Блэксорн проплавал с час и почувствовал себя лучше. Когда он вернулся, Фудзико ждала его на веранде с чайником свежезаваренного зеленого чая. Он выпил немного чая, потом пошел спать и мгновенно уснул.
Звук голоса Бунтаро, полный злобы, разбудил его. Правая рука Блэксорна сразу сжала рукоятку заряженного пистолета, который он всегда держал под футоном, сердце его громко забилось от внезапности такого пробуждения.
Бунтаро замолчал. Начала говорить Марико. Блэксорн мог понять только несколько слов, но почувствовал ее увещевание и просьбу, не жалкую или скулящую, или даже близкую к слезам, но в ее обычной твердой и безмятежной манере. Снова взорвался Бунтаро.
Блэксорн постарался не слушать.
– Не вмешивайтесь, – сказала она и была права. У него не было никаких прав, а у Бунтаро их было много, – я прошу вас быть осторожным, Анджин‑сан. Помните, что я говорила вам об ушах, которые все слышат, и о восьмирядном заслоне.
Он послушно лег на спину, его кожа похолодела от выступившего пота. Он вынудил себя думать о том, что она сказала.
– Видите ли, Анджин‑сан, – сказала она ему в тот необыкновенный вечер, когда они кончили последнюю из многих последних бутылочек саке и он шутил о постоянном недостатке уединения – вокруг всегда люди, стены бумажные, всюду за тобой следят глаза и уши, – здесь вы должны научиться сами создавать себе уединение. Мы с детства научены исчезать внутри себя, создавать непроницаемые стены, за которыми мы живем. Иначе мы бы, конечно, сошли с ума и поубивали друг друга и самих себя.
– Какие стены?
– О, мы имеем бесконечные лабиринты, где можно спрятаться, Анджин‑сан. Ритуалы и обычаи, всевозможные табу. Даже наш язык имеет такие нюансы, которых нет у вас, которые позволяют нам вежливо избегать вопросов, если мы не хотим отвечать на них.
– Но как вы закрываете уши, Марико‑сан? Это невозможно.
– О, это очень легко, если тренироваться. Конечно, подготовка начинается с тех пор, как ребенок начинает говорить, так что очень скоро это для нас уже вторая натура – как еще могли бы мы выжить? Сначала мы начинаем освобождать свой мозг от людей, поднимаясь на другую плоскость. Очень помогает наблюдать за закатом солнца или слушать дождь. Анджин‑сан, вы замечали, что у дождя бывают разные звуки? Если вы действительно слушаете, тогда настоящее исчезает, не так ли? Слушать, как опадают цветы и растут камни, – исключительно полезные упражнения. Конечно, вы не предполагаете видеть вещи, они только знаки, послания вашему «хара», вашему центру, чтобы напомнить вам о бренности жизни, помочь вам приобрести «ва», гармонию, Анджин‑сан, совершенную гармонию, которая составляет самое сокровенное качество всей японской жизни, все искусство, все… – она засмеялась. – Теперь вы видите, что я выпила слишком много саке, – кончиком языка она очень соблазнительно дотронулась до своих губ. – Я шепну вам по секрету: не обманывайтесь нашими улыбками и мягкостью, нашим церемониалом, вежливостью, ласковостью и вниманием. Под ними мы можем быть на расстоянии в миллионы ри, в безопасности и одиночестве. Вот к чему мы стремимся – к забвению. Одна из первых когда‑либо написанных поэм – это Кодзико, наша первая историческая книга, которая была написана около тысячи лет назад, может быть, она объяснит вам, о чем я говорю:
Поднялось восемь облаков, Чтоб было куда спрятаться влюбленным. Ограда из восьми рядов в провинции Изумо Скрывает эти восьмирядные покровы. О, как прекрасен ты, заслон в восемь рядов. Мы бы, конечно, сошли с ума, если бы не было этого восьмирядного заслона, наверняка!
«Помни о восьмирядном заслоне, – сказал он себе под нарастающую, клокочущую ярость Бунтаро. – Я ничего не знаю о ней. Фактически и о нем. Думай о мушкетном полке, доме, Фелисите, как вернуть корабль, о Баккусе, Торанаге или Оми‑сане. Что делать с Оми? Должен ли я мстить ему? Он хочет стать моим другом, он изменился после той истории с пистолетами…»
Звук удара ворвался в его сознание. Потом донесся голос Марико, раздался второй удар. Блэксорн в тот же миг вскочил на ноги и распахнул седзи. Телохранитель грозно стоял лицом к нему в коридоре около двери в комнату Марико с мечом наготове.
Блэксорн уже был готов броситься на самурая, когда в дальнем конце коридора распахнулась дверь. Фудзико с распущенными волосами, струящимися по ее ночному кимоно, подошла, не обращая внимания на звуки рвущейся ткани и еще одной затрещины. Она вежливо поклонилась телохранителю, встала между ними, смиренно поклонилась Блэксорну и взяла его за руку, увлекая обратно в комнату. Он видел непреклонную готовность самурая, а у него был только один пистолет с одним зарядом, так что пришлось отступить. Фудзико прошла за ним и закрыла за собой седзи. Затем, страшно напуганная, предупреждающе покачала головой, приложила палец к губам и снова закачала головой, умоляюще глядя на него.
– Гомен насаи, вакаримас ка? – выдохнула она.
Но он весь был поглощен тем, что происходит за стеной соседней комнаты, которую ему было так легко разломать.
Она тоже посмотрела на стену, потом втиснулась между ним и стеной и села, сделав ему знак сделать то же самое.
Но он не мог сидеть, он стоял, готовясь к броску, который должен был погубить их всех, взбешенный стоном, раздавшимся после еще одного удара.
– Ие! – Фудзико тряслась в ужасе.
Он махнул ей рукой, чтобы она отошла.
– Ие, ие, – снова попросила она.
– Има!
Фудзико тут же встала, сделала ему знак подождать, кинувшись за мечами, которые хранились перед таконома, маленькой нишей в стене комнаты. Она подняла большой меч, трясущимися руками вытащила его из ножен и намеревалась уже идти за Блэксорном. В это мгновение раздался последний удар. Распахнулись еще одни седзи, выскочил Бунтаро с телохранителем, которых они не увидели, на минуту в доме наступило молчание, потом донесся звук захлопывающейся садовой калитки.
Блэксорн подошел к своей двери. Фудзико кинулась вперед, но он отстранил ее и открыл дверь.
Марико неподвижно стояла на коленях в углу следующей комнаты, со свежим рубцом на щеке, волосы всклокочены, кимоно в лохмотьях, на бедрах и внизу спины были заметны следы сильных ударов.
Он кинулся, чтобы поднять ее, но она закричала: – Уходите, пожалуйста, уходите, Анджин‑сан!
Он увидел, что у нее из угла рта тонкой струйкой течет кровь: – Боже мой, как он вас…
– Я прошу вас не вмешиваться. Пожалуйста, уходите, – сказала она тем обычным спокойным голосом, который никак не вязался с яростью, бушевавшей в ее глазах. Потом она увидела Фудзико, которая оставалась в дверях. Марико заговорила с ней. Фудзико послушно взяла Блэксорна за руку, чтобы увести, но он вырвался: «Нет! Ие!»
Марико сказала: – Ваше присутствие здесь позорит меня, лишает меня покоя и чести. Уходите!
– Я хочу помочь. Вы меня понимаете?
– Разве вы не видите? У вас нет на это никаких прав. Это личная ссора между мужем и женой.
– Это не причина для избиения…
– Почему вы не слушаете меня, Анджин‑сан? Он может избить меня до смерти, если пожелает. Он имеет на это право, и я хочу, чтобы он так сделал – даже так! Иначе бы я не смогла вынести этот стыд. Выдумаете, легко жить с таким позором. Вы не слышали, что я вам рассказала? Я дочь Акечи Дзинсаи!
– Это не ваша вина. Вы ничем не провинились!
– Это моя вина, и я дочь моего отца, – здесь Марико нужно было остановиться, но, глядя на него и видя его жалость, заботу и любовь и зная, как высоко он ставит честность, она позволила себе немного приоткрыться, – сегодня вечером это была моя вина, Анджин‑сан, – сказала она. – Если бы я вопила, просила прощения, как он этого хочет, съежилась, ползала на коленях и пресмыкалась, как он желает, обнажила свои ноги в притворном ужасе, вообще применяла бы все эти женские штучки, тогда бы он вел себя как ребенок в моих руках. Но я так не хочу.
– Почему?
– Потому что это моя месть. Отплатить ему за то, что он оставил меня в живых после этой трагедии. Отплатить ему за то, что он отослал меня на восемь лет и сохранял мне жизнь все это время. И отплатить ему за то, что он приказал мне вернуться в общество и оставаться живой. – Она, видимо, очень мучаясь от боли, откинулась назад и оправила на себе кимоно. – Я больше никогда ему не отдамся. Однажды я это сделала добровольно, хотя он всегда мне не нравился, с первого момента, как увидела его.
– Тогда почему вы вышли за него замуж? Вы говорили, что женщина у вас имеет право отказаться, что она не должна выходить замуж против своего желания.
– Я вышла замуж за него, чтобы угодить господину Городе и сделать приятное моему отцу. Я была тогда так молода и не знала тогда про Городу, но если вы хотите знать правду, Города был самым жестоким, самым злым человеком из всех, которые когда‑либо рождались на земле. Он вынудил моего отца пойти на эту измену. Вот в чем правда! Города! – Она выплюнула это имя, – но по отношению к нему мы должны были оставаться внимательными и почтительными. Я молюсь Богу, чтобы он попал в ад на вечные времена, – она осторожно подвинулась, чтобы облегчить боль в боку, – между мной и мужем одна только ненависть, это наша карма. Ему было так легко позволить мне забраться в свой маленький закуток смерти.
– Почему он не позволяет вам уйти? Развестись с вами? Даже предоставить вам то, что вы хотите?
– Потому что он мужчина, – волна боли прошла по ней, Марико скривилась. Блэксорн стоял около нее на коленях, укачивая ее. Она отстранила его, пытаясь овладеть собой. Фудзико, стоя в дверях, терпеливо наблюдала за ними.
– Со мной все хорошо, Анджин‑сан. Пожалуйста, оставьте меня одну. Вы не должны этого делать. Вы должны быть осторожны.
– Я его не боюсь.
Она устало откинула волосы от глаз и внимательно посмотрела на него. «Почему не дать Анджин‑сану встретиться со своей кармой, – спросила себя Марико. – Он не из нашего мира. Бунтаро убьет его запросто. До сих пор его защищало только личное распоряжение Торанаги. Ябу, Оми, Нага, Бунтаро – каждого из них так легко можно спровоцировать на убийство Блэксорна. Он ничего не сделал, но с его приездом начались неприятности, не так ли? Это все из‑за его знаний. Нага прав: Анджин‑сан может разрушить весь наш мир, если его не удержать. Что, если Бунтаро узнал правду? Или Торанага? О той ночи любви…»
– Вы сошли с ума? – спросила Фудзико в ту первую ночь.
– Нет.
– Тогда зачем вы собираетесь занять место служанки?
– Из‑за саке и чтобы развлечься, Фудзико‑сан, и из‑за любопытства, – солгала она, скрыв настоящую причину: потому что он возбуждал ее, она хотела его, она никогда не имела любовника. Если не сегодня, то никогда, и это должен быть Анджин‑сан и только Анджин‑сан.
Она пошла к нему и осталась в восторге, а потом, вчера, когда пришла галера, Фудзико спросила у нее наедине:
– Вы собираетесь признаться, если узнаете, что ваш муж жив?
– Нет, конечно нет, – солгала она.
– Но теперь вы собираетесь сказать Бунтаро‑саме, да? О ночи любви с Анджин‑саном?
– Почему я должна это сделать?
– Я думала, у вас такой план. Если вы скажете об этом в нужную минуту Бунтаро, его гнев выльется на вас, и вы спокойно отправитесь на тот свет, прежде чем он поймет, что он сделал.
– Нет, Фудзико‑сан, он никогда не убьет меня. К сожалению. Он отправит меня к эта, если у него будет достаточно оснований и если он сможет получить разрешение от Торанаги, но он никогда не убьет меня.
– Измена ему с Анджин‑саном – разве этого недостаточно?
– О, да.
– Что тогда случится с вашим сыном?
– Он унаследует мой позор, если я опозорена.
– Пожалуйста, скажите мне, если вы подумаете, что Бунтаро‑сама подозревает о том, что случилось. Пока я его наложница, моя обязанность защищать Анджин‑сана.
«Да, конечно, Фудзико, – подумала тогда Марико. – И это даст вам повод для открытой мести обвинителю вашего отца, чего вы так хотите. Но ваш отец был трус, простите меня, бедная Фудзико. Хиро‑Мацу был там, иначе бы ваш отец был жив, а Бунтаро мертв, так как Бунтаро ненавидели больше, чем презирали вашего отца. Даже мечи, которые вы так цените, не были даны за храбрость, проявленную в битве, а куплены у раненого самурая. Извините, но я никогда не скажу вам, хотя это и правда».
– Я не боюсь его, – опять сказал Блэксорн.
– Я знаю, – сказала она, боль охватывала ее, – но, пожалуйста, бойся его ради меня.
Блэксорн направился к двери.
Бунтаро ждал его в сотне шагов от дома, стоя на тропинке, ведущей к деревне, – квадратный, огромный, смертельно опасный. Сбоку от него стоял телохранитель. Было облачное утро, рыбацкие лодки уже виднелись на отмелях, море было спокойно.
Блэксорн увидел в руках у Бунтаро мечи и вынутый из чехла лук, мечи были и у телохранителя. Бунтаро слегка покачивался, и это давало надежду, что он промахнется, а тогда можно будет и успеть скрыться. Около тропинки не было никаких укрытий. Демонстративно Блэксорн взвел курки обоих пистолетов и нацелился на эту пару.
«К дьяволу все эти укрытия», – подумал он, страстно желая крови, сознавая в то же время что он делает глупость, что у него нет шансов против двух самураев или дальнобойного лука, что у него нет прав во что‑либо вмешиваться. И вдруг, пока он еще находился вне досягаемости пистолетного выстрела, Бунтаро низко поклонился ему, телохранитель его сделал то же самое. Блэксорн остановился, чувствуя ловушку. Он огляделся кругом, но поблизости никого не было. Словно во сне, он увидел, как Бунтаро тяжело рухнул на колени, положил лук в сторону, руки – плашмя на землю и поклонился ему, как крестьяне кланяются своему господину. Телохранитель сделал то же самое.
Блэксорн смотрел на него, оцепенев. Убедившись, что глаза не обманывают его, он медленно пошел вперед, держа пистолеты наготове, но не подняв еще их для стрельбы, тем не менее ожидая подвоха. В пределах пистолетного выстрела он остановился. Бунтаро не двигался. Обычай требовал, чтобы он встал на колени и ответил на приветствие, так как они были равны или почти равны, но он не мог понять, почему надо будет участвовать в такой церемонии в ситуации, когда вот‑вот прольется кровь.
– Вставай, сукин сын! – Блэксорн приготовился спустить оба курка.
Бунтаро ничего не сказал, не сделал ни одного движения, но продолжал держать голову наклоненной, руки были плотно прижаты к земле. Спина кимоно была мокрой от пота.
– Нан дза? – Блэксорн умышленно использовал самую оскорбительную форму вопроса «Что такое?», ожидая, что это заставит Бунтаро вскочить, чтобы начать схватку, так как понимал, что не сможет застрелить его в такой позе, с опущенной почти в пыль головой.
Затем, сознавая, что неприлично стоять, пока они на коленях, и что «нан дза» было почти невыносимым и, конечно, ненужным оскорблением, Блэксорн встал на колени и, не выпуская из рук пистолетов, положил обе руки на землю и поклонился в ответ.
Потом он сел на пятки: «Хай?» – спросил он с вынужденной вежливостью.
И сразу же Бунтаро начал что‑то бормотать, жалко извиняясь. За что и почему, Блэксорн до конца не понял. Он мог только уловить отдельные слова, среди них много раз «саке», но это, очевидно, и было извинение и скромная просьба о прощении. Бунтаро все говорил и говорил. Потом он замолчал и опять опустил голову в пыль.
К этому времени ослепляющая Блэксорна ярость уже прошла. – Сигата га наи, – хрипло сказал он, что значило «ничем не могу помочь», или «что тут поделаешь», или «а что вы могли сделать?», не зная пока, было ли это извинение просто ритуалом перед атакой, – Сигата га наи. Хаккири вахараму га синпай сурукотовани? – Чем тут поможешь? Я не совсем понял, но не беспокойтесь.
Бунтаро поднял глаза и снова сел. – Аригато‑аригато, Ан‑джин‑сан. Домо гомен насаи.
– Сигата га наи, – повторил Блэксорн, и, когда стало ясно, что извинение было искренним, он возблагодарил Бога за то, что тот дал ему возможность обойтись без дуэли. Он знал, что у него нет никаких прав, что он вел себя как безумец, и что единственный способ покончить эту ситуацию с Бунтаро – вести себя согласно их правилам. А это значит – иметь дело с Торанагой.
Но почему вдруг извинения, страшно удивлялся он. Подумай. Ты должен научиться думать, как они.
Тут его осенило. «Это, должно быть, потому, что я хатамото, а Бунтаро гость, он нарушил мое „ва“, гармонию моего дома, он оскорбил меня, следовательно, он вообще не прав, и он должен извиняться, что бы он на самом деле ни держал в душе. Извинения необходимы: одного самурая перед другим, гостя перед хозяином…
Жди! И не забывай, что согласно их обычаям всем людям можно напиться, это не считается большим грехом, и когда они пьяны, они не отвечают за свои действия. Не забывай, что если ты напиваешься до омерзения, ты еще не теряешь лицо. Помни, как легко отнеслись к этому на корабле Марико и Торанага, когда ты отключился. Они изумлялись, но не брезговали, как сделали бы мы. А разве ты сам не виноват? Разве не ты начал эту попойку? Не ты бросил вызов?»
– Да, – сказал он вслух.
– Нан дес ка, Анджин‑сан? – спросил Бунтаро, глядя на него налитыми кровью глазами.
– Нани мо. Ватаси но каситсу дес. – Ничего. Это была моя вина.
Бунтаро покачал головой и сказал, что нет, это была только его вина, поклонился и снова извинился.
– Саке, – сказал Блэксорн, чтобы покончить с этим, и пожал плечами. – Сигата га наи. Саке!
Бунтаро поклонился и снова поблагодарил его. Блэксорн вернул поклон и встал. Бунтаро и телохранитель встали следом за ним. Оба поклонились еще раз, и он снова ответил на поклон.
Наконец Бунтаро повернулся и, шатаясь, пошел прочь. Блэксорн ждал, пока он не оказался за пределами выстрела из лука, ломая голову, правда ли, что этот человек был настолько пьян, как это представляется. Потом пошел домой.
Фудзико была на веранде, снова приветливая, улыбающаяся, как всегда. «Что вы на самом деле думаете?» – спросил он себя, здороваясь с ней и слушая ее утренние приветствия.
Дверь Марико была закрыта. Служанка стояла около нее.
– Марико‑сан?
– Да, Анджин‑сан?
Он подождал, но дверь не открывалась.
– У вас все нормально?
– Да, благодарю вас, – он услышал, что она прочищает горло, потом снова послышался ее слабый голос: – Фудзико послала сообщить Ябу‑сану и господину Торанаге, что я сегодня нездорова и не смогу переводить.
– Вам лучше бы показаться доктору.
– О, спасибо, но Суво вполне меня устроит. Я послала за ним. Я… Я только немного вывихнула бедро. У меня, правда, все хорошо, вам не стоит беспокоиться.
– Слушайте, я немного разбираюсь в медицине. Вы не кашляете кровью?
– О, нет. Когда я поскользнулась, я просто ударилась щекой. Я, действительно, совсем здорова.
После паузы он сказал:
– Бунтаро извинился.
– Да, Фудзико видела от ворот. Я покорно благодарю вас за то, что вы приняли его извинения. Анджин‑сан, я так сожалею, что мы побеспокоили вас… это непростительно, что ваш покой… пожалуйста, примите мои извинения тоже. Мне не следовало быть такой несдержанной. Это очень невежливо. Эта ссора была моей ошибкой. Пожалуйста, примите мои извинения.
– За то, что вас избили?
– За то, что я не послушалась своего мужа, за то, что не помогла ему спокойно уснуть, за то, что не удовлетворила его, и за моего хозяина.
– Вы уверены, что я не могу вам ничем помочь?
– Нет‑нет, благодарю вас, Анджин‑сан. Это только сегодня.
Но Блэксорн не видел ее целых восемь дней.
Глава Тридцать Шестая
– Я пригласил тебя поохотиться, Нага‑сан, а не повторять свои доводы, которые я уже слышал, – сказал Торанага.
– Я прошу вас, отец, в последний раз: прекратить эту подготовку, запретить употребление ружей, убить чужеземца, объявить эксперимент неудавшимся и покончить с этим мерзким делом.
– Нет в последний раз. – Сокол с надетым на голову колпачком, сидящий на рукавице Торанаги, беспокойно задвигался при звуках непривычно угрожающего голоса своего хозяина и встревоженно вскрикнул. Они были в кустах, загонщики и охрана находились за пределами слышимости, день был жаркий, влажный и облачный.
Нага вскинул голову:
– Очень хорошо. Но все же мой долг напомнить вам, что вы здесь в опасности, и попросить снова, со всей подобающей вежливостью, сейчас уже в последний раз, чтобы вы сегодня же уехали из Анджиро.
– Нет. Также в последний раз.
– Тогда возьмите мою голову.
– Я уже имею твою голову!
– Тогда возьмите ее сегодня, сейчас, или позвольте мне покончить с жизнью, так как вы не следуете добрым советам.
– Научись терпению, щенок!
– Как я могу быть терпеливым, когда я вижу, как вы губите себя? Мой долг указать вам на это. Вы здесь охотитесь и теряете время, тогда как ваши враги ополчились на вас всем миром. Завтра встретятся регенты. Четыре пятых всех важных дайме Японии либо уже в Осаке, либо на пути туда. Вы единственный важный дайме, который отказался приехать. Теперь вас обвинят в измене. Тогда ничто не спасет вас. По крайней мере вам надо быть дома в Эдо, окруженным своими войсками. Здесь мы не сможем защитить вас. У нас едва ли тысяча человек, а разве Ябу не мобилизовал всю Идзу? У него более восьми тысяч человек в пределах двадцати ри отсюда, еще шесть тысяч закрывают границы. Вы знаете, наши шпионы говорят, что он держит суда, стоящие к северу отсюда, чтобы потопить вас, если вы попытаетесь спастись на галере! Вы опять его пленник, разве вы не видите этого? Один почтовый голубь от Ишидо, и Ябу может погубить вас, когда ему захочется. Разве вы не понимаете, что он готовит измену?
