Блэксорн наблюдал за происходящим. Когда все кончилось, он пошел домой. В доме была тишина, над деревней опустилась какая‑то завеса. Ванна, казалось, не помогла ему почувствовать себя чистым. Саке не удалило грязи изо рта. Благовония не перебили запаха смрада в ноздрях.
Позже за ним прислал Ябу. Атака была разобрана, момент за моментом. На разборе были Оми, Нага и Марико. Нага, как всегда, холодный, внимательный, редко комментирующий, спокойный заместитель командира. Никто из них, казалось, не был тронут тем, что случилось.
Они работали до захода солнца. Ябу предложил ускорить подготовку. Немедленно должна была быть создана вторая команда из пятисот человек. Через неделю еще одна.
Блэксорн шел домой один, ужинал в одиночестве, захваченный своим ужасным открытием: они не знали чувства греха, все они были без совести, даже Марико.
В эту ночь он не мог спать. Он вышел из дома. Шквальные порывы ветра срывали пену с гребней волн, гремели обломками деревенских построек. Собаки выли, задрав головы вверх или рыскали в поисках съестного. Крыши из рисовой соломы шевелились, словно живые существа. Громыхали ставни, мужчины и женщины, молчаливые, как призраки, старались закрыть и закрепить их. Был высокий прилив. Все рыбацкие лодки находились гораздо выше обычного. Все было задраено. Он прошелся берегом, потом повернул к своему дому, ему пришлось идти, согнувшись, против ветра. На дороге никого не было. Хлынул дождь, и он вскоре весь промок.
Фудзико ждала его на веранде, ветер налетал на нее, трепал пламя в масляной лампе с абажуром. Никто не спал. Слуги сносили ценные вещи в низкую глинобитную постройку на заднем дворе.
Шторм пока еще не достиг угрожающей силы.
Черепица на коньке крыши свободно изгибалась под натиском ветра, вся крыша ходила ходуном. Одна пластинка черепицы соскользнула и разбилась с громким стуком. Слуги засуетились, некоторые приготовили ведра с водой, другие пытались починить крышу. Старый садовник Ёки‑я с помощью детей привязывал хрупкие кусты и деревца к бамбуковым колам.
На дом обрушился еще один шквал.
– Похоже, скоро сдует нас всех, Марико‑сан.
Она не ответила, ветер трепал одежды на ней и Фудзико, выдувал слезы из глаз. Он посмотрел на деревню. Теперь повсюду летали обломки. Ветер прорвался через щель в бумажных седзи одной из жилых комнат, и вся стена исчезла, оставив только решетчатый каркас. Противоположная стена рассыпалась, затем обрушилась крыша.
Блэксорн беспомощно повернулся, и тут ветром уничтожило седзи в его комнате. Эта стена исчезла, то же произошло с противоположной. Скоро все стены покрылись клочьями бумаги. Дом стал прозрачным, но опоры устояли и черепичная крыша не сдвинулась. Постели, фонари и маты раскидало и понесло в разные стороны, слуги гонялись за ними.
Шторм разрушил стены всех домов в деревне. Некоторые из домов были уничтожены полностью. Тяжело пострадавших не было. На рассвете ветер утих, и мужчины и женщины начали восстанавливать свои дома.
К обеду стены дома Блэксорна были восстановлены, половина деревни также имела нормальный вид. Легкие решетчатые стены требовали немного работы. Черепичные и соломенные крыши требовали большего труда, но он видел, как люди помогали друг другу, работали весело, быстро и с большой сноровкой. Мура бегал по деревне, советуя, командуя, давая поручения и проверяя. Он поднялся на холм, чтобы посмотреть, как идут дела.
– Мура, вы сделали… – Блэксорн искал слова, – вы очень легко с этим справляетесь.
– Ах, спасибо, Анджин‑сан. Нам повезло, что не было пожаров.
– Вы часто гореть?
– Извините: «У вас часто бывают пожары?»
– У вас часто бывают пожары? – повторил Блэксорн.
– Да. Но я приказал деревне приготовиться. Приготовиться, вы понимаете?
– Да.
– Когда налетают эти бури… – Мура замер и глянул через плечо Блэксорна, потом он низко поклонился.
К ним подходил своей легкой подпрыгивающей походкой Оми, его глаза дружески смотрели только на Блэксорна, как будто Мура вообще не существовал.
– Доброе утро, Анджин‑сан, – сказал он.
– Доброе утро, Оми‑сан. У вас дома все в порядке?
– Все нормально. Спасибо, – Оми посмотрел на Муру и грубо сказал: – Люди должны ловить рыбу или работать на полях. Женщины тоже. Ябу‑сама увеличил налоги. Вы хотите опозорить меня перед ним своей ленью?
– Нет, Оми‑сан. Пожалуйста, извините меня. Я сейчас же распоряжусь.
– Этого вообще не следовало говорить. В следующий раз я не буду разговаривать.
– Я прошу прощения за мою глупость, – Мура торопливо ушел.
– У вас сегодня все нормально, – сказал Оми Блэксорну, – а ночь прошла спокойно?
– Сегодня все нормально, спасибо. А как у вас?
Оми говорил очень долго. Блэксорн не ухватывал всего сказанного, только отдельные слова то тут, то там, как это было и в разговоре Оми с Мурой.
– Простите, я не понял.
– Отдыхаете? Как вам показалось вчера? Атака? Учебный бой?
– Ах, понятно. Да, я думаю, все прошло хорошо.
– А свидетельство?
– Простите?
– Выступление свидетелем? Ронин Небару Дзозен и его люди? Уже забыли? – Оми изобразил удар штыком и засмеялся. – Вы были свидетелем их смерти. Смерти! Вы понимаете?
– Ах, да. Честно говоря, Оми‑сан, я не люблю убийства.
– Карма, Анджин‑сан.
– Да, карма. Сегодня будут учения?
– Да. Но Ябу‑сама хочет поговорить с вами. Позже. Понимаете, Аджин‑сан? Только поговорить, – терпеливо повторил Оми.
– Только поговорить. Понял.
– Вы начинаете очень хорошо говорить на нашем языке.
– Спасибо. Трудно. Мало времени.
– Да. Но вы умный человек и очень стараетесь. Это важно. У вас будет время, Анджин‑сан, не беспокойтесь, я вам помогу, – Оми видел, что многое из того, что он говорит, не доходит до Блэксорна, но не обращал на это внимания, так как Блэксорн все равно улавливал суть, – я хочу быть вашим другом, – потом повторил это более отчетливо, – вы понимаете?
– Друг? Я понимаю «друг».
Оми показал на себя, потом на Блэксорна:
– Я хочу быть вашим другом.
– Спасибо. Очень польщен.
Оми снова улыбнулся, поклонился как равный равному и ушел.
– Дружить с ним? – пробормотал Блэксорн, – он забыл? Я не забыл.
– Ах, Анджин‑сан, – сказала Фудзико, подбегая к нему, – вам не хочется поесть? За вами скоро пришлет Ябу‑сама.
– Да, спасибо. Много разрушать? – спросил он, указывая на дом.
– Извините меня, но вам следует говорить: «Много разрушений?»
– Много разрушений?
– Фактически ничего не пострадало, Анджин‑сан.
– Хорошо. Много пострадать?
– Извините меня, но нужно сказать: «Много раненых?»
– Спасибо. Раненых много?
– Нет, Анджин‑сан. Никто не ранен.
Внезапно Блэксорн устал от постоянных поправок.
– Я голод. Давайте есть!
– Да, сейчас. Но извините, вам следует сказать: «Я голоден». – Она дождалась, пока он не сказал правильно, и убежала.
Он сел на веранде и стал следить за Ёки‑я, старым садовником, собиравшим обломки и опавшие листья. Он видел женщин и детей, приводящих в порядок деревню, и лодки, выходящие в море из гавани. Остальные жители деревни потянулись на поля, хотя ветер и мешал им. «Хотел бы я знать, какие налоги они платят, – спросил он себя, – мне бы не хотелось быть здешним крестьянином. Да и не только здесь – нигде».
На рассвете он был поражен кажущимся опустошением деревни. – Такой шторм вряд ли повредил бы дом в Англии, – сказал он Марико. – Конечно, это был сильный шторм, но не самый мощный. Почему бы вам не строить дома из камня или кирпича?
– Из‑за землетрясений, Анджин‑сан. Любое каменное здание, конечно, было бы расколото и обрушилось бы, возможно, убив или ранив его обитателей. При нашем типе построек повреждений мало. Вы посмотрите, как быстро все будет восстановлено.
– Да, но они пожароопасны. И что случится, когда начнутся большие ветры? Тайфуны?
– Тогда будет очень плохо.
Она рассказала о тайфунах и сезонах тайфунов – с июня до сентября, иногда они начинаются раньше, иногда позже. И о других природных катастрофах.
Несколько дней назад произошло небольшое землетрясение. С жаровни упал котелок и перевернулся, но угли были сразу потушены. Один дом в деревне был охвачен огнем, но, к счастью, огонь не успел распространиться. Блэксорн никогда не видел такой ожесточенной схватки с огнем. В деревне мало кто обратил на этот случай внимание. Они только посмеялись и продолжали заниматься своими делами.
– Почему люди смеялись?
– Мы считаем, что стыдно и невежливо показывать сильные чувства, особенно страх, так что мы прячем их в смехе или улыбке, хотя мы не должны показывать и этого.
«Некоторые из вас показывают», – подумал Блэксорн.
Показал это Небару Дзозен. Он умирал недостойно, плача от страха, прося его помиловать. Убивали его медленно и жестоко. Ему разрешили бежать, потом аккуратно проткнули штыком среди общего смеха, снова заставили бежать и подрезали поджилки. После этого ему позволили уползти, потом медленно вспороли живот, пока он кричал, а кровь и слизь вытекали из него, и так оставили умирать.
После него Нага обратил внимание на остальных самураев. Трое людей Дзозена тут же встали на колени, обнажили свои животы, поставили перед собой короткие мечи, чтобы совершить сеппуку. Трое их товарищей встали сзади них как помощники, обнажив длинные мечи, они взяли их обеими руками. Нага и его люди их больше не трогали. Как только самураи, стоящие на коленях легли на свои мечи, они вытянули шеи, и три меча, опустившись, одним ударом отрубили им головы. В упавших головах клацнули зубы, и все стихло. Тут же налетели мухи.
После этого на колени встали еще два самурая, последний из оставшихся стоял наготове как помощник. Первый из вставших на колени был обезглавлен тем же способом, что и его товарищи, как только опустился на нож. Другой сказал: – Нет. Я, Хирасаки Кенко, знаю как умирать – как следует умирать самураю.
Кенко был гибкий молодой человек, надушенный и миловидный, бледнолицый, волосы его были хорошо смазаны маслом и плотно заплетены в косичку. Он почтительно взялся за свой меч и частично обмотал лезвие поясом, чтобы удобней было держаться за него рукой.
– Я осуждаю смерть Небару Дзозен‑сана и этих его людей, – твердо сказал он, кланяясь Наге. Он кинул последний взгляд на небо и в последний раз ободряюще улыбнулся своему помощнику: «Сайонара, Тадео». После этого он глубоко погрузил свой нож с левой стороны себе в желудок. Он обеими руками сделал полный разрез поперек, вынул его и глубоко погрузил его снова, как раз над пахом и резко рванул вверх в полном молчании. Его вспоротые внутренности вывалились на колени, и, когда его ужасно искаженное агонией лицо ткнулось вперед, помощник опустил вниз свой меч, блеснувший широкой дугой.
Нага сам поднял за косичку голову этого самурая, отер ее от грязи и закрыл глаза. Потом он приказал своим людям проследить, чтобы голова была вымыта, упакована и отправлена Ишидо со всеми почестями, с полным отчетом о мужестве Хирасаки Кенко.
Последний самурай опустился на колени. Не было никого, кто бы помог ему совершить сеппуку. Он тоже был молод. Его пальцы дрожали, его охватил страх. Дважды он выполнял свои обязанности по отношению к своим товарищам, дважды рубил головы с большим искусством, спасая их от пытки болью и позора страха. И только что он ждал смерти своего любимого друга, который умер, как полагается самураю, принеся себя в жертву в гордой тишине, потом он опять рубил чисто, с совершенным искусством. Он никогда не убивал до этого случая.
Он направил глаза на меч, обнажил живот и молил богов послать ему мужество его любовника. Навернулись слезы, но усилием воли он стянул лицо в замершую улыбающуюся маску, развязал свой пояс и обмотал им часть лезвия. Поскольку юноша честно выполнял свой долг, Нага сделал знак своему заместителю.
Самурай вышел вперед и поклонился, представившись по всем правилам: – Осараги Нампо, капитан девятого легиона господина Торанаги. Почту за честь быть вашим помощником.
– Икимо Тадео, первый офицер, вассал господина Ишидо, – ответил юноша, – Спасибо. Я почту за честь принять вашу помощь.
Смерть его была быстрая, безболезненная и почетная.
Головы были подобраны. Потом вновь вернулся к жизни Дзозен. Его руки судорожно пытались заправить кишки обратно в живот.
Его оставили собакам, которые пришли из деревни.
