Глава пятая. ПОДВОДНЫЕ КАМНИ ТРЕБОВАНИЯ
Любовь не знает раздражения. Но вряд ли найдется супружеская пара, которая могла бы сказать о себе то же самое. Раздражение знакомо каждому человеку и, пожалуй, более всего оно проявляется именно в супружеских отношениях. Действительно, на работе мы сдерживаемся, на улице стесняемся, в гостях скрываем, а дома… дома распускаемся.
Стоит, однако, затрещать входному звонку, как мы немедленно преображаемся и с милой улыбкой идем встречать гостей. Следы бушевавшего раздражения остаются лишь в небольшой дрожи голоса, да румянце на щеках.
Может быть, поэтому хотя в каждой семье знают, что бури у них — частное явление, вместе с тем думают, что в семьях окружающих царит благополучие.
Однажды психологи предложили незнакомым людям сесть в общий круг и, воодушевившись мужеством, рассказать друг другу о трудностях в семье. Результат разговора поразил всех — трудности оказались одинаковыми. А наиболее частым явлением, разрушающим отношения в семье, оказалось раздражение.
Еще поднимаясь по лестнице, я был занят одной мыслью — вынесено или не вынесено сыном ведро с мусором. Вчера был серьезный разговор. Договорились твердо и навсегда — ведро выносит сын.
Открываю дверь, вхожу в комнату. Навстречу бросается он.
— Наконец-то! Знаешь, что было сегодня в школе?
Но меня не интересует сейчас, что было в школе. Меня интересует, прежде всего, вынесено или нет мусорное ведро. Глаз невольно косится в угол. Там стоит ведро, полное бумаги, сухих цветов и картона.
Словно что-то обрывается в душе. Досада, неприязнь, раздражение — все смешивается в одно. Наверное, очень сильно изменилось мое лицо, если сын так торопливо бросился к ведру.
— Я забыл, я сейчас вынесу.
Но уже никакие оправдания не могут изменить мое настроение.
В другой раз мы договариваемся в семье, что посуду убираем сразу, как только заканчиваем есть. Вечером возвращаюсь с работы, и обнаруживаю стол, полный грязной посуды. Нет, я ни слова не скажу ни жене, ни дочери. Молча сгребу чашки и тарелки, отнесу на кухню и начну мыть. Только в каждом движении моем будет очень много старания. Посуда от этого будет грохотать, мытье будет шумным. Потому что должны, должны, должны они услышать и понять, понять, понять, что посуду нужно убирать сразу.
После этого я долго еще не смогу улыбаться, потому что в душе вместо приветливости будут тщательно скрываемые досада и раздражение.
Замечено, что раздражение зачастую связано с неожиданностью. Неожидаемая ложь супруга или супруги, неожидаемое упрямство, неисполнительность, настойчивость, ирония, насмешки, исходящие от другого, разворачивают в нас эту негативную эмоцию.
Раздражение рождается в адрес того, что не принимается, не признается, что не согласуется с собственными представлениями о добром и положительном.
Раздражение связано с проявлением самоутверждения со стороны другого. Малейшая интонация самоутверждения, идущая от другого, резко обостряет раздраженное состояние.
Где же, в каких глубинах души рождается эта негативная эмоция? Что есть ее причина и где скрываются возможности управления ею?
Первая ссора возникла неожиданно. Начали вместе жарить картошку. Она закрыла сковороду крышкой, он заметил ей, что картошка будет поджаристей, если жарить без крышки.
— Но тогда она высохнет.
— Не успеет. Ты сделай сильный огонь и она поджарится.
— Знаешь, я сделаю так, как я знаю, а ты как-нибудь в другой раз сделаешь по-своему.
— А что ты вдруг обиделась?
— Никто ни на кого не обижался.
Он некоторое время молчал, а потом сказал:
— Взяла бы да сняла крышку. Тогда ничего не произошло бы.
— Знаешь, что… Иди-ка ты со своей картошкой!..
Она швырнула нож на стол и убежала в комнату. Слезы душили, обида комом горьким и сладостным одновременно, с болью подкатила к горлу.
Потом, наплакавшись, они помирились. Но с этого дня ссоры стали вспыхивать с непредсказуемой частотой. Поводы были случайными, но атмосфера противостояния разверзалась каждый раз остро и сильно. Иногда ему или ей удавалось сдержаться, не ответить — стоило это всегда большого труда.
Желание настоять на своем было настолько сильным, что возникало агрессивное движение — уколоть другого, ранить словом до душевной боли. Все действия сливались в одну задачу — привести другого к покорности и беспрекословному послушанию. Чувство собственной правоты становилось предельно сильным. Возникало бунтующее недоумение — все предлагаемое настолько неоспоримо, настолько правильно, что противодействовать этому может лишь человеческое упрямство. Движением души это упрямство узнавалось в другом и немедленно рождало приступ раздражения. Досада, что другой не может так ясно увидеть истинность мною сказанного, смешивалась с желанием подавить человеческую непокорность другого и возбуждала нарастающую неприязнь к нему. На высоте этой неприязни оставалось одно — либо броситься на другого, либо швырнуть все и уйти.
Каждое ответное слово только взвинчивало атмосферу. Все, даже ласковость и улыбка воспринимались, как желание другого настоять на своем. В этом состоянии ссоры усмирить другого могла лишь одна фраза, обладающая преображающим действием:
— Ты прав (или права), прости меня.
Чтобы произнести ее, требовалось огромное усилие над собой. Знать свою правоту и соглашаться, что прав другой, просить у него прощения и через это утверждать его правоту — для этого нужно быть или очень волевым или действительно любящим человеком.
Наверное, нет семьи, которая не встречалась бы в себе с чем-то, что составляет падшего человека в нас и через что возникают в отношениях друг с другом различные напряжения. Правда, если мы не преодолели в себе греховность, нам в минуты напряжений видится, что другой не прав, что другой плохо поступает, что так, как он делает, нельзя, что я не могу позволить при мне или со мной так поступать. Нам и невдомек, что грешит в эту минуту не только другой, но и я грешу. Более того, возможно, грешу более, чем он.
Обычно первое, с чем молодые встречаются в себе вскоре после венчания – это чувство собственности: «Ты мой муж (или — ты моя жена). Отныне ты — часть меня. Такая же часть, как рука или тело мое. Так же назначен(а) к послушанию и единогласию как и все части моей собственной души. Во всех частях собственной души своей я — одно, почему же ты, как собственная моя часть не заодно со мною? Должен (должна), обязан (обязана) быть заодно. Слушайся, повинуйся – ты собственность моя». При такой позиции не избежать напряжений, обид и ссор. Не скоро увидится, что это позиция себялюбца. Еще дольше будет закрыто сердцу, что Господь призвал нас в семью ради нашего собственного служения ближнему. Не только он, но мы прежде всего будем держать отчет перед Богом, привели ли вторую половину к Нему или погубили ее. «Господи, вот я и вот — жена моя (или вот — муж мой), которого Ты мне дал. Терпением, которое Ты мне давал, я преодолевал уязвляемое себялюбие свое. Смирением, которому Ты меня учил, я за всем, что было с нами, искал и находил волю Твою. Ревностью о благословениях Твоих я следовал заповедям Твоим. Мир, который Ты нам дарил, я сохранил. Благодать, которою Ты нас животворил, я жил».
Чтобы так прийти к Богу и искренне произнести эти слова, нужно иметь живую и искреннюю веру. Ею благословения Божии будут ценимы больше, чем себялюбие. Благословение жить мирно, благословение служить ближнему будет дороже себялюбия. Тогда потерпишь ближнего, позволишь ему делать так, как он хочет. Тогда присмотришься к нему, увидишь, постараешься понять, почему он так делает. Может быть это даже и лучше, чем знаешь ты.
В отношениях с ближним можно иметь радение о себе, чтобы свое исполнить, можно радеть о деле, тогда мирно обсудить, как лучше, можно радеть о самом ближнем, чтобы он оставался в настроении, которое спасительно для него, можно радеть о Боге, чтобы самому оставаться в благодатном присутствии Бога в сердце и Им и о Нем радеть о ближнем.
Не скоро и не сразу супруги начинают различать все эти четыре возможности. Могут знать о них, но не будут опытно различать их. Там же, где наступает это различение, супруги начитают обучаться пребыванию в нужном настроении.
Если же себялюбие не преодолевается, оно будет порождать все новые ссоры.
Увы, в механизме ссоры всегда есть один рубеж, после которого раздражение разворачивается неуправляемо. До этого рубежа никто из супругов не задевает личности другого. Разговор может идти о картошке, о стирке, о видеофильмах, о Церкви. Может даже возникнуть спор. Включится в работу вся память, вся логика, будут призваны на помощь виртуозность мышления и возвышенность эмоций, но раздражения не будет. Оно появится в то мгновение, когда один из супругов почувствует «слепое» упрямство, надмение или самоутверждение другого. Неважно, так ли оно будет на самом деле или нет. Он почувствовал — и этого достаточно. Рубеж преодолен. С этой минуты в человеке действует уже не движение беседы или спора — разворачивается движение противоборства. Личность одного начинает борьбу с личностью другого. Возникает желание уже не убедить, а покорить, подавить в другом его упрямую настойчивость. В несогласии другого будет видеться теперь непокорность, в стремлении объясниться — навязчивость, в переходе на другую тему — обидное пренебрежение, в шутке — гордость и самоуверенность, в молчании — игнорирование. Каждое действие другого будет восприниматься как проявление личности, не желающей ни с кем считаться. А что может более оскорбить самолюбие человека, чем открытое игнорирование другим его мнения, его представлений.
В споре взгляды другого воспринимаются вне противостояния. В ссоре каждое слово окрашивается в восприятии слушателя самоутверждением другого. Это оскорбляет, обижает, возмущает. Таково ли на деле отношение другого или нет, не имеет уже значения. Таковым оно воспринимается. В таком случае остановить ссору может лишь одно — изменение восприятия. Кто-то должен первым изменить свое восприятие, тогда изменится восприятие другого. Для этого не нужны слова, необходимо действие.
— Ты права, прости меня.
Лишь спустя несколько дней можно будет вернуться к острой теме и уже не в атмосфере ссоры, а в атмосфере беседы разобраться, как же лучше — с крышкой или без крышки жарить картошку, руками или машинкой отжимать белье, так или по-иному воспитывать детей.
Других способов остановить ссору нет. Кто-то из супругов непременно должен произнести добрую фразу. Обычно это делает тот из них, в ком больше любви, в ком больше душевной щедрости, кто более устремлен к другому и занят поэтому утверждением другого, а не себя. Тем более это возможно там, где одного из супругов подвигает к мирным отношениям вера во Христа. Живые отношения с Богом, молитвенное чувство благословленных и в данную минуту благословляемых отношений с ближним, благодатный мир и благорасположение на сердце – любое из них теряется в тот же час, как только человек входит в ожесточенную настойчивость на своем. И наоборот — смирение перед волей Бога, попускающей ближнему оставаться в его самоутверждении или упрямстве, любовь к ближнему, в которой совершается по вере заповедь Божия о любви – любое из перечисленных настроений хранит и удерживает в верующем сердечную потребность мира с ближним.
При этом не будет утверждаться заведомая неправда. Только сроки согласия с истиной будут на некоторое время отодвинуты. Ссора потому и возникает, что каждый из супругов, нарушая логику развития, требует от другого принять свое предложение немедленно. При этом игнорируется необходимость жизненного опыта, в результате которого человек сам приходит к подобным же представлениям. Вне собственного опыта принять предложения возможно лишь там, где есть глубокое доверие к ближнему. В супружеских отношениях такое доверие проявляется не всегда. Тогда и остается один выход — не торопить другого, чтобы он сам мог убедиться в искренности предложенного. Помощь и забота становятся тогда центральными движениями супруга, первым произнесшего добрую фразу:
— Ты прав, прости меня.
Пройдет немало времени, прежде чем супруги научатся не доводить отношения до кульминации ссоры. Придет умение улавливать самое начало разрушения — раздражение. Чутко схватывать момент, когда переходится рубеж и беседа, разговор становятся противоборством. Иногда мы начинаем требовать от другого научиться сдерживаться, не входить в раздражение и этим не провоцировать в нас раздраженное состояние. Увы, такое требование немедленно превращается в масло для огня.
— Что ты вдруг обиделась? Прекрати раздражаться. Ты знаешь, что раздражение разрушает отношения. Зачем допускаешь его?
Ни одна из этих фраз не способна помочь другому справиться с раздражением. Напротив, раздражение будет лишь усилено.
Любая из этих фраз несет в себе логику борьбы с другим и будет порождать лишь контрвспышку уязвленного самолюбия. Помочь другому справиться с раздражением возможно лишь одним способом — снять раздражение в себе.
Эмоции не возникают сами по себе. Должно происходить действие, которое будет проявляться в человеке как та или другая эмоция. Осознание смерти, утраты близкого человека переживается как горе; достижение результата, обретение желаемого переживается как радость; бездеятельность рождает скуку; сознание одиночества при желании иметь друзей рождает отчаяние.
Раздражение появляется там, где в человеке есть требование. Человеку не безразлично, как вести себя — какие слова говорить, какие совершать поступки. В своей семье он усвоил нормы поведения, запечатлел образ жизни, обрел собственные взгляды. Далее, читая книги, общаясь с людьми, фантазируя и размышляя, он строит в своем сознании образ человека, наделенного привлекательными и важными для него свойствами. Таким ему самому хочется быть. Этому образу он подражает, этот образ считает идеальным, истинным, правильным или просто наиболее адекватным сегодняшней действительности. Это образ — норма, с которой он сравнивает свое поведение и поведение других людей.
Наличие такого образа невольно рождает желание видеть его в конкретных поступках, словах и представлениях окружающих. Хочется видеть собственную жену ласковой и заботливой, мужа непьющим и некурящим, детей умными и послушными. Желание рождает ожидание и потребность увидеть реализацию образа. Поднимаясь по лестнице, я надеюсь найти мусорное ведро пустым, обеденный стол чистым от посуды, жену, меня встречающей, сына и дочь сидящими за домашними заданиями. Захожу в квартиру и обнаруживаю ведро, полное мусора, заваленный посудой стол, занятую своими делами жену, сидящих перед телевизором детей. С этой минуты с эмоцией, разверзающейся во мне, я уже не могу справиться.
Моя потребность найти образ реализованным неудовлетворенна. Эмоцией неудовлетворения и является все, что я начинаю переживать в это время.
Не всякое ожидание рождает раздражение. Только то, в котором появляется требование к другому. Требование быть таким, как я хочу. В этом случае ожидание становится личностно оснащенным. Я уже не просто носитель определенных образов поведения людей вообще, но активный преобразователь всех родных и близких по образу и подобию моих представлений. В этой активности преобразования и лежит начало требования. Преобразующая деятельность заставляет меня вмешиваться во все, что происходит в семье. При этом я воспринимаю себя единственным и полноправным творцом мира, ограниченного моей квартирой. Бог сотворил небо и землю, я сотворю свой дом. С этим неосознанным стремлением я и начинаю созидать отношения в семье, не подозревая, что за этим стоит дух превосходства. Грешному человеку свойственно не сознавать себя, в нем отсутствует разумение того, что ему доступно осознание лишь некоторой небольшой части окружающего мира, но не весь мир. В нем есть знания, ревность и дух. В цельном христианине все три не разнятся между собою, но составляют единое целое. Что человек знает, о том он и ревнует в своей реальной, практической жизни и движим в этом Духом Божиим. Грешник же не отдает себе отчета, чем и как он живет. У него центром жизни является область собственных представлений о мире. Ими он живет, об их умножении радеет, их и предлагает всем вокруг. Собственные представления — для него это и есть жизнь. Возможно, он даже не представляет, что при этом он живет духом превосходства. Поэтому и ревность его вся направлена на внедрение своих знаний в сознание других людей, не разбираясь, надо им это или не надо. Так начинающий воцерковляться супруг вновь обретенными знаниями-представлениями о вере, как кастрюлей, накрывает всех своих домашних. Сегодня он носится с одной книгой подмышкой, завтра — с другой. Сегодня вещает из одного источника, завтра — из другого. В мирском варианте — это постоянная занятость новостями. Одни он ловит из телевизора, другие вытягивает из газет, третьи из сплетен, последние он собирает на работе, среди друзей. Поэтому он не может жить без телевизора, без газет, без друзей или подруг. Что из того, что человек с таким нравом стал верующим и уже десять лет как ходит в храм? Возможно, он ходит для того, чтобы иметь утешение, или удовлетворить потребность непритязательной веры, или состояться в новом церковном служении, или занять место в церковной иерархии, или иметь приличный для нашего времени прибыток, или мало ли еще для чего. То, что обретение веры должно иметь отношение ко внутреннему устроению, он не задумывается.
Другой центром своей жизни видит ревность практического служения, чтобы все знания воплотить в жизнь. Он весь горит в своей ревности. Сам старается жить и служить так, как узнал (из книг, из проповедей, из лекций, из фильмов), и ближних своих теперь ввергает в эту новую жизнь. Он не отдает себе отчета, что в своей ревности движим тем же духом превосходства, как и первый. Выдает себя этот дух превосходства соответствующими настроениями и поступками. То досада, что другие не делают так, как он ревнует, то раздражение на них. В зависимости от особенностей характера, он может тихо надуваться в себе недовольством или тут же вмешиваться, чтобы исправить или запретить, а может сразу раздражаться, приходить в негодование и ропот. Он за всем и за всеми бдит, он все замечает, от него не укроется ни одна мелочь. В беседах он постоянно кого-нибудь осуждает. В себе самом он искренне живет своей ревностью, в ней доволен и видит себя превосходным, через нее чувствует не только возможность, но и право иметь описанные выше настроения и поступки. Оправданием такого поведения ему служат знания. Ведь он все лучшее и самое правильное берет отовсюду. Одно только невдомек ему, что дух, которым он делает все это, противен Богу.
Неведомо, сколько пройдет времени, прежде чем не прочитанные строки, не настоящая книга, а само покаяние откроет ему правду худого внутреннего устроения. Тогда только начнется действительное его преображение, которое будет совершаться не познанием только и не только в ревности его, но и в духе. Пока же не придет необходимое покаяние, супруг, оставаясь в том, в чем есть, неожиданно для себя натыкается на подобное же поведение со стороны другого. Увы, проходит немало времени, прежде чем придет разумение происходящего. А до этого ссоры и раздраженные состояния будут естественными спутниками семейных отношений.
— Что же делать?
— Снять требование.
— Разве это возможно? Ведь тогда все остановится в доме или покатится неизвестно куда.
— А вы попробуйте.
Женщина ушла, недоумевая и досадуя по поводу странного совета, но на всякий случай решила все же испытать счастье. Спустя месяц она с удивлением обнаружила, что в доме все осталось по-прежнему и, похоже, не собиралось куда-либо катиться. Изменилась только она сама. Стала спокойнее, появилась не свойственная ранее уравновешенность. Раздраженное состояние все больше стало заменяться терпением и улыбчивостью.
— Я поняла. Контрнаступлением — выговорами, криком, ворчанием — ничего не сделаешь. Только обостришь отношения. Даже хуже — у окружающих появляется ко мне настороженность и даже боязнь, как бы опять не сделать против меня что-нибудь недозволенное. Только недозволенное мною, сами-то себе они все позволяют. Пока я есть, все и держится на моем крике, а как нет меня, так все делается, как им нравится. Разве это верно? Чувствую я, что-то другое должно быть.
Прошли годы, прежде чем через ее понимание оно, "другое", пришло в семью. Пришло одновременно с любовью. Любовь же пришла вместе с верой.
Если присмотреться к собственной раздраженности, обнаружится главная характеристика этого состояния — отвержение другого.
Другой в том качестве, в каком мы его застали, не просто не принимается, — к нему рождается неприязнь. Нам не нравится только некоторое качество или свойство в другом, а неприязненное отношение рождается к самому человеку. В эту минуту он весь видится нами негативно. Неприятное нам качество в нашем восприятии выпирает с такой силой, что заслоняет все остальные свойства человека. В стремлении уничтожить в нем негатив мы на самом деле устремляемся к уничтожению самого человека. Отсюда острое желание причинить ему боль — чтобы знал, как впредь поступать, унизить его — чтобы навсегда запомнил. С уст срываются бранные слова, оскорбления, насмешки. В душе переживается язвительность. Такое состояние закономерно — любая негативная эмоция будь то раздражение, досада, злоба, гнев, ненависть есть в основе своей низведение другого человека.
А любовь утверждает другого. Поднимает, возносит любимого в своем восприятии. Если она встречается с негативом другого — прощает. В этом удивительное, ни с чем не сравнимое, свойство любви. В этом ее сокровенная тайна.
Влюбленность бывает слепой. Она может не замечать отрицательных проявлений другого, окрашивает восприятие любимого в розовые тона.
Любовь слепой не бывает. Напротив, именно отрицательное в другом, безнравственное, ложное в нем она видит отчетливо. Болью сердца, состраданием ему, печалью за другого, скорбью это особое сердечное видение открывается в человеке с приходом любви. В своем определении негативного, нечеловеческого в человеке она безошибочна. Как тонкий слух улавливает малейшую фальшь в звучании музыкального инструмента, так и сердечное зрение выявляет всякое проявление безнравственности в другом. Отношение к безнравственному может быть разным, в зависимости от характера любящего – терпеливым, снисходительным, строгим, нетерпимым. Но всегда это — отвержение безнравственного ради Божьего образа в человеке. Любовь видит, слышит, чувствует, любит Божье в человеке, образ Божий в нем. Но вместе с тем и всего человека любит, какой бы он ни был. В этом кажущемся противоречии непередаваемая тайна любви. Человек слышит себя любимым не в каких-то особых качествах своих, но чувствует, что он весь любим таким, каков он есть. Потому и способен он принять от любящего попечение о тех или иных свойствах своего нрава. Равно и согласиться на строгое отсечение в нем и неприятие худых сторон его характера.
Мы увидим, что любящий относится к другому всегда деятельно, всегда активно. Это движение заботы, пронизанное стремлением помочь другому увидеть негатив и справиться с ним. Человек окутывает любимого волной доброты, душевного тепла. В эти минуты пробуждается удивительная виртуозность действий, благодаря которой ситуация в несколько минут поворачивается множеством граней. Сердечная проникновенность, тонкий юмор, неожиданность и удалость поступков — всё это может присутствовать. Устоять против этого невозможно. Может быть, именно поэтому любовь не знает поражений. А может быть еще и потому, что умеет она мудро терпеть и ждать. Она видит, что в одно мгновение сознание не перестроится, и нужны месяцы, а, может быть, годы проб и ошибок, прежде чем придет к другому разумение правды.
Есть принципиальная разница между негативными эмоциями и эмоциями любви. Первые рождаются неудовлетворенностью требования к другому, вторые — движением заботы о другом. Поэтому первые отторгают другого, вторые привлекают его к себе. Первые по сути своей есть низведение другого, вторые — утверждение его. Первые всегда смешаны с досадой, вторые никогда не теряют ласковости к другому. Первые нередко рождают чувство бессилия, вторые всегда пронизаны верой в другого. Первые отнимают силы у другого, вторые даруют ему жизнь.
Справиться в себе с требованием к другому непросто. Только любовь способна одним движением изгнать это стремление, волевым путем изменить другого. Если же этого нет, остается одно — научиться не требовать и научиться прощать.
Случаев проявления требования бесчисленное множество. Они очень индивидуальны и в каждой семье всегда особенные.
Один из супругов уронил чашку. Чашка разбилась. Другому жаль её, и на фоне этой эмоции рождается требование бережно относиться к посуде. Это требование не обращено к посуде вообще, оно всегда имеет в виду уже разбитую чашку. Возникает парадоксальное состояние — бережность требуется по отношению к тому, чего уже нет смысла беречь. Однако, сам человек этой парадоксальности не сознает. Он весь поглощен раздражением и досадой. Первое рождено в нем неудовлетворенностью требования, второе — парадоксальностью переживаний.
Любящий же простит, потому что увидит не разбитую чашку, а состояние другого. Вряд ли найдется человек, который будет равнодушен к разбитому, тем более, если это произошло случайно. Разве этих переживаний другого не достаточно, чтобы в будущем быть аккуратнее?
Это один случай. Случай второй. Супруги опаздывают. Один из них замешкался в сборах. Другой сидит или стоит в двери и нервничает. Внутренне он там, где они скоро должны быть. Его желание быть вовремя не удовлетворяется. Должны быть в семь часов, прибудут на десять минут позже, на двадцать, на тридцать. Внимание невольно сосредотачивается на времени, убегающем и оставляющем все меньше и меньше шансов на минимальное опоздание. Возникает ощущение сжимающегося времени, которое резко обостряет состояние ожидания. Появляется раздражение и острое желание подхлестнуть другого. При этом ожидающий не заметит, что в качестве подхлестывания воспользуется одним из способов низведения другого, которое наносит боль, задевает его достоинство. И то, и другое естественно. Состояние раздражения уже есть низведение, а испытывающий раздражение не отдает отчета в том, что делает.
Любящий же одновременно присутствует и там, где они должны быть и поэтому чувствует ситуацию опоздания, и здесь, где другой не успевает или не хочет успевать. Он не будет сидеть или стоять у двери, не будет ворчать, ругаться. Он будет помогать. В первом случае, когда другой не успевает, будет помогать в сборах. Во втором — когда другой не хочет успеть, поможет осознать опоздание, на расстоянии почувствовать боль и волнение других, кто вынужден их ждать. Любящий в сердечной заботе устремляется не к ситуации опоздания, а к человеку, который опаздывает, и к людям, которые ждут, одновременной заботе, не противопоставляя одних другому. В этом его отличие от требующего. Отсюда его свобода от ситуации и забота о ближнем. Отсюда его одновременные шутливость и настойчивость, его строгость и жизнеутверждение, его бережность и требовательность.
Случай третий. Супруги обсуждают ситуацию. Как поступить? Предлагают разное. Никак не придут к согласию. Несогласие другого начинает раздражать. Разговор из обсуждения быстро перерастает во взаимное обвинение. Припоминаются друг другу их прошлые грехи, ими каждый пытается как можно круче обвинить другого и заставить замолчать. Несколько раз они пытаются вернуться к нерешенной ситуации, но вновь сбиваются на обвинение друг друга. Более того, само возвращение от прошлых грехов к настоящему каждый пытается использовать как лишнее подтверждение неправды другого.
— Ты тогда поступила неправильно и сейчас, посмотри, что ты делаешь.
— А ты на себя посмотри. Помнишь, два месяца назад…
Состояние требования неуправляемо до тех пор, пока человек не сознает того, что делает. Стремление прийти к взаимному согласию полностью вытесняется стремлением привести другого в согласие с собой. Отсюда черпается та безудержная энергия, которая раздувает малейшее отчуждение до вселенского скандала. Требование, чтобы непременно другой согласился со мной, ослепляет. Человек перестает видеть ситуацию и нередко в угоду победе любой ценой начинает придумывать случаи, которых не было, и аргументировать свои доводы заведомой ложью. В глубине души он ловит каждый миг собственной неправды, но в пылу борьбы уже не находит сил и времени остановиться, осознать происходящее. Даже явная правда другого в этом состоянии уже не может быть принята. Все в другом будет видеться неверным.
Любящий требовать не будет. При активном несогласии другого он примирится с тем, что предлагает другой. Там, в самой ситуации, когда предложенное другим действие будет происходить, он, другой, поймет свою ошибку. Либо в самой же ситуации любящий увидит, что не он был прав. Поэтому нет смысла препираться – опыт жизни есть лучший учитель каждого. А жизнь человеческая и есть бесконечное ученичество. Торопливость, рождающая требование, обрезает сроки и делает скудным жизненный опыт, вне которого мудрость приходит лишь в одном случае – при абсолютном доверии другому, прошедшему этот опыт. Активное несогласие другого противоположно состоянию доверия и поэтому нет смысла настаивать на своем. Любящий видит это и поэтому мудро отходит в сторону, чтобы не препятствовать движению обретения жизненного опыта. Но в самой ситуации он не просто будет наблюдателем, а в постоянной обращенности к другому станет его верным помощником.
Случай четвертый. Ожидание, что другой должен выполнять цепь определенных обязанностей. Должен ходить в магазин, должен готовить пищу, должен стирать пеленки, должен мыть полы, должен много зарабатывать или много работать, должен любить, уважать, одаривать подарками или нежностью и т.д.
Неудовлетворенность в этом требовании приводит к самым острым конфликтам, к состоянию отчаяния, безнадежности, желанию расторгнуть брак, освободиться от неугодного другого. Впрочем, не столько неугодность другого испытывается при этом, сколько его нелюбовь или бесчеловечность, которые видятся в проявлениях несоответствия должному. Логика до нелепости простая — не делает должного, значит не любит.
Но любящий не знает по отношению к другому состояния «должен». Должен кому? Мне? Какая же тогда это любовь, если с ней смешалась корысть. Любовь характеризуется щедростью, она сама дает и никогда себе не требует ни должного, ни случайного.
Но и слепой любовь не бывает. Движением сердца она видит в другом эгоизм — нелюбовь. Она знает, что это несовершенство и болезнь другого. Он, другой, не прошел в своей жизни ступеней, на которых человек освобождается от эгоизма. Эти ступени ему еще предстоит пройти. И задача любящего — окружить его заботой на этом пути, собственным примером позвать к другому образу отношений и вовремя показать, каким он — другой образ отношений — может быть. Эта труднейшая задача супружеской жизни. В ней смысл семьи, в ней смысл жизненного пути, который люди проходят в качестве мужа, жены, родителей.
Семья, в которой пришли к пониманию этого смысла, не распадется. Ситуации требования со временем будут все увереннее замещаться симпатией, нежностью, приятием друг друга, умением прощать, терпеливо относиться к недостаткам другого, готовностью видеть временность этих недостатков, глубокой верой в другого. Все реже и реже будут приходить к ним негативные эмоции, пока не растворятся в океане тепла, заботы и спокойствия за другого.
В этом движении будет много нелегких минут. Но все прекрасное всегда трудно.
К этому добавим удивительные слова, которые мы нашли в недавно вышедшей замечательной книге «Шесть сотниц» пюхтицкого духовника о. Петра (Серегина).
«Любовь для нас – источник блаженства, луч Божественного света, поток жизни и радости. Но, любя ближнего, мы не должны считать его первопричиной (источником) нашей радости. Все тварное только отражает в себе славу Божию, как зеркало – свет.
А источник силы, красоты, любви и блаженства есть Бог. Поэтому сердце наше живет, питается и блаженствует не чем-нибудь тварным, а силой и славой Божией, проникающей всю тварь. Нам дана любовь к ближнему, творению видимому, близкому, осязаемому чувствами, для того, чтобы мы познали, нашли в любви радость, блаженство и жизнь нашу. Но чувство это совершенствоваться будет не от неразумной, «слепой» привязанности нашей к предмету любви, к тварному, как источнику жизни или радости. Любовь наша, возникнув к ближнему, как образу Божию, должна усовершаться (очищаться) страхом и трепетом перед Богом, простираться к Нему, первообразу нашему, источнику нашей жизни и блаженства, давшему нам, в наше сердце, дар любви не только как залог блаженства, но для усовершенствования нашего и как залог благодати Духа Божия, всегда вопиющего в сердцах наших: Авва Отче! (Мк. 14, 36)… Любовь совершенствуется, возвышается через жертвы для любимого. Где уклоняются от жертв, там затухает любовь, затухает жизнь. Погаснет любовь — род человеческий прекратит свое существование. Брак без любви недопустим.
Любовь во исполнение заповеди есть любовь во исполнение воли Божией, для Бога. Поэтому она должна быть непременно саможертвенной, т.е. с отвержением в сердце желаний ветхого человека, тлеющего в похотях (культ чувству) греховной прелести (самообольщения, самообмана). А похоть суть тройственная: похоть плоти, похоть очей (к мирскому) и гордость житейская (желание себе преимущества в чести и в достоинстве на земле). Любовь в удовлетворении своей похоти, для своего удовольствия, не может служить к исполнению воли Божией, завещавшей нам: отвергнись себя в крестоношении (Мф. 16, 24).
Любовь нам дана (заповедана) для личного спасения и для созидания Царствия Божия, ибо только в Церкви Божией мы спасаемся. А любовь похотная, неистинная, есть самолюбие, которое растлевает нас и порабощает врагу и разрушает Царствие Божие. Поэтому за умножение беззакония, иссякнет любы многих (Мф. 24,12), ибо греховно мы любим предмет до тех пор, пока он доставляет нам греховное наслаждение. Если он уже не сможет этого нам дать, то мы охладеваем к нему, или гневаемся на него. Таким образом, любовь греховная легко превращается в гнев, что отнюдь правды Божия не соделывает (Иак. 1,20)».