Алексей Максимович Горький.
Случай с Евсейкой
Рассказы и сказки
Издательство «МАЛЫШ» Москва 1979 год.
Сборник составил В. Приходько.
Рисунки Ю. Молоканова.
О ТОМ, КАК БЫЛИ НАПИСАНЫ ЭТИ РАССКАЗЫ И СКАЗКИ
«Горячо приветствую будущих героев труда и науки. Живите дружно, как пальцы чудесно работающих рук музыканта. Учитесь понимать значение труда и науки — двух сил, которые решают все загадки жизни, преодолевают все препятствия на пути, указанном вам отцами, на пути к светлой, счастливой, героической жизни».
Такие слова написал Горький в одном из своих последних писем детям. А дружил он с ними всю жизнь.
Однажды в далёком городке маленький читатель взял в библиотеке повесть «Детство». И — так уж случилось — потерял её. Потерять библиотечную книжку неприятно и стыдно. Мальчик очень огорчился. Ну просто даже отчаялся. Он не знал, что ему делать. И в конце концов написал письмо в Москву, автору книги, самому Горькому. И всё рассказал, как есть. И стал ждать, что будет. А через некоторое время из Москвы пришла бандероль.
Знакомых у мальчика в Москве не было, и, что эта посылка от Горького, он понял сразу. В бандероли лежали два экземпляра «Детства».
Простой и трогательный случай говорит о том, каким отзывчивым человеком был Алексей Максимович Горький. И как он нежно относился к ребятам.
Он писал своему сыну Максиму добрые письма. Он любил пошутить со своими внучками — Марфой и Дарьей. Дедушка называл их то девчурками, то девчугами, то девчурашками, то девчурёнками, то девчугонами, то девчурохами. То весёлыми старушками. То детятами. То многоуважаемыми учёными девочками.
История рассказов и сказок Горького для детей начинается необычно: с землетрясения. Оно случилось 15 декабря 1908 года на юге Италии. Началось землетрясение ранним утром, в шестом часу. Все ещё крепко спали. Через несколько минут город Мессина уже лежал в развалинах. От подземных толчков Мессине и прежде доставалось, но сейчас город пострадал особенно сильно.
Тысячи людей погибли. А раненых нельзя было и сосчитать.
Мессина — порт. Все суда, находившиеся поблизости, подплыли к берегу. Стали на якорь и русские корабли— «Богатырь», «Слава», «Адмирал Макаров». Матросы стали спасать жителей города.
Наутро в Мессину приехал Горький. Он жил в ту пору неподалёку, на острове Капри. Работал там и лечился.
«А что я могу сделать для пострадавших? — думал писатель. — Они нуждаются в лекарствах, одежде, деньгах. Им надо строить новые дома, чтобы жить дальше».
В руках Горького было могучее оружие — слово. Его книги разошлись по свету. Читатели в разных странах прислушивались к его слову. Они знали: он любит людей и желает им добра.
И Горький обратился ко всему миру: придите на помощь Италии. Люди откликнулись на его призыв. В Мессину стали посылать деньги и вещи. Многие пожертвования приходили в адрес Горького.
Однажды из России прибыли деньги и письмо, написанное детским почерком. Горький прочитал письмо. Неизвестные ему малыши из Баилова (предместье Баку) писали: «Пожалуйста, передайте наши деньги… писателю Максиму Горькому для мессинцев». Письмо было подписано: «Школа шалунов».
Откуда же эти шалуны взяли деньги? Они заработали их сами! Поставили спектакль, а билеты распродали. Детьми руководила Алиса Ивановна Радченко, талантливый педагог. Впоследствии она работала вместе с Надеждой Константиновной Крупской. В конверте была фотография двенадцати участников представления.
Горький ответил:
«Дорогие дети!
Я получил собранные вами деньги для мессинцев и сердечно благодарю вас за всех, кому вы помогли. От души желаю для вас, хорошие маленькие люди,—будьте всю жизнь так же чутки и отзывчивы к чужому горю, как были вы в этом случае. Лучшее наслаждение, самая высокая радость жизни — чувствовать себя нужным и близким людям! Это — правда, не забывайте её, и она даст вам неизмеримое счастье. …Будьте здоровы, любите друг друга и — побольше делайте шалостей, — когда будете старичками и старушками — станете с весёлым смехом вспоминать о шалостях.
Крепко жму ваши лапки, да будут они честны и сильны по вся дни жизни вашей!..»
Тогда дети из «Школы шалунов» — Боря, Витя, Гюнт, Дима, Федя, Джефри, Женя, Ирена, Лена, Лиза, Мема, Мери, Нора, Павел и Эльза — прислали Горькому по письму.
В письме шестилетнего Феди говорилось: «У нас в школе есть 3 главных шалуна: Джефри, Боря и Федя. Притом я большой линтяй» (Здесь и далее использованы материалы, хранящиеся в Архиве А. М. Горького).
Джефри написал ещё короче: «Я упал в бассейн. Ура!» — и проиллюстрировал своё сообщение рисунком.
А Боря написал: «Дядя Алёша! Я тебя люблю, есть ли у тебя лошадь, корова и бык? Напиши нам рассказ про воробьишку. И ещё напиши нам какой-нибудь выдуманный рассказ, чтобы мальчик удил рыбу. Я тебя целую… Я бы хотел тебя увидеть».
Горький и на этот раз не оставил без ответа письма своих маленьких друзей. Во втором письме шалунам Горький, дружески пожурив их, что они так умело коверкают русский язык: вместо «лентяй» — пишут «линтяй», а вместо «спектакль»—«спил-талк»,— признавался:
«Я очень люблю играть с детьми, это старая моя привычка, маленький, лет десяти, я нянчил своего братишку… потом нянчил ещё двух ребят; и, наконец, когда мне было лет 20 — я собирал по праздникам ребятишек со всей улицы, на которой жил, и уходил с ними в лес на целый день, с утра до вечера.
Это было славно, знаете ли! Детей собиралось до 60, они были маленькие, лет от четырёх и не старше десяти; бегая по лесу, они часто, бывало, не могли уже идти домой пешком. Ну, у меня для этого было сделано такое кресло, я привязывал его на спину и на плечи себе, в него садились уставшие, и я их превосходно тащил полем домой. Чудесно!»
Дети были в восторге от горьковских писем. «Дорогой мой Горький!— писала Нора. — Письмо твоё очень ласковое. Мама и папа тебя любят, и я тоже. …Я девочка, но я надеваю мальчишистое платье, так мне удобно». Лиза спрашивала: «Как вы поживаете? Что делают мессинцы?» Витя интересовался природой: «Есть ли в море, которое окружает Капри, губки? Сколько в Капри вдоль и поперёк вёрст? Как называется море, окружающее Капри?» Семилетний Павка писал: «Миленький Максимушка Горький! Чтобы порадовать тебя, посылаю тебе письмишко. Я очень люблю читать и, возвратись из школы, где мне очень весело, сажусь за книгу. Я читаю про всякие растения и животные, их жизнь очень интересна. Ты писал нам, что мы все курносые, а я видел твою карточку, на ней ты сам курносый, чему я очень рад».
А Горький говорил, что, получив письма детей, он «хохотал от радости так, что все рыбы высунули носы из воды — в чём дело?».
Но самое главное, что Горький выполнил просьбу одного из трёх главных шалунов: написали про воробьишку, и про юного рыболова!
Рассказ про воробьишку издавался не раз. Маленький Пудик не хотел слушаться родителей и чуть не пропал. Что же выходит: слушайтесь маму и папу, и всё будет в порядке? Так, да не совсем. Горький вовсе не бранит Пудика, а симпатизирует ему. Благодаря своей дерзости птенец научился летать. И на осуждающее мамино «что, что?» (видишь, мол, что бывает, если не слушаться?) птенец отвечает убедительно и мудро: «Всему сразу не научишься!» Мама-воробьиха заплатила за самостоятельность Пудика собственным хвостом.
Да, бывает и так.
А про рыболова— «выдуманный» рассказ. Мальчик Евсейка чудесным образом попадает на морское дно, разговаривает с рыбами. Правда, потом мы узнаём, что Евсею всё это приснилось в душный, дремотный день, но это не мешает перечитывать и переживать чудеса заново.
Из письма шалунам ясно, как была написана история с самоваром.
«Я хотя и не очень молод, — лукаво замечал Горький, — но не скучный парень, и умею недурно показывать, что делается с самоваром, в который положили горячих углей и забыли налить воду».
Видно, Горькому не раз случалось встречаться с детьми и рассказывать про самовар. В конце концов Горький записал на бумагу устный рассказ, сочинённый им уже давно.
Воробьишко Пудик любил прихвастнуть. Но до самовара ему далеко. Вот это хвастун! Всякую меру забыл. И в окошко он выпрыгнет, и на Луне женится, и обязанности солнца на себя возьмёт!
Хвастовство до добра не доводит. Самовар разваливается на куски: воду-то в него налить забыли. Чашки радуются бесславной гибели хвастуна самоварко, и читателям весело.
Посылая «Самовар» детям своей знакомой, Горький сообщал им, что написал его «собственноручно и нарочно» для
«Таты, Лёли и Бобы,
чтобы
они любили меня,
потому что
хотя
я
человек невидимый,
но могу писать
разные рассказы
о тараканах,
самоварах,
дедушках домовых,
слонах
и прочих насекомых.
Да!..»
Сказку про Иванушку-дурачка Горький в детстве слышал от бабушки. Он по-своему пересказал её для «Ёлки» — одной из первых советских книг для детей. Иванушка получился у Горького развесёлым шутником: «что ни сделает, всё у него смешно выходит…» Наверно, он просто прикинулся дурачком, чтоб веселее было. После каждой его шутки смеются даже суровые лесные великаны — медведи. И вскоре медведица, точно крестьянка, по-домашнему просит мужа: «Миша, ты бы помог ему!»
Сам Иванушка убеждён, что глупость непременно связана со злом. Чтобы узнать, умён ли медведь, Иванушка выясняет у него:
«— Ты — злой?
— Нет. Зачем?
— А по-моему, — кто зол, тот и глуп. Я вот тоже не злой. Стало быть, оба мы с тобой не дураки будем.
— Ишь ты, как вывел!—удивился медведь».
Ишь ты, как вывел! Так, наверно, и про Горького кто-нибудь говорил. Он знал цену доброте. Его растрогал поступок баиловских ребят.
Он отблагодарил хороших маленьких людей так, как мог отблагодарить только он: рассказами, сказками, стихами.
«…если когда-нибудь до Горького дойдут эти строки, — писала Алиса Ивановна Радченко в 1926 году,— пусть он знает, что шалунишки того времени оправдали его надежды, стали хорошими, чуткими, отзывчивыми людьми и общественно полезными работниками…»
А тем, кто станет сегодня читать рассказы и сказки Горького, написанные для детей, стоит вдуматься ещё раз в его слова: «Живите дружно, как пальцы чудесно работающих рук музыканта».
Владимир Приходько
ВОРОБЬИШКО
 |
У воробьев совсем так же, как у людей: взрослые воробьи и воробьихи — пичужки скучные и обо всём говорят, как в книжках написано, а молодёжь— живёт своим умом. Жил-был желторотый воробей, звали его Пудик, а жил он над окошком бани, за верхним наличником, в тёплом гнезде из пакли, моховинок и других мягких материалов. Летать он ещё не пробовал, но уже крыльями махал и всё выглядывал из гнезда: хотелось поскорее узнать — что такое божий мир и годится ли он для него? — Что, что? — спрашивала его воробьиха- мама. Он потряхивал крыльями и, глядя на землю, чирикал: — Чересчур черна, чересчур! Прилетал папаша, приносил букашек Пудику и хвастался: — Чив ли я? Мама-воробьиха одобряла его: — Чив-чив! А Пудик глотал букашек и думал: «Чем чванятся — червяка с ножками дали — чудо!» |
|
И всё высовывался из гнезда, всё разглядывал. — Чадо, чадо, — беспокоилась мать, — смотри — чебурахнешься! — Чем, чем? — спрашивал Пудик. — Да не чем, а упадёшь на землю, кошка — чик!—и слопает! — объяснял отец, улетая на охоту. Так всё и шло, а крылья расти не торопились. Подул однажды ветер — Пудик спрашивает: — Что, что? — Ветер дунет на тебя — чирк! и сбросит на землю — кошке! — объяснила мать. Это не понравилось Пудику, он и сказал: — А зачем деревья качаются? Пусть перестанут, тогда ветра не будет… Пробовала мать объяснить ему, что это не так, но он не поверил — он любил объяснять всё по-своему. |
 |
 |
Идёт мимо бани мужик, махает руками. — Чисто крылья ему оборвала кошка, — сказал Пудик, — одни косточки остались! — Это человек, они все бескрылые! — сказала воробьиха. — Почему? — У них такой чин, чтобы жить без крыльев, они всегда на ногах прыгают, чу? — Зачем? — Будь-ка у них крылья, так они бы и ловили нас, как мы с папой мошек… |
|
— Чушь! — сказал Пудик. — Чушь, чепуха! Все должны иметь крылья. Чать, на земле хуже, чем в воздухе!.. Когда я вырасту большой, я сделаю, чтобы все летали. Пудик не верил маме; он ещё не знал, что если маме не верить, это плохо кончится. Он сидел на самом краю гнезда и во всё горло распевал стихи собственного сочинения: — Эх, бескрылый человек, |
 |
 |
Пел, пел, да и вывалился из гнезда, а воробьиха за ним, а кошка — рыжая, зелёные глаза — тут как тут. Испугался Пудик, растопырил крылья, качается на сереньких ногах и чирикает: — Честь имею, имею честь… |
|
А воробьиха отталкивает его в сторону, перья у неё дыбом встали — страшная, храбрая, клюв раскрыла — в глаз кошке целит. Страх приподнял с земли воробьишку, он подпрыгнул, замахал крыльями — раз, раз, и — на окне! Тут и мама подлетела — без хвоста, но в большой радости, села рядом с ним, клюнула его в затылок и говорит: — Что, что? — Ну что ж! — сказал Пудик. — Всему сразу не научишься! А кошка сидит на земле, счищая с лапы воробьихины перья, смотрит на них — рыжая, зелёные глаза — и сожалительно мяукает: — Мя-аконький такой воробушек, словно мы-ышка… мя-увы… И всё кончилось благополучно, если забыть о том, что мама осталась без хвоста… |
 |
СЛУЧАЙ С ЕВСЕЙКОЙ
 |
Однажды маленький мальчик Евсейка, — очень хороший человек!—сидя на берегу моря, удил рыбу. Это очень скучное дело, если рыба, капризничая, не клюёт. А день был жаркий; стал Евсейка, со скуки, дремать и — бултых! — свалился в воду. Свалился, но ничего, не испугался и плывёт тихонько, а потом нырнул и тотчас достиг морского дна. Сел на камень, мягко покрытый рыжими водорослями, смотрит вокруг — очень хорошо! Ползёт не торопясь алая морская звезда, солидно ходят по камням усатые лангусты, боком-боком двигается краб; везде на камнях, точно крупные вишни, рассеяны актинии, и всюду множество всяких любопытных штук: вот цветут-качаются морские лилии, мелькают, точно мухи, быстрые креветки, вот тащится морская черепаха, и над её тяжёлым щитом играют две маленькие зелёные рыбёшки, совсем как бабочки в воздухе, и вот по белым камням везёт свою раковину рак-отшельник. Евсейка, глядя на него, даже стих вспомнил: Дом,—не тележка у дядюшки Якова… |
|
И вдруг, слышит, над головою у него точно кларнет запищал: — Вы кто такой? Смотрит — над головою у него огромнейшая рыба в сизо-серебряной чешуе, выпучила глаза и, оскалив зубы, приятно улыбается, точно её уже зажарили и она лежит на блюде среди стола. — Это вы говорите? — спросил Евсейка. — Я-а… Удивился Евсейка и сердито спрашивает: — Как же это вы? Ведь рыбы не говорят! А сам думает: «Вот так раз! Немецкий я вовсе не понимаю, а рыбий язык сразу понял! Ух, какой молодчина!» |
 |
 |
И, приосанясь, оглядывается: плавает вокруг него разноцветная игривая рыбёшка и — смеётся, разговаривает: — Глядите-ко! Вот чудище приплыло: два хвоста! — Чешуи — нет, фи! — И плавников только два! Некоторые, побойчее, подплывают прямо к носу и дразнятся: — Хорош-хорош! Евсейка обиделся: «Вот нахалки! Будто не понимают, что пред ними настоящий человек…» И хочет поймать их, а они, уплывая из-под рук, резвятся, толкают друг друга носами в бока и поют хором, дразня большого рака: — Под камнями рак живёт, А он, свирепо шевеля усами, ворчит, вытягивая клешни: — Попадитесь-ка мне, я вам остригу языки-то! «Серьёзный какой»,—подумал Евсейка. |
Большая же рыба пристаёт к нему:
— Откуда это вы взяли, что все рыбы—немые?
— Папа сказал.
— Что такое — папа?
— Так себе… Вроде меня, только — побольше, и усы у него. Если не сердится, то очень милый…
— А он рыбу ест?
Тут Евсейка испугался: скажи-ка ей, что ест! Поднял глаза вверх, видит сквозь воду мутно-зелёное небо и солнце в нём, жёлтое, как медный поднос; подумал мальчик и сказал неправду:
— Нет, он не ест рыбы, костлявая очень…
— Однако — какое невежество! — обиженно вскричала рыба.—Не все же мы костлявые! Например — моё семейство…
«Надо переменить разговор», — сообразил Евсей и вежливо спрашивает:
— Вы бывали у нас наверху?
— Очень нужно! — сердито фыркнула рыба.— Там дышать нечем…
— Зато — мухи какие…
Рыба оплыла вокруг него, остановилась прямо против носа да вдруг и говорит:
— Мух-хи? А вы зачем сюда приплыли?
«Ну, начинается! — подумал Евсейка. — Съест она меня, дура!»
И, будто бы беззаботно, ответил:
— Так себе, гуляю…
— Гм? — снова фыркнула рыба. — А может быть, вы — уже утопленник?
— Вот ещё! — обиженно крикнул мальчик. — Нисколько даже! Я вот сейчас встану и…
Попробовал встать, а — не может: точно его тяжёлым одеялом окутали—ни поворотиться, ни пошевелиться!
«Сейчас я начну плакать», — подумал он, но тотчас же сообразил, что, плачь не плачь,— в воде слёз не видно, и решил, что не стоит плакать, — может быть, как-нибудь иначе удастся вывернуться из этой неприятной истории.
А вокруг — господи!—собралось разных морских жителей — числа нет! На ногу взбирается голотурия, похожая на плохо нарисованного поросёнка, и шипит:
— Желаю с вами познакомиться поближе… Дрожит перед носом морской пузырь, дуется, пыхтит —укоряет Евсейку:
— Хорош-хорош! Ни рак, ни рыба, ни моллюск, ай-я-яй!
— Погодите, я, может, ещё авиатором буду,— говорит ему Евсей, а на колени его влез лангуст и, ворочая глазами на ниточках, вежливо спрашивает:
— Позвольте узнать, который час?
Проплыла мимо сепия, совсем как мокрый носовой платок; везде мелькают сифонофоры, точно стеклянные шарики, одно ухо щекочет креветка, другое — тоже щупает кто-то любопытный, даже по голове путешествуют маленькие рачки,—запутались в волосах и дёргают их.
«Ой, ой, ой!»—воскликнул про себя Евсейка, стараясь смотреть на всё беззаботно и ласково, как папа, когда он виноват, а мамаша сердится на него.
А вокруг в воде повисли рыбы — множество! — поводят тихонько плавниками и, вытаращив на мальчика круглые глаза, скучные, как алгебра, бормочут:
— Как он может жить на свете без усов и чешуи?
Мы бы, рыбы, не могли бы раздвоить хвосты свои!
Не похож он ни на рака, ни на нас — весьма во многом!
Не родня ли это чудо безобразным осьминогам?
«Дуры! — обиженно думает Евсейка.—У меня по русскому языку в прошлом году две четвёрки было…»
И делает такой вид, будто он ничего не слышит, даже хотел беззаботно посвистеть, но — оказалось— нельзя: вода лезет в рот, точно пробка.
А болтливая рыба всё спрашивает его:
— Нравится вам у нас?
— Нет… то есть — да, нравится… У меня дома… тоже очень хорошо, — ответил Евсей и снова испугался:
«Батюшки, что я говорю?! Вдруг она рассердится, и начнут они меня есть…»
Но вслух говорит:
— Давайте как-нибудь играть, а то мне скучно…
Это очень понравилось болтливой рыбе, она засмеялась, открыв круглый рот так, что стали видны розовые жабры, виляет хвостом, блестит острыми зубами и старушечьим голосом кричит:
— Это хорошо — поиграть! Это очень хорошо—поиграть!
— Поплывёмте наверх!—предложил Евсей.
— Зачем? — спросила рыба.
— А вниз уже нельзя ведь! И там, наверху,— мухи.
— Мух-хи! Вы их любите?..
Евсей любил только маму, папу и мороженое, но ответил:
— Да…
— Ну что ж? Поплывём! — сказала рыба, перевернувшись головой вверх, а Евсей тотчас цап её за жабры и кричит:
— Я — готов!
— Стойте! Вы, чудище, слишком засунули свои лапы в жабры мне…
— Ничего!
— Как это — ничего? Порядочная рыба не может жить не дыша.
— Господи! — вскричал мальчик.—Ну что вы спорите всё? Играть так играть…
А сам думает:
«Лишь бы только она меня немножко подтащила наверх, а там уже я вынырну».
Поплыла рыба, будто танцуя, и поёт во всю мочь:
— Плавниками трепеща,
И зубаста, да тоща,
Пищи на обед ища,
Ходит щука вкруг леща!
Маленькие рыбёшки кружатся и хором орут:
— Вот так штука!
Тщетно тщится щука
Ущемить леща!
Вот так это — штука!
Плыли, плыли, чем выше — тем всё быстрее и легче, и вдруг Евсейка почувствовал, что голова его выскочила на воздух.
— Ой!
Смотрит — ясный день, солнце играет на воде, зелёная вода заплёскивает на берег, шумит, поёт; Евсейкино удилище плавает в море, далеко от берега, а сам он сидит на том же камне, с которого свалился, и уже весь сухой!
— Ух, — сказал он, улыбаясь солнцу,—вот я и вынырнул.
- 1
- 2
