10. Глава десятая
Виктор вернулся в гостиницу на следующий день после завтрака. На пропитание Диана сунула ему в руку берестяной туесок: Росшеперу прислали из столичной оранжереи полпуда клубники, и Диана здраво рассудила, что Росшеперу, при всей его аномальной прожорливости, с такой массой ягод в одиночку не управиться.
Мрачный швейцар отворил перед Виктором дверь, Виктор угостил его клубникой, швейцар взял несколько ягод, положил их в рот, пожевал, как хлеб и сказал:
- Щенок-то мой, оказывается заводилой у них там был.
- Ну что уж Вы так, - сказал Виктор. - Он славный парнишка. Умница и воспитан хорошо.
- Так уж драл я его! - Сказал швейцар, приободрившись. - Старался… - Он снова помрачнел. - Соседи заедают, - сообщил он. - А я что? Я ж не знал ничего…
- Плюньте на соседей, - посоветовал Виктор. - Это же они от зависти. Мальчишка у Вас прелесть. Я, например, очень рад, что моя дочка с ним дружит.
- Ха! - Сказал швейцар, вновь приободрившись. - Так может еще породнимся?
- А что же, - сказал Виктор. - Очень даже может быть. - Он представил Бол-Кунаца. - Отчего же…
Посмеялись по этому поводу, пошутили.
- Стрельбы вчера не слыхали? - Спросил швейцар.
- Нет, - сказал Виктор. - А что?
- А так получилось, - сказал швейцар, - что, значит, когда мы все разошлись, кое-кто, значит, не разошелся, подобрались-таки отчаянные головы, разрезали проволоку и - внутрь. А по ним из пулеметов.
- Сам я не видел, - сказал швейцар. - Люди рассказывают. - Он осторожно огляделся по сторонам, поманил к себе Виктора и сказал ему шепотом на ухо: - Тэдди наш там оказался, подранили его. Но ничего, обошлось. Дома сейчас отлеживается.
- Обидно, - пробормотал Виктор, расстроившись.
Он угостил клубникой портье, взял ключ и поднялся к себе. Не раздеваясь, набрал номер Тэдди. Сноха Тэдди сообщила, что все в общем ничего, прострелили ему мякоть, лежит на животе, ругается и сосет водку. Сама же она нынче собирается в дом встречи проведать сына. Виктор попросил передать Тэдди привет, пообещал зайти и повесил трубку. Надо было еще позвонить Лоле, но он представил себе этот разговор, упреки, вскрики, и звонить не стал. Снял плащ, поглядел на клубнику, спустился на кухню и выпросил бутылочку сливок. Когда он вернулся, в номере сидел Павор.
- Добрый день, - сказал Павор, ослепительно улыбаясь.
Виктор подошел к столу, высыпал клубнику в полоскательницу, залил сливками, засыпал сахарным песком и съел.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте, - сказал он мрачно. - Что скажете?
Смотреть на Павора ему не хотелось. Во-первых, Павор был сволочь, а, во-вторых, неприятно, оказывается, смотреть на человека, на которого донес. Даже если он и сволочь, даже если ты донес из самых безукоризненных соображений.
- Слушайте, Виктор, - сказал Павор. - Я готов извиниться. Мы оба вели себя глупо, но я - в особенности. Это все от служебных неприятностей. Искренне прошу извинения. Мне было бы чертовски неприятно, если бы мы с Вами рассорились из-за такой ерунды.
Виктор помешал ложечкой в клубнике со сливками и стал есть.
- Ей-богу, до того мне в последнее время не везет, - продолжал Павор, - весь мир обругал бы. И ни сочувствия тебе ни от кого, ни поддержки; бургомистр этот, скотина, завлек меня в грязную историю.
- Господин Сумман, - сказал Виктор. - Перестаньте ваньку валять. Притворяться Вы умеете хорошо, но я, к счастью Вас раскусил, и наблюдать Ваши артистические таланты не доставляет мне никакого удовольствия. Не портите мне аппетит, ступайте себе.
- Виктор, - произнес Павор укоризненно. - Мы же взрослые люди. Нельзя же придавать столько значения застольной болтовне. Неужели же Вы вообразили, будто я действительно исповедую ту чушь, которую молол? Мигрень, неприятности, насморк… Ну что Вы хотите от человека?
- Я хотел бы, чтобы человек не бил меня со спины кастетом по черепу, - объяснил Виктор. - А если уж бьет - бывают обстоятельства - то чтобы не разыгрывал потом друга-приятеля.
