Она тронула струну. С того момента, как гости прошли в ворота их дома, все ее чувства обострились. Она тайком следила за ними, и пока они были с Дзеко‑сан, и когда остались одни, думая, как можно угодить ему или поразить госпожу Тода. Она не была готова к тому, что скоро сделалось очевидным:
Анджин‑сан явно желал госпожу Тода, хотя он и скрывал это, как скрывал бы любой цивилизованный человек. Это само по себе было не удивительно, так как госпожа Тода была необыкновенно красивая и утонченная дама и, что самое важное, она одна могла разговаривать с ним. Что удивило ее, так это то, что госпожа Тода желала его так же, если не больше.
«Чужеземец самурай и госпожа тоже самурай, дочь аристократа убийцы Акечи Дзинсаи, жена господина Бунтаро! Ээээээ! Бедные мои! Как печально. Конечно, это кончится трагедией».
Кику почувствовала, что готова заплакать при мысли о печалях жизни, ее тяжести. «О, как я хотела бы родиться самураем, а не крестьянкой, так чтобы я могла стать даже наложницей Оми‑самы, а не просто временной игрушкой. Я бы с радостью отдала за это надежду на вторую жизнь. Отбрось печаль. Дари людям удовольствие, это твой долг».
Ее пальцы тронули вторую струну, струну, наполненную печалью. Тут она заметила, что, хотя Марико была увлечена ее игрой, Анджин‑сана она не заинтересовала.
Почему? Кику знала, что дело было не в ее игре, так как она была уверена, что игра почти совершенна. Такое мастерство, как у нее, было дано немногим.
Третий, более красивый, аккорд, на пробу. «Ясно, – сказала она себе тут же, – его это не радует». Она позволила аккорду замереть и начала петь без аккомпанемента, ее голос метался, неожиданно меняя темп. Она училась этому годы. Марико опять была поражена, он – нет, так что Кику снова остановилась.
– Сегодняшний вечер не для музыки или пения, – заявила она. – Это вечер для счастья. Марико‑сан, как мне сказать на их языке: «Пожалуйста, извините меня»?
– Пер фавор.
– Пер фавор, Анджин‑сан, сегодня вечером мы должны только смеяться, да?
– Домо, Кику‑сан. Хай.
– Трудно общаться без слов, но не невозможно, да? Ах, я знаю! – Она прыжком вскочила на ноги и начала изображать комические пантомимы – дайме, носильщика, рыбака, уличного торговца, чванливого самурая, даже старого крестьянина, и она делала это настолько хорошо, с таким чувством юмора, что Марико и Блэксорн сразу же начали смеяться и хлопать в ладоши. Потом она подняла руку, стала с озорством изображать, как мужчина мочится, держа член в руках или отпуская его, схватывает, удивляется его малой величине или недоверчиво взвешивает в руках, во всякую пору своей жизни, начиная с ребенка, который только мочит постель и хнычет, потом спешащего молодого человека, потом еще одного, убирающего его, потом другого – с большим, потом еще одного с таким маленьким, до точки «откуда все идет», и, наконец, до очень старого человека, стонущего в экстазе от того, что вообще может помочиться.
Кику поклонилась на их аплодисменты и отпила чаю, смахивая капли пота со лба. Она заметила, что он поводит плечами и спиной, пытаясь облегчить боль:
– Ох, пер фавор, сеньор! – стала на колени за его спиной и начала массировать ему шею.
Ее умелые пальцы сразу нашли точки, принесшие ему облегчение.
– О, боже мой… это… хай… как раз там!
Она прошлась пальцами там, куда он указал:
– Вашей шее скоро будет лучше. Слишком много сидели, Анджин‑сан!
– Очень хорошо, Кику‑сан. Вы почти превзошли Суво!
– Ах, спасибо. Марико‑сан, у Анджин‑сана такие большие плечи, вы мне не поможете? Просто поработайте с его левым плечом, пока я займусь правым? Извините, но мои руки недостаточно сильны.
Марико позволила себя уговорить. Кику спрятала улыбку, когда он возбудился под пальцами Марико, и была рада своей изобретательности. Теперь клиент был доволен благодаря ее искусству и знаниям и им стало возможно управлять, как это и должно быть.
– Теперь лучше, Анджин‑сан?
– Хорошо, очень хорошо, спасибо.
– О, я рада за вас. Мне это приятно. Но госпожа Тода намного искусней в этом деле, чем я, – Кику чувствовала, что они симпатизируют друг другу, хотя и пытаются это скрыть. – Теперь, может быть, немного поедим? – Еду тут же принесли.
– Для вас, Анджин‑сан, – гордо сказала она. На блюде лежал небольшой фазан, нарезанный на мелкие кусочки, зажаренный на открытом огне, он был полит сладким соевым соусом. Она положила Блэксорну.
– Превосходно, превосходно! – сказал он. И это была правда.
– Марико‑сан?
– Спасибо, – Марико взяла маленький кусочек, но не съела его.
Кику взяла кусочек своими палочками для еды и с удовольствием пожевала:
– Хорошо, правда?
– Да, Кику‑сан, это превосходно! Прекрасно.
– Анджин‑сан, возьмите еще, пожалуйста, – она взяла второй кусок, – здесь еще много.
– Спасибо. Как это делается – вот это? – он указал на густой коричневый соус.
Марико перевела для нее.
– Кику‑сан говорит, что это сахар с соей и немного имбиря. Она спрашивает, в вашей стране есть сахар и соя?
– Сахар из свеклы делают, а сои нет. Кику‑сан.
– О, как можно жить без сои? – Кику напустила на себя важность. – Пожалуйста, скажите Анджин‑сану, что у нас сахар уже тысячу лет. Буддийский монах Гандзин привез его к нам из Китая. Все лучшее к нам пришло из Китая, Анджин‑сан. Чай мы стали пить около пятисот лет назад. Буддийский монах Еисей принес несколько семян и посадил их в провинции Чихузен, где я родилась. Он также дал нам Дзен‑Буддизм.
Марико перевела с такой же официальностью. Тут Кику расхохоталась:
– Ох, извините, Марико‑сама, но вы оба выглядите такими серьезными. Я и притворилась такой важной с этим чаем – как будто это имеет значение. Я только хотела развлечь вас.
Они наблюдали, как Блэксорн расправился с фазаном,
– Вкусно, – сказал он. – Очень вкусно. Пожалуйста, поблагодарите Дзеко‑сан.
– Она будет польщена, – Кику налила им обоим еще чаю. Потом, зная, что наступил удобный момент, она невинно спросила:
– Можно у вас спросить, что случилось сегодня во время землетрясения? Я слышала, что Анджин‑сан спас жизнь господину Торанаге? Я сочла бы за честь услышать это из первых уст.
Она терпеливо слушала, позволив Блэксорну и Марико наслаждаться рассказом, добавляя «ох» или «а что же дальше?» или наливая саке, не прерывая, как идеальный слушатель.
И когда они кончили, Кику восхитилась их смелостью и тем, как повезло господину Торанаге. Они поговорили еще немного, потом Блэксорн встал и служанке велели показать ему дорогу.
Марико нарушила молчание:
– Вы никогда не ели мяса до этого, Кику‑сан, правда?
– Это моя обязанность – делать то, что будет ему приятно, только и всего, правда?
– Я никогда не догадывалась, как совершенна может быть дама. Я теперь понимаю, почему всегда должны быть Плавающий Мир, Ивовый Мир и как счастливы мужчины, и как плоха была я.
– О, это не было моей целью, Марико‑сама. Мы здесь только для удовольствий, на короткое время.
– Да. Я восхищена вами. Мне хотелось бы быть вашей сестрой.
Кику поклонилась:
– Я недостойна такой чести.
Они ощутили, как между ними рождаются теплые чувства. Потом она сказала:
– Это очень потаенное место, можно довериться, здесь нет подглядывающих глаз. Комната для удовольствий в саду очень темная, если кому‑нибудь требуется темнота. И тьма скроет все секреты.
– Единственный способ сохранить секрет – это быть одной и шептать под пустой стеной в глухую полночь, не так ли? – небрежно бросила Марико, выгадывая время, чтобы принять решение.
– Между сестрами не нужны стены. Я отпустила служанку до утра. Наша комната для удовольствий – очень уединенное место.
– Вы должны быть с ним одна.
– Я всегда могу быть одна, всегда.
– Вы так добры ко мне, Кику‑сан, так предусмотрительны.
– Это волшебная ночь, да? И совершенно особенная.
– Волшебные ночи слишком скоро кончаются, сестричка. Волшебные ночи для детей, правда? Я не ребенок.
– Кто знает, что случится волшебной ночью? Темнота скрывает все.
Марико печально покачала головой и нежно коснулась Кику:
– Да. Но для него, если она вмещает вас, это уже достаточно.
Кику отступилась. Потом она сказала:
– Я – подарок для Анджин‑сана? Он не сам попросился ко мне?
– Если он видел вас, как он мог не просить вас? Честно говоря, для него большая честь, что вы принимаете его. Я сейчас это поняла.
– Но он видел меня всего один раз, Марико‑сан. Я стояла рядом с Оми‑саном, когда он подходил к кораблю, чтобы плыть первый раз в Осаку.
– О, но Анджин‑сан говорил, что он видел Мидори‑сан около Оми‑сана. Это были вы? Около паланкина?
– Да, на площади. О, да, это была я, Марико‑сан, а не госпожа Мидори, жена Оми‑самы. Он сказал мне: «Конити ва». Но, конечно, он не запомнил. Как он мог запомнить? Это было в прошлой жизни, да?
– О, он помнил красивую девушку с зеленым зонтиком. Он сказал, это самая красивая девушка, какую он когда‑либо видел. Он говорил мне об этом много раз. – Марико внимательно посмотрела на нее. – Да, Кику‑сан, вас легко было спутать тогда, под зонтиком.
Кику налила саке, и Марико была зачарована ее непринужденной элегантностью.
– Мой зонтик был цвета морской воды, – сказала она, очень довольная тем, что он помнил.
– Как тогда выглядел Анджин‑сан? Совсем иначе? Ночь Стонов должна была пройти ужасно.
– Да, это так. И он тогда казался старше, кожа на лице напряжена… Но мы стали слишком серьезны, старшая сестра. Ах, вы не знаете, как я польщена тем, что вы мне позволили так себя называть. Сегодня ночь только для удовольствий. Не надо больше серьезных вещей, да?
– Да, согласна.
– Теперь, возвращаясь к более простым вещам, вы не будете добры дать мне несколько советов?
– Пожалуйста, – сказала Марико дружеским тоном.
– Скажите, может быть, люди его национальности при сексе предпочитают какие‑нибудь приспособления или позы, вы что‑нибудь знаете об этом? Извините меня, пожалуйста, но может быть, вы могли бы мне что‑то подсказать.
Марико потребовалась вся выдержка, чтобы оставаться спокойной.
– Нет, этого я не знаю. Анджин‑сан очень стыдлив во всем, что касается секса.
– Его можно спросить как‑нибудь окольным путем?
– Не думаю, что вы можете спросить об этом иностранца. Только, не Анджин‑сана. И, извините, я не знаю, что это за приспособления, за исключением, конечно, харигаты.
– А! – интуиция Кику снова не подвела ее, и она спросила невинно: – Вы не хотели бы посмотреть их? Я могла бы показать вам их все, может быть, вместе с ним, тогда его не нужно будет спрашивать. Мы можем понять по его реакции.
Марико заколебалась, любопытство пересилило ее убеждения.
– Если бы это можно было сделать как бы шутя…
Они услышали, как возвращается Блэксорн. Кику встретила его и налила вина. Марико осушила свою чашку, радуясь, что она больше не одна, ей было нелегко сознавать, что Кику могла читать ее мысли.
Они болтали, играли в глупые игры, а потом, когда Кику сочла, что наступило подходящее время, она спросила, не хотели бы они поглядеть сад и комнаты для удовольствий.
Они вышли в ночной сад. Дорожка петляла вокруг маленького прудика и журчащего водопада. В конце тропинки в центре бамбуковой рощицы стоял маленький домик. Он поднимался над ухоженной лужайкой, к окружающей его веранде вели четыре ступеньки. Убранство двухкомнатного жилища было очень изысканное и отличалось большим вкусом. Красное дерево, тонкая работа, мягчайшие татами, красивые шелковые подушки, самые элегантные драпировки в таконома.
– Так мило, Кику‑сан, – сказала Марико.
– Чайный Домик в Мисиме намного изысканней, Марико‑сан. Пожалуйста, располагайтесь поудобнее, Анджин‑сан! Пер фавор, вам удобно, Анджин‑сан?
– Да, очень удобно.
Кику видела, что он все еще был под впечатлением новых знаний и ощущений и немного пьян, но обращал внимание только на Марико. Ей очень хотелось встать и пройти во внутреннюю комнату, где были разложены футоны, выйти на веранду и уйти. Но она знала, что если она так сделает, то это будет с ее стороны нарушением закона. Более того, она сознавала, что такой поступок будет безответственным, так как в глубине души она чувствовала, что Марико почти уже приняла решение.
«Нет, – подумала она, – я не должна толкать ее на такой трагически неблагоразумный поступок, как бы это ни было важно для моего будущего. Я предложила, но Марико‑сан сама отказалась. Мудро. Они любовники? Не знаю. Это их карма».
Она наклонилась вперед и заговорщически засмеялась:
– Послушайте, старшая сестра, пожалуйста, скажите Анджин‑сану, что у меня здесь есть некие штучки. В их стране они есть?
– Он говорит, нет, Кику‑сан. Извините, он никогда не слышал о таких.
– О! Ему неинтересно будет посмотреть на них? Они в соседней комнате, я могу сходить за ними – они действительно очень возбуждают.
– Вам не хотелось бы посмотреть на них, Анджин‑сан? Она говорит, они, правда, очень забавные, – Марико умышленно изменила слово.
– Почему бы нет? – сказал Блэксорн, его горло сжалось, он весь был напряжен, чувствуя их запах и осознавая их женственность. – Вы используете какие‑то приспособления при сексе? – спросил он.
– Кику‑сан говорит, иногда. Она говорит – и это верно, – что наш обычай – всегда стараться продлить момент «Облаков и Дождя», так как мы считаем, что в этот короткий момент мы, смертные, находимся вместе с нашими богами, – Марико следила за ним. – Так что очень важно заставить его длиться как можно дольше, правда?
– Да.
– Она знает, что быть наедине с богами очень важно. Это хорошее поверье, хотя, возможно, вы так не думаете. Чувство Ливня из Облаков такое неземное и божественное. Не так ли? Так что любыми средствами оставаться с богами как можно дольше наш долг, правда?
– Несомненно.
– Не хотите ли саке, Анджин‑сан?
– Спасибо.
Она обмахнулась веером.
– Ливень из Облаков и Облака и Дождь, или Огонь и Поток, как мы иногда это называем, это очень по‑японски, Анджин‑сан. Очень важно быть японцем в вопросах секса, да?
К ее облегчению, он ухмыльнулся и поклонился ей, как придворный:
– Да, конечно. Я – японец, Марико‑сан. Хонто!
Кику вернулась с обшитым шелком ящиком. Она открыла его и вынула внушительного размера пенис, вырезанный из слоновой кости, и другой, эластичный, из материала, которого Блэксорн никогда не видел. Она небрежно отставила их в сторону.
– Это, конечно, обычные харигата, Анджин‑сан, – сказала Марико, не задумываясь, ее глаза были прикованы к другим предметам.
– Это… на самом деле? – спросил Блэксорн, не зная, что еще сказать, – Матерь Божья!
– Но это только обычные харигата, Анджин‑сан. Конечно, у ваших женщин тоже они есть!
– Конечно, нет! Нет, у них их нет, – добавил он, пытаясь не терять чувства юмора.
Марико не могла поверить в это. Она объяснила Кику, которая была не менее удивлена. Кику что‑то долго говорила, Марико соглашалась.
– Кику‑сан кажется это очень странным. Я должна согласиться, Анджин‑сан. Здесь почти каждая девушка пользуется ими для обычного облегчения, без всякой задней мысли. Как еще девушка может оставаться здоровой, если она ограничена в своих возможностях там, где нет мужчин? Вы уверены, Анджин‑сан? Вы нас не обманываете?
– Нет – я, э, уверен, что наши женщины их не имеют. Это было бы, Боже мой, это, ну, мы… они этого не имеют.
– Без них жизнь должна быть невероятно трудной. Мы говорим, что харигата подобен мужчине, но лучше его, потому что это точно как его лучшая часть, но без всего остального. Не так ли? И они также превосходны, потому что не все мужчины имеют такую силу, как харигата. Они нам преданы и никогда не устают от нас, как мужчины. Они могут быть какие угодно: грубые или мягкие – Анджин‑сан, вы обещали, помните? Про юмор!
– Вы правы, – ухмыльнулся Блэксорн, – ей‑богу, вы правы. Пожалуйста, извините меня, – он поднял харигата и внимательно рассмотрел его, невыразительно насвистывая. – Вы говорили, Учительница‑сан, он может быть грубым?
– Да, – сказала она убежденно, – он может быть грубым или мягким, как вы пожелаете. Кроме того, харигата намного более выносливы, чем любой мужчина, и никогда не устают!
– О, это интересный факт!
– Да. Не забывайте, не каждой женщине повезло встретить сильного мужчину. Без помощи одной из этих штучек, удовлетворяющих обычные страсти, нормальная женщина скоро теряет физическое равновесие, и это, конечно, нарушает ее настроение и тем вредит ей и ее окружению. Женщина не имеет той свободы, которую имеет мужчина – в большей или меньшей степени – и правильно, да? Мир принадлежит мужчинам, не так ли?
– Да, – он улыбнулся, – и одновременно нет.
– Извините, но мне жалко ваших женщин. Они ведь такие же, как и мы. Когда вернетесь домой, вы должны научить их, Анджин‑сан. Ах, да, скажите королеве, она поймет. Мы очень чувствительны в вопросах секса.
– Я упомяну об этом Ее Величеству. – Блэксорн отложил харигата в сторону, сделав вид, что ему не хочется этого делать. – Что еще?
Кику вынула связку из четырех больших круглых бусин из белого нефрита, нанизанных через определенные промежутки на крепкую шелковую нить. Марико внимательно слушала объяснения Кику, глаза ее раскрылись шире, чем когда‑либо, веер замелькал. Когда Кику закончила, она с любопытством посмотрела на бусы:
– Ах, со дес! Ну, Анджин‑сан, – твердо начала она, – эти бусы называются кономи‑синзу, жемчужины наслаждения, и сеньор или сеньора могут одинаково пользоваться ими. Саке, Анджии‑сан?
– Спасибо.
– И женщина, и мужчина могут пользоваться ими, бусины аккуратно помещают в задний проход и потом, в момент Облаков и Дождя, бусины медленно, одну за другой, вытаскивают.
– Что?
– Да, – Марико положила бусы перед ним на подушку, – госпожа Кику говорит, очень важно выбрать время, и всегда… Я не знаю, как вы это называете, ах, да, всегда надо использовать масляную смазку… для удобства, Анджин‑сан, – она посмотрела на него и добавила, – она говорит также, что жемчужины наслаждения могут быть разных размеров и что если их правильно применять, они, правда, могут дать очень хороший результат.
Он шумно расхохотался и выразился по‑английски:
– Ставлю бочонок дублонов против кучки свиного дерьма, что в это никто не поверит!
– Извините, я не поняла, Анджин‑сан.
Когда он смог говорить, то произнес по‑португальски:
– Я ставлю гору золота против травинки, Марико‑сан, что результат очень значительный на самом деле. – Он поднял бусы и внимательно их рассмотрел, не замечая, что насвистывает. – Жемчужины наслаждений, да? – Через минуту он отложил их. – Что там еще?
Кику была рада, что ее эксперимент удался. После этого она показала им химитсу‑кава, секретную кожу:
– Это кольцо наслаждения, Анджин‑сан, которое мужчина использует, чтобы поддерживать эрекцию, когда он устал. С ним, – говорила Кику, – мужчина может удовлетворять женщину, даже когда он прошел свой пик или его желание ушло. – Марико следила за ним: – Не так ли?
– Абсолютно, – просиял Блэксорн, – господь Бог защищает меня от этого и от невозможности удовлетворить женщину. Пожалуйста, попросите Кику‑сан купить мне три штуки – прямо в ящике!
Затем ему показали хиро‑гумби, снаряжение для усталых, тонкие высушенные стебли растения, которые, если их намочить и обмотать вокруг Несравненного Песта, разбухали и делали его крепким на вид. Потом там были всякие стимулирующие средства – средства создавать или усиливать возбуждение, и всякие смазки – для увлажнения, для увеличения объема, для усиления.
– Никогда не ослабевает? – спросил он с еще большим весельем.
– О, нет, Анджин‑сан, это неземное ощущение!
Затем Кику вынула другие кольца, которые используют мужчины: из слоновой кости или эластичные, шелковые кольца с шариками, щетинками, ленточками и расширениями и отростками разных видов, сделанные из слоновой кости, конского волоса, семян или даже маленьких колокольчиков.
– Кику‑сан говорит, что почти каждая из этих вещей превратит самую скромную даму в распутницу.
«О, Боже, как бы я хотел тебя, распутницу», – думал он.
– Но это только для мужчин, да? – спросил он вслух.
– Чем больше возбуждена госпожа, тем больше наслаждение мужчины, не так ли? – сказала Марико. – Конечно, доставлять радость женщине – также долг мужчины. А с такими вещами, если он, к сожалению, слабый, старый, усталый, он все‑таки может достаточно хорошо ее удовлетворить.
– Вы пользовались ими, Марико‑сан?
– Нет, Анджин‑сан, я никогда не видела их раньше. Они предназначены не нам… жены не для удовольствия, их удел – растить детей и вести дом и хозяйство.
– Жены не ожидают, что их будут удовлетворять?
– Нет. Эти было бы необычно. Это для дам из Ивового Мира, – Марико обмахнулась веером и объяснила Кику, что она сказала. – Она спрашивает, у вас то же самое? Долг мужчины доставлять удовольствие женщине, так же как ее долг доставлять удовольствие мужчине?
– Пожалуйста, скажите ей, что, к сожалению, у нас не так, а совсем наоборот.
– Она говорит, что это скверно. Еще саке?
– Переведите ей, что мы приучены стыдиться наших тел, секса, наготы и… прочим всяким глупостям. Только пребывание здесь заставило меня понять это. Теперь я немного цивилизованнее и знаю больше.
Марико перевела. Он осушил свою чашку. Кику немедленно наполнила ее снова, наклонившись вперед и придерживая длинный рукав левой рукой, так чтобы не коснуться низкого лакированного столика, пока правой она наливала саке.
– Домо.
– До итасимасите, Анджин‑сан.
– Кику‑сан говорит, что ваше мнение так много значит для нас. Я согласна с ней, Анджин‑сан. Вы сегодня заставили меня почувствовать гордость за нас, японцев. Но, конечно, это совсем не так ужасно, как вы рассказываете.
– Это хуже. Это трудно понять, еще труднее объяснить, если вы никогда не жили там. Видите ли, на самом деле… – Блэксорн обратил внимание, как они смотрят на него, терпеливо ждут, одетые в яркие разноцветные одежды, такие милые и чистые, комната такая яркая и опрятная, уютная. Мысленно он стал сравнивать все это с его английским домом: солома на земляном полу, дым из открытого кирпичного очага, поднимающийся к отверстию в потолке; только три новых очага с трубами было тогда во всей его деревне, и то только в самых богатых домах. В коттедже две маленькие спальни и одна большая неопрятная комната, служившая кухней, столовой и гостиной одновременно. Ты входил в морских сапогах, летом и зимой, не замечая грязи, навоза, садился на стул или скамейку, дубовый стол был захламлен так же, как и комната, здесь же три или четыре собаки и двое детей – его сын и дочь его умершего брата Артура, ползающих, падающих и играющих на полу. Фелисите готовит, ее длинное платье волочится по грязи и соломе, служанка шмыгает носом и путается под ногами, а Мэри, жена Артура, кашляющая в соседней комнате, лежит при смерти, но никак не умрет.
Фелисите, милая моя Фелисите. Ванна раз в месяц, и то летом, в медном корыте. Но лицо, руки и ноги она моет каждый день. Фелисите, всегда прячущая тело до шеи и запястий, закутанная в толстые шерстяные одежды, которые не стираются месяцами или годами, воняющая, как все, искусанная вшами, как все, страдающая от чесотки.
И все глупые поверья и убеждения, что чистота может убить, что вода может вызвать простуду и принести чуму, открытые окна могут привести к смерти, что вши и блохи, мухи и грязь, и болезни – все это Божье наказанье за грехи на земле.
Блохи, мухи, свежая солома каждую весну, но каждый день – в церковь, а в воскресенье дважды, чтобы выслушать Слово, вкладываемое в вас: ничто не важно, кроме Бога и спасения.
Рожденная в грехе, живущая в стыде, обреченная на жизнь в аду, вымаливающая прощение и спасение, Фелисите столь предана Богу и так полна страха перед ним и так стремится на Небо. Потом идет домой обедать. Снимает кусок мяса с вертела и, если он падает на пол, поднимает его, стирает грязь и ест, если собаки не успеют схватить первыми, но всегда бросает им кости. Отбросы все на полу, откуда выметаются и выбрасываются на дорогу. Спит чаще всего в том, в чем ходит днем, и чешется, как собака, все время чешется. Стареет такой молодой и так безобразна уже в молодости, а умрет совсем молодой. Фелисите. Сейчас ей двадцать девять, поседела, осталось уже мало зубов, старая, морщинистая и худая.
– Раньше времени, бедняга. Боже мой, как бессмысленно, – выкрикнул он в ярости, – все уходит даром!
– Нан дес ка, Анджин‑сан? – сказали сразу обе женщины, выражение их лиц изменилось.
– Извините… просто… вы такие чистые, а мы такие грязные и все так впустую, бесчисленные миллионы, многие поколения, я тоже, вся моя жизнь… и только потому, что мы не знаем ничего лучше! Боже мой, как безнадежно! Эти священники – они образованные люди и наши учителя, ведут все обучение, всегда во имя Бога, грязь во имя Бога… Это правда!
– О, да, конечно, – успокаивающе сказала Марико, тронутая его страданием, – ради Бога, не расстраивайтесь так сейчас, Анджин‑сан. Вот завтра…
Кику улыбалась, но была очень недовольна собой. «Тебе следовало быть более осторожней, – сказала она себе. – Какая глупость, глупость! Ты нужна Марико‑сан! Теперь ты позволила загубить вечер, и все волшебство ушло, ушло, ушло!»
Действительно, тяжелое, почти осязаемое желание, захватившее их всех, исчезло. «Может быть, это как раз и хорошо, – подумала она. – По крайней мере Марико и Анджин‑сан будут благоразумны еще одну ночь. Бедные, бедные. Так печально». Она смотрела, как они разговаривали, потом почувствовала, что в их тоне что‑то изменилось.
– Сейчас я должна уйти от тебя, – сказала Марико на латыни.
– Давай уйдем вместе.
– Я прошу тебя остаться. Ради тебя и ее. И меня, Анджин‑сан.
– Я не хочу этого подарка, – сказал он, – я хочу тебя.
– Я принадлежу тебе, Анджин‑сан. Пожалуйста, оставайся, я умоляю тебя, и знай, что сегодня ночью я твоя.
Он не настаивал на том, чтобы она осталась.
