Валерий Медведев. Приключение гусенка Заплаткина
С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ
Я помню себя с той самой минуты, когда меня раскроили из прекраснейшего куска резины на две одинаковые половинки, склеили и я получил возможность слышать всё, что творилось вокруг меня.
Мастера, который занимался мною, звали Кузьма Кузьмич. Вероятно, он был замечательным игрушечником,— я слышал, к нему часто обращались за советом. Все операции, которые Кузьмич производил со мной, он делал быстро, ловко и главное — весело. У него были сильные руки, вкусно пахнувшие табаком и резиновым клеем. Поговорки так и сыпались с его языка. Некоторые из них я запомнил, например вот эти: «Сёмка украл поросёнка, а сказал на гусёнка», «И гуся на свадьбу тащат», «Спросил бы гуся, не зябнут ли ноги», «Одним гусем поля не вытопчешь», «Гусь пролетел и крылом не задел»… Судя по количеству пословиц, я понял, что мы, гуси, определённо немаловажные птицы. Тем более что про нас, гусей, даже песня сложена:
«Летят утки и два гуся». Я быстро выучил мотив и слова и хотел подпеть Кузьмичу, но обнаружил, что во мне ещё нет воздуха.
Не успел я подумать об этом, как Кузьмич подставил меня к какой-то шипящей машине и стал через лапу надувать. Так исполнилось моё первое желание. Я наполнился воздухом, округлился и зазвенел, как футбольный мяч.
‑‑ Хорош гусь! — сказал Кузьмич, шлёпнув меня по упругому боку. Действительно, я был хорош.
‑‑ Звенит! — добавил Кузьмич, щёлкая меня пальцем и поднося к уху.— Звенит,— подтвердил он ещё раз и запел весело: — Летят утки и два гуся…
Я стал тихонько подпевать Кузьмичу, но он взял и выпустил из меня воздух, и я снова сделался плоским и безголосым.
В это время раздался звонок, известивший о том, что наступил час обеденного перерыва.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ
Кузьмич ушёл, а я остался лежать на столе. Обеденный перерыв мне пришёлся по душе. Ещё бы! Никто тебя не трогает, не клеит, не растягивает, не надувает, не выпускает из тебя воздух,— ты спокойно лежишь на столе и ничего не делаешь.
Всё было бы хорошо, если бы не жар, который я почувствовал спустя некоторое время.
Мой левый бок жгло всё сильнее и сильнее, а я лежал и терпел.
Я терпел до тех пор, пока не кончился обеденный перерыв. Когда Кузьма Кузьмич, напевая хрипловатым голосом свою любимую песню, вернулся, в комнате уже начало попахивать жжёной резиной.
Перестав петь, Кузьмич потянул носом, охнул, схватил меня за лапы и опустил в воду, бормоча:
— Ах ты, оказия какая! Забыл выключить…— Он сказал что-то ещё, но я не расслышал.
Высушив меня, Кузьма Кузьмич первым делом закрасил опалённый бок, в котором я всё ещё продолжал чувствовать лёгкое жжение и боль.
— Всё гусь, были бы перья…— сказал Кузьмич мрачно.
Это была последняя поговорка, которую я услышал от него. Очевидно, он сильно расстроился, потому что перестал подпевать и раскрашивал меня молча, то и дело вздыхая.
Я ВИЖУ
В самую последнюю очередь Кузьмич приклеил мне глаза, сначала правый, потом левый, и я стал видеть.
Кузьма Кузьмич оказался таким, каким я его себе и представлял. Брови у него большие и мохнатые, как усы, а усы еще больше и ещё пушистей.
— Ах ты, гусиная поджарка,— вздохнул мастер и поставил меня сушиться.
«И чего он так сокрушается, этот Кузьма Кузьмич?..»
Я оглядел себя с ног до головы и убедился, что я прекрасен. Правда, мой вид портил левый бок, покрытый небольшими пупырышками от ожога, но это место Кузьма Кузьмич так ловко закрасил, что оно совсем не бросалось в глаза. Зато какие голенастые у меня ножки и какая нежно-жёлтая шейка!
А глаза! Глаза янтарные, с карим ядрышком.
«Я единственный и неповторимый»,— решил я и оглянулся. Рядом со мной стоял точно такой же гусёнок. Мой двойник! «Мы единственные!» — подумал я и обратился к двойнику:
— Здравствуй, братец!
Вместо ответа братец подозрительно посмотрел на мой закрашенный бок и отвернулся.
В это время подошёл Кузьма Кузьмич. Он выпустил из нас воздух, разложил по коробкам, взял их под мышку и, бормоча что-то себе под нос, вышел из мастерской.
МЕНЯ НАЗВАЛИ ЗАПЛАТКИНЫМ
Комната, в которую нас с братцем принёс Кузьма Кузьмич, была небольшая, вся в полках, уставленных всевозможными игрушками.
За длинным столом, тоже заваленным игрушками, сидела симпатичная девушка в синем халате. Она взяла из рук Кузьмича моего братца гусёнка, внимательно осмотрела, надула его с помощью какой-то машины, потом выпустила воздух. И так несколько раз.
— Замечательный гусёнок, Лапчатый! — сказала она Кузьмичу. Взяв печать, она оттиснула на лапке братца «1-й сорт».— Так и назовём, Лапчатым.
Кузьмич улыбнулся, распушил усы. Лапчатый от важности задрал нос, а девушка принялась за меня.
Первым делом она обратила внимание на мой неровный бок и принялась придирчиво его рассматривать.
‑‑ Брак! — сказала девушка строго.— Придется переклеивать левую половину.
‑‑ Как это брак? — сказал Кузьма Кузьмич.
‑‑ Брак! — повторила девушка.
Тогда Кузьма Кузьмич начал доказывать, что я вовсе не брак, а девушка утверждала, что я самый настоящий брак.
Потом Кузьмич сказал, что я вообще, конечно, не очень качественный: в худшем случае третий сорт, а в лучшем — второй, но что я очень нужен в процентном отношении.
Так как я ещё не понимал, что такое «брак», «третий сорт» и «процентное отношение», то не обращал на спор никакого внимания. «Как назовут, так и ладно»,— подумал я.
Кончилось дело тем, что мне всё-таки поставили на лапу штемпель: «3-й сорт».
— Заплаткин! — сказала девушка и покачала головой.
Кузьмич что-то буркнул и, не попрощавшись, вышел из комнаты.
В МАГАЗИНЕ
Не могу вам в точности рассказать, каким образом я очутился в магазине, потому что после осмотра нас с братцем снова разложили по коробкам и запаковали. Когда открыли крышку, мы уже были в магазине. Привязав к лапам ярлычки с ценой, нас с Лапчатым поместили на полку. Продавцы навели порядок и ушли, повесив на дверях магазина табличку: «Закрыто на обед».
«Обеденный перерыв… Гм… Гм…— подумал я, посматривая на свой бок.— Как бы со мной опять не случилось какого-нибудь несчастья».
Хотя после дороги мне очень хотелось спать, я всё же осмотрелся. Справа стояли игрушечные Мальчик и Девочка, слева покачивались два Воздушных Шара, насвистывая какую-то весёлую песенку.
‑‑ Друзья,— сказал игрушечный Мальчик,— я предлагаю воспользоваться обеденным перерывом и погулять немного по городу.
‑‑ Чудесная мысль! — подхватил Красный Шар.— Больше всего на свете я люблю, так с-с-сказать, свежий воздух! Недаром меня все называют Воздушным Шаром. С-с-скорее в путь!
Красный Шар надул щёки и засвистел марш.
— На воздух! Ура! — закричал Зелёный Шар.— Скорее! Здесь просто можно, так с-с-сказать, задохнуться!
Больше никто из игрушек не отозвался. Все спали после утомительной дороги.
‑‑ А как же мы? — шепнул я.— Мы тоже хотим на воздух… Мы ведь тоже, так сказать, воздушные…
‑‑ Вы, так с-с-сказать, надувные,— поправил меня Красный Шар,— а не воздушные.
‑‑ Всё равно. Возьмите нас с собой. Пожалуйста! Мы вас очень просим!
‑‑ Ещё на руках вас нести,— возразил Мальчик.
‑‑ А вы нас надуйте, и мы пойдём сами,— прошептал Лапчатый.
Надуть?! С удовольствием!!! — в один голос засвистели Воздушные Шары.— Это наша прямая обязанность! Сейчас-с-с-с!
Набрав побольше воздуха, шары раздули щёки и, схватив нас за лапки, принялись за дело.
‑‑ Колпачки!..— не успел я пискнуть, как раздался страшный треск, и шаров не стало.
‑‑ Что случилось? — спросила с ужасом Девочка, открывая голубые глаза.
Они забыли отвинтить колпачки,— пояснил Лапчатый.— Перед тем как надуть, полагается снять с лапок колпачки, а они не сняли… и от натуги, так сказать, лопнули.
‑‑ Какая жалость! — прошептала Девочка, закрывая голубые глаза. После этого игрушечный Мальчик надул нас по всем правилам, и мы все вчетвером двинулись в путь.
Я УБЕЖДАЮСЬ, ЧТО МЕЖДУ МНОЙ И ЛАПЧАТЫМ СУЩЕСТВУЕТ БОЛЬШАЯ РАЗНИЦА
Мы вышли на улицу. Был чудесный солнечный день. Всем захотелось петь, плясать, прыгать.
Жизнь казалась прекрасной. Мой брат Лапчатый шёл впереди всех, подскакивая, словно мяч. За ним стал подпрыгивать я, а за мной Мальчик и Девочка. Каждый старался подпрыгнуть выше другого. Нам с братцем, конечно, это удавалось лучше. Вполне понятно: ведь мы же были резиновые.
‑‑ А ну, кто выше? — кричал я, взлетая к небу.
‑‑ Осторожней! — предупредил меня мой брат.— Ты, кажется, забыл, что ты — Заплаткин.
‑‑ Подумаешь! — звенел я, взлетая выше Лапчатого.
Я ловко перевернулся в воздухе, но, немного не рассчитав, упал на асфальт, прямо на левый бок.
Мне показалось, что внутри у меня что-то лопнуло. Из глаз посыпались разноцветные звёздочки. Встав на ноги, я бросился догонять приятелей. Что такое? С каждым шагом бежать становилось всё труднее и труднее. Бока мои впали. Я худел на глазах и вообще чувствовал себя прескверно. В обеденный перерыв со мной всегда случаются неприятности. Какое невезение!
‑‑ Что с тобой? — спросила Девочка, когда я с ней поравнялся.
‑‑ Я задыхаюсь, то есть выдыхаюсь…
‑‑ На тебе просто лица нет, Заплаткин!
Я взглянул на своё отражение в первой попавшейся лужице и чуть не упал.
— Идите сюда! С Заплаткиным плохо!
Меня окружили друзья.
‑‑ Я говорил, что тебе не надо прыгать,— проворчал Лапчатый.— Ты же непрочный. Ты брак. Тебе прыжки запрещены, понятно?
‑‑ Нет, я не брак, я Заплаткин,— прошептал я слабым голосом, поднимая в доказательство лапку с печаткой.
‑‑ Что с ним теперь делать?
— Надо его поддуть.
И меня поддули.
Я снова стал кругленьким, но, увы, ненадолго. Не прошли мы и полквартала, как я похудел больше прежнего. Очевидно, я прохудился окончательно. Я остановился и прислушался. Было слышно, как из меня, противно попискивая, выходил воздух. Хорошо, что Лапчатый догадался остановить проезжавшего велосипедиста и попросил его починить меня. Велосипедист нашёл дырочку, которая пропускала воздух, и налепил на неё заплатку. Меня починили, и мы зашагали снова.
ПРОГУЛКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Я ковылял позади всех. Скажу честно, меня уже не радовало ни солнце, ни лужи, ни сама прогулка. Я плёлся за своими друзьями и думал только об одном: почему мне суждено было родиться на свет Заплаткиным? Какая несправедливость! Конечно, если бы Кузьмич не забыл выключить во время обеденного перерыва прибор, который так безжалостно испортил мой левый бок, всё было бы по-другому.
Самое ужасное, что меня вдруг, ни с того ни с сего, стало раздувать с одной стороны.
— Знаешь что? — посоветовал Лапчатый.— Ты лучше перейди в тень. Тебе, наверное, нельзя находиться на солнце.
Я послушался Лапчатого, но было уже поздно: та сторона, на которой была наклеена заплатка, вся перекосилась, и я стал прихрамывать на левую ногу. Теперь я боялся смотреться в лужицы — так плохо я выглядел!
Мы приближались к маленькому скверу и были уже на середине улицы, когда из-за угла выскочила, рыча, грузовая машина.
Мой братец, шагавший впереди всех, зазевался и угодил под переднее колесо. Машина переехала Лапчатого и помчалась дальше. Каково же было моё удивление, когда Лапчатый как ни в чём не бывало вскочил на лапки, отряхнулся и пошёл дальше.
Вот это да!
Теперь я окончательно убедился, что между мной и Лапчатым существует огромная разница. Если бы под машину попал я, мне бы несдобровать.
Я КУПАЮСЬ
Когда мы подошли к маленькому пруду в сквере, Лапчатый тут же бултыхнулся в воду.
«Интересно, можно мне купаться или нет?»—подумал я, в нерешительности останавливаясь на берегу.
Тем временем Лапчатый начал вытворять на воде чудеса. Он прыгал, нырял, делал стойку на голове. Игрушечная Девочка не сводила с него глаз. По-моему, она влюбилась в Лапчатого. Это было невыносимо. Почему бы ей не обратить внимание на меня?
Я разбежался, ласточкой прыгнул в воду и тоже стал кувыркаться.
Сначала всё шло хорошо, потом я почувствовал в ногах какую-то странную тяжесть. Я взглянул на свой злополучный левый бок и пришёл в ужас: от удара о воду заплатка отскочила, бок надорвался, и в меня хлынула вода.
«Этого только не хватало…— подумал я.— Мало того, что из меня всё время выходит воздух, так теперь ещё в меня входит вода…»
— Тону! — крикнул я, опускаясь на дно.
Я пришёл в себя на берегу, когда верные друзья делали мне искусственное дыхание.
Проклятая вода никак не хотела выходить из меня, она переливалась из ног в голову, из головы в ноги и громко булькала.
Наконец меня скрутили, словно тряпку, с такой силой, что во все стороны так и забили маленькие фонтанчики.
Вода вылилась, но стряслась другая беда: отвалился левый глаз, и я окривел.
Видно, выкручивания были мне тоже вредны.
Когда меня, несчастного и одноглазого, высушили, подклеили и поддули, вся наша компания двинулась в обратный путь.
Продираясь сквозь кусты, я, в довершение всех бед и несчастий, ударился обо что-то головой так сильно, что у меня потемнело в единственном глазу, и я остановился.
‑‑ Что с тобой? — услышал я издалека чей-то голос.
‑‑ Не знаю, я ничего не вижу.
‑‑ Да у него же потерялся второй глаз, — раздался над самым ухом голос Девочки.— Он совсем ослеп! Посмотрите…
‑‑ Вот растяпа! Где ты потерял свои глаза?
‑‑ Один остался на берегу, а другой где-то здесь, в траве…
Я слышал, как все стали искать в траве мой глаз и ругать меня на все голоса.
— Разве теперь его найдёшь! — услышал я голос игрушечной Девочки.— Надо глаза хорошенько протереть, и они снова появятся. Ну-ка…
Я стал тереть те места, где когда-то были мои прекрасные глаза.
— Теперь открой глаза, милый Гусик!
Я открыл… и увидел себя на руках совсем не игрушечной, а настоящей девочки.
Как я обрадовался!
Значит, мне всё-всё только приснилось. Я так крепко спал, что даже не заметил, как нас с Лапчатым купили. Его купил мальчик, а меня девочка. Воздушные Шары тоже были живы и здоровы. Они приветливо кланялись мне и, как всегда, насвистывали весёлую песенку.
Наступила пора расставания.
‑‑ Прощай! — крикнул мне Лапчатый.— Будь осторожен! Когда будешь играть с девочкой, помни, что ты Гусёнок Заплаткин… Береги себя и не забывай, что тебе многое запрещено. Прощай, Заплаткин!
‑‑ До свидания! — крикнули Воздушные Шары.— Так с-с-сказать, будь здоров!
‑‑ Прощайте! — я помахал лапой и ещё раз крикнул: — Прощайте, друзья!
‑‑ Счас-с-стливого пути! — крикнули вдогонку мне Воздушные Шары.
‑‑ Счастливо оставаться! — ответил я.
Девочка понесла меня на руках по магазину, а я смотрел по сторонам и думал о том, что ждёт меня впереди.
Валентина Осеева. Добрая хозяюшка
Жила-была девочка. И был у неё петушок. Встанет утром петушок, запоёт:
— Ку-ка-реку! Доброе утро, хозяюшка!
Подбежит к девочке, поклюёт у неё из рук крошки, сядет с ней рядом на завалинке. Перышки разноцветные, словно маслом смазаны, гребешок на солнышке золотом отливает. Хороший был петушок.
Увидала как-то раз девочка у соседки курочку. Понравилась ей курочка. Просит она соседку:
— Отдай мне курочку, а я тебе своего петушка отдам.
Услыхал петушок, свесил на сторону гребень, опустил голову, да делать нечего — сама хозяйка отдаёт.
Согласилась соседка — дала курочку, взяла петушка.
Стала девочка с курочкой дружить. Пушистая курочка, тёпленькая, что ни день — свежее яичко несёт.
— Куд-кудах, моя хозяюшка! Кушай на здоровье яичко!
Съест девочка яичко, возьмёт курочку на колени, пёрышки ей гладит, водичкой поит, пшеном угощает.
Только раз приходит в гости соседка с уточкой. Понравилась девочке уточка. Просит она соседку:
— Отдай мне твою уточку — я тебе свою курочку отдам.
Услыхала курочка, опустила перышки, опечалилась, да делать нечего — сама хозяйка отдаёт.
Стала девочка с уточкой дружить. Ходят вместе на речку купаться.
Девочка плывёт — и уточка рядышком.
— Тась-тась-тась, моя хозяюшка! Не плыви далеко — в речке дно глубоко!
Выйдет девочка на бережок — и уточка за ней. Приходит раз сосед. За ошейник щенка ведёт. Увидала девочка:
— Ах, какой щеночек хорошенький! Дай мне щенка — возьми мою уточку!
Услыхала уточка, захлопала крыльями, закричала, да делать нечего. Взял ее сосед, сунул под мышку и унёс. Погладила девочка щенка и говорит:
— Был у меня петушок — я за него курочку взяла, была курочка — я её за уточку отдала, теперь уточку на щенка променяла.
Услышал это щенок, поджал хвост, спрятался под лавку, а ночью открыл лапой дверь и убежал.
— Не хочу с такой хозяйкой дружить! Не умеет она дружбой дорожить.
Проснулась девочка — никого у неё нет!
Нина Ногина. Белкин секрет
Собрались осенью птицы в жаркие страны и позвали Белку с собой:
‑‑ Зачем тебе здесь мёрзнуть?
‑‑ Ничего, не замёрзну, у меня шуба тёплая, красивая.
‑‑ А там, где мы зимуем, у белок шубы нет, но зато они от ветки к ветке, от дерева к дереву по воздуху перелетают.
‑‑ Без крыльев и от земли не оторвёшься,— не поверила Белка.
‑‑ А вот и можно. Живут летающие белки далеко на Юге, на Зелёном острове в Синем океане. Можешь проверить, только адрес не забудь,— и птицы поднялись в небо.
Посмотрела Белка им вслед и вдруг решила:
— А почему бы и правда не посмотреть на летающих белок? А они пускай моей красивой шубкой полюбуются.
И отправилась вслед за птицами на Юг. С ветки на ветку, с дерева на дерево, из одного леса в другой — радуется Белка:
— Каждый день — новые места! Интересно-то как. И летать я, оказывается, тоже умею.
Но вот путь Белке преградила широкая река. Через такую по воздуху не перелетишь. Пригорюнилась Белка, но потом вспомнила, как родители учили ее реки переплывать.
Разбежалась и прыгнула на плывшее по воде бревно.
Сидит Белка на бревне, охорашивается: то серёжки свои почистит, то пышную серую шубку. Есть захочется — коры погрызёт. А пить — вода рядом.
Но вдруг налетела буря. Засверкали молнии. Гром загремел. Дождь хлынул. Волны так и швыряли бревно в разные стороны.
Ухватилась Белка за сучок, зажмурилась от страха.
Но вот бревно перестало качаться, и она открыла глаза.
А перед ней — берег. На берегу высокие горы: на вершинах — снег, а у подножия — деревья с невиданными фруктами. И с пригорка Белку кто-то приветствует:
‑‑ Со счастливым прибытием. Я твоя сестра — Белка Кавказская. Так назвали меня в честь этих гор. А тебя как зовут?
‑‑ Белка Векша. В честь северных лесов,— ответила путешественница.— Хочешь, поплывём со мной наших родичей в чужих землях искать? Посмотрим, как они живут, себя покажем.
— Нет, я — домоседка,— отказалась Белка Кавказская.— Тут у меня и Север, и Юг. А я на тёплых склонах зимую. Мне шубку менять не приходится, как тебе, летнюю на зимнюю. Она у меня всегда весенняя и немножко осенняя. Такой больше ни у кого нет! И запасов на зиму я не делаю. Еда в моём лесу круглый год бывает.
И посоветовала:
— Через горы не ходи. На вершинах часто снежные бури бушуют. Плыви по реке дальше: она тебя вынесет к морю, а море — к жарким странам.
Нашли они крепкую лодку. Натаскали в неё орехов, ягод и всякой всячины. Перегрызли верёвку, которой лодка была привязана, обнялись горячо и расстались.
Сидит Белка в лодке, орешки грызёт, берегами любуется.
А берега всё раздвигаются и раздвигаются. Потом и вовсе скрылись из глаз.
‑‑ Куда они исчезли? — встревожилась Векша.
А тут ещё из воды громадная зубастая пасть высунулась.
‑‑ Ой, таких страшилищ в реках не водится! Наверно, я уже в море, а это — акула, мне про неё птицы рассказывали,— и Белка юркнула под скамейку.
Долго плыла лодка по морю. Выглянет Белка за борт, а пасть тут как тут — так и целится схватить. Отстала акула, только когда море вынесло лодку на пустынный жёлтый берег. Ни деревца на нём, ни кустика. Песок да камни.
И вдруг Векша услышала:
— Здравствуй, сестра моя северная! Я — Белка Африканская. Тут птицы отдыхали — просили тебя встретить, если надумаешь к нам добраться…
Оглянулась Векша — никого. И позвала:
‑‑ Иди ко мне в лодку. Орехами полакомишься.
‑‑ Боюсь. В небе орёл, меня подстерегает.
Взяла Векша гостинцы и побежала на зов. А сестра её Африканская сидит за камнем почти голая. Только редкие шерстинки на ней. И те будто приклеены. И ушки у неё без серёжек. Чуть было у Векши не сорвалось с языка: «Ой, какая ты забавная», да вовремя спохватилась, что так нехорошо говорить. И только спросила:
‑‑ Ой, тебе не холодно?
‑‑ Вот обожди, солнышко подымется выше, ты своей шубке не обрадуешься. Прошу в мой домик,— и Африканская Белка юркнула в норку.
Векша просунула в норку голову — где там! Не пустила её дальше пышная зимняя шубка.
Пришлось сестрам в тени камня беседовать. А солнце палило всё сильнее и сильнее. Камень жаром дышал, даже тень пропала. Некуда было от зноя спастись.
Белка Африканская объяснила:
‑‑ Из-за жары мы и не одеваемся.
‑‑ Аида вместе на Зелёный остров,— позвала её Векша.— Там тоже наши сестры и братья живут.
‑‑ Нельзя мне летать. Поднимусь — орёл тут же меня схватит. А на песке, среди камней, не сразу разглядит.
‑‑ А разглядит — я в норку успею спрятаться,— отказалась Африканская Белка.
Вечером, когда орёл улетел и жара спала, Африканская сестра проводила гостью на большой теплоход и посоветовала :
— Спрячься в трюме. Там всякой еды полно и не увидит тебя никто.
Долго шёл теплоход. А по каким водам шёл — из тёмного трюма разве увидишь? Но вот однажды люк трюма открылся. На длинной цепи опустился крюк. Зацепил он ящик, на котором сидела Белка, и в один миг вынес на причал.
Увидели Белку дети — и за ней. Но в самую опасную минуту она услышала:
— Прыгай мне на спину! — и кто-то опустился рядом.
Вцепилась Векша в чью-то спину и пришла в себя только на высоком дереве с огромными листьями.
‑‑ Ну, здравствуй, великая путешественница. Слышала я о тебе от птиц. Я твоя сестра — летающая Белка. Тагуан.
‑‑ Хочешь, летать тебя поучу?
‑‑ Поучи,— сказала Векша.— У нас в Сибири тоже есть летающие белки — летяги. Может, слышала?
‑‑ Как же, мы от птиц многое узнаём. А ты настойчивая, не побоялась такой дальней и опасной дороги. Наверно, быстро научишься летать…
Попыталась Векша взлететь с дерева вслед за Белкой Тагуан, и тут же на землю сорвалась, бок ушибла. Удивилась Тагуан:
— Мои дети всю премудрость с первых дней понимают, а ты… Дай-ка я взгляну на твои лапки.
Посмотрела и головкой покачала:
— Никогда ты летать не научишься.
Потом свои лапки показала, с перепонками — не лапки, а крылышки.
— Видишь, наши лапки держат нас в воздухе, как человека — парашют. Ты можешь только с дерева на дерево прыгать, да и то если они близко друг к другу растут. А у нас пальмы одна от другой далеко. Да и жарко тебе у нас будет…
— Так ведь я не жить сюда приехала,— испугалась Белка Векша.— Я на братьев да сестёр поглядеть хотела… Ну и… себя показать. А теперь… домой хочу. Как там наш лес без меня, не знаю.
— Не горюй. Что-нибудь придумаем,— сказала Тагуан.
И придумала. Проводила Векшу на аэродром.
Там, на широком поле, было много самолётов. Одни приземлялись, другие поднимались в небо.
— Ты сядешь в самолёт с красными звёздами,— сказала Тагуан.— Он летит в ваши края.
Забралась Векша в самолёт с красными звёздами и полетела быстрее всех птиц и всех белок на свете. А сама про людей думала: какие молодцы, проложили дороги и в небе, и по земле, и по воде…
Через день она уже прыгала в родном лесу. И вовсе не огорчалась, что летать не научилась:
— Захочу — полечу, захочу — поплыву. Самое главное, что у меня друзей на свете много!
Наверно, поэтому Белка — такая игрунья, такая всегда весёлая.
Хорошо на свете тому, у кого много друзей! Может быть, в этом и весь секрет?
