Глава Тридцать Первая
День клонился к закату, тени удлинились, море покраснело от заходящего солнца, дул легкий ветерок.
Блэксорн поднимался по тропинке от деревни, направляясь к дому, который Марико еще раньше показала ему и сказала, что в этом доме он будет жить. Она собиралась проводить его, но он отказался и отправился на мыс, чтобы побыть одному и подумать.
Он быстро обнаружил, что умственные усилия сейчас слишком тяжелы для него. Он облил голову морской водой, пытаясь освежить ее, но и это не помогло. Наконец, он встал и бесцельно пошел назад по берегу, за пристань, через площадь и деревню, вверх к дому, где он теперь должен жить и где, он помнил, раньше ни разу не был. Высоко вверху, возвышаясь над холмом, тянулось другое жилище, частично с соломенной крышей, частично под черепицей, за высоким частоколом, с многочисленными часовыми у тяжелых ворот.
Самураи расхаживали по деревне или стояли группами и разговаривали. Большинство их уже направлялось за своими офицерами аккуратными группками вверх по тропинкам и через холм к своим местам стоянок. Те самураи, которых встретил Блэксорн, отвечали на его рассеянное приветствие. Жителей деревни он не видел.
Блэксорн остановился перед воротами. На самой двери были вырезаны своеобразные узоры в виде красивых фигур, сквозь которые небольшой ухоженный садик за ними выглядел очень привлекательно. Прежде чем он успел открыть дверь, она распахнулась внутрь и из‑за нее ему поклонился испуганный старик.
– Конбанва, Анджин‑сан, – его голос жалобно дрожал. – Добрый вечер.
– Конбанва, – ответил он, – Слушай: старик, э… о намае ка?
– Намае ватаси ва, Анджин‑сан? Ах, ватаси Еки‑я… Еки‑я. – Старик чуть не пустил слюну от облегчения.
Блэксорн несколько раз повторил имя, чтобы запомнить его, и добавил «сан», но старик энергично замотал головой: – Ие, гомен насаи! Ие «сан», Авджин‑сама. Ёки‑я! Ёки‑я!
– Хорошо, Ёки‑я, – но Блэксорн про себя задумался, почему не «сан», как у всех остальных?
Он махнул рукой, отпуская его. Старик быстро захромал прочь.
– Я должен быть более внимателен к ним, – сказал Блэксорн вслух.
Через открытые седзи вышла робкая служанка и низко поклонилась.
– Конбанва, Анджин‑сан?
– Конбанва, – ответил он, смутно узнавая ее, поскольку видел где‑то на корабле. Он отослал ее.
Раздался шелест шелка. Из глубин дома появились Фудзико и Марико.
– Удалась прогулка, Анджин‑сан?
– Да, Марико‑сан, – его взгляд, не останавливаясь ни на чем, переходил от предмета к предмету.
– Не хотите ли чаю? Или, может быть, саке? Ванну? Вода горячая, – Марико нервно засмеялась, смущаясь его взгляда. – Банный домик еще не совсем отделан, но мы надеемся, что вам будет удобно.
– Саке, пожалуйста. Для начала немного саке, Марико‑сан. Марико пошепталась с Фудзико, которая исчезла в доме.
Служанка молча принесла три подушки и удалилась. Марико изящно устроилась на одной из них.
– Садитесь, Анджин‑сан, вы, наверное, устали.
– Спасибо.
Он присел на ступеньки веранды, не сняв своих тапочек. Фудзико принесла две бутылочки саке и чайную чашку, как ей приказала Марико, а не тонкую фарфоровую, которыми они пользовались обычно.
– Лучше дать ему сразу много саке, – сказала Марико, – но господин Ябу хочет видеть его сегодня вечером. Ванна и саке его немного успокоят.
Блэксорн выпил предложенную ему чашку подогретого вина, не чувствуя вкуса. И потом другую, третью.
Они следили, как он поднимался на холм через щель в седзи.
– Что с ним? – спросила Фудзико, встревожившись.
– Он расстроен тем, что сказал господин Ябу насчет деревни.
– Почему это его должно беспокоить? Его жизнь вне опасности.
– Чужеземцы думают не так, как мы, Фудзико‑сан. Например, Анджин‑сан считает, что жители деревни такие же люди, как любые другие, как самураи, некоторые из них даже лучше самураев.
Фудзико рассмеялась:
– Что за вздор? Как крестьян можно равнять с самураями?
Марико не ответила. Она продолжала наблюдать за Анджин‑саном. «Бедняга», – подумала она.
– Бедная деревня! – верхняя губа Фудзико презрительно изогнулась, – Глупо жертвовать крестьянами и рыбаками! Касиги Ябу‑сан глупец! Как может чужеземец выучить наш язык за полгода? Сколько времени потратил Тсукку‑сан? Более двадцати лет, не так ли? А разве это не единственный иностранец, который может общаться даже на разговорном японском?
– Нет, не единственный, хотя он говорит лучше всех из тех, кого я когда‑нибудь слышала. Да, для них это трудно. Но Анджин‑сан умный человек, и господин Торанага сказал, что за полгода вынужденной изоляции, находясь среди японцев, в гуще нашей жизни, он скоро станет похож на одного из нас.
Лицо Фудзико оставалось неподвижно.
– Посмотри на него, Марико‑сан, такой некрасивый. Такой чудовищно чужой. И все‑таки однажды именно он войдет в меня и станет моим господином и хозяином.
– Он очень смелый человек, Фудзико, он спас жизнь господину Торанаге и очень нужен ему.
– Да, я знаю, и это уменьшает мою неприязнь к нему, но он мне чужой. Все равно я приложу все усилия, чтобы поменять его на кого‑нибудь из наших. Я молюсь, чтобы Будда помог мне.
Марико хотела спросить свою племянницу, в чем причина такой внезапной перемены? Почему она согласилась служить Анджин‑сану и так безоговорочно подчиняться господину Торанаге, когда лишь сегодня утром отказывалась повиноваться, клялась, что покончит с собой или убьет чужеземца, как только он уснет? Что обещал ей Торанага, что она так изменилась?
Но Марико знала, что лучше не спрашивать. Торанага не счел нужным рассказать ей об этом. От Фудзико ничего не узнаешь. Девушка была хорошо воспитана своей матерью, сестрой Бунтаро, которая в свою очередь получила воспитание от отца, Хиро‑Мацу.
«Интересно, удастся ли господину Хиро‑Мацу покинуть Осаку, – спросила она себя. Она очень хорошо относилась к старому генералу, своему свекру, – и что с Кири‑сан и госпожой Сазуко? Где Бунтаро, мой муж? Схватили ли его? Или он успел покончить с собой?»
Марико смотрела, как Фудзико наливает остатки саке. Эта чашка была выпита так же как и остальные, без всякого выражения.
– Дозо. Саке, – сказал Блэксорн. Принесли еще саке. И оно кончилось.
– Дозо. Саке.
– Марико‑сан, – сказала Фудзико, – господину не следует пить так много. Он опьянеет. Спросите его, пожалуйста, не хочет ли он теперь принять ванну. Я пошлю за Суво.
Но Блэксорн не хотел принимать ванну.
Фудзико приказала принести еще саке, а Марико тихонько попросила служанку: – Принеси немного жареной рыбы.
Новая бутылочка саке была опустошена с той же молчаливой сосредоточенностью. Пища не соблазнила его.
Принесли еще вина, было выпито еще две бутылочки.
– Пожалуйста, принесите Анджин‑сану мои извинения, – сказала Фудзико, – в доме больше нет саке. Пусть он извинит меня за такое упущение. Я послала служанку достать еще в деревне.
– Хорошо. Он выпил более чем достаточно, хотя и кажется, что это на него совсем не подействовало. Почему бы вам сейчас не уйти, Фудзико? Теперь подходящий момент поговорить с ним по вашему делу.
Фудзико поклонилась и ушла, благословляя обычай вести важные дела через третьих лиц. Таким образом, сохранялось достоинство обеих сторон.
Марико объяснила Блэксорну ситуацию с вином.
– Сколько времени понадобится, чтобы достать еще?
– Немного. Может быть, вам пока стоило принять ванну? Я прослежу, чтобы его подали сразу, как принесут.
– Торанага ничего не говорил о своих планах, касающихся меня, перед отъездом? О морских делах?
– Нет. Извините, он ничего не говорил об этом, – Марико искала признаки опьянения. Но, к ее удивлению, это никак не проявлялось, не было даже легкого оживления, проглатывания слов. От того количества вина, которое он выпил за столь короткое время, любой японец давно бы уже был пьян: – Вам не нравится вино, Анджин‑сан?
– Оно слишком слабое. Оно не пьянит.
– Вы стремитесь забыться?
– Нет – решить.
– Все будет сделано.
– Мне нужны книги, бумага и ручка.
– Завтра я предоставлю вам все это.
– Нет, сегодня же вечером, Марико‑сан. Я должен начать сейчас.
– Господин Торанага сказал, что он пришлет вам книгу – что вы просили? – Грамматику и словари, составленные святыми отцами.
– Сколько это займет времени?
– Не знаю. Но я буду здесь три дня. Может быть, за это время смогу быть вам полезной. И Фудзико‑сан здесь, чтобы поддержать вас, – она улыбнулась, радуясь за него, – мне выпала честь сказать вам, что она будет вашей наложницей, и она…
– Что?
– Господин Торанага просил ее быть вашей наложницей, и она согласилась. Она будет…
– Но я не согласен…
– Что вы говорите? Извините, я не понимаю…
– Я не хочу ее. Ни как наложницу, ни вообще около меня. Я считаю ее безобразной.
Марико уставилась на него:
– Но что же тогда делать?
– Пусть она уезжает.
– Но, Анджин‑сан, вы не можете отказаться! Это будет ужасным оскорблением для господина Торанаги, для нее, для всех! Что она вам сделала плохого? Ничего! Усаги Фудзико…
– Слушайте меня! – слова Блэксорна рикошетом носились по веранде и всему дому. – Скажите ей, пусть уезжает!
– Простите, Анджин‑сан, вы не правы, что сердитесь. Вы…
– Я не сержусь, – холодно произнес Блэксорн, – как вы не можете взять себе в головы, что я устал быть марионеткой? Я не хочу этой женщины, я хочу получить обратно мой корабль и команду и забыть все это! Я не останусь здесь на шесть месяцев, мне не нравятся ваши обычаи. Это ужасно, что один человек угрожает похоронить всю деревню, если я не научусь японскому языку, а что касается наложницы – это хуже, чем рабство, и это чертово оскорбление – наметить такое дело, не спросив предварительно моего согласия!
«Что же теперь делать? – беспомощно спрашивала себя Марико. – Что же делать с наложницей? И Фудзико вовсе не безобразна. Как он не понимает?» Потом она вспомнила предупреждение Торанаги: «Марико‑сан, вы лично отвечаете, во‑первых, за то, чтобы Ябу не смог помешать моему отъезду после того, как я отдам ему свой меч, а во‑вторых, за то, чтобы Анджин‑сан послушно остался в Анджиро.
– Я сделаю все, что смогу, господин. Но, боюсь, что Анджин‑сан доставит мне хлопот.
– Обращайтесь с ним как с ястребом. Это ключ к нему. Я приручаю ястреба в два дня. Вам даю три».
Она отвернулась от Блэксорна и напрягла весь свой ум. «Он кажется похожим на ястреба, когда злится, – подумала она, – у него тот же пронзительный крик, бессмысленная ярость, а когда спокоен – то же высокомерие, тот же немигающий взгляд, та же самая углубленность в себя, с той же непроходящей прорывающейся внезапно злобностью».
– Я согласна. С вами обошлись ужасно, и вы вправе рассердиться, – сказала она успокаивающе. – Да, и конечно же, господину Торанаге следовало у вас спросить, но он ведь не знает ваших обычаев. Он только пытался оказать вам честь, как сделал бы для любого заслужившего это самурая. Он сделал вас хатамото, это почти то же, что рыцарь, Анджин‑сан. Во всем Кванто их только около тысячи. А что касается госпожи Усаги Фудзико, он только пытался услужить вам. У нас, Анджин‑сан, это бы рассматривалось как большая честь.
– Почему?
– Потому что ее родословная очень древняя, и она очень образованная. Ее отец и ее дед дайме. Конечно, она из самураев, но, – деликатно добавила Марико, – вы окажете ей большую честь, взяв ее в наложницы. Ведь она нуждается в новом доме и новой жизни.
– По какой причине?
– Она недавно овдовела. Ей только девятнадцать лет, Анджин‑сан, но она потеряла мужа и сына и переполнена угрызениями совести. Ей необходимо начать новую жизнь.
– Что случилось с ее мужем и ребенком?
Марико заколебалась, огорченная невежливой прямотой Блэксорна. Но она понимала, что это была его обычная манера поведения:
– Они были приговорены к смерти. Пока вы будете здесь, потребуется кто‑то, кто должен будет ухаживать за вашим домом. Госпожа Фудзико будет…
– Почему их приговорили к смерти?
– Ее муж чуть не послужил причиной смерти господина Торанаги. Пожалуйста…
– Торанага приговорил их к смерти?
– Да, но он был прав. Спросите ее, она так же думает, Анджин‑сан.
– Сколько лет было ребенку?
– Несколько месяцев, Анджин‑сан.
– Торанага приговорил ребенка к смерти за то, что сделал его отец?
– Да. Таков наш обычай. Пожалуйста, будьте терпимей к нам. В некоторых вещах мы не свободны. Наши порядки отличаются от ваших. Видите ли, по закону, мы принадлежим нашему сюзерену. По закону, отец распоряжается жизнями своих детей, жены и наложниц, а также слуг. По закону, его жизнь принадлежит его сюзерену. Таков наш обычай.
– Так что отец может убить любого в доме?
– Да.
– Тогда вы нация убийц.
– Нет.
– Но ваш обычай прощает убийство. Я думал, вы христиане.
– Я христианка, Анджин‑сан.
– А как же заповеди?
– Я не могу этого объяснить, правда. Но я христианка, и самурай, и японка, и одно не противоречит другому. Пожалуйста, постарайтесь нас понять.
– Вы отдадите своих детей на смерть, если Торанага вам это прикажет?
– Да. У меня только один сын, но, я думаю, что да. Мой долг так поступить. Это закон – если мой муж с этим согласится.
– Надеюсь, Бог сможет простить всех вас.
– Бог понимает, Анджин‑сан. О, он нас поймет. Может быть, он тоже откроет вам глаза. Извините, я не могу ясно это объяснить, – она обеспокоенно посмотрела на Блэксорна. – Анджин‑сан, вы для меня загадка. Ваши обычаи мне непонятны. Может быть, нам следует быть терпимей друг к другу. Госпожа Фудзико, например. Она будет присматривать за вашим домом и вашими слугами. Будет исполнять ваши прихоти – все, что захотите. Ведь кто‑то должен делать это. Вам не надо будет спать с ней, если вас это волнует – если вы не находите ее пригодной для этого. Вам даже нет необходимости быть вежливым с ней. Она будет служить вам, как вы захотите, любым способом, какой вас устроит.
– Я могу обращаться с ней, как мне захочется?
– Да.
– Я волен спать или не спать с ней?
– Конечно. Она найдет кого‑нибудь, кто будет приятен вам для удовлетворения ваших телесных нужд, если захотите, или она не будет в это вмешиваться вообще.
– Могу я прогнать ее? Приказать ей уйти?
– Если она оскорбит вас, да.
– А что тогда будет с ней?
– Обычно в таких случаях с позором возвращаются в дом родителей, которые могут или принять или не принять обратно. Кто‑то, подобно госпоже Фудзико, возможно, предпочтет убить себя, а не терпеть такой стыд. Но она… вам следует знать, что настоящий самурай не может покончить с собой без разрешения его господина. Некоторые, конечно совершают самоубийство, но они нарушают свой долг и не могут считаться самураями. Я бы не убила себя, несмотря ни на какой стыд, если бы мне не разрешил мой господин Торанага или мой муж. Господин Торанага запретил ей покончить с жизнью. Если вы отошлете ее, она станет неприкасаемой – эта.
– Но почему? Почему ее семья не примет ее обратно?
Марико вздохнула:
– Извините, Анджин‑сан, но если вы отошлете ее назад, позор будет столь велик, что ее никто не примет.
– Из‑за того, что она осквернена? Потому что была около чужеземца?
– О, нет, Анджин‑сан, только потому, что она не справилась со своими обязанностями, – сразу же сказала Марико. – Она теперь ваша наложница – ей приказал господин Торанага, и она согласилась. Вы теперь хозяин дома.
– Я?
– Да, вы, Анджин‑сан. Вы теперь хатамото. У вас есть состояние. Господин Торанага дал вам жалованье двадцать коку в месяц. На эти деньги самурай обычно содержит кроме себя еще двух самураев. Но это не ваши проблемы. Я прошу вас, пожалейте Фудзико, будьте милосердны. Она хорошая женщина. Простите ей ее безобразность. Она будет хорошей наложницей.
– У нее нет дома?
– Да. Это ее дом, – Марико сдерживала себя. – Пожалуйста, примите ее. Она может многому научить вас. Если вы предпочитаете смотреть на нее как на пустое место, все равно позвольте ей остаться. Примите ее и потом, как глава дома, согласно нашему закону, убейте ее.
– Вы мне советуете убить ее?
– Вовсе нет, Анджин‑сан. Но жизнь и смерть – это ведь одно и то же. Кто знает, может быть, вы окажете Фудзико большую услугу, лишив ее жизни. Это теперь ваше право перед законом. Ваше право также сделать ее неприкасаемой.
– Так, я опять пойман в ловушку, – сказал Блэксорн, – в любом случае она погибнет. Если я не выучу вашего языка, будет казнена вся деревня. Если я поступаю не так, как вы хотите, всегда убивают кого‑нибудь невинного. Выхода нет.
– Есть очень легкое решение, Анджин‑сан. Умереть. Вы не должны терпеть то, чего нельзя вынести.
– Самоубийство – это сумасшествие и смертельный грех. Я думал, вы христианка.
– Я же сказала, что я христианка. Но у вас, Анджин‑сан, тоже есть много способов почетной смерти. Вы насмехались над моим мужем, что он не хотел умереть в бою, да? Это не наш обычай, а, наверное, ваш. Так почему вы не сделаете этого? У вас есть пистолет. Убейте господина Ябу. Вы ведь считаете, что он чудовище.
Он посмотрел на ее безмятежное лицо, чувствуя, несмотря на свою ненависть, как она красива: «Это слабость, умереть без всякой цели. Лучше сказать, глупость».
– Вы считаете себя христианином. Поэтому вы верите в сына Божьего – Иисуса на небесах. Смерть не должна пугать вас. А что касается «цели», то это не нам судить, имеет смысл или нет. Для смерти всегда найдется причина.
– Я в вашей власти. Вы знаете это. Я тоже.
Марико наклонилась вперед и, жалея, дотронулась до плеча:
– Анджин‑сан, забудьте о деревне. Может случиться миллион вещей, прежде чем кончатся эти шесть месяцев. Приливная волна, или землетрясение, или вы вернете обратно свой корабль и уплывете, или Ябу погибнет, или мы все умрем, или что‑то еще случится, кто знает? Оставьте Богу Богово и карму карме. Сегодня вы здесь, и не в ваших силах изменить это. Вы живы и здоровы. Посмотрите на этот закат, красиво, правда? Этот закат есть только сейчас. Завтра не существует. Посмотрите. Это так красиво и никогда не повторится снова. Это бесконечность жизни. Забудьтесь в этом, останьтесь наедине с природой и не беспокойтесь о будущем, вашем, моем или всей деревни.
Он поддался обману безмятежности ее слов. Посмотрел на запад. По небу расплывались громадные пурпурно‑красные пятна.
Он смотрел на солнце, пока оно не исчезло.
– Я хочу, чтобы вы стали моей наложницей, – сказал Блэксорн.
– Я принадлежу господину Бунтаро, и, пока он не умер, я не могу думать или говорить о том, что может быть в мыслях или на словах.
«Карма, – подумал он, – Принимаю ли я карму? Свою? Ее? Их? Ночь красива. И вот есть она, и она принадлежит другому. Красивая. И очень умная: оставить проблемы Бога Богу и кармы – карме. Ты пришел сюда без приглашения. Ты в их власти. И какой ответ?». «Ответ будет, – сказал он себе, – потому что Бог на небесах и Бог везде».
Послышался шум шагов. По тропинке на холм поднимались двадцать самураев с факелами, во главе их – Оми.
– Извините, Анджин‑сан, но Оми приказал вам отдать пистолеты.
– Скажите ему, пусть идет к черту!
– Не могу, Анджин‑сан, я не осмеливаюсь. Блэксорн свободно держал одну руку на пистолете, устремив свой взгляд на Оми. Он умышленно остался сидеть на ступенях, ведущих на веранду. Десять самураев стояли в садике сзади Оми, остальные – около дожидающегося их паланкина. Как только Оми без приглашения вошел в дом, Фудзико появилась откуда‑то из дальних комнат и теперь, побледнев, стояла на веранде за спиной у Блэксорна.
– Господин Торанага не возражал, и все эти дни мои пистолеты были при мне.
Марико сказала, нервничая;
– Анджин‑сан, Оми‑сан прав. У нас существует порядок, что в присутствии дайме нельзя быть вооруженным. Это не должно задевать вас. Ябу‑сан ваш друг. Вы здесь его гость.
– Скажите Оми‑сану, что я не отдам ему мои пистолеты. Она не стала переводить, и его охватил гнев, и он покачал головой: «Ие, Оми‑сан! Вакаримас ка? Ие!»
Лицо Оми застыло. Он прорычал приказ. Два самурая выступили вперед. Блэксорн выхватил пистолеты. Самураи остановились. Оба пистолета были направлены прямо в лицо Оми.
– Ие, – сказал Блэксорн. И потом Марико: – Скажите ему, пусть он отменит приказ, или я спущу курки.
Она подчинилась. Никто не двигался. Блэксорн медленно поднялся на ноги, не спуская пистолетов с цели. Оми был абсолютно спокоен, его глаза следили за кошачьими движениями Блэксорна.
– Анджин‑сан, вы должны встретиться с господином Ябу. Вы не можете идти туда с пистолетами. Вы хатамото, вас охраняют, и вы к тому же гость господина Ябу.
– Скажите Оми‑сану, если он или его люди подойдут ко мне на десять шагов, я разнесу ему башку.
– Оми‑сан в последний раз предлагает сдать пистолеты.
– Ие.
– Почему не оставить их здесь, Анджин‑сан? Бояться нечего. Никто их не тронет…
– Вы считаете меня дураком?
– Тогда отдайте их Фудзико‑сан!
– Что она может сделать? Он заберет их у нее – тогда я беззащитен.
Голос Марико стал жестким:
– Почему вы не слушаете, Анджин‑сан? Фудзико‑сан – ваша наложница. Если вы прикажете, она будет защищать ваши пистолеты, рискуя жизнью. Это ее долг. Я больше не буду вам повторять, но Тода‑нох‑Усаги‑Фудзико – самурай.
Блэксорн все свое внимание сосредоточил на Оми, с трудом понимая то, что она говорит.
– Скажите Оми‑сану, что мне не нравятся такие приказы. Я гость господина Торанаги. Вы «просите» гостей что‑нибудь сделать. Вы не приказываете им и не вламываетесь в дом мужчины без приглашения.
Марико перевела все это. Оми слушал без всякого выражения, потом что‑то коротко ответил, глядя на недрогнувшие стволы.
– Он говорит: – Я, Касиги Оми, просил вас отдать мне пистолеты и пойти со мной, потому что Касиги Ябу‑сама приказал доставить вас к нему. Но прежде я должен забрать ваше оружие. Так что извините, Анджин‑сан, я в последний раз вам приказываю сдать его мне.
Блэксорн почувствовал тяжесть в груди. Он был в ярости от собственной глупости, но не мог уступить и сказал себе: «Если мне суждено сейчас умереть, то Оми умрет первым, ей‑богу!»
Он чувствовал себя хорошо, хотя немного кружилась голова. Потом в его ушах зазвенели слова Марико: «Фудзико – самурай, она ваша наложница!» И его мозг начал работать. Он нашел выход.
– Подождите секундочку! Марико‑сан, пожалуйста, скажите Фудзико‑сан следующее: «Я отдаю вам свои пистолеты. Вы должны охранять их. Никто, кроме меня, не должен прикасаться к ним».
Марико сделала, как он просил, и он услышал, как Фудзико ответила: «Хай».
– Вакаримас ка, Фудзико‑сан? – спросил он ее.
– Вакаримас, Анджин‑сан, – сказала она тонким прерывающимся голосом.
– Марико‑сан, пожалуйста, скажите Оми‑сану, теперь я пойду с ним. Пусть он извинит меня за это недоразумение. Я прошу прощения.
Блэксорн отступил назад, потом повернулся и передал Фудзико пистолеты. Пот бисером выступил у нее на лбу. Он обратился к Оми, радуясь, что все закончилось: – Теперь мы можем идти?
Оми что‑то сказал Фудзико и протянул руку. Она покачала головой. Оми отдал короткий приказ и два самурая двинулись по направлению к ней. Она быстро засунула один пистолет за пояс, взяла другой обеими руками и направила его на Оми. Курок слегка отошел, и спусковой крючок пришел в движение.
– Угоки на! – сказала она. – Дозо!
Самураи послушались и остановились.
Оми заговорил быстро и рассерженно, она слушала и потом ответила мягко и вежливо, но не отводя пистолета от его лица. Спусковой крючок был спущен уже наполовину. Закончила она очень просто:
– Ие, гомен насаи, Оми‑сан! – Нет, извините, Оми‑сан.
Блэксорн ждал.
Самураи чуть приблизились к ней. Курок отошел уже на опасное расстояние, почти до верхней точки своей дуги. Но рука ее оставалась твердой.
– Огоку на! – приказала она.
Никто не сомневался, что она спустит курок. Даже Блэксорн. Оми что‑то коротко сказал ей и своим людям. Они отошли, она опустила пистолет, но все еще держала его наготове.
– Что он сказал? – спросил Блэксорн.
– Только, что он сообщит об этом случае Ябу‑сану.
– Хорошо, скажите ему, что я сделаю то же самое, – Блэксорн повернулся к ней: – Домо, Фудзико‑сан. – Потом, вспомнив, как Торанага и Ябу разговаривали с женщинами, он повелительно буркнул Марико: – Пойдемте, Марико‑сан… икамасо! – И он повернулся к воротам.
– Анджин‑сан! – окликнула его Фудзико.
– Хай? – Блэксорн остановился. Фудзико поклонилась ему и быстро стала что‑то говорить Марико.
Глаза Марико расширились, потом она кивнула и ответила, поговорила с Оми, который также кивнул, явно взбешенный, но сдерживаясь.
– Что происходит?
– Минуту, Анджин‑сан.
Фудзико что‑то крикнула, ей ответили из дома. На веранду вышла служанка. В руках она несла два меча. Самурайских меча.
Фудзико с почтением взяла их в руки, с поклоном предложила их Блэксорну, что‑то тихо сказала.
Марико перевела: – Ваша наложница справедливо указала, что хатамото, конечно, должен носить два самурайских меча. Более того, это его долг. Она считает, что вам не подобает приходить к господину Ябу без мечей – это будет невежливо. По нашим законам, носить мечи – это обязанность. Она спрашивает, не согласитесь ли вы пользоваться этими, недостойными вас, пока не купите себе свои собственные.
Блэксорн посмотрел на нее, на Фудзико, потом снова на нее:
– Вы хотите сказать, что я самурай? Что господин Торанага сделал меня самураем?
– Я не знаю, Анджин‑сан. Но никогда не было хатамото, который не был бы самураем, – Марико повернулась и спросила Оми. Тот нетерпеливо покачал головой и что‑то ответил. – Оми‑сан такого не знает. Конечно, носить мечи – особая привилегия хатамото во всех случаях, даже в присутствии господина Торанага. Это его долг. Только хатамото имеет право требовать немедленной аудиенции с господином…
Блэксорн взял короткий меч и заткнул его за пояс, потом другой, длинный боевой меч, точно такой же, как у Оми. Вооружившись, он почувствовал себя лучше.
– Аригато годзиемасита, Фудзико‑сан, – сказал он спокойно.
Та опустила глаза и тихонько ответила. Марико перевела:
– Фудзико‑сан говорит: – Если разрешите, господин, поскольку вы должны быстро и хорошо выучить наш язык, она почтительно хочет указать, что «домо» более чем достаточно для мужчины. «Аригато», с добавлением или без добавления «годзиемасита» – излишняя вежливость, это выражение, которое употребляют только женщины.
– Хай. Домо. Вакаримас, Фудзико‑сан, – Блэксорн впервые внимательно посмотрел на нее, как бы заново узнавая. Он увидел пот на лбу и блеск на руках. Узкие глаза, квадратное лицо и зубы, как у хорька. – Пожалуйста, скажите моей наложнице, что в данном случае я не считаю «аригато годзиемасита» ненужной вежливостью по отношению к ней.
