После ее ухода он лег на спину, положил руки под голову и стал смотреть в окно на ночной сад. Дождь хлестал по черепице, с моря порывами долетал легкий ветерок.
Кику неподвижно сидела около него на коленях. Ноги у нее онемели. Ей тоже хотелось лечь и вытянуть ноги, но она не хотела отвлекать его ни малейшим движением. «Ты не устала. Твои ноги не болят. Слушай дождь и думай о приятных вещах. Думай об Оми‑сане и Чайном Домике в Мисиме, и что ты жива, и что вчерашнее землетрясение было только очередным землетрясением. Думай о Торанаге‑саме и невероятно высокой цене, которую в самом начале потребовала за твой контракт Дзеко‑сан. Прорицатель был прав, это твоя счастливая карта, она сделает тебя такой богатой, что тебе и не снилось. А если эта часть предсказания верна, почему должно быть неверным все остальное? В один прекрасный день ты выйдешь замуж за самурая, родишь ему сына, ты будешь жить долго и умрешь в старости, в своем доме, в богатстве и почете, и, что вообще чудо из чудес, твой сын будет расти достойно – самураем, как и его сыновья».
Кику просияла при мыслях о своем невероятном, замечательном будущем.
Спустя какое‑то время Блэксорн с наслаждением потянулся, чувствуя приятную усталость. Он увидел ее и улыбнулся.
– Нан дес ка, Анджин‑сан?
Он мягко покачал головой, встал и открыл седзи в следующую комнату. Служанки здесь не было. Он и Кику в этом роскошном маленьком жилище были одни.
Блэксорн вошел в спальню и начал снимать кимоно. Она поспешила помочь ему. Он полностью разделся, потом надел легкое шелковое спальное кимоно, которое Кику держала перед ним. Она заботливо приподняла перед ним москитную сетку, под которую он и лег.
После этого переоделась и сама Кику. Он смотрел, как она сняла оби и верхнее кимоно, нижнее кимоно бледно‑зеленого цвета с ярко‑красным обрамлением и, наконец, нижнюю рубашку. Потом она надела спальное кимоно персикового цвета, сняла искусно сделанный парик и освободила свои волосы. Они были иссиня‑черного цвета и очень длинные.
Затем присела около москитной сетки снаружи полога:
– Дозо, Анджин‑сан?
– Домо, – сказал он.
– Домо аригато годзиемасита, – прошептала она.
Кику проскользнула под сетку и легла рядом с ним. Ярко светили свечи и масляные лампы. Он был рад свету, она была такая красивая.
Его отчаянное желание исчезло, хотя боль и осталась. «Я не хочу тебя, Кику‑сан, – подумал он. – Даже если бы ты была Марико, даже если бы ты была самая красивая женщина, которую я когда‑либо видел, еще более красивая, чем Мидори‑сан, которая, я думаю, прекраснее любой богини. Я не хочу тебя. Позже, может быть, но не сейчас, извини».
Ее рука поднялась и дотронулась до него:
– Досо?
– Ие, – мягко ответил он, покачав головой. Он подержал ее руку, потом просунул свою руку под ее плечи. Она послушно устроилась около него, сразу все поняв. Ее духи смешались с ароматом простыней и футонов. «Так чисто, – подумал он, – такая невероятная чистота».
– Что сказал тогда Родригес? «Японское небо на земле, англичанин, если ты знаешь, куда смотреть» или «Это рай, англичанин»? Я не помню. Я только знаю, что это не там, за морем, как я думал.
Небо здесь, на земле.
Глава Сорок Первая
Гонец галопом промчался в темноте в сторону спящей деревни. Небо слегка окрасил рассвет, только что возвратились рыбачьи лодки, ставившие сети около отмелей. Он мчался без остановки из Мисимы через горные перевалы по плохим дорогам, меняя лошадей в каждом месте, где они только были.
Его лошадь прогрохотала копытами по улицам деревни – теперь за ним повсюду тайком уже следили – через площадь и вверх по дороге к крепости. На его знамени был вензель Торанаги, он знал пароль. Тем не менее, его четыре раза останавливали и проверяли, прежде чем разрешили войти и встретиться с начальником охраны.
– Срочное известие из Мисимы, Нага‑сан, от господина Хиро‑Мацу.
Нага взял свиток и заторопился во внутренние помещения. У седзи с усиленной охраной он остановился:
– Отец?
– Да?
Нага отодвинул дверь и ждал. Меч Торанаги скользнул обратно в ножны. Один из часовых принес масляную лампу.
Торанага сел под своей москитной сеткой и сломал печать. Две недели назад он приказал Хиро‑Мацу во главе отборного полка выступить к замку Мисима, на Хоккайдской дороге, который охранял путь к перевалам, ведущим через горы к городам
Атами и Одавара на севере. Минуя Одавару, нельзя было занять Кванто.
Хиро‑Мацу писал: «Господин, ваш двоюродный брат Затаки, властелин Синано, прибыл сюда вчера из Осаки. Он просит обеспечить безопасный проезд его на встречу с вами в Анджиро. Он едет с официальным поручением, в сопровождении сотни самураев и телохранителей под знаменем „нового“ Совета регентов. Я должен сказать вам, что новости госпожи Киритсубо верны. Затаки оказался изменником и открыто заявил о своей верности Ишидо. Чего она не знала – что Затаки теперь регент вместо господина Судзиямы. Он показал мне свой официальный документ о назначении, по всем правилам заверенный Ишидо, Кийямой, Оноши и Ито. Все, что я мог сделать, – это удержать моих людей при его слишком высокомерном поведении и выполнить ваши приказы пропускать любого посланца со стороны Ишидо. Я хотел сразу убить этого говноеда. Вместе с ним едет чужеземный священник Тсукку‑сан, который прибыл морем в порт Нумадзу из Нагасаки. Он просил разрешения повидать вас, поэтому я отправил его с этой партией. Их сопровождают две сотни моих людей. Все они через два дня прибудут в Анджиро. Когда вы вернетесь в Эдо? Мне стало известно, что Джикья тайно проводит мобилизацию и что из Эдо прибывает все больше самураев из северных кланов, готовых перейти к Ишидо именно сейчас, когда против вас Затаки Синано. Я прошу вас сразу же оставить Анджиро – отступить морем».
Торанага ударил кулаком по полу.
– Нага‑сан, сходи за Бунтаро‑саном, Ябу‑саном и Оми‑саном, попроси тотчас же явиться сюда.
Все собрались очень быстро. Торанага прочитал им послание.
– Нам лучше отменить все учения. Пошлите мушкетный полк, всех до одного человека, в горы. Нельзя, чтобы что‑то стало известно.
Оми сказал:
– Прошу извинить меня, господин, но обдумайте возможность встретить всю эту партию в горах. Скажем, в Ёкосе. Пригласите господина Затаки, – он осторожно выбрал этот титул, – полечиться на минеральных водах одного из тамошних курортов, но встречу проведите в Ёкосе. После того как он передаст письмо, он и все его люди могут быть отправлены обратно и препровождены до границы или уничтожены, как вам будет угодно.
– Я не знаю Ёкосе.
Ябу важно произнес:
– Это красивое место, почти в центре Идзу, господин, среди гор, в долине. Радом с рекой Кано. Кано течет на север и в конце концов, пройдя через Мисиму и Нумадзу, впадает в море. Ёкосе стоит на перекрестке дорог. Это хорошее место для встречи, господин. Курорт Чузензи – один из лучших. Вам следует посетить его, господин. Я думаю, Оми‑сан подал превосходную мысль.
– А мы там сможем устроить оборону?
Оми быстро ответил:
– Да, господин. Там есть мост. Склон горы очень крутой. Все нападающие вынуждены будут продвигаться по извилистой дороге. Оба перевала легко блокировать небольшими силами. Засады против вас устроить невозможно. У нас более чем достаточно бойцов для вашей защиты, и можно перебить их людей вдесятеро против наших – если возникнет необходимость.
– Мы уничтожим их в любом случае, да? – с презрением спросил Бунтаро, – Но лучше там, чем здесь. Господин, пожалуйста, позвольте мне обеспечить безопасность этого места. Пятьсот лучников, ни одного с мушкетом – все на лошадях. С теми, что послал мой отец, нас будет более чем достаточно.
Торанага сверился с числами на письме.
– Когда они доберутся до Ёкосе?
Ябу посмотрел на Оми:
– Самое раннее сегодня вечером. Вероятно, завтра до рассвета.
– Бунтаро‑сан, выезжайте тотчас же, – сказал Торанага. – Задержите их в Ёкосе, но не давайте им переправиться через реку. Я выеду завтра на рассвете еще с одной сотней людей. Мы будем там к полудню. Ябу‑сан, вы берете на себя командование мушкетным полком на это время и обеспечиваете безопасность нашего отъезда. Устройте засаду на Хейкавской дороге у перевала, тогда мы сможем вернуться по ней, если возникнет необходимость.
Бунтаро направился к выходу, но остановился, когда Ябу с трудом проговорил:
– Какая может быть измена, господин? У них только сто человек.
– Я предвижу ее. Господин Затаки не сунется сюда, не имея какого‑то плана, так как, конечно, я его арестую, если смогу, – сказал Торанага. – Если он не сможет вести своих фанатиков, нам будет намного легче пройти через горы. Но почему он всем рискует? Почему?
Оми осторожно сказал:
– Может быть, он снова собирается стать вашим союзником?
Они все знали о давнем соперничестве между сводными братьями. До сих пор оно было дружеским.
– Нет. Он – нет. Я никогда не доверял ему и раньше. А кто доверится ему теперь?
Все замотали головами. Ябу сказал:
– Конечно, он не представляет для вас никакой угрозы. Господин Затаки регент, да, но он только посланец, не так ли?
«Глупец, – хотел крикнуть ему Торанага, – неужели ты ничего не понимаешь?» Вслух он сказал:
– Мы скоро узнаем. Бунтаро‑сан, выезжайте сразу же.
– Да, господин. Я тщательно выберу место для встречи, но не подпущу его ближе, чем на десять шагов. Я был с ним в Корее. Он слишком хорошо владеет мечом.
– Действуйте.
Бунтаро заторопился. Ябу сказал:
– Может быть, Затаки удастся склонить на нашу сторону – какими‑нибудь подарками? На что он может клюнуть? Даже если не он будет командовать войсками. Синайские горы очень трудны для продвижения.
– Наживка очевидна, – сказал Торанага. – Кванто. Разве это не то, чего он хочет, чего всегда хотел? Разве это не то, чего жаждут все мои враги? Не то, чего желает сам Ишидо?
Ответа не последовало. Он был не нужен.
Торанага серьезно сказал:
– Мой Будда нам поможет. Мир, которого добился Тайко, кончился. Начинается война.
Уши моряка Блэксорна уловили тревогу в приближающемся цокоте копыт. Опасность. Он мгновенно очнулся от сна, готовый действовать, все его чувства напряглись. Копыта простучали мимо дома, потом цоканье удалилось вверх по холму в сторону крепости, и снова наступила тишина.
Он ждал. Звуков эскорта за ним не слышалось. «Возможно, одинокий гонец, – подумал он. – Откуда? Уже война?»
Приближался рассвет. Теперь Блэксорн уже мог видеть край неба. Оно было облачным, дождливым, воздух теплый с привкусом соли, время от времени ветерок колебал полог, снаружи которого слабо жужжали москиты. Он был рад, что находится внутри, в безопасности хотя бы в этот момент. «Радуйся миру и покою, пока они еще есть», – сказал он себе.
Кику спала возле него, свернувшись как котенок. Во сне она казалась ему еще более красивой. Он осторожно расслабился под стеганым одеялом на татами.
«Так намного лучше, чем на кровати. Лучше, чем на любой койке – Боже мой, да намного лучше! Но скоро снова на корабль. Скоро предстоит нападение на Черный Корабль. Я думаю, Торанага согласился, хотя он и не сказал об этом напрямую. Разве он не дал согласия на свой японский манер? Ничего и никогда не решится в Японии, если только не использовать японские приемы. Да, это так.
Я хотел быть лучше информированным. Разве он не приказал Марико все переводить и разъяснять все их политические проблемы? Мне были нужны деньги, чтобы нанять новую команду. Разве он не дал мне новую команду? Я просил две или три сотни пиратов. Разве он не дал мне две сотни самураев со всем вооружением и всем, что мне нужно? Будут ли они повиноваться мне? Конечно. Он сделал меня самураем и хатамото. Так что они будут подчиняться мне до самой смерти, и я поведу их на свой корабль, «Эразмус», они станут моей абордажной командой и я пошлю их в атаку.
Мне невероятно повезло! У меня есть все, что я хочу. Кроме Марико. Но я имею даже и ее. У меня в сердце ее любовь. И я обладал ее телом прошлой ночью, волшебной ночью, которой никогда не было. Мы любили без физической близости. Это совсем другое.
Между мной и Кику не любовь, просто желание. Для меня это было прекрасно. Надеюсь, что для нее тоже. Я пытался всеми силами быть японцем и выполнить свой долг, угодить ей, как она угодила мне».
Он вспомнил, как надевал кольцо наслаждений. Он чувствовал себя очень неуклюжим, стеснялся, отвернулся, чтобы надеть его, пораженный тем, что его силы иссякли, но оказалось, что это не так. И когда наконец кольцо оказалось на месте, они опять занялись любовью.
Ее тело содрогалось, изгибалось, и ее дрожь вознесла его на такую высоту, о которой он даже не подозревал.
Потом, когда он снова смог дышать, он начал хохотать, и она прошептала: «Почему ты смеешься?» А он ответил: «Не знаю, за исключением того, что ты сделала меня счастливым».
«Я никогда не смеялся в такой момент, никогда раньше. Я не люблю Кику‑сан – я ее ласкаю. Я люблю Марико‑сан безоговорочно, и мне очень нравится Фудзико‑сан.
А стал бы ты заниматься любовью с Фудзико? Нет. По крайней мере, думаю, что не мог бы.
Разве это не твой долг? Если тебе присвоили все привилегии самурая, ты требуешь, чтобы все другие обращались с тобой как с самураем во всем, что бы это ни значило, ты принимаешь всю ответственность и обязанности, не так ли? Это только честно и все? И почетно, да? Твой долг дать Фудзико сына
А Фелисите. Что сказала бы она?
А когда ты уплывешь, что будет с Фудзико и Марико? Ты действительно вернешься сюда, несмотря на рыцарский титул и большие почести, к которым тебя наверняка представят, если ты прибудешь нагруженный сокровищами? Поплывешь ли ты еще раз в эти враждебные глубины, чтобы быть раздавленным леденящим ужасом пролива Магеллана, чтобы выдерживать штормы, цингу, бунты на корабле в течение шестисот девяноста восьми дней, чтобы во второй раз пристать к этому берегу? Снова выдержишь такую жизнь?
Решай!»
Потом он вспомнил, что сказала ему Марико: «Стать японцем, Анджин‑сан, вы должны, чтобы выжить. Делайте то же, что делаем мы, подчиняйтесь гармонии кармы, не стыдясь этого. Будьте в согласии с силами, которые не зависят от вас. Раскладывайте все по отдельным местам и уступите „ва“, гармонии жизни. Не сопротивляйтесь, Анджин‑сан, карма есть карма».
«Да, я решу, когда придет время. Сначала я должен собрать команду. Потом я захвачу Черный Корабль. Затем я преодолею расстояние в половину пути вокруг света, чтобы попасть в Англию. После я куплю и снаряжу корабли. И потом я буду решать. Карма есть карма».
Кику заворочалась, потом поглубже закуталась в одеяла, придвинувшись к нему поближе. Он чувствовал тепло ее тела через шелк их кимоно и возбудился.
– Анджин‑сан, – пробормотала она, все еще не просыпаясь.
– Хай?
Но он не разбудил ее. Он довольствовался тем, что убаюкал ее и оставил в покое, восхищенный блаженством, которое дало ему обладание ею. Но перед тем, как заснуть, он поблагодарил Марико за то, чему она научила его.
– Да, Оми‑сама, конечно, – сказала Дзеко. – Я схожу за Анджин‑саном сейчас же. Ако, пошли со мной, – Дзеко послала Ако за чаем, потом заторопилась в сад, соображая, какие такие важные новости доставил прискакавший ночью гонец. «И почему Оми сегодня такой странный? – спросила она себя. – Почему такой надменный, грубый? И почему он пришел сам из‑за такого пустяка? Почему не прислал кого‑нибудь из самураев?
Ах, кто знает? Оми – мужчина. Разве мы можем понять их, особенно самураев? Но что‑то не так. Не принес ли гонец объявление войны? Думаю, что да. Пусть будет война, она никогда не повредит нашему делу. Дайме и самураи все так же будут нуждаться в наших услугах – во время войны даже больше, а на войне деньги меньше значат для них, чем когда‑либо. Все хорошо».
Она улыбнулась про себя: «Вспомни военные дни сорок с лишним лет назад, когда тебе было семнадцать, и старого пьяницу из Мисимы? Помнишь тот смех, и любовь, и славные ночи, переходящие в дни. Вспомни, как обслуживала самого Лысого Старика, отца Ябу, приятного пожилого мужчину, который любил варить преступников, как и его сын? Вспомни, как много тебе пришлось стараться, чтобы ублажить его, – в отличие от его сына! – Дзеко хихикнула. – Мы наслаждались три дня и три ночи, потом он на год стал моим хозяином. Хорошие времена – отличный мужчина. О, как мы наслаждались!
Война или мир – неважно! Сигата га наи? Достаточно вложено у ростовщиков, купцов, немного там, немного здесь. Потом фабрика саке в Одоваре, Чайный Домик в Мисиме процветает, а сегодня господин Торанага хотел купить контракт Кику!
Да, наступают интересные времена и какая фантастическая была прошлая ночь. Кику была прекрасна, вспышка Анджин‑сана огорчительна. Кику совершила потом удивительный ход, как лучшая куртизанка страны. И после, когда госпожа Тода ушла, искусство Кику сделало все прекрасным, и ночь прошла в блаженстве.
Ах, мужчины и женщины. Как они предсказуемы. Особенно мужчины.
Всегда дети. Пустые, трудные, ужасные, нетерпеливые, слабые, противные, очень редко изумительные – но все рождены с одной все искупающей особенностью, которую мы в нашем деле называем Нефритовый Стержень, Черепашья Головка, Кипящий Ствол, Мужской Толкатель или просто Кусок Мяса. Как оскорбительно! И все‑таки как правильно!»
Дзеко хихикнула и в десятитысячный раз спросила себя, клянясь всеми богами, живыми, мертвыми и теми, которые еще только должны родиться, что бы мы делали в этом мире без этого Куска Мяса?
Она снова ускорила шаг, стук ее подошв слышен был достаточно далеко, чтобы возвестить о ее приходе. Она взобралась по отполированным кедровым ступеням, очень осторожно постучала.
– Анджин‑сан, Анджин‑сан, извините, но господин Торанага послал за вами. Вам приказано сразу же вернуться в крепость.
– Что? Что вы говорите?
Она произнесла то же самое более простыми словами.
– А! Понятно! Хорошо, я буду там очень скоро, – услышала она, как говорит он со своим смешным акцентом.
– Извините, пожалуйста, меня. Кику‑сан?
– Да, Мама‑сан? – Через мгновение седзи открылись. Кику улыбнулась ей, она была в облегающем кимоно, с растрепанными волосами: – Доброе утро, Мама‑сан, надеюсь вы видели хорошие сны?
– Да, да благодарю вас. Кику‑сан, не желаете ли свежего зеленого чаю?
– Ох! – улыбка Кику сразу исчезла. Это было условное предложение, которое Дзеко могла свободно использовать в любой обстановке, оно извещало Кику, что пришел ее самый важный клиент, Оми‑сан. Кику всегда могла закончить свой рассказ, или песню, или танец побыстрее, чтобы пойти к Оми‑сану, если ей этого хотелось. Кику спала очень с немногими, хотя и обслуживала значительное количество самураев – если они платили. Только некоторые могли получить от нее все услуги.
– Ну так что? – настойчиво спросила Дзеко.
– Ничего, Мама‑сан. Анджин‑сан, – весело позвала Кику, – простите, а вы не хотите чаю?
– Да, пожалуй.
– Сейчас принесут, – сказала Дзеко. – Ако! Поторопись, деточка.
– Да, хозяйка, – Ако принесла чай и две чашки на подносе, налила. Дзеко ушла, снова извинившись за беспокойство.
Кику сама подала чашку Блэксорну, тот жадно выпил, после этого она помогла ему одеться. Ако достала свежее кимоно и для нее. Кику была очень внимательна к Блэксорну, но вся поглощена мыслью о том, что скоро ей придется проводить Анджин‑сана за ворота и раскланяться с ним, когда он будет уходить. Этой процедуры требовали хорошие манеры. Более того, это было ее привилегией и обязанностью. Только куртизанкам первого класса было разрешено выходить за порог, чтобы воспользоваться таким почетным правом, все другие должны были оставаться во дворе. С ее стороны было бы неразумно не закончить ночь так, как следует – это было бы ужасным оскорблением для гостя и все‑таки…
Первый раз в своей жизни Кику не хотела кланяться гостю, провожая его перед другим гостем.
«Я не могу, только не Анджин‑сан и не перед Оми‑саном.
Почему? – спросила она себя, – потому что Анджин‑сан иностранец, и ты стыдишься того, что весь мир узнает, что он тобой обладал? Нет. Вся Анджиро уже знает, а один мужчина похож на другого, большей частью. Этот мужчина самурай, хатамото, адмирал флота господина Торанаги! Нет, ничего подобного.
Что тогда? Наверное, то, что ночью я устыдилась того, как его опозорил Оми‑сан. Нам всем было стыдно. Оми‑сан никогда не должен был делать этого. Анджин‑сан заклеймен, и мои пальцы, казалось, чувствовали клеймо через шелк его кимоно. Я сгорала от стыда за него, хорошего человека, с которым этого делать не следовало.
И я тоже испачкана?
Нет, конечно, нет, просто стыдно перед ним. И мне стыдно показать это Оми‑сану».
Потом она услышала, как Мама‑сан снова говорит:
– Дитя, дитя, оставь мужчинам их мужские дела. Смех – наше лекарство от них, от мира, богов и даже старости.
– Кику‑сан?
– Да, Анджин‑сан?
– Я сейчас ухожу.
– Да. Давайте выйдем вместе, – сказала она.
Он нежно взял ее лицо своими грубыми ладонями и поцеловал:
– Спасибо тебе. Не хватает слов для благодарности.
– Это мне следует благодарить вас. Пожалуйста, позвольте мне сделать это, Анджин‑сан. Давайте сейчас выйдем вместе.
Она позволила Ако последний раз прикоснуться к своим волосам, оставив их распущенными, повязала пояс на свежем кимоно и вышла вместе с ним.
Кику шла рядом с ним, что было ее правом, в отличие от жены или наложницы, дочери или служанки, которые должны были идти на несколько шагов сзади. Он сразу положил руку ей на плечо, и это ей не понравилось, так как они больше не были наедине в ее комнате. Потом у нее появилось внезапное ужасное предчувствие, что он поцелует ее при всех у ворот – это, как говорила Марико, было обычаем у чужеземцев. «О, Будда, пусть этого не случится», – подумала она, чуть не упав в обморок от испуга.
Его мечи лежали в приемной. По обычаю, все оружие оставалось под стражей, за пределами комнаты для удовольствий, чтобы избежать ссор со смертельным исходом между клиентами и чтобы не дать кому‑нибудь из дам покончить с собой. Не все дамы Ивового Мира были счастливы или удачливы.
Блэксорн засунул мечи за пояс. Кику поклонилась ему через веранду, где он одевал свои сандалии, Дзеко и другие собрались, чтобы тоже поклониться почетному гостю. За воротами были деревенская площадь и море. Там слонялось много самураев, среди них был и Бунтаро. Кику не видела Оми, хотя и была уверена, что он откуда‑нибудь наблюдает за ними.
Анджин‑сан казался таким высоким, а она такой маленькой рядом с ним. Они пересекали двор, когда одновременно увидели Оми. Он стоял около ворот.
Блэксорн остановился:
– Доброе утро, Оми‑сан, – сказал он ему как другу, не зная, что Оми и Кику были более, чем друзья. «Откуда он может это знать? – подумала она. – Никто не говорил ему – почему ему должны были сказать? И какое это имеет значение?»
– Доброе утро, Анджин‑сан, – голос Оми тоже был дружелюбен, но она заметила, что его поклон был только обязательной вежливостью. Его угольно‑черные глаза посмотрели на нее, она поклонилась, улыбнувшись своей безукоризненной улыбкой:
– Доброе утро, Оми‑сан. Вы оказали честь нашему дому.
– Благодарю вас, Кику‑сан.
Она чувствовала его изучающий взгляд, но притворилась, что ничего не замечает, и скромно опустила глаза. С веранды за ними наблюдали Дзеко, служанки и свободные куртизанки.
– Я иду в крепость, Оми‑сан, – говорил Блэксорн. – Все в порядке?
– Да, господин Торанага послал за вами.
– Надеюсь, что мы скоро увидимся.
– Взаимно.
Кику подняла глаза. Оми все еще смотрел на нее. Она улыбнулась ему своей лучезарной улыбкой и посмотрела на Анджин‑сана. Он внимательно следил за Оми, потом, чувствуя ее взгляд, повернулся к ней и улыбнулся. Улыбка показалась ей напряженной:
– Извините, Кику‑сан, Оми‑сан, я уже должен идти. Он поклонился Оми. Тот ответил. Он прошел в ворота. Едва дыша, она пошла за ним. Движение на площади прекратилось. В полной тишине она увидела, как он поворачивается, и в один ужасный момент она поняла, что он собирается обнять ее. Но, к ее огромному облегчению, он не сделал этого, а только остановился, ожидая, как и следовало поступить цивилизованному человеку.
Она поклонилась ему со всей нежностью, которую только смогла собрать в себе, глаза Оми впились в нее.
– Благодарю вас, Анджин‑сан, – сказала она и улыбнулась ему одному. По площади пронесся вздох. – Благодарю вас, – потом добавила, как было принято: – Пожалуйста, навестите нас снова. Я буду считать минуты до нашей следующей встречи.
Он поклонился с нужной степенью небрежности, высокомерно зашагал крупными шагами, как и положено самураю его ранга. Тогда, так как он очень уважительно обращался с нею и чтобы отплатить Оми за его излишнюю холодность при поклоне, вместо того чтобы сразу же вернуться в дом, она осталась стоять на том же месте и следила, как уходит Анджин‑сан, оказывая ему еще большее уважение. Она ждала, пока он не оказался у дальнего угла, и видела, как он оглянулся и махнул ей рукой. Кику поклонилась очень низко, польщенная всеобщим вниманием и притворяясь, что не замечает его. И только когда он действительно скрылся, она вернулась обратно. Гордая и очень элегантная. И пока не закрылись ворота, все мужчины следили за ней, упиваясь ее красотой, завидуя Анджин‑сану, который должен много значить для нее, если она так его провожает.
– Вы такая хорошенькая, – сказал Оми‑сан.
– Я бы хотела, чтобы это было правдой, Оми‑сан, – сказала она с улыбкой, менее лучистой, чем когда улыбалась Анджин‑сану. – Хотите чаю, Оми‑сама? Или позавтракать?
– С вами – да.
Дзеко со своим елейным голосом тут же присоединилась к ним:
– Пожалуйста, извините меня за плохие манеры, Оми‑сама. Не позавтракаете ли с нами? Или вы уже сыты?
– Нет, – пока нет, но я не голоден, – Оми взглянул на Кику в упор, – вы уже ели?
Дзеко решительно прервала его:
– Позвольте принести вам что‑нибудь, что не будет слишком недостойно вас, Оми‑сама. Кику‑сан, когда вы переоденетесь, вы присоединитесь к нам, да?
– Конечно, прошу меня извинить, Оми‑сама, за появление в таком виде. Извините, – девушка выбежала, притворяясь счастливой, чего на самом деле она не чувствовала, Ако последовала за ней.
Оми сказал коротко:
– Я хотел бы провести с ней сегодняшний вечер.
– Конечно, Оми‑сама, – ответила Дзеко с низким поклоном, тем не менее зная, что Кику будет занята:
– Вы окажете нам большую честь. Кику‑сан счастлива, что вы оказываете ей милость.
