Глава двадцать шестая. НЕСМЕТНЫЕ СОКРОВИЩА
Прошло всего две недели со дня приезда дяди Леки, а семья Арсеньевых, к своему удивлению, стала обладательницей маленького хуторка с белой хаткой. А в Динкиной жизни произошло настоящее чудо. Она вдруг почувствовала себя хозяйкой всех лесов, полей и рек. И не только лесов и полей, а и двух деревень, между которыми в лесной глуши приютилась белая хатка. Несметные сокровища таились в лесах для Динки… Сладкая дикая малина, припеченные солнцем ягоды земляники, кокетливые шляпки лисичек, покрытые белой пленкой, молочные маслята, полные достоинства белые грибы на толстых ножках… А птицы, белки, зайчики, а калина, усыпанная красными монистами!.. У Динки первое время разбегались глаза, и, остановившись среди зарослей малины, она разводила руками и пела:
Не счесть алмазов.
Уткнув лицо в букет полевых гвоздик, она мчалась по луговой тропинке к узенькой, изворотливой речонке… В буйной траве на влажном лугу расхаживали черногузы <Черногузы - цапли.>. Их длинные клювы ловко вылавливали себе на обед зазевавшихся лягушек.
При виде бегущей по тропинке девочки черногузы лениво лопали крыльями и, сложив, как две палочки, ноги, перелетали на другое место. Достигнув речонки, Динка сбрасывала платье и бросалась с головой в заросшую лесной зеленью и желтыми кувшинками воду…
Проголодавшись, Динка бежала домой. Алина и Мышка, поздоровевшие на воздухе, загорелые и веселые, варили на летней печурке, сложенной наспех из кирпича и глины, зеленый борщ…
Никто не упрекал Динку, что она где-то бегает, и Динка, вволю наслаждалась своей свободой.
- Ну что ты там еще интересного видела? - спрашивал дедушка Никич, сидя в тени ветвистого дуба в кресле-качалке.
- Некогда, дедушка Никич, некогда! Потом расскажу!
У Динки было еще одно сокровище - это кривая на один глаз лошадь Прима. Дядя Лека купил ее у соседнего помещика вместе со старой бричкой. Прима каждый день утром отвозила на станцию маму и вечером встречала ее. На козлах сидел Ефим Бессмертный, единственный сосед новых хуторян. В полуверсте от Арсеньевых стояла наспех сколоченная хатка, в которой жил Ефим со своей молодой женой Марьяной. Как только Арсеньевы переехали в свое новое жилье, при первом же дожде оказалось, что крыша течет, двери перекосились, окна не открываются. Нужно было что-то делать. Ефим пришел сам и предложил свои услуги. Руки у Ефима были золотые. Высокий, кудрявый, с голубыми серьезными глазами, он сразу располагал к себе. Динка быстро подружилась с ним.
- Знаешь, мама, Ефим очень круглый сирота. У него ничего нет - ни лошади, ни коровы… За него и Марьяну не хотели отдавать, но Ефим отработал пану два лета за клочок земли, построил хатку и женился на Марьяне! Я уже была у них в гостях! Мамочка, пусть Марьяна помажет нам хату, она очень хорошо умеет мазать.
Арсеньевы познакомились и с Марьяной. Синеглазая, стройная, как тополек, Марьяна в вышитой украинской рубашке, с бусами на шее, казалось, только что сошла со сцены украинского театра… Ефим и Марьяна сразу расположили к себе Арсеньевых и стали их лучшими советчиками и помощниками. Под руководством Марьяны девочки вскопали землю под огород, посадили всякую зелень. Оставался последний месяц каникул… Леня с Васей жили в городе, Марина часто за бегала к ним со службы.
Увлеченная своей новой вольной жизнью, Динка как будто совсем забыла о Лёне.
- Как это так? - удивлялась Мышка. - Даже Алине и то как-то не хватает Лени, про себя я уже не говорю, я и без Васи скучаю, а Динка даже и не думает ни о ком.
- Ну и, пожалуйста, не напоминайте ей… У Лени последние считанные дни перед экзаменами! Не дай бог, Динка запросится сейчас в город!
Но Динка не просилась. У нее было много дела. С утра, когда Прима возвращалась со станции, Динка купала ее в пруду, чистила щеткой и вела на луг пастись. Все выпрошенные у матери деньги она тратила теперь на овес для своей любимицы, таскала ей со стола куски хлеба, и благодарная Прима, отличая от всех свою маленькую хозяйку, встречала ее радостным ржанием…
И еще было у Динки одно интересное, завязавшееся на хуторе знакомство. Это те дорогие “людыны”, без которых даже в богатых лесах, среди несметных сокровищ земли Динка не мыслила своей жизни.
Глава двадцать седьмая. ДОРОГИЕ ЛЮДЫНЫ!
В первые дни Динка не испытывала одиночества, но однажды, остановившись на лугу среди густой травы и колыхающихся от ветерка ромашек, она вдруг остро почувствовала, что ей чего-то недостает.
Оглянувшись во все стороны, она попробовала громко и призывно крикнуть:
- Эй, эй! Где вы?
“Где вы… где вы…” - прокатилось за лугом и затихло без ответа.
- Ay!.. Ay!.. - еще раз крикнула Динка, и снова ей ответило только эхо. Тогда она побежала к Ефиму.
- Ефим, здесь есть где-нибудь такие людыны, как я? Такие дети, Ефим?
- Чого-чого, - усмехнулся Ефим, - а детей хватает!
- А где же они? Почему я никого не вижу?
- Ну, дак они, конечно, по деревням больше да в экономии пана! А чего ж вы их не видите, когда они вон-в кустах сидят, выглядают… Любопытные, как мухи. Я их и вчера видел, и сегодня, как шел к вам, - улыбнулся Ефим.
- В кустах? А где это? - беспомощно оглядываясь, спросила Динка.
- Ну, может, сегодня нету, так завтра будут… У них же свой интерес к городским людям.
Динка стала приглядываться к кустам и деревьям. Как-то утром за тремя березками мелькнул белый платочек. “Идут, идут!”
Но они не шли, а стояли. Мальчик и девочка. Девочка смущенно натягивала рукава вышитой рубашки и, склонив набок голову, смотрела на Динку серьезными голубыми глазами; из-под длинной широкой юбки с фартуком виднелись утопавшие в траве маленькие босые ноги.
Мальчик стоял немного поодаль; штаны его, застегнутые на одну пуговицу на животе, доходили ему до щиколоток, на плечах, поверх рубашки из серого полотна, болтался чей-то старый пиджак.
Динка, боясь, что гости уйдут, бросилась к ним, протянула руки:
- Здравствуйте! Здравствуйте! Пришли наконец!
Она поймала прятавшуюся в рукаве загорелую руку девочки, похлопала по плечу мальчика.
- А я так ждала… Как вас зовут? - с интересом спросила она.
- Меня Федорка, а его Дмитро, - несмело ответила девочка.
Мальчик, щуря темные глаза, опасливо смотрел на хлопавшую его по плечу Динкину руку.
- Да вы не бойтесь! Меня зовут Динка!
- А я с того году пойду панских коров пасти, - ни с того ни с сего заявил вдруг басом Дмитро.
Федорка подняла свои тонкие бровки и дернула плечом:
- Не хвастай, бо это еще неизвестно! Павло сказал, если твоя матка принесет ему порося, то он возьмет тебя подпаском, а если нет, то кого другого пошлют.
- Нема у нас порося… - сердито сказал мальчик.
- А что это за порося такое? Почему этому Павло нужно порося? - заинтересовалась Динка.
Федорка потуже завязала концы платка, выплюнула изо рта травинку.
- Так Павло - это ж приказчик пана… Он задаром не возьмет… Еще и по шее даст!
- Ого! - возмутилась Динка. - По шее! Из-за какого-то порося! Его самого надо по шее!
- Ой, боже ж мой! Хиба ж так можно казать! - испугалась было Федорка, но, взглянув на Динку, закрылась концами платка и звонко расхохоталась.
Смех у нее был такой дробный и заразительный, что Динка тоже начала смеяться. Хмыкнул и Дмитро, а потом, расхрабрившись, снова совсем не к месту спросил:
- А чого-то вы этот хутор купили? Тут молния на пруду в дуб ударила… Она в другой раз может ударить, деды кажуть - тут место нехорошее, по всем ночам филин кричит…
- Ну и что же? Пускай кричит! Я люблю птиц, - беспечно сказала Динка.
- Э, ни! - махнула рукой Федорка. - Его погано людям слушать. Он может на каждого беду нагнать.
Она вдруг обернулась к Дмитро и начала шепотом убеждать его в чем-то, повторяя одну фразу:
- Все равно ж найдут! Лучше сам скажи!
Мальчик сердился, упрямился…
- Ну чего вы там шепчетесь! Говорите громко! Я никому не скажу, если это тайна! - вмешалась Динка. Федорка толкнула локтем Дмитро:
- Ну говори! Вот какой упрямый… Барышня никому не скажет!
- Я не барышня, я Динка! Ну говори твою тайну, Дмитро, - нетерпеливо перебила Динка.
Дмитро покусал губы и, глядя исподлобья на Динку, нехотя сказал:
- У вас под крыльцом я обрез спрятал… Если стрельнет, то может и насмерть прибить…
- Обрез? А что это такое? Ружье? - живо заинтересовалась Динка.
- То не настоящее ружье, оно обрезано, чтобы, значит, покороче было… - объяснила Федорка.
- А где же ты взял его? - ахнула Динка.
- У нас, как батько помер, так мы с маткой полезли в подполье и нашли! А матка испугалась да и велела закинуть в пруд, а мне жалко стало, я его и подложил под ваше крыльцо… Тут никто не жил, - хмуро рассказал Дмитро.
- К нам, под крыльцо? Так ведь Ефим будет чинить это крыльцо и найдет! Что же ты сразу не сказал? Надо сегодня же перепрятать его в другое место! - загорелась Динка. - Мы вот как сделаем…
Динка обняла своих новых приятелей за плечи и что-то зашептала…
- Дак он заряженный, в нем и пуля есть… - прерывая ее, шептал Дмитро.
- Ой, боже мой… - испуганно вздыхала Федорка.
- Ничего, ничего… Я осторожно… - уверяла Динка. - Только приходите вечером, как стемнеет.
Весь день Динка беспокойно прохаживалась около крыльца и, еле дождавшись вечера, побежала к трем березам.
- Идем, - шепотом сказала она Дмитро. - Я уже нашла место… Мы спрячем его в дупле старого дуба… Пойдем, Федорка!
- Э, ни! Я боюсь… - усаживаясь в траву и натягивая на коленки платье, замотала головой Федорка. - Я тут обожду… Бо воно как стрельнет, так и живой не останешься.
- Ну, нехай сидит. - Дмитро, задевая за ветки своим длинным пиджаком, пошел за Динкой.
В хате уже горели свечи; Мышка и Алина стелили постели, ждали со станции мать.
- Скорей, скорей! - торопила Динка. - Сейчас Ефим вернется со станции, он поехал за мамой…
Дмитро, сбросив пиджак, полез под крыльцо. В темноте были видны только босые пятки…
- Нашел? - нетерпеливо спрашивала Динка, поглядывая с опаской на дверь, из которой каждую минуту могли выйти сестры.
Дмитро молча шарил под крыльцом; потом наконец вылез. держа в руке что-то тяжелое. Динка увидела приклад и дуло настоящего ружья… Такое ружье, только много длиннее, она видела у дяди Леки, когда он собирался на охоту.
- Пошли! - сказал Дмитро.
Под старым дубом, в который ударила когда-то молния, оба остановились.
Огромный, широкий дуб выгорел и обуглился изнутри. Несмотря на это, толстые сучья его зеленели ветками, и наверху виднелось узкое, глубокое дупло.
Дмитро ловко вскарабкался на дерево и, положив в дупло свой обрез, благополучно спустился вниз.
- Пусть там и лежит, - сказала Динка. - А потом, когда я на следующий год приеду, мы решим, что с ним делать.
Федорка одобрила это решение. Все трое еще немного пошептались и, решив завтра обязательно свидеться, разошлись.
Глава двадцать восьмая. “СВЯТАЯ КРИНИЧКА”
Хуторские знакомые внесли в Динкину жизнь новые впечатления. У Федорки было много дела по дому. Отец ее служил сторожем в экономии пана, мать работала птичницей. Кроме Федорки, в семье были еще младшие дети. Федорка вместе со старой бабкой нянчилась с ними, поэтому у нее только в воскресенье выдавалось свободное время побегать с Динкой, но, несмотря на это, девочки уже побывали в казенном лесу, побывали и в соседних селах… Дмитро приходил чаще; его интересовало, что делается на хуторе. Усевшись в кустах, он часами смотрел, как Ефим чинит крышу и строит терраску.
- Вот как бы не взяли мы под крыльцом обрез, то ваш Ефим нашел бы его, - говорил Дмитро.
Вечерами то он, то Динка лазали на дуб проверять, лежит ли в дупле обрез.
- Лежит, - шепотом говорила, прыгая на землю, Динка.
- Лежит, - передавал Федорке Дмитро.
- Ну и пусть лежит, - с облегчением говорила Федорка. - Стрельнет, так в дуб…
Она очень боялась обреза. Как-то в воскресенье Федорка собралась в казенный лес под Ирпенью и зашла за Динкой.
- Пойдем с нами! Люди говорят, что в казенном лесу объявилось чудо! Там есть такая криничка <Криничка (укр ) - родничок.>, и вот когда нагнешься над ней и посмотришь на дно, то там божья матерь является!
- Да ну? - удивилась Динка. - Откуда же она является?
- Ну, в воде, конечно.. Только не все ее видят, который человек очень грешный, тому ничего не видно… Вода и вода. А который безгрешный, тот видит.. Вот бабка и посылает меня… Пойдем, может, сподобит нас господь! - перекрестившись, сказала Федорка.
- Пойдем! - равнодушно сказала Динка. - Только меня господь не сподобит, я неверующая!
Девочки пошли. Побегав по казенному лесу, они добрались до “святой кринички”, как ее окрестили старухи, и с любопытством заглянули в нее. Криничка была неглубокая. Сквозь чистую прозрачную воду видно было дно. Динка нагнулась первая.
- Ничего тут нет! - засмеялась она.
Федорка, шепча какие-то молитвы и мелко крестясь, заглянула в криничку.
- Ой, мамонька моя! - простонала она. - Не вижу… Ничего не вижу… Не хочет мне божья матерь показаться. За грехи мои не хочет… - Федорка расплакалась. - Ну как я дома скажу, что не сподобил меня господь?
- Да чепуха это! Ничего там нет. Никто и не видит.
- Ох, нет, нет! В прошлое воскресенье сам батюшка в церкви говорил! И две старухи сами видели… Лежит в воде икона божьей матери с младенцем на руках. Безгрешные старухи, они и видели! А я, грешница, ничего не вижу…
Всю дорогу Федорка плакала, а Динка сердилась:
- Враки это все! Никто там ничего не видел! На следующее воскресенье девочки опять пошли. На этот раз около “святой кринички” собрался народ: матери принесли детей, появились откуда-то батюшка и два монаха…
Люди заглядывали в криничку, били себя кулаком в грудь, плакали горькими, покаянными слезами… Динка, протиснувшись вперед, к своему удивлению, увидела в воде икону божьей матери и, подозвав Федорку, сказала:
- Смотри скорей, а то опять будешь плакать! Вот она, твоя божья матерь!
Федорка глядела, крестилась, радовалась:
- Сподобил господь…
Но на обратном пути ее одолели сомнения:
- А ты, Динка, тоже видела божью матерь?
- Конечно, видела. Это же икона! Ее сами монахи подложили! Вот хитрюги какие! - хохотала Динка.
- Смотри, накажет тебя бог! - пугалась Федорка. - Не насмехайся лучше!
- Да я ни во что это не верю! А вот хочешь, пойдем раным-рано на эту криничну, я прыгну туда и вытащу тебе эту икону? Хочешь?
- Нет, нет! - замахала руками Федорка. - Я боюсь! Накажет нас бог, отнимет руки и ноги! Калеками станем, лучше и не говори мне такого!
- Ну, как хочешь! Только подумай сама, почему же нам одинаковая честь - что тебе, то и мне? Ты верующая, тебе бы божья матерь и показалась, а мне зачем?
- Не знаю… - вздохнула Федорка. - Как я могу знать что божья матерь об нас думает?
Динка снова захохотала. Федорка обиделась. Утром Динка прибежала к ней мириться.
- Не будем спорить, - сказала она. - Когда-нибудь ты сама узнаешь, что все это неправда.
Федорка узнала через несколько дней. Она прибежала к Динке с неожиданной новостью.
- Чуешь, Динка? - живо сказала она. - На святую криницу зашли какие-то хлопцы с Киева… Кто говорит, студенты… Зашли, заглянули в криницу да и говорят: вот как здесь народ морочат! Один разделся, нырнул в криницу и вытащил икону богоматери… Монах давай шуметь на него, старухи плакать начали, а эти хлопцы только смеются: “Кому вы верите? Попам да монахам?” И теперь все… Не стали люди туда ходить, и я не пойду больше, - закончила Федорка.
- Вот здорово получилось! - рассказывая об этом дома, заключила Динка.
Глава двадцать девятая. ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ
Федорка была живая и любознательная девочка, а Динке нужна была слушательница. Усевшись на траву под тремя березками, Федорка могла без конца слушать Динкины истории. В этих историях вымысел был так искусно перемешан с правдой, что Федорка, слушая их, то смеялась, то плакала, то просто, удивляясь, говорила:
- И откуда ты так много знаешь? Как будто уже сто лег живешь на свете!
- А из книг? Я многое знаю из книг, - скромно сознавалась Динка.
- Вот если бы и мне выучиться читать! - сказала один раз Федорка.
Динка попросила маму привезти Федорке букварь и каждый день терпеливо показывала ей буквы. Память у Федорки была редкая, буквы она запоминала сразу.
- Когда я приеду на следующее лето, ты будешь уже читать! - радовалась Динка.
Незаметно шло время. Однажды Федорка пришла на хутор в красном монисто из калины; на голове у нее был венок из желтых осенних листьев.
Динка подняла глаза на три березки и увидела, что листья их тоже пожелтели.
- Федорка! - растерянно сказала она. - Ведь это осень! Уже наступила осень!
Федорка кивнула головой, и веселое круглое личико ее затуманилось.
- Наверно, скоро вам уезжать? - забеспокоилась она.
- Да-да, скоро… - машинально ответила Динка. Словно очнувшись от долгого сна, она вдруг увидела выросшие на полях стога, скошенное жито. Вспомнила песни жнецов. Все это было уже давно-давно…
- Осень, осень! Значит, уже скоро у Лени экзамены!
Динку вдруг охватило страшное беспокойство, и утром, рано вскочив, она стала собираться в город.
- Мама, я поеду с тобой! Я очень соскучилась по Лёне…
- У Лени через три дня экзамены, ты можешь ему помешать! - строго сказала Марина.
- Ни в коем случае не бери ее с собой, мама; она сорвет Лёне все занятия, да еще в последние дни! - решительно запротестовала Алина.
- Конечно. Не надо тебе ехать, Диночка… Лёне сейчас очень трудно, - вздохнула Мышка.
Но Динка как будто очнулась от долгого сна:
- Не говорите мне ничего, я все равно поеду! Я хочу быть с Леней…
Мать уехала. Сестры пробовали еще уговорить Динку, но она, молча сжав губы, собрала свой баульчик, сбегала попрощаться в экономию к Федорке:
- Вот тебе, Федорка, тетрадки, цветные карандаши… Я, может, еще приеду…
Федорка замигала длинными ресницами, вытерла концом платка круглые, как горошинки, слезы:
- Привыкла я до тебя…
Динка вытащила из кос новые ленты, сунула их Федорке и убежала. С Дмитро попрощалась весело, на ходу.
Видя, что все уговоры бесполезны, сестры тоже начали собираться.
Вечером, вернувшись со службы, Марина спокойно приняла эту новость.
- Ну что ж, ехать так ехать.
Потом она позвала Алину; они ходили по дорожкам, обнявшись, как две сестры, и о чем-то тихо, взволнованно говорили. Не говоря ни слова младшим детям, они допоздна мыли и прибирали хату, заставили Ефима наколоть дров и сложить их у печи.
- Я буду каждый день приезжать сюда, - говорила Марина.
Утром на пригорке Динка нежно гладила и целовала Приму. Они расставались на долгую-долгую зиму… Ефим брал лошадь к себе.
Лето кончилось… Динка шла через лес молча, с опущенной головой.
“Если б только Леня выдержал экзамены, - думала она, - если б только выдержал! Тогда и осень и зима - все было бы хорошо!”
Через час Динка уже нетерпеливо звонила у двери городской квартиры.
- Тише! Не бренчи так! - стоя сзади нее с сумками и баулами, предупреждали сестры. - Они же занимаются! Но по лестнице раздались быстрые шаги.
- Макака, ты? - обрадовался Леня.
Динка без слов повисла у него на шее.
- А я думал, вдруг не приедешь, а у меня экзамены… А вот ты и приехала… Теперь не бойся! Я выдержу! - взволнованно говорил Леня, не замечая сестер и матери. - Я при тебе ни за что не провалюсь!
Сестры молчали. Они вдруг поняли, как нужна, как необходима была мальчику в эти трудные дни его Макака.
Мать тоже молчала, с горечью думая про себя:
“А мы могли бы не пустить ее…”
Глава тридцатая. "МОЙ ЧАС НАСТАЛ"
Леня вскочил рано, распахнул окно и тихо, торжественно произнес:
- Мой час настал!
- Наш час… - поднимаясь с кушетки, поправил его Вася. - Твой экзамен - это и мой экзамен! И никогда еще в жизни у меня не было более трудного и ответственного экзамена!
В столовой уже собрались девочки. Покашливая, вышел из своей комнаты Никич. Марина торопливо готовила завтрак.
- Леня, съешь ветчины!
- Нет, лучше два яйца и кофе!
- Обязательно выпей кофе! - наперерыв предлагали и советовали девочки.
- Не закармливайте его и не разнеживайте, он готов к бою! - шутил Вася.
Из спальни вышла Динка; на ней была новая парадная форма с белым передником, в толстых косках пышные белые банты.
“А эта еще куда разоделась?” - хотел сказать Вася, но что-то в лице Динки остановило его. Может быть, от пышности белых бантов, но лицо ее казалось очень бледным, она все время ежилась, как будто ее знобило… Это была Динка, но то же время какая-то другая, жалкая, оробевшая девочка.
Леня взял с блюдечка стакан кофе, положил в него большой кусок сахара и, кивнув ободряюще головой, протянул его Динке.
Она покорно выпила и встала у двери.
- Диночка! Пусть Леня идет один, а мы с тобой будем ждать его около гимназии, - ласково сказала Марина.
Динка вопросительно взглянула на Леню.
- Конечно, Макака!.. Ты зато самая первая и узнаешь! - сказал Леня.
- Что узнаю? - испуганно спросила Динка.
- Ну, узнаешь, как я отвечал, как выдержал…
На губах Динки появилась слабая, неуверенная улыбка.
- Ну, пошли, Леонид! Пошли! - бодро сказал Вася и, проходя мимо Динки, ласково погладил ее по голове. За воротами Вася остановился:
- Ну, дальше иди один, а я подожду тебя здесь!
Леня пошел. На углу он оглянулся. Вася Гулливер стоял неподвижно, засунув руки в карманы и подпирая спиной ворота.
Вася думал о доме, который стал ему родным… Как омрачатся, как будут горевать все эти дорогие ему люди, если Леня не выдержит экзамен! Как переживет это сам Леня? Как и чем успокоит их он, Вася? Тем, что снова и снова часами и днями они будут сидеть с Леней над учебниками?.. Нет, этого не должно случиться.
Около мужской гимназии, где на аллее в желтеющей листве каштанов раскрываются колючие гнездышки и из них, как новенькие, отполированные шарики, падают на землю коричневые каштаны, где беззаботные дети набивают ими свои карманы, взволнованно прохаживаются взад и вперед Марина с Динкой. Сегодня у Лени самый важный, последний экзамен…
- Ой, мамочка, мамочка! - шепчет Динка. - Может быть, сейчас его уже вызвали?
Марина тоже волнуется. Вот будет беда, если мальчик провалится. Он так много занимался, так осунулся за последние дни, стал как-то молчаливее, сдержаннее…
А еще месяц назад он шел с ней по улице и, разговаривая об экзаменах, храбрился и только, время от времени тревожно взглядывая на Марину, повторял:
- Вот будет штука, если я провалюсь…
И через несколько шагов опять:
- Вот будет штука…
“Хороша штука…” - грустно усмехаясь, думала Марина и, подбадривая мальчика, говорила:
- Ничего страшного, Леня! Провалишься, так будешь держать в середине зимы.
- Мама… - трогает ее за рукав Динка. - Смотри, уже выходят какие-то гимназисты!
Парадная дверь в мужской гимназии то открывается, то закрывается, а Марина с изнемогающей от волнения Динкой все прохаживаются и прохаживаются мимо… Но вот наконец что-то знакомое…
- Мама! Это он! Лень! Лень! - кричит Динка.
Леня оглядывается по сторонам, прыгает с крыльца и мчится к ним навстречу:
- Я выдержал! Выдержал! Меня приняли! Сам директор сказал!
- Приняли! Приняли! - прыгает Динка. Щеки ее загораются румянцем, и в диком восторге она мчится вперед, чтобы первой сообщить эту радость домашним.
- Вася! - кричит она, завидев около ворот высокую фигуру в студенческой тужурке. - Ох, Вася!..
Она виснет у негр на шее, гладит его по лицу и, задыхаясь от волнения, залпом выпаливает три слова:
- Его приняли, Вася!
А Марина, идя рядом с Леней, крепко сжимает его красную, измазанную чернилами руку и радостно смеется.
- Вон идет Вася, - растроганно говорит она и, выпуская руку мальчика, чуть-чуть подталкивает его вперед.
Леня молча останавливается перед Васей, и оба они, улыбаясь, смотрят в глаза друг другу…
- Ну, обнимитесь же! - смеется Марина.
- Мы - мужчины, - говорит Вася, но, притянув к себе Леню, крепко обнимает его.
- Никогда не забуду я этого дня! - говорит Леня.
- Я тоже.
- Спасибо тебе, друг… - шепчет Леня.
- И тебе тоже, - улыбается Вася.
- Пойдемте! Пойдемте! - хватая обоих за руки, кричит Динка и тащит их в дом.
- Подождите! - мечутся по комнате девочки. Они выстраиваются все трое на пороге с букетами осенних цветов. Мышка, краснея от смущения, отдает свой букет Васе… Так велела ей Алина. Но не все ли равно, кто велел? Вася счастлив, и все счастливы в этот счастливый день в семье Арсеньевых!
- А праздновать будем в первое же воскресенье на хуторе! - говорит Марина.
Она теперь часто после работы уезжает на хутор и возвращается поздно, одна, очень усталая и печальная… Алина, открывая ей дверь, ни о чем не спрашивает.
