Виталий Коржиков. Солнышкин плывет в Антарктиду
Купить книгу можно на ЛитРес
КАЮТА ДЛЯ РОБИНЗОНА
Пароход "Даешь!" торопился на юг, к жарким тропическим водам. Перед ним вежливо раскланивались медузы, и молодые акулки, сворачивая налево и направо, почтительно уступали ему дорогу.
Над мачтами качалось солнце, ныряло в каюты, и настроение у матроса Солнышкина было самое солнечное. Он усердно мылил стены каюты, в которой совсем недавно обитал драгоценный попугай бравого капитана, и вокруг разлетались радужные мыльные пузыри.
Теперь попугай шатался со своим хозяином по Океанску, а Солнышкин смывал их следы и слушал доносившуюся с палубы песенку, которую сочинил матрос Федькин:
Шутки и песенки - их багаж;
Полночь, но не до сна им:
Что это, братцы, за экипаж?
Плавали, братцы, знаем!
По Антарктиде грохочет лед,
Но и во льду - весна им!
Что это, братцы, за пароход?
Плавали, братцы, знаем!
Солнышкин окатывал переборки водой, и по ним золотистыми медузами расплывались солнечные пятна. Он представлял, как внесет в каюту Таин чемодан и поставит на прежнее место, как она всплеснет руками, а Марина скажет: "Молодец, Солнышкин!"
Солнышкин засмеялся, и его руки забегали еще быстрей.
Наконец он вытер пол, отжал тряпку, выставил на палубу ведро и постучал к Марине в каюту.
- Да-да, входи, Солнышкин! - сказала Марина, и Солнышкин улыбнулся: она узнала его стук!
Он распахнул дверь.
- Разрешите ваш чемоданчик! - попросил он, протягивая руки к Тае.
- Зачем? - удивилась Тая.
- Можете перебираться в свою каюту! Тая всплеснула руками, Марина хотела что-то сказать. Но Солнышкин уже подхватил чемодан и, высоко подняв голову, шагал к Таиной каюте.
В коридоре торжественно посвистывал встречный ветерок.
Через несколько шагов Солнышкин вскинул голову еще выше: с противоположного конца коридора к нему приближался его друг, старый инспектор Океанского пароходства Мирон Иваныч, по прозвищу Робинзон.
- Здравствуйте, Солнышкин!
- Здравствуйте, Мирон Иваныч! - радостно кивнул Солнышкин. Но вслед за этим на его лице появилось легкое недоумение и на носу проступили крупные веснушки.
В руке у Робинзона тоже был чемоданчик. Под мышкой торчала свернутая медвежья шкура, из которой внимательно поглядывал глазок подзорной трубы. И остановился Робинзон у той же самой каюты.
- Кажется, эта каюта свободна? - спросил Робинзон.
Солнышкин мигнул, не зная, что сказать. Он готовил каюту для Таи. Но не мог же он выпроводить и своего старого друга! Солнышкин покачал чемоданчиком и смущенно оглянулся.
Марина и Тая остановились.
Робинзон тоже качнул чемоданчиком и усмехнулся:
- Вот так дела! Кажется, я забросил не на своё место!
Солнышкин готов был провалиться сквозь палубу. Он думал, что бы предпринять. Но сзади раздался голос Марины:
- Что вы, Мирон Иваныч! На своё!
Солнышкин исподлобья посмотрел на неё.
- Но кажется, вы тоже направляетесь в эту каюту? - учтиво поклонился Робинзон, поглядывая на чемоданчик в руке Солнышкина.
- Конечно! - сказала Марина.
- Конечно! - подтвердила Тая.- Мы пришли посмотреть, как Солнышкин приготовил для вас каюту!
- Неужели для меня? - лукаво спросил Робинзон.- Но зачем же тогда ваш чемодан?
- А увидите,- сказала Тая.
- Ну что ж, тогда прошу,- пригласил Робинзон.- Прошу! - И распахнул дверь.
По переборкам струились солнечные блики. За иллюминатором перекатывались зеленые волны, а с легким сквознячком в каюту влетал громкий крик чаек.
- Спасибо, Солнышкин! - сказал Робинзон и приподнял фуражку.
- Молодец, Солнышкин! - сказала Марина. А Тая вынула из своего чемоданчика белую скатерку.
- Вот видите,- сказала она и одним взмахом накрыла ею стол.
Солнышкину показалось, что всё вокруг наполнилось солнцем. Он готов был мыть и драить все каюты, все корабли, все флотилии на земле.
И сверху раздался крик боцмана:
- Солнышкин, ко мне!
ЦИРКОВЫЕ ШТУЧКИ БОЦМАНА БУРУНА
"Даешь!" был чист, сиял, как ложки перед обедом. Но боцману Буруну не терпелось начать покраску. На кормовой стреле с кистью в руке сидел матрос Петькин. А на носовой стреле раскачивался матрос Федькин. Оттуда и доносились его песенки.
Сам Бурун на коленках ползал по коридору с лупой в руке и приглядывался к палубе, высматривая царапины. У машинного отделения он чуть не прилип к палубе носом. Прямо перед ним краснело пятно с целый пятак, а рядом ржавело несколько закорючек вроде запятых. Красить, немедленно красить!
Бурун крикнул!
- Солнышкин! - и поднял вверх глаза. Солнышкин стоял перед ним. Он ждал любого, самого отчаянного приказа. И Бурун приказал:
- Спать!
Этого Солнышкин не ожидал.
- Ты что, боцман? - удивился Солнышкин. Раньше он не замечал за Буруном любви к шуткам.
- Спать! - сказал Бурун и вскинул брови.- Сейчас спать, а ночью красить. Чтоб не топтали. Раскатаем под зелень.- И боцман улыбнулся: - Как в цирке!
Старый Бурун скучал по своим медведикам, которых оставил в Океанске. Ему всюду мерещился цирк, и, если бы мог, он превратил бы в цирковую арену весь пароход.
Боцман приготовил ведро краски и пошел в каюту, засыпая уже на ходу…
Солнышкин тоже прилег. Приказ! Но ему не спалось. Запахи краски кружили голову. Он видел, как из его рук выплывают разноцветные корабли и, поводя боками, идут к Антарктиде.
Наконец за иллюминатором потемнело. В небе покачнулась звезда, за ней вторая, третья. И скоро тысячи звезд приплясывали над огоньками парохода.
На палубе смолкли разговоры. Сделав обход, захлопнул дверь лазарета доктор Челкашкин. Взялся за ключ рации Перчиков. И как только наверху затихла последняя песня Федькина, Солнышкин бросился в красилку.
Ведро было полнёхоньким. Солнышкин три раза отдыхал, оглядываясь по сторонам. Но через несколько минут он уже макал кисть в ведро и размазывал краску по палубе.
"Пусть старый поспит подольше, и всё будет как в цирке!" - думал Солнышкин.
Палуба становилась ярко-зеленой.
- Как ковер! - говорил Солнышкин и добавлял: - И как мокрая трава в тайге.
Палуба зеленела, словно луг после дождя. Не хватало только пения лягушек.
Солнышкин водил из стороны в сторону языком и быстро пятился. Он оглянулся только тогда, когда его пятки уперлись во что-то твердое. Сзади был трап! Солнышкин выплеснул на палубу остатки краски, растер её и, выйдя из коридора, довольный, присел на краешек трюма.
Выходила луна. Влажный ночной ветер дул ему в лицо, и Солнышкин, усмехнувшись: "Всё как в цирке", опустил голову…
Он дремал наверху, боцман похрапывал в каюте.
Сквозь сон до боцмана донеслись нежные запахи краски. Бархатной, зеленой! Рука боцмана сползла с одеяла и от легкой качки двигалась влево-вправо, влево-вправо.
"Хорошо получается! - думал боцман.- Очень хорошо!"
Ему снилось, что это он сжимает кисть и красит коридор. Но рука ударилась о край койки, и боцман вскочил: а ведь и в самом деле пора красить!
Бурун нащупал ногами деревянные колодки и шагнул в коридор.
Он хотел повернуться и идти направо, но его ноги не сдвинулись с места. Он попробовал оторвать их от пола, они не поднимались. Колодки намертво приросли к палубе.
Ошарашенный Бурун вылетел из колодок, ухватился за фонарную решетку и, боясь опустить ноги, словно летучая мышь, повис под потолком. Пароходик подбросило.
- Кажется, начинает покачивать,- заметил в рубке молодой штурман Безветриков, по прозвищу Тютелька в тютельку, который любил необыкновенную точность.- Полбалла есть!
- Да, вы правы: на балл меньше или на балл больше! - согласился штурман Ветерков, по прозванию Милей больше, милей меньше.
- Магнитит! - рассуждал боцман, качаясь взад и вперед.
В это время сбоку открылась дверь машинного отделения.
- Ты что это раскачиваешь судно? - удивился машинист Мишкин.
- Магнитит! - показал глазами на палубу Бурун.
- Да ну? - еще больше удивился Мишкин.
Он нагнулся, приложил к палубе большой палец, и на нём оттиснулся толстый слой краски. "Магнитит",- усмехнулся Мишкин и закрыл дверь.
Бурун косо посмотрел вниз, приподнял пятку, припомнил свой сон… Потом раскачался и, разжав пальцы, пролетел через весь коридор. Он ещё раз осмотрел палубу и опустился на ступеньки.
А в десяти шагах от коридора, на краешке трюма, дремал Солнышкин. Над ним светили южные звезды, а из его рук всё уходили к Антарктиде цветные корабли.
НУЖНО ЗАКАЛЯТЬСЯ, ПЕРЧИКОВ!
Солнышкин проснулся оттого, что кто-то больно ухватил его за щеку и тянул неизвестно куда. Он завертелся от боли. К щеке присохла кисть, которую он дергал то вниз, то вверх.
Солнышкин скатился к умывальнику и, пока спала команда, усердно оттирал краску.
Когда захлопали двери кают, он вышел в коридор.
У машинного отделения Бурун показывал Федькину и Петькину то на потолок, то на палубу, к которой примагнитились его колодки, и рассказывал приключившуюся с ним историю.
- Неужели во сне? - спрашивал Петькин.
- Сам удивляюсь! - говорил боцман.
- А Солнышкин? - поинтересовался Федькин.
- Солнышкин! - воскликнул Бурун.- Да он спал, как килька в банке!
Солнышкин был доволен. Он сдерживал смех и думал, что бы сделать еще такое неожиданное и приятное.
- Ха-ха! - хлопнул он себя по лбу и посмотрел на каюту Робинзона.- Пока старик моется, наведу у него порядок!
Он взялся за ручку, но кто-то тронул его за плечо:
- Доброе утро, Солнышкин! - За спиной у него стояла Марина.
- Доброе утро! - сказал Солнышкин и сунул руку в карман.
- Ну, что ж ты стал? - улыбнулась Марина.- Ведь вместе будет быстрей!
- Быстрей!- кивнул Солнышкин и приоткрыл дверь. В лицо ему едва не порхнуло полотенце.
В каюте было ветрено и свежо. Робинзон любил песни морского ветра - и иллюминатор был распахнут настежь. Койка была строго заправлена, и от зари уголок подушки светился, будто ломтик арбуза.
- Морской порядок! - сказал Солнышкин.- И хозяина уже нет.
- А хозяин смотрит, скоро ли появится Антарктида,- сказала Марина, выглянув в иллюминатор.
Робинзон стоял на палубе у борта и смотрел в подзорную трубу, будто искал что-то на горизонте.
- Ну, до Антарктиды далеко! - возразил Солнышкин.- Впереди еще Жюлькипур!
- Далеко, а кое-кто к встрече с ней готовится сейчас. Вон у Пионерчикова вся каюта завалена книгами про Антарктиду,- сказала Марина.- Правда, нам это ни к чему. Мы ведь новые земли открывать не собираемся. Нам бы доставить груз - и домой.
Но Солнышкин нахмурился: ничего себе! Штурману Пионерчикову книги к чему, а Солнышкину ни к чему?
Минуты и секунды не шли, а летели, как брызги из шланга. Полдня Солнышкин то и дело бегал мимо книжного шкафа, в котором стояли тяжелые тома энциклопедии.
Он притащил в каюту столько книг об Антарктиде, что Перчиков поёжился, как от холода.
- Ты это что? - спросил он, оторвавшись от радиоприемника.
Но Солнышкин плюхнулся на койку и открыл том, на боку которого золотом была оттиснута яркая буква "А". Через секунду он уже не слышал ни рокота волн, ни гула машины. Солнышкин шагал по сверкающей Антарктиде среди льдов и пингвинов, и перед ним открывались новые земли. Земля Перчикова. Земля Робинзона. Названия старых земель ему нравились не всегда. Подумаешь, Земля Королевы Мод! Уж лучше бы Земля Марины! Никакая королева туда и носа не показывала, а Марина плывет к настоящей Антарктиде на настоящем пароходе!
- Послушай, Солнышкин, нельзя ли потише? - сказал вдруг Перчиков, зашмыгав носом.
Под пальцами Солнышкина так летали страницы, что у Перчикова от ветра начался насморк. Солнышкин на минуту остановился, потом махнул рукой и сказал:
- Нужно закаляться, Перчиков! Впереди Антарктида!
Он захлопнул книгу и направился к шлюпочной палубе. Там, у шлюпки, лежали два увесистых болта, с которыми Солнышкин упражнялся каждое утро. Правда, Перчиков под настороженными взглядами Буруна то и дело язвительно замечал: "Ты бы прихватил что-нибудь потяжелее! Ну хотя бы боцманский якорь!" Но Солнышкин не обращал на это внимания. Он поднимал болты, бицепсы наливались под кожей, играли, как крупные антоновки, горячий ветер обдавал грудь, а сердце выстукивало: "Так держать, Солнышкин!" Но сейчас Солнышкин вдруг изменил курс: на корме к шуму волн примешивался быстрый легкий стук. Это у камбуза заядлые игроки начинали игру в домино.
БРИЛЛИАНТЫ, КОЛБАСНЫЕ, НЕБОСКРЁБЫ!
Артельщик парохода "Даешь!" лежал на койке и радостно хихикал. Пароход приближался к Жюлькипуру, покачивая боками, словно их щекотала теплая тропическая вода. А Стёпке казалось, что палуба подпрыгивает вместе с ним от восторга: тысяча топазов, тысяча алмазов, тысяча рубинов!
В руках артельщик держал потрепанную книжку. Обложки у неё не было, первых страниц тоже. Но Степке они были совершенно ни к чему. Зато в тысяча первый раз он перечитывал одну и ту же страницу, и каждая буква на ней подмигивала ему, как драгоценный камень, а каждое слово позвякивало, как горсть золота.
"Там, в одном из кварталов, у самого Жюлькипурского храма пираты зарыли свою добычу - тысячу рубинов, тысячу алмазов, тысячу топазов". Степка еще раз перечитал эту строчку, и в глазах у него сверкнули алмазные фонарики. На книгу упали лучи заката, и страница заиграла рубиновым светом.
- Тысяча рубинов! - воскликнул артельщик.- Да это же целая колбасная!
И буквы на странице взвизгнули, как тысяча сосисочных поросят.
- А почему колбасная? - спросил он сам себя и перевалился на другой бок так, что под ним хрустнула койка.- Какая колбасная? Тысяча колбасных! Тысяча небоскребов! Только бы добраться до Жюлькипура. - Он запустил пятерню под матрац, вытащил оттуда ванильный сухарь и перекусил его пополам. - А что мы сделаем с Перчиковым? - И он хрустнул новым сухарем. Сухари хрустели, как косточки. Артельщик вспоминал всех.- А, это вы, гражданин Моряков? А в чистильщики не хотите? Могу взять. Не хотите? Ходите безработным.- И он хрустнул еще одним сухарем. - А-а, это вы, старый Робинзон? Вам очень подходит форма моего швейцара! Дайте только добраться до Жюлькипура! - Артельщик хрюкнул от удовольствия и, потянувшись, воскликнул: - Тысяча рубинов! Тысяча топазов! Тысяча алмазов!
"Даешь!" приближался к тропикам, и в лицо артельщику дули теплые ветры Жюлькипура.
СИГНАЛЫ НЕИЗВЕСТНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Ни Солнышкин, ни Перчиков, ни Моряков, конечно, не догадывались о нависшей над ними опасности. Солнышкин играл в домино, а коричневые от загара капитан и радист стояли на самом носу парохода. На тысячи миль вокруг них синел океан. Попутный ветер доносил с камбуза чесночный аромат котлет, над которыми колдовал кок Борщик. Порой судно вздрагивало, и тогда из рубки раздавался голос вахтенного:
- Перчиков, попросите, пожалуйста, вашего друга обращаться с пароходом поосторожнее!
Дело в том, что два дня тому назад, вечером, в радиорубку к Перчикову прибежал взволнованный штурман Пионерчиков:
- Срочно включите локатор!
- Минуту,- неторопливо сказал Перчиков, снимая наушники, в которых раздавалось его любимое "бип-бип-бип".
- Скорее,- попросил Пионерчиков,- мне кажется, нас всё время кто-то преследует.
Перчиков взглянул с иронией на юного штурмана, но, подтянув брючки и выйдя на палубу, насторожился. Его остренький нос вонзился в темноту. При свете луны среди волн действительно то появлялся, то исчезал неясный округлый предмет. Он быстро шел на сближение с пароходом, и по бокам его бурлили светлые фосфорические полосы. У Перчикова перехватило дыхание. Здесь могли быть и не совсем приятные встречи.
- Ну что? - крикнул Пионерчиков.- Я говорил!
- Бежим! - бросился Перчиков к рулевой рубке.- Морякова наверх! Тревога!
Но едва они взлетели на трап, пароход так подбросило, что Пионерчиков сел и, подскакивая, поехал вниз по ступенькам, а Перчиков задел головой штангу и, к изумлению штурмана, выпалил:
- Ура!
От удара в глазах у радиста стало так светло, что он сразу увидел кита. Это же Землячок! Кит, который однажды вынес Перчикова на спине с необитаемого острова, выпускал белый фонтанчик и нежно прижимался боком к пароходу после долгой разлуки. Делал он это не очень осторожно, и поэтому вахтенные просили Перчикова повлиять на кита.
Но Перчикова сейчас волновало не это.
В тот же вечер, когда появился Землячок, счастливый радист вернулся в рубку, настроил аппаратуру на привычный лад, и вновь из звездных просторов к нему донесся веселый звук "бип-бип-бип".
В открытую дверь было видно, как по небу среди звезд быстро плывет спутник, и Перчиков снова почувствовал себя в кабине настоящего космического корабля.
Но скоро в наушниках раздался какой-то далекий-далекий звук, совершенно незнакомый и непривычный. Такого Перчиков не слышал за всю свою жизнь. Он замер и стал прислушиваться. Звук почти погас. Усмехнулся и погас. И вдруг повторился с новой силой, будто прорвался сквозь далекие-далекие миры. Звук напоминал что-то похожее на "дзинь-дзинь-дзинь".
Перчиков бросился в рубку к Морякову:
- Сигналы, непонятные сигналы!
- Позвольте, позвольте! - воскликнул Моряков.- Уж не те ли, которые недавно приняли ученые?
- Какие? - опешил Перчиков.
- Разве вы не слышали сообщений радио? Короткие затухающие сигналы, сигналы других миров, других планет!
И Моряков, распахнув дверь, кинулся в радиорубку. Перчиков трусцой побежал за ним. Сигналы были слышны!
На второй день звуки повторились в то же самое время.
- Если примем их в третий раз,- сказал Перчиков,- сообщим в Океанск!
- В Академию наук! - воскликнул Моряков.- Подумать только, может быть, кто-то за миллионы километров подаст сигналы всей Земле, всему человечеству, а слышим мы одни?! А их должны слышать все - в России, в Америке, в Англии!
Вот о чем говорили Моряков и Перчиков на носу парохода "Даешь!".
- Да, Евгений Дмитриевич! - спохватился Перчиков, услышав об Англии.- У меня к вам просьба.
- Я вас слушаю!
- Не поможете ли вы Солнышкину подучить английский? Ведь скоро Жюлькипур!
Даже в такое время Перчиков помнил о друге.
- С удовольствием! - сказал Моряков.- С удовольствием! - И посмотрел сверху на Перчикова: - Но почему просите об этом вы?
- А я хочу ему сделать сюрприз с помощью техники! - улыбнулся Перчиков.- Положил на ночь магнитофон под подушку, а утром проснулся - и сразу: "Гуд монинг!"
- С удовольствием! - повторил Моряков.- О чем речь! - И посмотрел на часы: - Но кажется, нам пора?
И они решительно направились к рубке. В этот самый момент с кормы сквозь шум донесся крик Буруна:
- Стоп! Стоп! Человек за бортом! Человек за бортом!!!
ДУБЛЬ ШЕСТЬ!
Спрятав под матрац заветную книгу, артельщик поднялся на палубу. От великих планов у него кружилась голова, волны несли его на своих плечах к Жюлькипуру, к городу небоскребов, базаров, харчевен. Степка сам чувствовал себя целым городом с колбасными, небоскребами, глаза его вспыхивали, как витрины в лучших ресторанах. Ключи от артелки сами приплясывали в руках, и пальцы искали, из кого бы тут навертеть колбас, а кого свернуть в рулет.
Возле камбуза в воздухе вились три уютных дымка, мурлыкала гитара Федькина и на весь океан шлепали костяшки домино. Там забивали в морского козла. Сбоку на трапе сидел Солнышкин и наблюдал за игрой.
"Повеселитесь, повеселитесь",- подумал артельщик и подошел к компании:
- Сыграем?
- В пару с Петькиным,- сказал Борщик, мешая домино и принюхиваясь: не горят ли на плите макароны.
Степка запустил пятерню в кости и сразу с грохотом хватил ладонью о ящик. Везенье так и валило в руки!
- Шесть - шесть! На всю капусту! Борщик от неожиданности приподнялся и замигал подпаленными ресницами. Мишкин сощурился и, прикусив папироску, приставил камень сбоку.
- Шесть - пять.
- Правильно! - сказал Солнышкин, который болел за Мишкина.
- Вас не спрашивают, Лунышкин,- сострил артельщик и так шлепнул камнем по ящику, что белые точки едва не вылетели из камня.- Четыре - шесть!
- Ну и разошелся! - с интересом посмотрел на него Солнышкин.
- А нельзя ли потише? - раздался за спиной артельщика сердитый голос.
И на бак в полной форме выскочил штурман Пионерчиков с раскрытой тетрадью в руках. Он сочинял статью о делах юных моряков.
Крик артельщика помешал ему думать в тот момент, когда в голову пришли великолепные слова, а теперь они из головы вылетели.
Пионерчиков и без этого терпеть не мог артельщика.
При каждой встрече он мечтал дать ему хорошего пинка. Но честь морского мундира и пионерский закон не позволяли распускать руки.
- А может, сыграем? - повернулся к нему Степка, вскинув рыжую бровь.
- Я в подобные игры не играю,- отчеканил Пионерчиков и сморщил лоб. Он старался вспомнить великолепные слова.
- Дрейфите! - ухмыльнулся артельщик.
- Кто?! - изумился Пионерчиков. Его обвиняли в трусости!
Поставив ногу на край ящика, на котором сидел Борщик, он решительно взял камни из рук пораженного кока.
- Пять - два! - ударил по столу штурман.
- Отличный ход, молодец Пионерчиков,- сверкнул Степка тремя золотыми зубами и вбил очередную шестерку с другой стороны.
Мишкин присвистнул:
- Стучу, еду!
- А ну-ка, Петькин, подайте и мистеру штурману колясочку до самого Жюлькипура! - захохотал артельщик.
Но Петькин уныло пожал плечами и выставил совсем другой камень.
- Что делаешь?! - Артельщик толкнул Петькина ногой.
Но было поздно: Пионерчиков удачно выставил следующий камень, а артельщик, замигав, споткнулся носом о собственную ладонь: "Еду".
- Так,- сказал Мишкин,- у кого-то присох дупелск. Рыба.- И он опустил камень на кон. С обеих сторон стояли четверки.
- Считать очки,- сказал Пионерчиков. Федькин опустил гитару. Борщик забыл про макароны.
Солнышкин соскочил с трапа.
Все склонились над столом.
И вдруг Пионерчиков насторожился:
- А у кого дубль пять?
Мишкин положил руки на стол. Петькин раскрыл ладони.
- А вон он! - крикнул Солнышкин.- Вон! - И показал в рукав артельщика.
- Какой дубль? - разжав пальцы, усмехнулся артельщик.
И тут Пионерчиков почувствовал, как что-то, щелкнув его по носу, полетело за борт. Он вытянул руку, будто ловил муху, но опоздал.
- Там камень? - сказал Пионерчиков.
- Хе-хе! Где камень? Проверьте!
Это было уже делом принципа. Пионерчиков бросился к борту. Федькин вцепился ему в брюки, но тоненький штурман выскользнул из них и ласточкой полетел в океан. На секунду все в изумлении открыли рты и вдруг разом взвыли.
- Человек за бортом! - кричал Бурун.
- Круг! - крикнул Солнышкин и бросился за спасательным кругом.
- Горим, горим! - заметался Борщик: на камбузе стреляли и дымились макароны.
- Акула, акула! - заорал Федькин. И тут все увидели, как, переворачиваясь вверх брюхом, к штурману несется громадная акула.
СТРАННАЯ ТРОПИЧЕСКАЯ АКУЛА
Навстречу Пионерчикову мимо "Даешь!" стремительно неслось серое брюхо приготовившейся для броска странной тропической акулы.
- Багром её, багром! - выпалил покрасневший Бурун и метнул вниз пожарный багор.
Акула пронеслась мимо и приближалась к тому месту, куда нырнул юный штурман. Теперь Пионерчиков остался с хищницей один на один.
- Пропал,- сказал Федькин.
Но штурман вынырнул. В руке он победоносно сжимал дубль и собирался произнести обличительную речь, когда увидел, что пароход уходит. Возмущенный Пионерчиков помахал кулаком вдогонку и тут заметил летящую на него задранную акулью морду. Акула пыталась сорвать ему выступление! В запальчивости Пионерчиков так двинул её ногой, что морда мгновенно вогнулась, а во все стороны от нес полетели красные брызги. Правда, красными они были от заката, но Пионерчиков этого не видел. Он схватил хищницу за горло и с таким треском рванул, что из неё тут же со свистом вылетел дух.
К этому времени "Даешь!" дал задний ход, и все увидели, как в краснеющую с каждой минутой глубину опускается тело убитой акулы.
Конечно, свысока трудно было разглядеть, что на её морде вышита буква "Т". А Пионерчикову тоже было не до этого.
И только Тая вздыхала, глядя в воду: там тонул её любимый пододеяльник с красивой буквой "Т", который она выронила от испуга, увидев, как Пионерчиков прыгает за борт.
- Шут с ним, с пододеяльником! - сказала она.- Главное - штурман жив, целехонек.