- Неприятно, - произнес он. - Очень неприятно. Полагаю, информация проверена? Ошибок нет?
- Перекрестная и неоднократно подтвердившаяся информация, - бесцветным голосом сказал Варейкис. - Салливен утверждает, что Эксперимент над Городом продолжается. По его словам, Стеклянный Дом, пусть даже помимо своей воли, продолжает осуществлять линию Эксперимента. Утверждает, что Поворот есть всего лишь один из этапов Эксперимента…
Святые слова, подумал Андрей. Изя то же самое говорит, и Фрицу это очень не нравится. Только Изе разрешается, а Салливену, бедняге, нельзя.
- Кехада, - продолжал Варейкис. - При подчиненных восхищается научно-технической мощью гипотетических экспериментаторов. Принижает ценность деятельности президента и президентского совета. Дважды уподоблял эту деятельность мышиной возне в картонной коробке из-под обуви…
Андрей слушал, опустив глаза. Лицо он держал каменным.
- Наконец, Бутц. Неприязненно отзывается лично о президенте. В нетрезвом виде назвал существующее политическое устройство диктатурой посредственности над кретинами.
Андрей не удержался - крякнул. Черт их за язык тянет, с раздражением подумал он, отталкивая от себя листок. Элита называется - сами себе на голову гадят…
- И все-то вы знаете, - сказал он Варейкису. - И все-то вам известно…
Не надо было этого говорить. Глупо. Варейкис, не мигая, скорбно глядел ему в лицо.
- Прекрасно работаете, Варейкис, - сказал Андрей. - Я за вами, как за каменной стеной… Полагаю, эта информация, - он постучал ногтем по листку, - уже переправлена по обычным каналам?
- Будет переправлена сегодня, - сказал Варейкис. - Я был обязан предварительно поставить в известность вас.
- Прекрасно, - бодро сказал Андрей. - Переправляйте. - Он сколол булавкой оба листочка и положил их в синий бювар с надписью «На доклад президенту». - Посмотрим, что решит по этому поводу наш Румер…
- Поскольку информация такого рода поступает не впервые, - сказал Варейкис, - я полагаю, что господин Румер будет рекомендовать снять этих людей с ведущих постов.
Андрей посмотрел на Варейкиса, стараясь сфокусировать глаза где-то подальше за его спиной.
- Вчера я был на просмотре новой картины, - сказал он. - «Голые и боссы». Мы ее одобрили, так что скоро она пойдет широким экраном. Очень, очень советую вам ее посмотреть. Там, знаете ли, так…
Он принялся неторопливо и подробно излагать Варейкису содержание этой чудовищной пошлятины, которая, впрочем, действительно, очень понравилась Фрицу, да и не ему одному. Варейкис молча слушал, время от времени кивая в самых неожиданных местах - как бы спохватываясь. Лицо его по-прежнему не выражало ничего, кроме уныния и скорби. Видно было, что он уже давно потерял нить и ничегошеньки не понимает. В самый кульминационный момент, когда до Варейкиса явно дошло, что ему придется выслушать все до самого конца, Андрей прервал себя, откровенно зевнул и сказал благодушно:
- Ну и так далее, в том же духе. Обязательно посмотрите… Кстати, какое впечатление произвол на вас молодой Кетчер?
Варейкис заметно встрепенулся.
- Кетчер? Пока у меня такое впечатление, что с ним все в порядке.
- У меня тоже, - сказал Андрей. Он взялся за телефонную трубку. - У вас есть еще что-нибудь ко мне, Варейкис?
Варейкис поднялся.
- Нет, - сказал он. - Больше ничего. Разрешите идти?
Андрей благосклонно покивал ему и сказал в трубку:
- Амалия, кто там еще?
- Эллизауэр, господин советник.
- Какой еще Эллизауэр? - спросил Андрей, наблюдая, как Варейкис осторожно, по частям выдвигается из кабинета.
- Заместитель начальника транспортного отдела. По поводу темы «Аквамарин».
- Пусть подождет. Принесите почту.
Амалия появилась из пороге через минуту, и всю эту минуту Андрей, покряхтывая, растирал себе бицепсы и шевелил поясницей, все приятно ныло после часа усердной работы с лопатой в руках, и он, как всегда, рассеянно думал, какая это, в сущности, хорошая зарядка для человека, ведущего по преимуществу сидячий образ жизни.
Амалия плотно прикрыла за собой дверь и, простучав по паркету высокими каблуками, остановилась рядом с ним, положив на стол папку с корреспонденцией. Он привычно обнял ее узкие твердые бедра, обтянутые прохладным шелком, похлопал по ляжке, а другой рукой открыл папку.
- Ну-с, что тут у нас? - бодро сказал он.
Амалия так и таяла у него под ладонью, она даже дышать перестала. Смешная девка и верная, как пес. И дело знает. Он посмотрел на нее снизу вверх. Как всегда в минуты ласки, лицо у нее сделалось бледное и испуганное, и когда глаза их встретились, она нерешительно положила узкую горячую ладонь ему на шею под ухом. Пальцы у нее дрожали.
- Ну что, малышка? - сказал он ласково. - Есть в этом хламе что-нибудь важное? Или мы с тобой сейчас запрем дверь и переменим позу?
Это у них было такое кодовое обозначение для развлечений в кресле и на ковре. Про Амалию он никогда не мог бы рассказать, какова она в постели. В постели он с ней ни разу не был.
- Тут проект финансовой сметы… - слабым голоском произнесла Амалия. - Потом всякие заявления… Ну, и личные письма, я их не вскрывала.
- И правильно сделала, - сказал Андрей. - Вдруг там от какой-нибудь красотки…
Он отпустил ее, и она слабо вздохнула.
- Посиди, - сказал он. - Не уходи, я быстро.
Он взял первое попавшееся письмо, разорвал конверт, пробежал, сморщился. Оператор Евсеенко сообщал про своего непосредственного шефа Кехаду, что тот «допускает высказывания в адрес руководства и лично господина советника». Андрей знал этого Евсеенко хорошо. Странный на редкость был человек и на редкость невезучий - несчастный во всех своих начинаниях. В свое время он поразил воображение Андрея, когда хвалил военное время сорок второго года под Ленинградом. «Хорошо тогда было, - говорил он с какой-то даже мечтательностью в голосе. - Живешь, ни о чем не думаешь, а если чего надо - скажешь солдатам, они достанут…» Отвоевался он капитаном и за всю войну убил одного единственного человека - собственного политрука. Они тогда выходили из окружения, Евсеенко увидел, что политрука взяли немцы и обшаривают ему карманы. Тогда он выпалил в них из-за кустов, убил политрука и убежал. Очень он себя за этот поступок хвалил: они бы его запытали. Ну что с ним, дураком, делать? Шестой донос уже пишет. И ведь не Румеру пишет, не Варейкису, а мне. Забавнейший психологический выверт. Если написать Варейкису или Румеру, Кехаду привлекут. А я Кехаду не трону, все про него знаю, но не трону, потому что ценю и прощаю, это всем известно. Вот и получается, что и гражданский долг вроде бы выполнен, и человека не загубили… Экий урод все-таки, прости, господи…
Андрей смял письмо, выбросил в корзину и взял следующее. Почерк на конверте показался ему знакомым, очень характерный почерк. Обратного адреса не было. Внутри конверта оказался листок бумаги, текст был напечатан на машинке - копия, и не первая, - а внизу была приписка от руки. Андрей прочитал, ничего не понял, перечитал еще раз, похолодел и взглянул на часы. Потом сорвал трубку с белого телефона и набрал номер.
- Советника Румера, срочно! - гаркнул он не своим голосом.
- Советник Румер занят.
- Говорит советник Воронин! Я сказал - срочно!
- Простите, господин советник. Советник Румер у президента…
Андрей швырнул трубку и, отпихнув оторопевшую Амалию, бросился к двери. Уже схватившись за пластмассовую ручку, он понял, что поздно, все равно уже не успеть. Если все это правда, конечно. Если это не идиотский розыгрыш…
Он медленно подошел к окну, взялся за обшитый бархатом поручень и стал смотреть на площадь. Там было пусто, как всегда. Маячили голубые мундиры, в тени под деревьями торчали зеваки, старушка проковыляла, толкая перед собой детскую коляску. Проехал автомобиль. Андрей ждал, вцепившись в поручень.
Амалия подошла к нему сзади, тихонько коснулась плеча.
- Что случилось? - спросила она шепотом.
- Отойди, - сказал он, не оборачиваясь. - Сядь в кресло.
Амалия исчезла, Андрей снова поглядел на часы. На его часах уже прошла лишняя минута. Конечно, подумал он. Не может быть. Идиотский розыгрыш. Или шантаж… И в этот момент из-под деревьев появился и неторопливо двинулся через площадь какой-то человек. Он казался совсем маленьким с этой высоты и с этого расстояния, и Андрей не узнавал его. Он помнил, что тот был худощавый и стройный, а этот выглядел грузным, разбухшим, и только в самую последнюю минуту до Андрея дошло - почему. Он зажмурился и попятился от окна.
На площади грохнуло - гулко и коротко. Дрогнули и задребезжали рамы, и сейчас же где-то внизу с раздражающим дребезгом посыпались стекла. Задавленно вскрикнула Амалия, а на площади внизу завопили истошными голосами…
Отстраняя одной рукой рвущуюся не то к нему, не то к окну Амалию, Андрей заставил себя открыть глаза и смотреть. Там, где был человек, стоял желтоватый столб дыма, и за дымом ничего не было видно. Со всех сторон к этому месту бежали голубые мундиры, а поодаль, под деревьями, быстро росла толпа. Все было кончено.
Андрей, не чувствуя ног, вернулся к столу, сел и снова взял письмо.
«Всем сильным ублюдочного мира сего!
Я ненавижу ложь, по правда ваша еще хуже лжи. Вы превратили Город в благоустроенный хлев, а граждан Города - в сытых свиней. Я не хочу быть сытой свиньей, но я не хочу быть и свинопасом, а третьего в вашем чавкающем мире не дано. В своей правоте вы самодовольны и бездарны, хотя когда-то многие из вас были настоящими людьми. Есть среди вас и мои бывшие друзья, к ним я обращаюсь в первую очередь. Слова не действуют на вас, и я подкрепляю их своей смертью. Может быть, вам станет стыдно, может быть - страшно, а может быть - просто неуютно в вашем хлеву. Это все, на что мне осталось надеяться. Господь да покарает вашу скуку! Это не мои слова, но я под ними с восторгом подписываюсь - Денни Ли».
Все это было напечатано на машинке, под копирку, третья или даже четвертая копия. А ниже шла приписка от руки:
«Милый Воронин, прощай! Я взорвусь сегодня в тринадцать ноль-ноль на площади перед Стеклянным Домом. Если письмо не опоздает, можешь посмотреть, как это произойдет, но не надо мне мешать - будут только лишние жертвы. Твой бывший друг и заведующий отделом писем твоей бывшей газеты - Денни».
Андрей поднял глаза и увидел Амалию.
- Помнишь Денни? - сказал он. - Денни Ли, завписьмами…
Амалия молча кивнула, потом лицо ее вдруг словно скомкало ужасом.
- Не может быть! - сказала она хрипло. - Неправда…
- Взорвался… - сказал Андрей, с трудом шевеля губами. - Динамитом, наверное, обвязался. Под пиджаком.
- Зачем? - сказала Амалия. Она закусила губу, глаза ее налились слезами, слезы побежали по маленькому белому лицу, повисли на подбородке.
- Не понимаю, - сказал Андрей беспомощно. - Ничего не понимаю… - Он бессмысленно уставился в письмо. - Виделись же недавно… Ну, ругались, ну, спорили… - Он снова посмотрел на Амалию. - Может, он приходил ко мне на прием? Может, я его не принял?
Амалия, закрыв лицо руками, трясла головой.
И вдруг Андрей почувствовал злость. Даже не злость, а бешеное раздражение, какое испытал сегодня в раздевалке после душа. Какого дьявола! Какого еще им рожна?! Чего им не хватает, этой швали?.. Идиот! Что он этим доказал? Свиньей он не кочет быть, свинопасом он не хочет быть… Скучно ему! Ну и катись к такой матери со своей скукой!..
- Перестань реветь! - заорал он на Амалию. - Вытри сопли и ступай к себе.
Он отшвырнул от себя бумаги, вскочил и снова подошел к окну.
На площади чернела огромная толпа. В центре этой толпы было пустое серое пространство, оцепленное голубыми мундирами, и там копошились люди в белых халатах. Карета «скорой помощи» надрывно завывала сиреной, пытаясь расчистить себе дорогу…
…Ну и что же ты все-таки показал? Что не хочешь с нами жить? А зачем это было доказывать и кому? Что ненавидишь нас? Зря. Мы делаем все, что нужно. Мы не виноваты, что они свиньи. Они были свиньями и до нас, и после нас они останутся свиньями. Мы можем только накормить их и одеть, и избавить от животных страданий, а духовных страданий у них сроду не было и быть не может. Что мы - мало сделали для них? Посмотри, каким стал Город. Чистота, порядок, прошлого бардака и в помине нет, жратвы - вволю, тряпок
- вволю, скоро и зрелищ будет вволю, дай только срок, - а что им еще нужно?.. А ты, ты что сделал? Вот отскребут сейчас санитары кишки твои от асфальта - вот и все твои дела… А нам работать и работать, целую махину ворочать, потому что все, чего мы пока добились, это только начало, это все еще нужно сохранить, милый мой, а сохранивши - приумножить… Потому что на Земле, может быть, и нет над людьми ни бога, ни дьявола, а здесь - есть… Демократ ты вонючий, народник-угодник, брат моих братьев…
Но перед глазами у него все стоял Денни, каким он был в последнюю их встречу, месяц или два назад, - усохший весь какой-то, замучанный, словно больной, и тайный какой-то ужас прятался в его потухших печальных глазах,
- я как он сказал в самом конце беспорядочного и бестолкового спора, уже поднявшись и бросив на серебряное блюдечко смятые бумажки: «Господи, ну чего ты расхвастался передо мной? Живот он кладет на алтарь… Для чего? Людей накормить от пуза! Да разве же это задача? В задрипанной Дании это уже умеют делать много лет. Ладно, пусть я не имею права, как ты выражаешься, распинаться от имени всех. Пусть не все, но мы-то с тобой точно знаем, что людям не это надо, что по-настоящему нового мира так не построишь!..» «А как же, мать твою туда и сюда, его строить? Как?!» - заорал тогда Андрей, но Денни только махнул рукой и не стал больше разговаривать.
Зазвонил белый телефон. Андрей нехотя вернулся к столу и взял трубку.
- Андрей? Это Гейгер говорит.
- Здравствуй, Фриц.
- Ты его знал?
- Да.
- И что ты об этом думаешь?
- Истерик, - сказал Андрей сквозь зубы. - Слякоть.
Гейгер помолчал.
- Письмо ты получил от него?
- Да.
- Странный человек, - сказал Гейгер. - Ну ладно. Жду тебя к двум.
Андрей положил трубку, и телефон зазвонил снова. На этот раз звонила Сельма. Она была очень встревожена. Слух о взрыве уже докатился до Белого Двора, по дороге, разумеется, исказился до неузнаваемости, и теперь на Белом Дворе царила тихая паника.
- Да цело, цело все, - сказал Андрей. - И я цел, и Гейгер цел, и Стеклянный Дом цел… Ты Румеру звонила?
- Какой, к черту, Румер? - возмутилась Сельма. - Я без памяти из салона прибежала - Дольфюсиха туда ворвалась, вся белая, штукатурка сыплется, и вопит, что на Гейгера было покушение и полдома снесло…
- Ну ладно, - сказал Андрей нетерпеливо. - Мне некогда.
- Ты можешь мне сказать, что произошло?
- Один маньяк… - Андрей остановился, спохватившись. - Болван какой-то тащил взрывчатку через площадь и уронил, наверное.
- Это точно не покушение? - настойчиво спросила Сельма.
- Да не знаю я! Румер этим занимается, а я ничего не знаю!
Сельма подышала в трубку.
- Врешь ты все, наверное, господин советник, - сказала она и дала отбой.
Андрей обогнул стол я вернулся к окну. Толпа уже почти рассосалась. Санитаров не было, «скорой помощи» - тоже. Несколько полицейских поливали из брандспойтов пространство вокруг неглубокой выщерблины в бетоне. И ковыляла в обратном направлении старуха, толкая перед собой коляску с младенцем. И все.
Он подошел к двери и выглянул в приемную. Амалия была на своем месте - строгая, с поджатыми губами, совершенно неприступная - пальцы с обычной
бешеной скоростью порхают по клавишам, на лице - никаких следов слез, соплей и прочих эмоций. Андрей смотрел на нее с нежностью. Молодец баба, подумал он. Хрен тебе, сказал он Варейкису с огромным злорадством. Я скорее уж тебя отсюда вышибу к чертовой матери… Амалию вдруг заслонили. Андрей поднял глаза. На нечеловеческой высоте над ним искательно маячила сплющенная с боков физиономия Эллизауэра из транспортного.
- А, - сказал Андрей. - Эллизауэр… Извините, я вас сегодня не приму. Завтра с утра, пожалуйста.
Не говоря ни слова, Эллизауэр переломился пополам в поклоне и исчез. Амалия уже стояла с блокнотом и карандашом наготове.
- Господин советник?
- Зайдите на минутку, - сказал Андрей.
Он вернулся к столу, я сейчас же снова зазвонил белый телефон.
- Воронин? - проговорил гнусавый прокуренный голос. - Румер тебя беспокоит. Ну, как ты там?
- Прекрасно, - сказал Андрей, показывая Амалии рукой: не уходи, мол, я сейчас.
- Жена как?
- Все хорошо, привет тебе передавала. Кстати, пошли к ней сегодня двоих из отдела обслуживания, там по хозяйству надо…
- Двоих? Ладно. Куда?
- Пусть ей позвонят, она скажет. Пусть сейчас прямо и позвонят.
- Ладно, - сказал Румер. - Сделаю. Не сразу, может быть, но сделаю… Я тут, понимаешь, совсем с этим барахлом зашился. Официальную версию знаешь?
- Откуда? - сердито сказал Андрей.
- В общем, так. Несчастный случай со взрывчаткой. При переносе взрывчатых веществ. Во время транспортировки. Подробности выясняются.
- Понял.
- Шел, значит, какой-то работяга-взрывник, ну и нес эту взрывчатку… Или скажем, ее вез куда-то там… Пьяный.
- Да понял, понял я, - сказал Андрей. - Правильно. Молодец.
- Ага, - сказал Румер. - Ну там споткнулся он или… В общем, подробности выясняются. Виновные будут наказаны. Информашку сейчас размножат и тебе принесут. Ты только вот что. Письмо ты ведь получил? Кто его у тебя там читал?
- Никто.
- А секретарь?
- Я тебе говорю: никто. Личные письма я всегда вскрываю сам.
- Правильно, - сказал Румер с одобрением. - Это у тебя правильно поставлено. А то у некоторых, понимаешь, такой кабак развели с письмами… Кто попало читает… Значит, у тебя никто не читал. Это хорошо. Ты его спрячь хорошенько, это письмо, - по форме два нуля. Там к тебе сейчас зайдет один мой холуек, так ты ему отдай, ладно?
- Это зачем? - спросил Андрей.
Румер затруднился.
- Да ведь как сказать… - промямлил он. - Может, и пригодится… Ты его, вроде бы, знал?..
- Кого?
- Ну, этого… - Румер хихикнул. - Работягу этого… со взрывчаткой…
- Знал.
- Ну, по телефону мы с тобой не будем, а этот холуек мой, он задаст тебе пару вопросов, ты уж ему ответь.
- Некогда мне с ним, - сказал Андрей сердито. - Меня Фриц к себе вызвал.
- Да ну, пять минут, - заныл Румер. - Ну чего тебе стоят, ей-богу… На два вопроса ответить уже не можешь…
- Ну ладно, ладно, - нетерпеливо сказал Андрей. - У тебя все?
- Я ведь его к тебе уже направил, через минуту у тебя будет. Цвирик его фамилия. Старший адъютор…
- Ну хорошо, хорошо, договорились.
- Два вопроса всего. Не задержит он тебя…
- У тебя все? - снова спросил Андрей.
- Все. Мне тут еще других советников обзвонить надо.
- Ты вот людей к Сельме не забудь направить.
- Да не забуду. Я тут у себя записал. Пока.
Андрей повесил трубку и сказал Амалии:
- Имей в виду, ты ничего не видела и не слышала.
Амалия испуганно взглянула на него и молча ткнула пальцем в сторону окна.
- Вот именно, - сказал Андрей. - Не знаешь никаких имен и не знаешь, что вообще произошло…
Дверь приотворилась, и в кабинет просунулась смутно знакомая бледная физиономия с кислыми глазками.
- Подождите! - резко сказал Андрей. - Я вас вызову.
Физиономия исчезла.
- Поняла? - сказал Андрей. - За окном грохнуло, и больше ты ничего но знаешь. Официальная версия такая: шел пьяный работяга, нес взрывчатку со склада, виновные выясняются. - Он помолчал раздумывая. - Где я эту харю видел? И фамилия знакомая… Цвирик… Цвирик…
- Зачем же он это сделал? - тихо спросила Амалия. Глаза у нее снова подозрительно увлажнились.
Андрей нахмурился.
- Давай-ка сейчас не будем об этом. Потом. Иди позови сюда этого холуя.
Когда они уселись за стол, Гейгер сказал Изе:
- Угощайся, мой еврей. Угощайся, мой славный.
- Я не твой еврей, - возразил Изя, наваливая себе на тарелку салат. - Я тебе сто раз уже говорил, что я - свой собственный еврей. Вот твой еврей, - он ткнул вилкой в сторону Андрея.
- А томатного сока нет? - спросил брюзгливо Андрей, оглядывая стол.
- Хочешь томатного? - спросил Гейгер. - Паркер! Томатный сок господину советнику!
В дверях столовой возник рослый румяный молодец - личный адъютант президента, - малиново позванивая шпорами, приблизился к столу и с легким поклоном поставил перед Андреем запотевший графинчик с томатным соком.
- Спасибо, Паркер, - сказал Андрей. - Ничего, я сам налью.
Гейгер кивнул, и Паркера не стало.
- Дрессировочка! - прошамкал Изя набитым ртом.
- Славный парнишка, - сказал Андрей.
- А вот у Манджуро за обедом водку подают, - сказал Изя.
- Стукач! - сказал ему Гейгер с упреком.
- Почему это? - удивился Изя.
- Если Манджуро в рабочее время жрет водку, я должен его наказать.
- Всех не перестреляешь, - сказал Изя.
- Смертная казнь отменена, - сказал Гейгер. - Впрочем, точно не помню. Надо у Чачуа спросить…
- А что случилось с предшественником Чачуа? - невинно осведомился Изя.
- Это была чистая случайность, - сказал Гейгер. - Перестрелка.
- Между прочим, отличный был работник, - заметил Андрей. - Чачуа свое дело знает, но шеф!.. Это был феноменальный человек.
- Н-да, наломали мы тогда дров… - сказал Гейгер задумчиво. - Молодо-зелено…
- Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Андрей.
- Еще ничего не кончилось! - возразил Изя. - Откуда вы взяли, что все уже кончилось?
- Ну, пальба-то, во всяком случае, кончилась, - проворчал Андрей.
- Настоящая пальба еще и не начиналась, - объявил Изя. - Слушай, Фриц, на тебя были покушения?
Гейгер нахмурился.
- Что за идиотская мысль? Конечно, нет.
- Будут, - пообещал Изя.
- Спасибо, - сказал Гейгер холодно.
- Будут покушения, - продолжал Изя, - будет взрыв наркомании. Будут сытые бунты. Хиппи уже появились, я о них и не говорю. Будут самоубийства протеста, самосожжения, самовзрывания… Впрочем, они уже есть.
Гейгер и Андрей переглянулись.
- Пожалуйста, - сказал Андрей с досадой. - Уже знает.
- Интересно, откуда? - проговорил Гейгер, рассматривая Изю прищуренными глазами.
- Что я знаю? - спросил Изя быстро. Он положил вилку. - Погодите-ка!.. А! Так, значит, это было самоубийство протеста? То-то я думаю - что за бред собачий? Взрывники какие-то пьяные с динамитом шляются… Вот оно что! А я, честно говоря, вообразил, что это - попытка покушения… Понятно… А кто это был на самом деле?
- Некто Денни Ли, - сказал Гейгер, помолчав. - Андрей его знал.
- Ли… - задумчиво проговорил Изя, рассеянно растирая по лацкану пиджака брызги майонеза. - Денни Ли… Подожди, он такой тощий… Журналист?
- Ты его тоже знал, - сказал Андрей. - Помнишь, у меня в газете…
- Да-да-да! - воскликнул Изя. - Правильно! Вспомнил.
- Только ради бога, держи язык за зубами, - сказал Гейгер.
Изя с обычной своей окаменевшей улыбкой взялся за бородавку на шее.
- Вот это, значит, кто… - бормотал он. - Понятно… Понятно… Обложился, значит, взрывчаткой и вышел на площадь… Письма, наверное, разослал по всем газетам, чудак… Так-так-так… И что ты теперь намерен предпринять? - обратился он к Гейгеру.
