Грузчики приехали только к одиннадцати. Минут за десять они разобрали мою драгоценную кровать и забросили все в фургон. В новый дом я поехала с грузчиками; папа и Алекс уже были там – препирались с консьержем, на вид – вылитым Джоном Гальяно; мои коробки были свалены у стены вестибюля.
– Энди, хорошо, что ты приехала. Мистер Фишер не дает ключей от квартиры, пока нет самого нанимателя, – сказал папа, улыбаясь до ушей, – и это весьма разумно с его стороны, – подмигнул он консьержу.
– А что, Лили еще нет? Она обещала подъехать к десяти, максимум к половине одиннадцатого.
– Да нет, мы ее не видели. Позвонить ей? – предложил Алекс.
– Да, лучше позвонить. А мы с мистером Фишером пойдем наверх, а потом начнем поднимать вещи. Спроси, не нужна ли ей помощь.
Мистер Фишер расплылся в сладострастной улыбке.
– Ну конечно, мы теперь с вами как одна семья, – сказал он, пялясь на мою грудь, – зовите меня Джон.
Я чуть не поперхнулась остывшим кофе и подумала, может ли быть так, что боготворимый всеми человек, вдохнувший новую жизнь в марку «Диор», умер (а я об этом и не подозревала) и возродился в образе нашего консьержа.
Алекс кивнул и протер очки краем свитера. Мне почему‑то импонировала эта его привычка.
– Иди с папой. Я позвоню.
После обмена любезностями я задалась вопросом: хорошо или плохо, что мой папа и консьерж так сдружились? Ведь этот последний будет знать все подробности моей личной жизни. Вестибюль мне понравился, хоть и был несколько старомодным. Стены облицованы каким‑то светлым камнем, перед лифтом и у почтовых ящиков – неудобные с виду скамьи. Наша квартира – 8С – выходила окнами на юго‑запад: хорошая сторона. Джон открыл дверь своим ключом и встал сбоку, словно гордый родитель.
– Пожалуйте, – провозгласил он.
Я вошла первой; я была готова к тому, что в нос ударит запах сероводорода, и не удивилась бы, если бы с потолка сорвалась парочка летучих мышей, – но была приятно поражена светом и чистотой. Справа находилась кухня: узенький пенальчик – двоим не развернуться – с белым кафельным полом и белым же кухонным гарнитуром. Посудомоечная машина отсутствовала, но крапчатая серая столешница представляла собой миленькую имитацию под гранит, а над плитой была встроенная микроволновка.
– Ничего себе, – сказал папа, открывая холодильник, – тут уже и поддоны для льда есть.
Рядом с кухней была гостиная, там уже поставили перегородку, и получилась вторая спальня. Собственно гостиная при этом осталась без окна, но это меня не волновало. Спальня была вполне приемлемых размеров – уж точно больше, чем моя прежняя; окно и балконная дверь заняли всю стену. Между гостиной и настоящей спальней помещалась ванная, выложенная ядовито‑розовым кафелем, – что ж, могло быть и хуже. Я прошла в спальню, которая оказалась значительно больше гостиной, и огляделась. Крошечный встроенный шкафчик, под потолком вентилятор, маленькое грязноватое окошко смотрит в окно соседнего дома. Лили выбрала себе эту спальню, и я с радостью согласилась. Ей приходилось много заниматься, и она предпочитала иметь больше свободного пространства – зато мне достались свет и выход на балкон.
– Спасибо, Лил, – прошептала я, хоть и знала, что она меня не слышит.
– Что, солнышко? – спросил папа, входя, в комнату.
– Да нет, ничего, просто подумала, какая Лили умница. Я даже не ожидала ничего подобного, чудесная квартира, правда?
Он опустил глаза, пытаясь подобрать подходящие слова.
– Да, это чудесная квартира для Нью‑Йорка. Но получить так мало за такие деньги… Знаешь, твоя сестра и Кайл платят тысячу четыреста в месяц за квартиру с двумя местами для парковки, центральным кондиционером, у них три спальни, две ванные комнаты, выложенные мрамором, а на кухне – посудомоечная и стиральная машины последней модели. – Он перечислял так, словно делал открытие. За две двести восемьдесят можно снять домик на побережье в Лос‑Анджелесе, трехкомнатную квартиру на тенистой аллее в Чикаго, апартаменты с четырьмя спальнями в Майами или замок с подъемным мостом в Кливленде. Это всем известно.
– Места для парковки, площадка для гольфа, гимнастический зал и бассейн, – дополнила я, – да, я знаю. Но все равно это чудесная квартира. Уверена, нам здесь будет очень хорошо.
Папа обнял меня.
– Я тоже так думаю. Если только ты не будешь слишком занята, чтобы оценить это, – сказал он шутливо и снял с плеча сумку, которую носил целый день. Я думала, что у него там спортивная форма для тенниса, но он достал оттуда коричневую шкатулку, крышку которой украшала броская надпись «Выпуск ограничен». Скраббл. Коллекционный набор с вращающейся подставкой. У доски были маленькие бортики, чтобы буквы не соскальзывали. Мы вместе любовались таким набором в специализированном магазине вот уже лет десять, но купить не решались: не было подходящего случая.
– Ох, папа, ну зачем ты! – Я знала, что доска стоит больше двухсот долларов. – Я так рада!
– Ну и на здоровье. – Он снова обнял меня. – Твоему старику за тобой не угнаться. Помню, было время, когда я тебе специально поддавался, иначе ты бродила по дому и дулась на меня целый вечер. А сейчас! Сейчас, если б я даже и захотел тебя одолеть, мои старые мозги для этого уже не годятся. Хотеть‑то я, может, и хочу, – добавил он.
Я собиралась ответить, что это все благодаря моему учителю, но тут вошел Алекс. Вид у него был невеселый.
– Что случилось? – спросила я, как только он зашаркал у порога кроссовками.
– Да ничего, – солгал он, указывая глазами на отца. Его взгляд говорил: «Подожди секунду». – Вот, принес коробку.
– Я тоже пойду за коробками, – сказал отец, направляясь к двери, – может, у мистера Фишера есть тележка. Тогда мы поднимем все сразу. Сейчас вернусь.
Я посмотрела на Алекса; мы подождали, пока за папой не закрылись двери лифта.
– В общем, я только что говорил с Лили, – медленно произнес он.
– Она на меня больше не сердится? Она всю неделю была сама не своя.
– Да нет, с этим все в порядке.
– Тогда что же?
– В общем, она была не дома.
– А где она была? У какого‑нибудь парня? И из‑за этого она не явилась на собственное новоселье? – Я рывком открыла окно, чтобы немного проветрить квартиру: в ней чувствовался сильный запах свежей краски.
– Да нет, дело в том, что, когда я позвонил ей на сотовый, она была в полицейском участке. – Он смотрел на свои ботинки.
– Где?! С ней все в порядке? Боже ты мой! Ее что, ограбили? Или изнасиловали? Я еду за ней.
– Энди, с ней все нормально. Просто ее арестовали, – Он произнес это мягко – так, словно разговаривал с родителями одного из своих учеников и ему было неприятно расстраивать их известием, что ребенок оставлен на второй год.
– Арестовали? Ее арестовали? – Я пыталась сохранять спокойствие и даже не заметила, что перешла на крик. В дверях появился папа, он тянул за собой огромную тележку, которая грозила опрокинуться под весом беспорядочно наваленных коробок.
– Кого это арестовали? – спросил он небрежно.
Я судорожно напрягла мозги, но Алекс нашелся раньше, чем я успела что‑нибудь придумать.
– А, это я рассказывал Энди, как одну девчонку из группы «Ти‑эл‑си» арестовали за распространение наркотиков. А с виду вполне приличная девушка…
Отец кивнул, почти не слушая и, возможно, в глубине души удивляясь, с чего это мы с Алексом так заинтересовались рэп‑звездульками.
– Думаю, твоя кровать здесь поместится, только если поставить ее изголовьем к дальней стене, – крикнул он из моей новой спальни. – Пойду‑ка я взгляну, как они там с ней управляются. Не понимаю, чего они так копаются.
Как только дверь квартиры захлопнулась, я бросилась к Алексу.
– Ну! Рассказывай! Что случилось?
– Энди, да не кричи ты так громко. Ничего ужасного. Скорее даже забавно. – Он прищурился, ухмыльнулся и на какое‑то мгновение стал похож на Эдуардо. Брр!…
– Алекс Файнеман, будет лучше, если вы перестанете кривляться и сию минуту скажете мне, что случилось с моей лучшей подругой.
– Ладно, ладно, не сердись. – Все это явно доставляло ему удовольствие. – Прошлым вечером она гуляла с молодым человеком, Парнем с Колечком в Языке. Ты его знаешь?
Я уставилась на него.
– Короче говоря, они поужинали, и Парень с Колечком пошел проводить ее до дому, а ей пришла в голову забавная идея покрасоваться перед ним – прямо на улице, напротив ресторана. «Маленький стриптиз», – сказала она. Просто чтобы он оценил.
Я представила себе, как Лили берет в рот свою обычную послеобеденную мятную пастилку и выходит на улицу, а потом задирает блузку перед парнем, который заплатил за то, чтобы ему в язык продели кольцо. Боже.
– Нет, она не могла…
Алекс мрачно кивнул, хотя сам едва удерживался от смеха.
– И ты говоришь, что Лили арестовали за то, что она показала голую грудь? Да это курам на смех. Это Нью‑Йорк, я тут каждый день вижу женщин, которые ходят практически без верха – и это на работе! – Я снова не выдержала и перешла на крик.
– Зад. – Он не решался поднять глаза; щеки у него были пунцовые – не то от смущения, не то от душившего его смеха.
– Что?
– Не грудь. Зад. Нижнюю часть тела. Всю целиком. Спереди и сзади. – И, не в силах больше сдерживаться, Алекс расплылся в широченной ухмылке. Он так развеселился, что я подумала, он вот‑вот описается.
– Скажи, что это неправда, – простонала я. Как же Лили чувствует себя после всего этого? – И что, это увидели копы и ее за это арестовали?
– Нет, это случайно увидели двое маленьких детишек и сказали об этом своей маме.
– О Господи…
– Та попросила Лили надеть брюки, но Лили объявила во всеуслышание, что именно она сделает с ней и с просьбой. Ну и после этого женщина побежала за полицейским и нашла его на соседней улице.
– Ох, ну все, хватит, замолчи.
– Это еще не все. Когда та дама и коп вернулись, Лили и Парень с Колечком в Языке как раз занимались тем, о чем упомянула Лили, и уже порядком раскочегарились.
– Да о ком это ты? Неужели Лили Гудвин? Неужели это моя милая, очаровательная Лили, моя лучшая подруга с восьмого класса, раздевается догола и трахается с парнем, у которого в языке колечко?
– Энди, да успокойся же. С ней все в порядке. Ее и арестовали‑то только за то, что она показала полицейскому средний палец, когда он спросил ее, правда ли, что она спускала штаны…
– Господи, я больше не могу. Вот так, наверное, переживают за нас родители.
– …но они просто сделали ей предупреждение и хотели отпустить, а она, похоже, была пьяна в стельку – иначе зачем бы ей отказываться от этого предложения? В общем, не волнуйся. Сейчас мы тебя поселим, а потом, если захочешь, съездим ее навестить. – Он кивком указал на тележку, которую папа оставил посреди комнаты, и принялся ее разгружать. Но я не могла ждать, мне необходимо было выяснить, что случилось. Она ответила после четвертого гудка, как раз перед тем, как обычно включался автоответчик, – будто решала, ответить ей на мой звонок или нет.
– Как ты? – спросила я, лишь только услышала ее голос.
– Привет, Энди. Надеюсь, я не сорвала вам переезд. Вы ведь обошлись без меня? Прости, что так вышло.
– Да это все чепуха, я хочу узнать, как ты. С тобой все в порядке? – До меня только сейчас дошло, что Лили, должно быть, провела всю ночь в полицейском участке. – Ты всю ночь просидела там? В «обезьяннике»?
– Ну, в общем, да. Это было не так уж плохо, никаких телеужасов и прочей мерзости – только совершенно безобидные девчонки, тоже загремели из‑за чепухи. Охранники оказались просто душки, с ними проблем не было. Никаких тяжелых железных решеток или чего‑то в этом роде. – Она засмеялась, но как‑то вымученно.
Я поняла это сразу же, и мне представилась моя милая маленькая бесшабашная Лили, загнанная в закуток между стеной и воняющей мочой раковиной какой‑нибудь агрессивной и настойчивой лесбиянкой.
– И где шлялся этот твой Парень с Колечком? Что, он просто оставил тебя гнить в «обезьяннике»?
Но еще до того, как она успела ответить, в голове у меня вспыхнула мысль: а где же шлялась я сама? Почему Лили мне не позвонила?
– Да нет, он вел себя замечательно, он…
– Лили, почему…
– …хотел остаться со мной и даже позвонить адвокату своего отца…
– Лили! Лили! Подожди. Почему ты не позвонила мне? Ты же знаешь, я бы тут же приехала и не уехала бы без тебя. Так почему? Почему ты не позвонила мне?
– Ох, Энди, ну какая разница? Мне было не так уж плохо, клянусь тебе. Просто я вела себя как идиотка, и знаешь, решила больше так не напиваться. Оно того не стоит.
– Но почему? Почему ты не позвонила? Я всю ночь была дома, я бы примчалась через две секунды.
– Да это все чепуха, правда. Я не позвонила, потому что думала, что ты либо на работе, либо жутко устала. Мне не хотелось беспокоить тебя. Тем более в субботу вечером.
Я припоминала, что я делала прошлой ночью, и единственным, что всплыло в памяти, оказался просмотр «Грязных танцев» на Ти‑эн‑ти – наверное, уже в семидесятый раз в моей жизни. Вроде бы я заснула еще до того, как Джонни заявил, что «никто не обидит Малышку», и продолжал – в буквальном смысле слова – ставить ее на ноги, пока доктор Хаузман не признал, что это не Джонни сделал ребенка Пенни, и не похлопал его по спине, и не поцеловал Малышку, которая к тому времени уже доросла до имени Фрэнсис. Все эти сцены я уже знала наизусть.
– На работе? Ты думала, я была на работе? И слишком устала, чтоб тебе помочь? Лили, не говори так.
– Послушай, Энди, мы это проехали, ладно? Ты ведь все время на работе: и днем, и ночью, часто и в выходные тоже. А когда ты не работаешь, то жалуешься на работу. Я в общем‑то все понимаю, я знаю, какая трудная у тебя работа и что твоя начальница не в своем уме. И мне не хотелось портить тебе отдых. А потом, я не знала, может быть, ты с Алексом. Он все время говорит, что никогда тебя не видит, я не хотела мешать. Если б это и в самом деле было нужно, я бы позвонила, и я не сомневаюсь, что ты бы тут же примчалась. Но я еще раз повторяю: там было не так уж плохо. Ну, давай это закроем. Я с ног валюсь, мне надо в душ, а потом в постель.
От волнения я не могла вымолвить ни слова, но Лили приняла мое молчание за согласие.
– Ты еще там? – спросила она через полминуты, в течение которых я отчаянно пыталась подобрать слова для извинения, объяснения или чего‑то в этом роде. – Слушай, я только что добралась до дома. Мне надо поспать. Я тебе звякну после?
– Ну да, конечно, – выдавила я. – Лил, мне так жаль! Ведь я никогда не вела себя так, чтобы ты могла подумать…
– Энди, не надо. Все нормально. Со мной все хорошо. С нами все хорошо. Потом поговорим.
– Ладно. Спи. Позвони мне, если что…
– Ну конечно. Да, а как тебе наша новая квартира?
– Она просто супер, Лил. И как ты только сумела отыскать такую прелесть? Вот мы с тобой заживем… – Я едва понимала, что говорю, и говорила только для того, чтобы она подольше не отключалась, чтобы убедиться еще и еще раз, что наша дружба осталась неизменной.
– Вот и хорошо. Я так рада, что она тебе нравится. Надеюсь, и Парню с Колечком она тоже понравится, – пошутила она, но снова как‑то наигранно.
Мы попрощались, и я застыла посреди гостиной, уставившись на телефон.
В это время в комнату вошел папа, чтобы звать нас с Алексом обедать.
– Что случилось, Энди? Где Лили? Я думал, что и ей не помешало бы помочь перевезти вещи, но я буду в городе только до трех. Она уже едет?
– Нет, она… э… она приболела. Это на несколько дней, не меньше, так что раньше завтрашнего дня она не приедет. Мы с ней только что разговаривали.
– А ты уверена, что у нее все в порядке? Может, нам стоит к ней съездить? Я всегда беспокоился за эту девочку; у нее ведь нет родителей, только эта старая перечница, ее бабушка. – Он положил руку мне на плечо, словно для того, чтобы растравить мои раны. – Ей повезло, что у нее есть ты. Иначе она осталась бы совсем одна.
Я почувствовала ком в горле, но все же смогла выговорить:
– Ну да, вроде того. Но с ней все в порядке, это точно. Просто ей надо как следует выспаться. Пойдем чего‑нибудь перекусим? Привратник говорит, в четырех кварталах отсюда есть классная закусочная.
