4. Глава четвертая.
- Давно я вас не видел в городе, - сказал Павор насморочным голосом.
- Не так уж давно, - возразил Виктор. - Всего два дня.
- Можно с вами посидеть, или вы хотите побыть вдвоем? - Спросил Павор.
- Садитесь, - вежливо сказала Диана.
Павор сел напротив нее и крикнул: "Официант, двойной коньяк!" Смеркалось, швейцар задергивал шторы на окнах. Виктор включил торшер.
- Я вами восхищаюсь, - обратился Павор к Диане.
- Жить в такой комнате и сохранить прекрасный цвет лица… - Он чихнул. - Извините. Эти дожди меня доконают… Как работается? - Спросил он Виктора.
- Неважно. Не могу я работать, когда пасмурно - все время хочется выпить.
- Что это за скандал вы учинили у полицмейстера? - Спросил Павор.
- А, чепуха, - сказал Виктор. - Искал справедливости.
- А что случилось?
- Скотина бургомистр охотился на мокрецов с капканами. Один попался, повредил ногу. Я взял капкан, пошел в полицию и потребовал расследования.
- Так, - сказал Павор. - А дальше?
- В этом городе странные законы. Поскольку заявления от потерпевшего не поступило, считается, что преступления не было, а был несчастный случай, в коем никто, кроме потерпевшего не повинен. Я сказал полицмейстеру, что приму это к сведению, а он мне объявил, что это угроза; на чем мы и расстались.
- А где это случилось? - Спросил Павор.
- Около санатория.
- Около санатория? Что это мокрецу понадобилось около санатория?
- По-моему, это никого не касается, - резко сказала Диана.
- Конечно, - сказал Павор. - Я просто удивился… - Он сморщился, зажмурил глаза и со звоном чихнул. - Фу, черт, - сказал он. - Прошу прощения.
Он полез в карман и вытащил большой носовой платок. Что-то со стуком упало на пол. Виктор нагнулся. Это был кастет. Виктор поднял его и протянул Павору.
- Зачем вы это таскаете? - Спросил он.
Павор, зарывшись лицом в носовой платок смотрел на кастет покрасневшими глазами.
- Это все из-за вас, - произнес он сдавленным голосом и высморкался. - Это вы меня напугали своим рассказом… А между прочим, говорят, здесь действует какая-то местная банда. То ли бандиты, то ли хулиганы, а мне, знаете ли, не нравится, когда меня бьют.
- Вас часто били? - Спросила Диана.
Виктор посмотрел на нее. Она сидела в кресле, положив ногу на ногу и курила, опустив глаза. Бедный Павор, подумал Виктор. Сейчас тебя отошьют. Он протянул руку и одернул юбку у нее на коленях.
- Меня? - Сказал Павор. - Неужели у меня вид человека, которого часто бьют? Это надо поправить. Официант, еще двойной коньяк!… Да, так на следующий день я зашел в слесарную мастерскую, и мне там в два счета смастерили эту штуку. - Он с довольным видом осмотрел кастет. - Хорошая штучка, даже Голему понравилась…
- Вас так и не пустили в лепрозорий? - Спросил Виктор.
- Нет, не пустили, и надо понимать, не пустят. Я уже разуверился. Я уже написал жалобы в три департамента, а теперь сижу и сочиняю отчет, - пожаловался Павор. - На какую сумму лепрозорий в минувшем году получил подштанников. Отдельно мужских, отдельно женских. Дьявольски увлекательно.
- Напишите, что у них не хватает медикаментов, - посоветовал Виктор.
Павор удивленно поднял брови, а Диана лениво сказала:
- Лучше бросьте вашу писанину, а выпейте стакан горячего вина и ложитесь спать.
- Намек понял, - сказал Павор со вздохом. - Придется идти… Вы знаете в каком я номере? - Спросил он Виктора. - Навестили бы как-нибудь.
- Двести тридцать третий, - сказал Виктор. - Обязательно.
- До свидания, - сказал Павор, поднимаясь. - Желаю приятно провести вечер.
Они смотрели, как он подошел к стойке, взял бутылку красного вина и пошел к выходу.
- Язык у тебя длинный, - сказала Диана,
- Да, - согласился Виктор. - Виноват. Понимаешь, он мне что-то нравится.
- А мне - нет, - сказала Диана.
- И доктору Р. Квадриге тоже - нет. Интересно, почему?
- Морда у него мерзкая, - ответила Диана. - Белокурая бестия. Знаю я таких. Настоящие мужчины. Без чести, без совести, повелители дураков.
- Вот тебе и на, - удивился Виктор. - А я-то думал, что такие мужчины должны тебе нравиться.
- Теперь нет мужчин, - теперь либо фашисты, либо бабы.
- А я? - Осведомился Виктор с интересом.
- Ты? Ты слишком любишь маринованные миноги. И одновременно справедливость.
- Правильно. Но, по-моему, это хорошо.
- Это неплохо. Но если бы тебе пришлось выбирать, ты бы выбрал миноги, вот что плохо. Тебе повезло, что у тебя талант.
- Что это ты такая злая сегодня? - Спросил Виктор.
- А я вообще злая. У тебя - талант, у меня - злость. Если у тебя отобрать талант, а у меня - злость, то останутся два совокупляющихся нуля.
- Нуль нулю рознь, - заметил Виктор. - Из тебя даже нуль получился бы не плохой - стройный, прекрасно сложенный нуль. И, кроме того, если у тебя отобрать твою злость - ты станешь доброй, что тоже в общем неплохо…
- Если у меня отобрать злость я стану медузой. Чтобы я стала доброй, нужно заменить злость добротой.
- Забавно, - сказал Виктор. - Обычно женщины не любят рассуждать. Но уж когда начинают, то становятся удивительно категоричными. Откуда ты, собственно, взяла, что у тебя только злость и никакой доброты? Так не бывает. Доброта в тебе тоже есть , только она не заметна за злостью. В каждом человеке намешано всего понемножку, а жизнь выдавливает из этой смеси что-нибудь на поверхность…
В зал ввалилась компания молодых людей, и сразу стало шумно. Молодые люди чувствовали себя непринужденно: они обругали официанта, погнали его за пивом, а сами обсели столик в дальнем углу и принялись громко разговаривать и гоготать во все горло. Здоровенный губастый дылда с румяными щеками, прищелкивая на ходу пальцами и пританцовывая, направился к стойке. Тэдди ему что-то подал, он, оттопырив мизинец, взял рюмку двумя пальцами, повернулся к стойке спиной, оперся на нее локтями и скрестил ноги, победительно оглядывая пустой зал. "Привет, Диана!" - Заорал он. - "Как жизнь?". Диана равнодушно улыбнулась ему.
- Что это за диво? - Спросил Виктор.
- Некий Фламин Ювента, - ответила Диана. - Племянничек полицмейстера.
- Где-то я его видел, - сказал Виктор.
- Да ну его к черту, - нетерпеливо сказала Диана. - Все люди медузы, и ничего в них такого не замешано. Попадаются изредка настоящие у которых есть что-нибудь свое - доброта, талант, злость, отними у них это, и ничего не останется, станут медузами, как и все. Ты, кажется, вообразил, что нравишься мне своим пристрастием к миногам и справедливости? Чепуха! У тебя талант, у тебя книги, у тебя известность, а в остальном ты такая же дремучая рохля, как и все.
- То что ты говоришь, - объявил Виктор, - до такой степени неправильно, что я даже не обижаюсь. Но ты продолжай, у тебя очень интересно меняется лицо, когда ты говоришь.
Он закурил и передал ей сигарету. - Продолжай.
- Медузы, - сказала она горько. - Скользкие глупые медузы. Копаются, ползают, стреляют, сами не знают, чего хотят, ничего не умеют, ничего по-настоящему не любят… Как черви в сортире.
- Это неприлично, - сказал Виктор. - Образ, несомненно выпуклый, но решительно не аппетитный. И вообще все это банальности. Диана, милая моя, ты не мыслитель. В прошлом веке в провинции это еще как-то звучало бы… Общество, по крайней мере, было бы сладко шокировано, и бледные юноши с горящими глазами таскались бы за тобой по пятам. Но сегодня это уже очевидности. Сегодня уже все знают, что есть человек. Что с человеком делать - вот вопрос. Да и то признаться, уже навяз в зубах.
- А что делают с медузами?
- Кто? Медузы?
- Мы.
- Насколько я знаю - ничего. Консервы из них, кажется, делают.
- Ну и ладно, - сказала Диана. - Ты что-нибудь заработал за это время?
- А как же! Я написал страшно трогательное письмо другу Рец-Тусову. Если после этого письма он не устроит Ирму в пансионат, значит я никуда не годен.
- И это все?
- Да, - сказал Виктор. - Все остальное я выбросил.
- Господи! - Сказала Диана. - А я то за тобой ухаживала, старалась не мешать, отгоняла Росшепера…
- Купала меня в ванне, - напомнил Виктор.
- Купала тебя в ванне, поила тебя кофе…
- Погоди, - сказал Виктор. - Но ведь я тоже купал тебя в ванне.
- Все равно.
- Как это-все равно? Ты думаешь, легко работать, выкупав тебя в ванне? Я сделал шесть вариантов описания этого процесса, и все они никуда не годятся.
- Дай почитать.
- Только для мужчин, - сказал Виктор. - Кроме того, я их выбросил, разве я тебе не сказал? И вообще, там было так мало патриотизма и национального самосознания, что все равно никому нельзя было бы показать.
- Скажи, а ты как - сначала напишешь, а потом уже вставляешь национальное самосознание?
- Нет, - сказал Виктор. - Сначала я проникаюсь национальным самосознанием до глубины души: читаю речи господина президента, зубрю наизусть богатырские саги, посещаю патриотические собрания. Потом, когда меня начинает рвать - не тошнить, а уже рвать, - я принимаюсь за дело… Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, что мы будем делать завтра.
- Завтра у тебя встреча с гимназистами.
- Это быстро. А потом?
Диана не ответила. Она смотрела мимо. Виктор обернулся. К ним подходил мокрец во всей своей красе: черный, мокрый, с повязкой на лице.
- Здравствуйте, - сказал он Диане. - Голем еще не вернулся?
Виктор поразился, какое лицо сделалось у Дианы. Как на картине. Даже не на картине - на иконе. Странная неподвижность черт, и ты недоумеваешь, то ли это замысел мастера, то ли бессилие ремесленника. Она не ответила. Она молчала, и мокрец тоже молча смотрел на нее, и никакой неловкости не было в этом молчании - они были вместе, а Виктор и все прочие отдельно. Виктору это очень не понравилось.
- Голем, наверное, сейчас придет, - сказал он громко.
- Да, - сказала Диана. - Присядьте, подождите.
У нее был обычный голос, и она улыбалась мокрецу обычной равнодушной улыбкой. Все было как обычно - Виктор был с Дианой, а мокрец и все прочие были отдельно.
- Прошу! - Весело казал Виктор, указывая на кресло доктора Р. Квадриги.
Мокрец сел, положив на колени руки в черных перчатках. Виктор налил ему коньяку. Мокрец привычно-небрежным жестом взял рюмку, покачал, как будто взвешивая, и снова поставил на стол.
- Я надеюсь, вы не забыли? - Сказал он Диане.
- Да, - сказала Диана. - Да. Сейчас принесу. Виктор, дай мне ключ от номера, я сейчас приду.
Она взяла ключ и быстро пошла к выходу. Виктор закурил. Что с тобой, приятель?--Сказал он себе. Что-то тебе слишком многое мерещится в последнее время. Нежный ты стал, чувствительный какой-то. Ревнивый. А зря, тебя это совершенно не касается - все эти бывшие мужья, все эти странные знакомства… Диана - это Диана, а ты - это ты. Росшепер - импотент. Импотент. Вот и будет с тебя. Он знал, что все это не так просто, что он уже проглотил какую-то отраву, но он сказал себе: хватит, и сегодня - сейчас, пока ему удалось убедить себя, что действительно, хватит.
Мокрец сидел напротив, неподвижный и страшный, как чучело. От него пахло сыростью, и еще чем-то, какой-то медициной. Мог ли я подумать, что когда-нибудь буду сидеть с мокрецом в ресторане за одним столиком… Прогресс, ребята, движется куда-то понемножку… Или это мы стали такие всеядные: дошло до нас, наконец, что все люди - братья? Человечество, друг мой, я горжусь собою… А вы, сударь, отдали бы свою дочь за мокреца?
- Моя фамилия - Банев, - представился Виктор и спросил: - как здоровье вашего… Пострадавшего? Того, что попал в капкан?
Мокрец быстро повернулся к нему. Смотрит, как через бруствер, подумал Виктор.
- Удовлетворительно, - ответил мокрец сухо.
- На его месте я подал бы заявление в полицию.
- Не имеет смысла, - сказал мокрец.
- Почему же? - Сказал Виктор. - Не обязательно обращаться в местную полицию, можно обратиться в окружную…
- Нам это не нужно.
Виктор пожал плечами.
- Каждое ненаказанное преступление рождает новое преступление
- Да,но нас это не интересует.
Они помолчали. Потом мокрец сказал:
- Меня зовут Зурзмансор.
- Знаменитая фамилия, - вежливо сказал Виктор. - Вы не родственник Павлу Зурзмансору, социологу?
Мокрец прищурил глаза.
- Даже не однофамилец, - сказал он. - Мне говорили, Банев, что завтра вы выступаете в гимназии…
Виктор не успел ответить. За спиной у него двинулось кресло, и молодцеватый баритон произнес:
- А ну, зараза, пошел отсюда вон!
Виктор обернулся. Над ним возвышался губастый Фламин Ювента или как его там, словом, племянничек. Виктор глядел на него не дольше секунды, но уже чувствовал сильнейшее раздражение.
- Вы это кому, молодой человек? - Осведомился он.
- Вашему приятелю, - любезно сообщил Фламин Ювента и снова гаркнул. - Тебе говорят, мокрая шкура!
- Одну минуточку, - сказал Виктор и встал. Фламин Ювента, ухмыляясь смотрел на него сверху вниз. Этакий юный голиаф в спортивной куртке, сверкающей многочисленными эмблемами, наш простейший отечественный штурмфюрер, верная опора нации с резиновой дубинкой в заднем кармане, гроза левых, правых и умеренных. Виктор протянул руку к его галстуку и спросил, изобразив озабоченность и любопытство: "Что это у вас такое?" И когда юный голиаф машинально наклонил голову, чтобы поглядеть, что у него там такое, Виктор крепко ущемил его большой нос большим и указательным пальцем. "Э!" - Ошеломленно воскликнул юный голиаф и попытался вырваться, но Виктор его не выпустил, и некоторое время старательно и с ледяным наслаждением крутил и выворачивал этот наглый крепкий нос, приговаривая: "Веди себя прилично, щенок, племянничек, штурмовичок, вшивый сукин сын, хамло…" Позиция была исключительно удобной: юный голиаф отчаянно лягался, но между ними было кресло, юный голиаф месил воздух кулаками, но руки у Виктора были длинные и Виктор все крутил вращал, драл и вывертывал, пока у него над головой не пролетела бутылка. Тогда он оглянулся: на него раздвигая столы и опрокидывая кресла, с грохотом неслась вся банда - пятеро, причем двое из них были очень рослые. На мгновение все застыло, как на фотоснимке - черный Зурзмансор, спокойно откинувшийся в кресле; Тэдди, повисший в прыжке над стойкой; Диана с белым свертком посередине зала; а на заднем плане в дверях - свирепое усатое лицо швейцара; и совсем рядом - злобные морды с разинутыми ртами. Затем фотография кончилась и началось кино. Первого верзилу Виктор очень удачно сшиб ударом по скуле. Тот исчез и некоторое время не появлялся. Но другой верзила попал Виктору в ухо. Кто-то еще ударил его ребром ладони по щеке. Видимо, промахнулся по горлу. А еще кто-то - освободившийся голиаф? - Прыгнул на него сзади. Все это было грубое уличное хулиганье - опора нации, - только один из них знал бокс, а остальные жаждали не столько драться, сколько увечить, выдавить глаз, разорвать рот, лягнуть в пах. Будь Виктор один, они бы его искалечили, но с тыла на них набежал Тэдди, который свято исповедовал золотое правило всех вышибал - гасить любую драку в самом зародыше, а с фланга появилась Диана, Диана бешенная, оскаленная ненавистью, непохожая на себя, уже без белого пакета, а с тяжелой плетенной бутылью в руках; и еще подоспел швейцар, человек хотя и пожилой, но, судя по ухваткам, бывший солдат - он действовал связкой ключей, словно это был ремень со штыком в ножнах. Так что когда из кухни прибежали два официанта, делать им было уже нечего. Племянник удрал, забыв на столике транзистор. Один из молодчиков остался лежать под столиком - это был тот, которого Диана свалила бутылью, остальных четверых Виктор с Тэдди, подбадривая друг друга удалыми возгласами буквально вынесли из зала на кулаках, прогнали через вестибюль и пинками забили в вертящуюся дверь. По инерции они вылетели наружу сами и только там, осознали под дождем полную победу и несколько успокоились.
- Сопляки паршивые, - сказал Тэдди, закуривая сразу две сигареты, - себе и Виктору. - Манеру взяли - каждый четверг буянить. Прошлый раз недоглядел - два кресла сломали. А кому платить? Мне!
Виктор щупал распухшее ухо.
- Племянничек ушел, - сказал он с сожалением. - Так я до него как следует не добрался.
Это хорошо, - сказал Тэдди деловито. - С этим губастым лучше не связываться. Дядюшка у него знаешь кто, да и сам он… Опора родины и порядка, или как они там называются. А драться ты, господин писатель навострился. Такой, помню, хлипкий сопляк был - тебе, бывало, дадут, а ты и под стол. Молодец.
- Такая уж у меня профессия, - вздохнул Виктор. - Продукт борьбы за существование. У нас как ведь - все на одного. А господин президент за всех.
- Неужели до драки доходит? - Простодушно удивился Тэдди.
- А вы как думали! Напишут на тебя похвальную статью, что ты-де проникнут национальным самосознанием, идешь искать критика, а он уже с компанией - и все молодые, задорные крепыши, дети президента…
- Надо же, - сказал Тэдди сочувственно. - И что?
- По-разному. И так бывает, и эдак.
К подъезду подкатил джип, отворилась дверца, и под дождь, прикрывшись одним плащом, вылезли молодой человек в очках и с портфелем и его долговязый спутник. Из-за руля выбрался Голем. Долговязый с острым, каким-то профессиональным интересом смотрел, как швейцар выбивает через вертящуюся дверь последнего буяна, еще не вполне пришедшего в себя. "Жалко,этого не было, - шепотом сказал Тэдди, указывая на долговязого - вот это мастер! Это тебе не ты. Профессионал, понял?" "Понял", - тоже шепотом ответил Виктор. Молодой человек с портфелем и долговязый рысцой пробежали мимо и нырнули в подъезд. Голем неторопливо двинулся было следом, же издали улыбаясь Виктору, но дорогу ему заступил Зурзмансор с белым свертком под мышкой. Он что-то ему сказал вполголоса, после чего Голем перестал улыбаться и вернулся в машину. Зурзмансор пробрался на заднее сидение, и джип укатил.
- Эх! - Сказал Тэдди. - Не того мы били, господин Банев. Люди кровь из-за него проливают, а он сел в чужую машину и уехал.
- Ну,это ты зря, - сказал Виктор. - Больной несчастный человек, - сегодня он, завтра ты. Мы с тобой сейчас пойдем и выпьем, а его в лепрозорий повезли.
- Знаем мы, куда его повезли! - Непримиримо сказал Тэдди. - Ничего ты не понимаешь в нашей жизни, писатель.
- Оторвался от нации?
- От нации не от нации, а жизнь нашу ты не знаешь. Поживи-ка у нас: который год дожди, на полях все погнило, дети от рук отбились… Да чего там - ни одной кошки в городе не осталось, от мышей спасенья нет. Э-эх! - Сказал он, махнув рукой. - Пошли уж.
Они вернулись в вестибюль, и Тэдди спросил швейцара, уже занявшего свой пост:
- Что! Много наломали?
- Да, нет, - ответил швейцар, - можно считать, что обошлось. Торшер один покалечили, стену загадили, а деньги я у этого… У последнего отобрал, на вот, возьми.
На ходу считая деньги, Тэдди пошел в ресторан. Виктор последовал за ним. В зале опять установился покой. Молодой человек в очках и долговязый уже скучали над бутылкой минеральной воды, меланхолично пережевывая дежурный ужин. Диана сидела на прежнем месте, очень оживленная, очень хорошенькая, и даже улыбалась занявшему свое место доктору Р. Квадриге, которого обычно не терпела. Перед Р. Квадригой стояла бутылка рому, но он был еще трезв и потому выглядел странным.
- С викторией! - Мрачно приветствовал он Виктора. - Сожалею, что не присутствовал при сем хотя бы мичманом.
Виктор рухнул в кресло.
- Красивое ухо, - сказал Р. Квадрига. - Где ты такое достал? Как петушиный гребень.
- Коньяку! - Потребовал Виктор. Диана налила ему коньяку. - Ей и только ей обязан я викторией своей, - сказал он, показывая на Диану. - Ты заплатила за бутылку?
- Бутылка не разбилась, - сказала Диана. - За кого ты меня принимаешь? Но как он упал! Боже мой, как он чудесно свалился! Все бы так…
- Приступим, - мрачно сказал Р. Квадрига и налил себе полный стакан рому.
- Покатился, как манекен, - сказала Диана. - Как кегля… Виктор, у тебя все цело? Я видела, как тебя били ногами.
- Главное цело, - сказал Виктор. - Я специально защищал.
Доктор Р. Квадрига со скворчанием всосал в себя последнюю каплю рома из стакана, совершенно как кухонная раковина всасывает остатки после мытья посуды. Глаза у него сразу же осоловели.
- Мы знакомы, - поспешно сказал Виктор. - Ты - доктор Рем Квадрига, я писатель Банев…
- Брось, - сказал Р. Квадрига. - Я совершенно трезв. Но я сопьюсь. Это единственное, в чем я сейчас уверен. Вы не можете себе представить, но я приехал сюда полгода назад абсолютно непьющим человеком. У меня больная печень, катар кишок и еще что-то с желудком. Мне абсолютно запрещено пить, а я теперь пьянствую круглые сутки… Я абсолютно никому не нужен. Никогда в жизни этого со мной не бывало. Я даже писем не получаю, потому что старые друзья сидят без права переписки, а новые - неграмотны…
- Никаких государственных тайн, - сказал Виктор. - Я неблагонадежен.
Р. Квадрига снова наполнил стакан и принялся перемешивать ром как остывший чай.
- Так лучше действует, - сообщил он. - Попробуй, Банев, пригодится. И нечего на меня смотреть! - Сказал он вдруг Диане бешено. - Попрошу скрывать свои чувства. А если вам не нравится…
- Тихо, тихо, - сказал Виктор, и Р. Квадрига остыл.
- Они ни черта во мне не понимают, - сказал он грустно. - Никто. Только ты немножко понимаешь. Ты меня всегда понимал. Только ты очень груб, Банев, и всегда меня ранил. Я весь израненный… Они теперь боятся меня ругать, они теперь меня только хвалят. Как похвалит какая-нибудь сволочь - рана. Другая сволочь похвалит - другая рана. Но теперь все это позади. Они еще не знают… Слушай, Банев, какая у тебя замечательная женщина… Я тебя прошу… Попроси ее, пусть придет ко мне в студию. Да нет, дурак! Натурщица! Ты ничего не понимаешь, я такую натурщицу ищу десять лет…
- Аллегорическая картина, - пояснил Виктор Диане. - "Президент и вечно юная нация…"
- Дурак, - грустно сказал Р. Квадрига. - Вы все думаете, что я продаюсь… Ну, правильно, было! Но больше я не пишу президентов… Автопортрет! Понимаешь?
- Нет, - признался Виктор. - Не понимаю. Ты хочешь писать свой портрет с Дианы?
- Дурак, - сказал Р. Квадрига. - Это будет лицо художника…
- Моя задница, - объяснила Диана Виктору.
- Лицо художника! - Повторил Р. Квадрига. - Ты ведь тоже художник… И все, кто сидит без права переписки… И все, кто лежит без права переписки… И все, кто живет в моем доме, то есть не живет. Ты знаешь, Банев, я боюсь. Я тебя просил придти, поживи у меня немножко. У меня вилла, фонтан… А садовник сбежал. Трус… Сам я там жить не могу, в гостинице лучше… Ты думаешь, я пью, потому что продался? Дудки, это тебе не модный роман… Поживешь у меня немного и разберешься… Может быть, ты даже их узнаешь. Может быть, это вовсе не мои знакомые, может быть, это твои. Тогда бы я знал, почему они меня не узнают. Ходят босые… Смеются… Глаза его вдруг наполнились слезами. - Господа! - Сказал он. - Какое счастье, что с нами нет этого Павора. Ваше здоровье!
- Будь здоров, - сказал Виктор, переглянувшись с Дианой. Диана
смотрела на Р. Квадригу с брезгливой тревогой. - Никто здесь не
любит Павора, - сказал он. - Один я урод какой-то.
- Тихий омут, - произнес доктор Р. Квадрига. - И прыгнувшая лягушка. Болтун. Всегда молчит.
- Просто он уже готов, - сказал Виктор Диане. - Ничего страшного.
- Господа! - Сказал доктор Р. Квадрига. - Сударыня! Я считаю своим долгом представиться, Рем Квадрига, доктор гонорис кауза.
