УПП

Цитата момента



Очень обидно за бесцельно прожитые годы….
Особенно за первые три

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Парадокс игры: ребенок действует по линии наименьшего сопротивления (получает удовольствие), но научается действовать по линии наибольшего сопротивления. Школа воли и морали.

Эльконин Даниил Борисович. «Психология игры»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d3354/
Мещера
щелкните, и изображение увеличится

— Андрей! Да какой же ты нарядный! Откуда это всё у тебя?

— Князь пожаловал…

— Батюшка? Чем же ты ему так угодил?

— Не ведаю, Ярославна. Добр князь да тароват…

— Лжёшь, Андрей. Чего-нибудь да есть. Не хочешь — не говори, только я всё равно узнаю… Ой, что-то так кричат на улице-то?

За окнами действительно слышался всё нарастающий многоголосый крик. Возгласы изумления, смех, окрики стражников, конский топот… Анна поспешно распахнула окно.

— Господи, Андрей! Неведомые люди, на незнаемых зверях едут! Гляди, гляди! Вроде лошадь, только больно ушаста! А всадник-то весь в чёрном да лысый. Ха-ха-ха! Бежим скорей смотреть!

В дверях появилась княгиня.

— Куда? — спокойно спросила она, взяв Анну за руку.

— Да на улицу, матушка, поглядеть на диво дивное!

— На улицу тебе бежать не след…

— Что ты, матушка, николи ты мне того не запрещала! Да и не одна я, с Андреем вот…

Княгиня Ингигерда обменялась с Андреем понимающим взглядом.

— Ступай, Андрей, погляди, да всё нам и обскажешь. А ты, Анна, иди сейчас же ко мне в горницу да вели девкам в парчовый сарафан тебя обрядить…

Анна застыла на месте, вопросительно глядя на мать. Лицо её медленно бледнело.

— Матушка… то…

— Батюшка сам тебе всё скажет, что надобно. Идём… — И, по-прежнему не выпуская руки дочери, княгиня вышла из горницы. В дверях Анна, испуганная своей догадкой, жалобно взглянула на Андрея. Вздохнув и разведя руками, он потупился…

Решение Генриха I, короля Франции, взять в жёны дочь Киевского князя было закономерным. Ещё до воцарения Ярослава Европа знала уже имя" его отца, Владимира. Киев был широко известен как богатый, большой город, имеющий самые разнообразные торговые и политические связи. И хотя сношений между Парижем и Киевом не бывало, и ни один русский не пересекал ещё границ Франции, Россия Владимира и Ярослава считалась в Париже, да и во всей тогдашней Европе, страной весьма могущественной. Кроме того, Анна славилась своей красотой, слухи о которой далеко разносились многочисленными путешественниками, посещавшими Киев. Положение же Генриха было довольно сложным. Далеко не все французские сеньоры его признавали, а некоторые из них даже владели более обширными землями, чем король, и не желали считать себя зависимыми от него. Богатый и могущественный тесть, властитель необъятных неведомых степей Руси, мог, конечно, поддержать зятя…

Послами в далёкий край отправились епископ Мо, Готье Савейр, и Госселен де Шалиньяк, сир де Шони. Савейр был выбран потому, что считался мудрым и учёным. Он изучил различные науки, много размышлял и писал. А главное — епископ обладал осторожностью и серьёзностью, необходимыми для столь высокой и деликатной миссии.

Де Шалиньяк же должен был оберегать его при возможных в дороге многочисленных опасностях. Он ехал рядом с ним, в сопровождении своей свиты. Как выразился Савейр, он был Силой, защищавшей Мудрость.

Когда копыта епископского мула застучали по мощёным улицам Киева, Савейр изумился.

— Взгляните, сир Госселен, — обернулся он к ехавшему чуть позади Шалиньяку, — можно ли было ожидать, что мы найдём город столь обширный и богатый в этой отдалённой стране?

— М-да, — покручивая ус, ответил Шалиньяк, — боюсь, блеск его превышает наш добрый Париж…

— Князю Ярославу, видимо, просто некуда девать золото, иначе зачем бы понадобилось покрывать им башни? — продолжал Савейр, щурясь на сверкающие купола Софии.

В ярких лучах солнца блестели и другие купола многочисленных церквей Киева, и золотые насечки на оружии воинов, отдавших честь посольству у Золотых ворот, и тяжёлые длинные цепи, и мониста киевских жителей, окружавших шумной любопытной толпой медленно едущих всадников.

«Богатая, богатая страна…» — удовлетворённо думал епископ.

— Милости просим, гости дорогие! — приветствовал французов стоявший на лестнице, по княжескому приказу, Андрей. — Отдохните в ваших покоях да закусите с дороги, а потом пожалуйте в приёмную горницу к князю!

Услышав правильную латинскую речь, Савейр с изумлением взглянул на красивого, богато одетого молодого человека.

— Смею ли спросить о вашем имени и звании? — осведомился он.

— Кличут Андреем. Я вырос в доме князя Ярослава, а теперь назначен конюшим княжны Анны.

щелкните, и изображение увеличится— Вот как? Очень приятно, господин Андрэ. Где же вы научились так хорошо говорить на древнем латинском языке?

— У нас многие говорят по-латыни, — улыбнулся Андрей, — первый — сам князь. Сын же его, Всеволод, одинаково легко на пяти различных языках беседовать может. Прошу вас в отведённые покои…

Богато убранные горницы снова приятно поразили послов. На крытых бархатом столах стояли золотые кубки и кувшины со сладким греческим вином, лежали переплетённые в кожу книги с тяжёлыми серебряными застёжками, а в красивые, тонкой работы подсвечники были вставлены толстые витые свечи.

— М-да… — снова проворчал де Шалиньяк, когда Андрей, вежливо поклонившись, оставил французов одних.

— Пожалуй, я не удивлюсь, если прекрасная принцесса, которой суждено стать королевой Франции, окажется не только белокурой и мечтательной, как о ней рассказывают, но и образованной… — задумчиво сказал Савейр.

— Ну, что вы, — засмеялся Шалиньяк, — разве бывают знатные девицы образованными?

— Поживём — увидим…

Когда ещё утром Андрей спрашивал князя, вести ли гостей по русскому обычаю в баню, Ярослав засмеялся.

— А помнишь ли, Андрей, что про нашу мыльню писали?

— Как не помнить, — не удержавшись, засмеялся и Андрей.

— Ну, так не веди. Долго ли до греха — не померли бы послы с непривычки. Прикажи в покоях подать умыться. Да не забудь, чтоб с привозным мылом, душистым, которым у нас девки балуются…

— Розой пахнет, — изумлённо фыркнул де Шалиньяк, передавая Савейру взятый с серебряного, украшенного богатой резьбой рукомойника желтоватый кусочек. Савейр со странной улыбкой повертел его в пальцах.

— Да, нельзя сказать, что мы нашли дикарей в этом Гиперборейском краю. Мыло, конечно, пустяк, но… знаете, де Шалиньяк, не пришлось бы нам признать Русь единой, более могущественной и более… счастливой, чем наша прекрасная Франция.

— Вы шутите, монсеньор!

— Нет, друг мой. Многочисленные связи Ярослава простираются от константинопольского двора до английского. Да и подумайте сами, не за красоту только решил король Франции взять жену из такой далёкой страны. Это решение продиктовано именно блестящим положением Руси… А если княжна действительно так красива, как об этом рассказывают, и если, конечно, князь Ярослав согласится отпустить её с нами, можно смело сказать, что история не забудет тех, кто преподнесёт Франции столь прекрасный подарок…

Де Шалиньяк приосанился.

Глава XII. ПРОЩАЙ, КИЕВ!

 

щелкните, и изображение увеличится

— Не плачь, Анна, — грустно сказал Ярослав, — что делать? Такова уж судьба девичья — отца с матерью оставить да с мужем век вековать…

— Так, батюшка, коли б не даль такая…

— А сестры твои? Намного ли ближе? Помни: ты княжна Киевская, твой долг жизнь для блага Руси отдать. Надобно нам и с Францией дружбу иметь. Понимаешь ли?

— Понимаю… — всхлипнула Анна.

— Так полно слёзы лить. Выучилась ли ты уже сколько- нибудь по-ихнему?

— Малость понимаю. Говорить покамест не могу ещё. Андрей много более моего успел…

— Выучишься и ты. Времени впереди много…

И, поцеловав дочь, Ярослав поспешно вышел.

Анна обвела глазами горенку, где так весело пробежали годы её девичьей жизни. Вот и конец им пришёл…

щелкните, и изображение увеличитсяТри месяца пролетело с тех пор, как приказала ей мать обрядиться для встречи незнаемых гостей. В тот вечер под сводами приёмной горницы ярко горели свечи, заправленные в серебряные чашечки в виде цветов, чтоб горячие капли воска не упали да не обожгли кого. На возвышении с тремя ступенями стояли два обитых парчой трона и низенькая скамеечка. Анна ещё раньше заглянула туда и поняла — это для неё скамеечка…

А как вышли они все — батюшка, матушка, братцы и она, Анна, — шум пробежал по скамьям с красными полавочниками, что стояли вдоль стен для бояр и знатных дружинников. Все встали, низко кланяясь княжеской семье. На батюшке был плащ парчовый, серебряный, на голове— диадема царская, каменьями сверкающая, а матушкино платье, до того пышное, что и подойти близко не давало, всё было расшито цветами золотыми… Братцы расселись позади тронов, на лавке, а ей велели на скамеечке сидеть. Господи, у всех-то на виду, и чужие эти так и впились в неё глазами. Старик серьёзный такой, уже не в чёрном, а в парчовом облачении, с кружевами, а другой, помоложе, — в богатом платье и всё ус крутит.

Анна было сперва подумала, не сам ли это жених, чего доброго, и огорчилась — не приглянулся он ей. Хоть она по уставу глаз и не поднимала, а всё разглядела. Но оказалось — вельможа, посол тоже. Король, наверное, такой, как Гаральд — высокий, красивый, весёлый. Может, и любит её? По рассказам, конечно. Вишь из какой дали сватов заслал, и дары в серебряных ларцах оруженосцы внесли пребогатые!

За эти три месяца, что жило французское посольство при княжеском дворе да с Ярославом все условия обговаривало, не раз приходил к ней старик, епископ этот, Савейр. Языку учил да про Генриха рассказывал, как ждёт он её, Анну, как возвеличит перед всеми, как будет гордиться красотой своей королевы… Андрей его речи переводил. Слава богу, Андрея с ней батюшка посылает и девок разрешил взять, каких она захочет, из знатных киевлянок. Те-то и радуются — честь всё-таки да и любопытно! — и ревут. Жалко Киева да родителей. А самой Анне так впору на крышу терема забраться да вниз кинуться. Либо в Днепр с кручи. Навсегда ведь, господи, навсегда увезут…

И приданое ей не в утешение, хоть такого богатого она не видала ни у Анастасии, ни у Елизаветы. Сундуков-то, сундуков понабивали! А в них тканей дорогих да мехов — видимо-невидимо. В особой шкатулке кованой, тяжёлой — украшения из золота да камней самоцветных, и столько их, что на трёх невест хватило бы. Батюшка сказал: пусть-де ведомо франкам, из какой страны королеву берут, пусть понимают — не они нам честь оказывают, а мы им снисхождение Анна вытянула из-за ворота цепочку с маленьким золотым ключиком и ещё раз полюбовалась на него. Вчера сама матушка ей ключик на шею повесила. А шкатулку Андрей повезёт, ему доверено, и два стражника особо для того приставлены, кроме другой охраны. Дороги-то нелёгкие, опасные, дальние…

Дверь скрипнула. Анна сквозь слёзы взглянула на вошедшую мать.

— Анна, дитя моё, — необычно ласково сказала всегда сдержанная, суровая Ингигерда, — батюшка с франками решил — завтра вам выезжать…

— Завтра! — ахнула Анна. Сердце у неё словно оборвалось и сразу стало холодно-холодно в тёплой, даже душной горнице.

— Как же так? Ведь говорено было, не скоро ещё ехать?

— Видно, надо так. Пришла я сказать тебе, что верю — достойной своего отца и родины будет дочь моя. Последняя дочь моя…

Голос Ингигерды дрогнул, на глазах выступили слёзы. Никогда не видала Анна слёз матери. Даже когда хоронили маленьких братьев да сестричек, мать ровно каменная была, а не плакала.

Потрясённая Анна зарыдала в голос и кинулась к ногам Ингигерды.

— Зачем, зачем отдаёшь меня, матушка? Или не угодна я чем вам с батюшкой? Или худой была дочерью? За что отсылаете от себя? Или нельзя мне было век при вас оставаться?

Улыбнувшись сквозь слёзы, Ингигерда обняла девушку.

— Анна, милая дочь моя, зачем ты такие слова говоришь? Ведь всё тебе батюшка объяснил, всё ты знаешь. Не проявляй же слабости, недостойной княжны Киевской. Никто не должен слёз твоих заметить. Ты уж не маленькая, двадцать четвёртый год тебе пошёл. С поднятой головой иди навстречу жизни. Пусть гордой, спокойной и величавой, а не слабой увидит Франция свою королеву…

Анна медленно подняла голову, взглянула в глаза матери и тяжело вздохнула.

— Слушаюсь, матушка. Не беспокойся… не осрамлю ни тебя, ни батюшку, ни Руси родной. Никто не увидит на чужбине слёз моих, обещаю тебе. Да только на прощанье как не выплакаться? Навек ведь расстаёмся-то…

Крепко обнявшись, горько заплакали обе, и не постыдилась того даже гордая Ингигерда. Три дочери было у неё, три красавицы лебёдушки, и вот — последняя улетает из гнезда родительского. И нет никакой надежды ещё хоть когда-нибудь свидеться, нет…

Глава XIII. КОРОЛЕВА

 

щелкните, и изображение увеличится

Плотно запахнув соболью душегрейку, — в покое было холодно — Анна с любопытством смотрела сквозь тусклое слюдяное оконце на улицу Реймса.

«И что за город такой? — думала она. — Улицы тесные, тёмные, вонючие… Да как им не вонять, коли все нечистоты прямо из окон выливают? И зачем это дома так чудно ставят, чтоб верхние терема над нижними выступали? Темнота-то какая, солнце, поди, век в такую улицу не проберётся. Свиньи под ногами хрюкают, в грязи роются… А у нас-то в Киеве улицы все мощёные, вода по трубам бежит, да и в Новгороде тоже… Неужели же Париж такой же? Денег, что ли, у Генриха нету?»

Вспомнив о Генрихе, Анна вздрогнула. Невдалеке от Реймса встретил он невесту.

Когда показались впереди всадники, бешено мчавшиеся навстречу посольской кавалькаде, у Анны громко застучало сердце. Вот сейчас увидит она своего наречённого, красивого, молодого, влюблённого…

Но приветствовал её грузный, хоть и легко сидевший на коне человек, лет, наверное, не меньше как сорока. Бородка у короля была редкая, глаза маленькие.

Где ж мечты её девичьи? Кому её отдали? Всё завертелось перед глазами Анны. Зареветь бы в голос… да невместно. «Никто не увидит на чужбине слёз моих», — сказала она матушке. Что ж делать, коли судьба и тут надсмеялась…

И, как положено княжне Киевской, Анна горделиво наклонила голову в парчовой, опушённой бобровым мехом шапочке, из-под которой падали на грудь толстые золотисто-рыжие косы. В тот раз разговору не было, да и не очень ещё могла Анна по-французскому. Покланявшись, ускакал Генрих, а они дальше, в Реймс, поехали.

И вот — завтра свадьба. Не станет более Анны Ярославны, княжны Киевской. Кончилась её жизнь…

Год прошёл с тех пор, как покинула она родной Киев. А и весь-то год ехали, далёко больно. Правда, подолгу гостили у родственников. Сперва у тётушки, сестры батюшки, в Кракове пожили. Тётушка Мария, или Доброгнева, как раньше её звали, и муж её, польский король Казимир, сердечно Анну приняли, долго отпускать не хотели. Казимир в Париже живал, знавал Генриха. Хвалил его. Говорил, что высокий, богатый, верхом отлично ездит.

После Кракова в Венгрии задержались, у сестрицы Анастасии. Всю зиму у неё в Эстергеме провели. Анастасию теперь уж не Анастасией, Агмундой кличут. Не вздумают ли и Анну перекрестить на новый лад? Не бывать тому. Не таковская она, не уступит…

Весной дальше тронулись. И по Дунаю-реке на ладьях плыли, и на повозках тряслись, пока наконец Францию увидали.

— Разрешишь ли войти, Ярославна? — прервал её невесёлые мысли голос Андрея.

— Входи, Андрей…

щелкните, и изображение увеличитсяБережно прижимая к груди, Андрей внёс Аннину приданую шкатулку кованую.

— Понадобится, поди, к завтрему-то? — тихо спросил он.

— Да, видно, что так…

— Грустишь всё, Ярославна?

Нет, даже Андрею не покажет она, какая тяжесть неномерная лежит у неё на сердце. Даже от самого верного друга не примет жалости.

— Скучаю, конечно, по родной стороне да по батюшке с матушкой. А так грустить вроде не о чем, — громко и ясно сказала Анна, — на то и ехала, чтоб за Генриха идти.

Андрей вздохнул. Он отлично понимал и горе своей подружки, и неуёмную гордость её. Что ж, правильно она себя держит…

— Видал я сегодня венчальное твоё облачение, Ярославна, — желая отвлечь девушку, сказал он, — ну уж красота! Говорят, всю зиму его здешние ткачихи да вышивальщицы работали!

— Ну? Какое ж оно? — невольно заинтересовалась Анна.

— Платье вишнёвого цвету, всё как есть золотыми лилиями расшито. А на ноги—туфельки голубые, жемчугом изукрашены…

Анна улыбнулась. Хоть с кем ни венчаться, а всё один раз в жизни доводится. Так хорошо, коли убранство красивое.

— А ещё, — продолжал Андрей, — тебя, первую из всех королев французских, короновать будут. Николи прежде того не было. Нынче же не кто-нибудь на царство идёт — дочь князя Киевского. Почитай, мало сильней да славней его промеж королей в Европе найдётся…

Вот как? Это приятно слышать. Ах, Андрей, верный дружок, знает, чем сердце согреть. Не приведи бог, одной бы, без него, в этой чужой стороне маяться пришлось.

— Слышь, Андрей, а на чём присягать-то велят? Небось на католическом?

— Да, должно быть, что так. Католик ведь жених-то твой, да и все французы то ж под папой римским.

— Не будет того! — вздёрнула голову Анна. — Мне католическое евангелие не свято. На своём присягать стану, что батюшка в благословение дал…

Андрей задумался. Пристойно ли сей вопрос ставить? А впрочем, князь Ярослав, среди другого, оговаривал, чтоб веру менять Анну не неволили, буде когда сама захочет.

— Ну что ж… — нерешительно сказал он, — поговорю нынче с Савейром. Он ведь князю обещался…

— Поговори, — властно ответила Анна, — да не просто поговори, а скажи, не согласна, мол, княжна иначе, и всё тут. Знаешь ведь меня… да и разве не права я?

— Может, и права, Ярославна. . . А как насчёт венчания? Тоже католическое будет.

— Венчание — дело другое. По вере мужа венчают. А присяга — дело чести моей. По какому евангелию век молилась, на том и клятву дам. Без того — нет моего согласия.

Голос Анны стал резким и надменным. Андрей понял: любым способом надо уговорить французов. Хоть и разумна Анна не по годам, однако ж упряма — особенно, если считает, что права. В этом же деле, пожалуй что, её правда. Православная Русь Киевская, не гоже дочери князя от своих святынь отступать…

— Быть по-твоему, Ярославна. — Уже не по-прежнему, не попросту, как подружке детских лет, а как государыне, низко поклонился Андрей и вышел.

Епископ Савейр сидел в своих покоях и озабоченно листал латинские свитки.

— Входите! — обернулся епископ. — А, это вы, господин Андрэ? Рад вас видеть… Как чувствует себя королева Франции?

— Я от неё с поручением к вашему святейшеству, — официально, как посол, поклонился Андрей. Хотя за дорогу он и подружился с хитрым, умным отцом церкви, но теперь надо было с ним о делах государственных говорить, а может, и спорить…

— Почтительно слушаю, — так же официально ответил Савейр.

— Княжна не согласна на католическом евангелие присягать, — сразу, без подготовки заявил Андрей. — Прошу вас уладить этот вопрос, как было с князем Ярославом договорено.

Савейр помрачнел.

— Как же можно католическому королю не по своему обряду венчаться? Помилуйте, господин Андрэ!

— Не о венчании речь идёт. Венчаться княжна Анна по мужниной вере согласна.

— О чём же тогда?

— О присяге коронационной. Присяга есть дело чести.

Савейр не знал что ответить. Ведь до Анны ни одна из французских королев не короновалась, а стало быть, на этот счёт и обычаев покамест не было. Отказать? Но, путешествуя вместе с Анной целый год, он успел хорошо узнать молодую княжну. Она не уступит в таком деле. Что же получится? .. Помилуй бог, как можно… не простит король. Да и престиж его, епископа, сразу рухнет. А так хорошо всё складывалось…

— Господин Андрэ, — начал наконец Савейр, — согласитесь, это несколько неожиданно…

— Что ж тут неожиданного, ваше святейшество? Дочь такого могущественного властелина, как князь Ярослав, может позволить себе не отступать от веры своих предков.

— Да, князь Ярослав могучий государь, а страна его велика и богата. Но… скажите, господин Андрэ, а как решался этот вопрос в других случаях? Ведь, кажется, дом князя связан родственными узами с немалым числом европейских государств?

— Да вот считайте, ваше святейшество. Сам князь женат на дочери короля шведского, Олафа. Сестра его, как вы знаете, за польским королём Казимиром, а сестра Казимирова за нашим княжичем Изяславом. Княжна Елизавета— за Гаральдом Норвежским, у супруги Андрея Венгерского, Анастасии Ярославны, мы с вами гостили, ещё двое княжичей на немецких принцессах женаты, а старший взял в жёны дочь английского короля. Всеволод же повенчан с царевной греческой, из рода Мономахова…

— И как же решался во всех этих браках щекотливый вопрос, с которым вы пришли ко мне?

Этого Андрей не знал. Как-то не было такого разговору, да раньше и не встревал он в дела государственные… Эх, была не была! Придётся брать грех на душу!

— Насколько мне известно, никто не дерзал принуждать князей Киевских поступать против совести, — сухо и решительно ответил Андрей.

Савейр отлично понял, как обстоит дело, но это нисколько не помогло ему. Так или иначе — завтра свадьба. Откладывать её невозможно…

«Отцов церкви я уговорю, — думал он, — а Генриху совершенно безразлично, на чём будет присягать королева. Да и вряд ли он даже отличит одно евангелие от другого. ..»

— Могу ли я считать, что князь Ярослав держится тех же мыслей, что и его дочь, господин Андрэ? — вкрадчиво спросил он.

Видно, будет ещё один грех на душе. Разве знает Андрей, как поступил бы князь?

— Безусловно, ваше святейшество. И он по достоинству оценит ваше посредничество…

— Ну что ж, — вздохнул Савейр, — передайте княжне, что желание её будет исполнено1.

__________

1 В дальнейшем все французские короли, которые короновались в Реймсе, присягали на том самом славянском евангелии, привезённом Анной. Исключение составляют Генрих IV, короновавшийся в Шартре, Наполеон I и Луи-Филипп, которых короновали в Соборе Парижской богоматери, и Наполеон III, вообще не коронованный.

14 мая 1049 года, в день святой троицы, состоялось бракосочетание Анны, княжны Киевской, и Генриха I, короля Франции.

Гремел никогда до того не слышанный Анной орган, от клубов фимиама, а может, и от узкого платья кружилась голова. Потом была коронация, пир в архиепископском дворце — и новую королеву повезли туда, где предстояло ей прожить отныне всю жизнь.

Глава XIV. ПАРИЖ

 



Страница сформирована за 0.88 сек
SQL запросов: 172