлялся и улыбнулся ей в ответ:
- Я никогда не знаю, о чем ты думаешь.
- Я думаю, нам следует взять вот эту салфетку, - она поискала что-то в сумочке, - и вот этот карандаш, и записать все, чего нам больше всего хотелось бы в жизни, и сделать эти шесть месяцев… лучшим временем в нашей жизни. Так, как если бы всех этих докторов с их "это можно, того нельзя" не существовало бы вовсе. Они признают, что не могут тебя вылечить. Тогда кто они такие, чтобы указывать нам - что делать с тем временем, которое осталось нам двоим провести вместе? Я думаю, нам следует составить такой перечень и - вперед - делать то, что хочется.
- Ты - сумасбродная девчонка, - сказал он. Она написала на салфетке:
- Летные уроки, наконец…
- Ну-ну, продолжай, - сказал он.
- Ты сам говорил, что мог бы сделать то, что делал этот парень, - она дотронулась до книги. - Ну, это так, для удовольствия. Давай. Что еще?
- Ну, мне всегда хотелось попутешествовать. В Европу, может. Мечтать - так мечтать.
- Куда в Европу? В какое-нибудь конкретное место?
- В Италию, - сказал он таким тоном, словно это была мечта всей его жизни. Она подняла брови и записала.
- А прежде чем отправиться туда, я хотел бы немного выучить итальянский, чтобы можно было там общаться с людьми.
Она удивленно подняла глаза, карандаш на мгновение завис в воздухе.
- Достанем какие-нибудь учебники итальянского, - сказала она, записывая. - И я знаю, есть еще учебные кассеты. Она подняла глаза.
- Что еще? Этот перечень - для всего, чего ты пожелаешь,
- Но у нас нет времени, - сказал он, - нам нужно было сделать это…
- Нужно было! Чепуха! Какой смысл желать прошлого, которое мы никак не можем изменить? Почему не пожелать того, что мы еще можем осуществить?
Он немного подумал и тоска из его глаз исчезла. Словно она вдохнула в него новую жизнь.
- Черт, верно! И вовремя! Добавь серфинг.
- Серфинг? - переспросила она, глаза ее округлились.
- А что по этому поводу сказал бы врач? - с дьявольской усмешкой поинтересовался он.
- Он сказал бы, что это вредно для здоровья, - она засмеялась и записала. - Дальше? Мы с Лесли усмехнулись друг другу.
- Может быть, они и не сказали нам, как попасть домой, - сказал я, - но они совершенно точно нам объяснили, чем следует заняться, когда мы туда доберемся.
Лесли кивнула и толкнула невидимый рычаг газа вперед Комната унеслась прочь.
