ДЯДЕТЕТЯ
В большой просторной комнате пылал камин. Яркие отсветы пламени плясали по ковру, стенам, молодили и красили лица женщин, сидевших в низеньких креслах, оживляли портреты важных мужчин с оплывшими подбородками и женщин с немыслимо топкими талиями. Белый пудель, лежавший на подушке, выглядел фарфоровой розовой игрушкой.
Фру Седерблюм ввела в гостиную Елизавету Карповну с дочкой и включила электричество. Волшебство исчезло. Женщины оказались вовсе не молодыми, портреты - тусклыми и пудель - серовато-белым.
Антошка поежилась от яркого света и смущения. Мама сказала, что они пойдут на чашку чая к маминой знакомой - врачу, а здесь оказалось так много незнакомых женщин.
И мама была озадачена: фру Седерблюм не предупредила, что у нее будут гости.
Хозяйка провела Елизавету Карповну с Антошкой вдоль кресел и представила их, затем пригласила всех к чаепитию.
На низеньком длинном столе стояли чашки, тарелочки, ваза с нарезанным кексом и посредине торт. Стульев вокруг стола не было. Хозяйка разливала по чашкам чай. Каждый брал в одну руку чашку, в другую тарелку с кусочком торта и пристраивался где кто мог. Антошка в растерянности посмотрела на Елизавету Карповну. Мама пришла на выручку: поставила тарелочку с тортом на угол цветочного столика и шепнула Антошке, чтобы она пила чай стоя. А вот дома всегда выговаривает, если Антошка пытается проглотить чашку чая, не присаживаясь за стол.
Рядом высокая полная дама рассказывала обступившим ее женщинам об английском характере.
- Представьте себе большой прием в американском посольстве. Жена английского дипломата, назовем ее миссис Икс, в числе почетных гостей. Конечно, первой леди на этом вечере была мадам Коллонтай. Подают жаркое. Лакей разносит на горячем блюде куропаток. И вдруг - неловкое движение, и горячая куропатка падает на колени миссис Икс. И что же вы думаете? Миссис Икс смахивает куропатку со своего атласного белого платья под стол и как ни в чем не бывало продолжает рассказывать какую-то милую историю. Лакей обмер и побледнел, а она даже бровью не повела. Вот что такое английский характер.
"Вот здорово! - подумала Антошка. - Если бы мне на колени свалился кусок горячего мяса, я, наверно, взвизгнула бы и вскочила". Ей очень хотелось знать, что было потом, когда все встали из-за стола, ведь пятно-то на белом платье осталось. Но дамы стали вспоминать похожие случаи и уже позабыли о миссис Икс, а Антошка все еще ощущала на коленях обжигающий жар куропатки.
В комнате равномерно жужжал разговор. Одинаково вежливо и равнодушно говорили о погоде и войне, о модах и дороговизне. Хозяйка положила Антошке на тарелочку два кусочка кекса и спросила, в каком классе она учится и какие отметки получает.
Антошка вежливо ответила, что занимается по программе 7-го класса и является первой ученицей. Мама, наверно, слышала ответ, потому что Антошка уловила в ее глазах искорку упрека. Но ведь это правда: Антошка была первой ученицей, так как в 7-м классе училась одна.
"Почему взрослые всегда задают один и тот же вопрос: в каком классе учишься, какие отметки получаешь? Несправедливо это, - вздохнула Антошка. - Ведь не спрашивают взрослые при первом знакомстве: где вы работаете, какую зарплату получаете, имеете ли поощрения и взыскания?"
Антошка чувствовала себя неудобно среди этих разряженных женщин.
От нечего делать она съела все, что ей положила хозяйка на тарелочку.
Рядом с Антошкой сидела красивая, с ярко накрашенными щеками и глазами женщина. Она курила длинную голубую сигарету. Ее руки, шея и уши были украшены драгоценностями, модное платье плотно облегало фигуру, сквозь тончайший чулок проглядывали накрашенные ногти, а туфли состояли из высокого каблука и тоненькой перекладины.
Антошка заметила, что дама забыла накрасить губы.
Фру Седерблюм с коробкой конфет обходила гостей и угощала их.
Антошка осторожно взяла самую маленькую конфетку, чтобы мама не упрекнула, что она не умеет вести себя, а красивая дама горестно покачала головой.
- Помилуйте, фру Седерблюм, я - полька; как я могу есть шоколад, когда мой народ страдает!
Антошка заметила, что слезы очень шли даме, они блестели на щеках, как камешки в серьгах.
- Этим вы, пани Вержбицкая, не поможете, - резонно заметила хозяйка.
- Я дала себе обет, - сказала громко пани, чтобы все слышали, - до тех пор, пока доблестные английские войска не освободят мою страну, не красить губы и не есть шоколада. Мы тоже должны страдать.
Антошка поняла, что пани Вержбицкая - притвора: ногти на ногах красить можно, а не красить губы - значит страдать? Антошка представила себе, где находится Польша и где Англия, и удивилась: почему эта пани ждет помощи англичан, а не Красной Армии?
К Антошке подошла женщина с блокнотом в руках. Сперва Антошка приняла ее за мужчину: одета она была в черный мужской костюм и белую блузку с черным бантиком, но фигура женская и голова в кудрях. "Какая-то дядететя", - отметила Антошка.
- Ты из России? - спросила дядететя и нацелилась карандашом в блокнот.
- Я из Советского Союза, - вежливо ответила Антошка, поняв, что перед ней журналистка и что нужно держать ухо востро, чтобы не испортить советско-шведских отношений.
- Значит, из России, - сказала журналистка и что-то записала в блокнот. - Скажи, девочка, ты давно живешь с мамой?
Антошка пожала плечами - что за вопрос? - и оглянулась на маму. Елизавета Карповна помешивала ложечкой чай и разговаривала с обступившими ее женщинами, едва успевая отвечать на вопросы.
- Тебя выдали для поездки за границу? - допытывалась журналистка.
Антошке стало жутковато.
- Я вас не понимаю, - робко призналась она.
Журналистка громко и раздельно, придвинув свое лицо к Антошке, сказала:
- Меня интересует вопрос о социализации.
Антошка стала быстро соображать, что означает это слово. "Социализм" - это понятно, "социальный" - это слово Антошка тоже знает, но вот что такое "социализация"?..
Но мама уже спешила на помощь.
- Я вижу, моя дочка чем-то озадачена? - спросила она журналистку.
- Наш женский журнал, в котором я сотрудничаю, абсолютно беспристрастный. Мы одинаково интересуемся прогрессом в Германии и жизнью в России. Никому не отдаем предпочтения. Вы понимаете меня? - громко спросила журналистка.
- Да, я понимаю.
Мама умела так улыбнуться, что никогда не узнаешь, о чем она думает, а вот у Антошки на лице всегда все написано, и она вовсе не умеет заставить себя быть любезной.
- Наших читательниц интересует, как организована у вас социализация детей, - продолжала журналистка.
Вот тут и мама растерялась. Антошка поняла, что мама тоже не знает, что такое социализация.
- А что это такое? - не постеснялась спросить Елизавета Карповна. Брови у нее высоко поднялись вверх, и где-то внутри глаз дрожали смешинки.
- Мы-то знаем, что такое социализация, - значительно сказала журналистка, словно мама хотела схитрить. - Нам известно, что когда у вас рождаются дети, они переходят в собственность государства. Нам неизвестны только некоторые детали. Ну, например, мы не знаем - имеют ли право родители давать детям имена по своему выбору, могут ли они навещать их? Знают ли дети своих родителей?
Антошка перевела недоумевающий взгляд с журналистки на маму. У мамы собрались веером смешинки у глаз, и она еле сдерживала их, чтобы они не разбежались по всему лицу.
- Вы понимаете меня? - спросила журналистка.
- Я понимаю, что вы говорите, но только у вас странное представление о нашей жизни. - Мама обняла Антошку за плечи, словно эта дядететя хотела отнять ее. - У нас никакой социализации нет.
- Отменили?
- Нет, у нас никогда ее не было.
- Странно, - передернула плечами журналистка. - Мы располагаем точными данными.
- Вероятно, из ненадежного источника, - высказала предположение мама.
- Из немецкого женского журнала.
- Я так и полагала.
Чтобы переменить разговор, журналистка спросила:
- Вы, как видно, интеллигентный человек. У вас есть профессия?
- Да, я врач, - ответила Елизавета Карповна.
- Врач? - удивилась дядететя. - Значит, у вас есть капиталы?
- Нет, - улыбнулась мама. - Когда я училась - получала от государства стипендию, немного зарабатывала уроками.
Дядететя прищурилась.
- Вы хотите сказать: за то, что вы учились, платили не вы, а платили вам?
- Вот именно. Я знаю, это удивляет многих иностранцев. В некоторых странах на врача нужно учиться десять лет и платить профессорам за лекции, за сдачу экзаменов, за пользование лабораториями, анатомичкой. Для этого надо быть состоятельным человеком.
- Благонадежный человек может получить ссуду в банке, - добавила журналистка.
- Я это знаю, - спокойно ответила мама. - За эту ссуду врачи расплачиваются всю жизнь и поэтому вынуждены брать большие деньги с пациентов.
- Вы хотите сказать, что берете с ваших пациентов меньше?
- Нет, в нашей стране лечение бесплатное.
Журналистка иронически улыбнулась.
- Я хотела вас спросить, что вы думаете об исходе войны, кто победит, но едва ли я получу от вас беспристрастный ответ, - заметила журналистка и сердито перечеркнула в блокноте все, что успела записать. - Так со мюккет!*- с трудом раздвинула она в улыбке губы. (* Спасибо! (швед.))
- Вар со гуд!* - весело ответила мама. (* Пожалуйста! (швед.))
Фру Седерблюм, видя, что гости собираются расходиться, взяла маленький поднос и стала обходить дам. Женщины раскрыли сумочки, доставали конверты.
- За каждый кусочек торта или кекса прошу оторвать сто граммов хлеба, - сказала хозяйка.
Все стали отрывать крохотные талончики на хлеб.
Антошка показала маме три пальца.
Одна дама забыла свои карточки дома и была очень смущена.
- Завтра мы увидимся с вами на выставке, - сказала она хозяйке, - и я непременно принесу.
Фру Седерблюм кивнула.
- И кстати, - обернулась к гостям дама, которая забыла карточки, - на выставке, говорят, будут представлены последние работы Его Величества. Каждое рюэ, которое выткал Его Величество, - это настоящее произведение искусства. Очень рекомендую посетить выставку. Вы будете очарованы.
Елизавета Карповна и Антошка распрощались и вышли на улицу.
Антошка глотнула свежего воздуха.
- Мама, что такое рюэ, которые делает король?
- Это яркие пушистые коврики из шерсти.
У ВИТРИНЫ
Мама с Антошкой спешили в пресс-бюро. Теперь они работают там каждый вечер.
Взявшись за руки, перешли сквер.
Швеция не воюет, но признаки войны, в оцеплении которой находится страна, видны повсюду. Бросаются в глаза белые щиты с синими стрелками, на которых чернеет слово "Шюцрум" - "Бомбоубежище". На углу каждого квартала под нарядными вывесками магазинов строгая синяя надпись: "Раппортстеле" - "Командный пункт противовоздушной обороны", и над ней мигает синяя лампочка, прикрытая сверху колпачком. Вдоль тротуаров, где всегда были яркие кусты роз, грядки тюльпанов и гвоздик, сейчас цветет белыми и сиреневыми цветами картошка. Все скверы завалены дровами.
По тротуарам цокают деревянными башмаками женщины.
Вышли на ярко освещенную Кунгсгатан. Вдоль улицы громыхают автомобили с уродливыми прицепами - газогенераторами - и с мешками дров и угля на крыше. У выхода из ресторана стоит дама в вечернем платье, рядом ее кавалер - грузный швед в цилиндре и во фраке; он открыл люк газогенератора, кочережкой помешивает угли. Летят золотые искры, и за ними вырываются синие языки пламени. На бензине ходят только дипломатические машины и даже к королевскому автомобилю прицеплен для видимости газогенератор.
У Швеции нет своей нефти, нет угля, газа, а морские пути блокированы войной. И ежедневно страна сжигает в топках заводов и паровозов, в газогенераторах автомобилей гектары леса. Война, в которой и не участвует Швеция, слизывает огненным языком роскошные тенистые леса, оставляя голые валуны, унылые пни.
И, как знак прошлого, довоенного времени, разноцветными огнями горит реклама. А небо над городом зияет черной пастью.
Елизавета Карповна и Антошка быстро пробираются в медлительном потоке толпы. На углу улицы у большой витрины собралась публика. За зеркальным стеклом десять живых девушек. Все одинаково одеты в черные юбки, белые блузки, все одинаково причесаны, на всех черные туфли на высоком каблуке. Только на кармашке блузки у каждой вышит свой номер. Девушки улыбаются, медленно поворачиваются, как манекены, чтобы их можно было лучше рассмотреть. Одна из них будет счастливицей. Одну из них изберут мисс Лучией - самой очаровательной девушкой Швеции. Она проедет по городу в фаэтоне, запряженном белыми лошадьми, и мэр города вручит ей ожерелье, а девять девушек снова вернутся к прилавкам магазинов, в швейные мастерские или сядут за пишущие машинки.
Швеция не воюет. Она может избирать очаровательную мисс Лучию.
Антошке все девушки показались совершенно одинаковыми и все красивыми, и она не могла решить, которая же лучше.
- Вот уж никогда не согласилась бы вертеться в витрине всем напоказ, как заводная кукла, - решительно сказала она.
Мама улыбнулась. Антошка никогда и не могла бы попасть в число десяти - нос слишком короткий, глаза большие, широко расставленные, правое ухо чуть оттопырено, и худышка она ужасная - ни одно платье на ней красиво не сидит. Толстая только коса. И все равно милее дочки для мамы быть не может.
- Быстрее, быстрее, нас, наверно, уже ждут, - торопит мама.
Но вот снова людской поток встречает на пути преграду. У витрины германского туристского бюро собралась толпа. Автомобили без устали гудят, осторожно объезжая ее посередине улицы. Витрина туристского бюро ярко освещена: она не зазывает теперь совершить увеселительную поездку в Третий рейх, ее задача устрашать шведских обывателей. С начала войны в ней почти ежедневно менялись карты "завоеванных" фашистской Германией стран. Карту Польши сменяли карты Дании, Норвегии, Нидерландов, Бельгии, Югославии, Франции, Греции. 22 июня 1941 года в окне появилась огромная карта Советского Союза. Черная тень каждый день перемещалась с запада на восток, покрывая собой значительные пространства Советского Союза. Зарвавшиеся фрицы поместили затем в своем окне карту земного шара, и почерневшие от заштриховки страны наводили ужас на шведских обывателей. Швеция выглядела крохотным островком. Черная тень приблизилась к Москве и там застыла. Стремительный бросок фашистских армий кончился.
Сегодня гитлеровцы выставили в витрине огромные фотографии. Над ними горит неоновая надпись: "Зверства русских".
Антошка в ужасе вскрикнула. На фотографиях горы трупов женщин и детей. Прямо на Антошку смотрит недетским, полным ужаса взглядом малыш, прижавшийся к груди мертвой матери. Старик сидит, опираясь на клюку, возле дымящихся бревен - это все, что осталось от его жилища. Обгорелые остовы домов гневно глядят с фотографий пустыми глазницами окон. В центре витрины большой портрет фюрера с младенцем на руках.
В толпе ожесточенно спорили.
- Вот они какие, русские! - кричал молодой швед в коричневой рубашке. - Подумайте, господа, что делают большевики с цивилизованным миром!
- О благородный фюрер, - воскликнула дама в ярко-голубом шелковом пальто, - как он нежно прижал к себе малютку! Это так символично!
- Может быть, мадам, вы поищете в горе трупов мадонну, из рук которой вырвал ваш фюрер младенца? - Студент в белой шапочке, с которой на плечо свисала черная кисть, метнул злой взгляд на сердобольную даму.
- Русские варвары! - продолжал выкрикивать молодчик в коричневой рубашке.
- Замолчи, гитлеровский выкормыш! - хрипло крикнул высокий худой человек в роговых очках. - Я поляк, бежал с германской каторги. Я знаю это место. Эта фотография растерзанных людей сделана в варшавском гетто. Я сам видел эти горы умерщвленных гитлеровцами людей. Немцы похваляются собственными зверствами!
Антошка схватила маму за руку.
На мраморный цоколь дома ловко вскарабкался юноша в клетчатой рубашке, в брюках-гольф. Он откинул прядь светлых волос со лба.
- Люди, клянусь вам, это наша деревня Лидице, уничтоженная фашистами. - Чех показал на фотографию: на развалинах домов, как кладбищенские кресты, торчали печные трубы и вздымали к небу обгоревшие сучья толстые стволы деревьев. - Нацисты уничтожили всех жителей этой деревни.
- Я - серб! - Мужчина с ярко-черными глазами, в защитного цвета рубашке встал спиной к витрине и раскинул руки. - Я свидетельствую - это все злодеяния самих фашистов.
- Господи, - крестилась старая шведка, - неужели ты так несправедлив, что не знаешь, кого покарать?
- Кого же, по мнению почтенной фру, должен покарать господь бог? - прошипел шведский фашист.
- Убийц! Будь они трижды прокляты! - Старуха стукнула палкой о тротуар.
- Смотри, - прошептала Антошке Елизавета Карповна, - вон там, внизу, в самом углу, фотография развалин. Видишь в дыму силуэты? Это наш Харьков, мой родной город… Что сделали немцы с нашим прекрасным городом!
На цоколе здания, поддерживая друг друга, стояли француз, датчанин, норвежец, бельгиец… Все они, гневно жестикулируя, каждый на своем языке говорили шведам о бедствиях, которые принес с собой фашизм. Не все понимали их, и не все старались понять. Многие торопились уйти. Они предпочитали не знать, что творится за пределами их страны. Они были нейтральны.
Из толпы вынырнула девчонка. Она попыталась взобраться на цоколь, длинная коса раскачивалась за спиной, как светлый маятник. К ней уже протянулись руки, чтобы помочь взобраться на цоколь. Антошка покажет сейчас, что сделали немцы с ее родным Харьковом. Там родилась ее мама, там живет тетя Люда - может, ее тоже замучили немцы… Шведы ее поймут, она хорошо говорит по-шведски.
Но твердая рука мамы схватила за косу-маятник.
- Сумасшедшая, немедленно идем!
Мама была сердита не на шутку.
- Ты понимаешь, что могла натворить? - выговаривала Елизавета Карповна всю дорогу. - Ты в чужой стране, ты не смеешь своевольничать. Все, что надо, за тебя скажет наше правительство, наше полпредство. Ты не смеешь совать своего носа не в свои дела!
- Я не желаю здесь жить. Понимаешь - не же-ла-ю! Я хочу домой и не буду прикидываться дурочкой, которой все равно. И всегда во всем виновата я, что бы ни случилось, даже на улице.
Елизавета Карповна шла молча.
Антошка притихла.
- Мамочка, прости меня, я знаю, что всем этим не поможешь, но ты сама готова была кричать, когда увидела Харьков.
- Хорошо, хорошо. Помолчим немного, - сказала Елизавета Карповна.
По Кунгсгатан, цокая подкованными сапогами по мостовой, сжав в руках резиновые дубинки, спешили полицейские.
