Глава двадцатая. ДИНКИНА ПЕСЕНКА
Солнце уже садится за деревья. Голодная, усталая Динка еле тащится.
- Я не могу больше ходить, дедушка. У меня ноги отрываются… и голос весь вышел… - жалуется она.
- Вот еще в эту дачу зайдем, а тогда и домой…Тут четыре семейства снимают, очень люди хорошие. И попить дадут, и деньгами не обидят, - говорит старик, осторожно открывая чугунную калитку и направляясь к дому.
Динка медленно плетется за ним. От мелкого гравия на дорожках босые ноги ее горят и чешутся, на пятки больно наступать.
- Дедушка пришел! Дедушка пришел! - выбегая навстречу шарманщику, кричат дети.
Детой так много, что у Динки пестрит в глазах от их платьиц, рубашонок и вязанных, как чулок, с яркими полосками и с кисточками на концах, цветных фесок.
- А чья это девочка? Как ее зовут? - спрашивают они, перебивая друг дружку. - Она будет вертеть ручку шарманки? А нам ты дашь повертеть, дедушка?
- Моя, моя девочка. Она вам песенки споет. И ручку повертите, как же без этого? - еле успевает отвечать старик и, вытирая мокрый лоб, просит: - Вот только бы нам водички испить!
- Водички? Сейчас! Вам кипяченую? - бросаясь наперегонки к дому, кричат дети.
Около большой веранды круглая площадка; на скамейках сидят женщины с детьми.
Приход шарманщика вызывает всеобщее оживление, и вокруг старика и Динки сразу образуется толпа.
- Вона, гляди, кто пришел! - уговаривает раскапризничавшегося малыша старая нянюшка. - Сейчас как заведет, так и твоего голоса не будет слышно! Молчи лучше!
- Водички! Нате водички! - кричат дети, протягивая старику и девочке сразу несколько кружек.
- Спасибо, спасибо… Славные детки, бог их наградит! - растроганно бормочет старик, припадая к кружке с водой.
Динка пьет долго и жадно, потом, отняв от губ кружку, смотрит на детей. Мутная накипь от усталости, голода и унижений вдруг рассеивается в ее душе, и, словно очнувшись от тяжелого кошмара, она обращается ко всем с запоздалым приветствием:
- Здравствуйте!
- Здравствуй, здравствуй, деточка! Садитесь вот с дедушкой, отдохните немножко, - освобождая место на скамеечке, приветливо откликаются женщины.
Откуда-то появляются чашка молока и сладкая булочка,
- Спасибо… я не хочу… Дайте дедушке, - с усилием отказываясь от еды, говорит Динка. Ей кажется, что если она отопьет хоть глоток молока и съест хоть кусочек булки, то сразу почувствует себя нищей… В чужом доме, в этом рваном платье… - Нет-нет! - отказывается она. - Дайте дедушке. Пусть он поест, а я пока спою… Я одна спою!
Динка вдруг вспоминает любимую песенку Мышки. В этой песенке рассказывается о внучке, которая водит слепого дедушку и передает ему все, что видит вокруг. Правда, Динка не помнит всех слов, но она так ясно видит идущих по лесной дороге дедушку и внучку, так ясно представляет себе залитый солнцем луг, что не думает о словах, они как-то придумываются на ходу сами и легко ложатся в рифму:
“Дедуся, луг блестит цветами,
Все жизни радуются вновь…”
И видит дед ее глазами
Цветы, деревья и любовь…
- “Дедуся…” - растроганно и нежно поет Динка, подняв к старику шарманщику сияющее лицо и легонько касаясь его рукава.
“Дедуся, лес шумит над нами,
Щебечет птичка над тобой…”
И видит дед ее глазами,
И дед уж больше не слепой…
Динка сама не знает, какими словами она заканчивает песню, она не видит обращенных к ней ласковых лиц, не слышит тихих голосов женщин.. Потрясенная каким-то новым, глубоким чувством, она забывает и о Леньке, который хочет есть… Губы ее робко улыбаются, глаза блестят.
Но шарманщик сует ей в руки шапку, и она протягивает ее к женщинам.
- Сейчас, сейчас, девочка! Сейчас, милочка! - торопятся женщины, и в шапку со звоном падают монетки. Динке не хочется брать от этих людей деньги.
- Спасибо, - стесняясь, говорит она. - Это не мне… Это Леньке..
- У тебя есть брат? - спрашивают ее женщины.
- Нет, не брат… Но мы всегда вместе… Он сирота, - путаясь, объясняет Динка.
Шарманщик берет из ее рук шапку и заводит плясовую; дети по очереди крутят железную ручку.
К калитке их провожают с добрыми пожеланиями.
- Приходите еще! Приходите! - просят взрослые и дети.
Глава двадцать первая. ГОРЬКАЯ ОБИДА
Выйдя на дорогу, старик решительно сказал:
- Пора и на покой. Все кости ноют. Завтра опять походим, а на сегодня хватит. Устал я…
Солнце уже совсем низко. Скоро с пристани донесется длинный гудок маминого парохода, но Динка забыла обо всем на свете. Подпрыгивая и прихрамывая, она бежит рядом с шарманщиком и весело болтает:
- Ты что купишь себе, дедушка? Я ничего не куплю! Мы вместе с Ленькой купим!
- А что тебе покупать? Вот съешь горяченьких штец да мороженого… - снова повторяет старик.
- Не надо! - машет рукой Динка. - Я сразу домой побегу…
Старик прибавляет шагу и, минуя последнюю просеку, выходит на тропинку, ведущую вниз, к пристани.
- Дедушка, ты пойдешь на базарную площадь? - спрашивает Динка
- Ну да, через базар и пойдем. Там и харчевня…
- Я не хочу в харчевню… Я пойду домой! Давай тут разделимся, дедушка! - предлагает Динка, но старик словно не слышит ее и молча идет дальше. - Дедушка! Мне тут близко - почти у самого обрыва, - говорит Динка. - Дай мне мои денежки!
- Каки таки денежки? Я сам тебе морожено куплю… Денежки, денежки… - бормочет старик, не останавливаясь и не убавляя шагу.
- Дедушка, я домой хочу! - дергает его Динка.
- Ну, иди, чего пристала? Я тоже домой иду, не гулять ведь.
Тропинка выводит старика и девочку на базарную площадь. С пароходов идут пассажиры, тащатся с корзинами торговки, шныряют между рядами лавок босоногие ребята. Динка беспокойно оглядывает пассажиров и вспоминает о маме.
- Дедушка, дай мне денег! Давай сейчас же! - сердито кричит она и дергает старика за рукав. - Давай денежки, я домой хочу!
- Сказано - куплю морожено. А боле чего тебе? Каки таки деньги? - хмурится старик.
- Давай мои! Из кармана давай! - топает ногой Динка.
Прохожие останавливаются:
- Ай-яй-яй! Как нехорошо, девочка!
- Что же это ты так кричишь на своего дедушку? Бесстыдница этакая! Хоть бы людей постеснялась! - качая головой, вмешивается проходящая мимо женщина.
- Давай денежки! - вне себя кричит Динка, цепляясь за шарманщика. - Те, что в шапке были, давай!
Старик дрожащими пальцами роется в кармане и вынимает пятачок.
- На! Назола какая! Господи помилуй, вот горе-то навязалось на мою шею! - громко жалуется он. - На пятачок, что ли!
Динка видит одну монетку на его ладони и вспоминает богатый перезвон в шапке.
- Много давай! Разделись со мной! - гневно кричит она, отталкивая от себя ладонь с пятаком.
- Бессовестная! И не стыдно тебе старичка старенького обижать? - корят остановившиеся неподалеку торговки.
- Ведь вот есть же такие дети несочувственные! - возмущаются они. - Гляди, как топает! И где только набаловалась так? Ведь по всему видать - в нищете растет!
- Выпороть ее надо, а не пятачками баловать! - замечает проходящий мимо мужчина.
- Бери пятачок-то. Завтра еще дам, - пробует уговорить девочку шарманщик. - Что ж, правда, обижаешь старика?
Глаза Динки широко раскрываются.
- Я работала… я пела… - бормочет она, но голос ее прерывается горькими рыданиями, и, круто повернувшись, она бежит по дороге, спотыкаясь от усталости и горя.
- Ишь, пошла, - бормочет старик, глядя ей вслед.
Но отчаянный, безнадежный плач девочки тревожит его. - Эй, мальчик! Снеси-ка ей вот… - подзывая к себе босоногого мальчугана, просит он и добавляет к пятаку еще три копейки. - Снеси, миленькой!
Мальчик, сверкнув босыми пятками, в несколько прыжков догоняет плачущую девочку.
- Вот возьми, старик тебе еще дал, - сует он ей в руки деньги.
Но Динка отстраняет протянутую ладонь и, не оглядываясь, бредет по дороге. Из последних сил царапается она не обрыв и, цепляясь за колючие кусты, плетется до тропинке к утесу.
Громкий плач ее переходит в горькое всхлипывание и тихие протяжные жалобы:
- Лень… Лень… Лень…
Глава двадцать вторая. СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ ЛЕНЬКИ
В жизни Леньки редко бывали счастливые дни. Но сегодня ему повезло. Утром, пробравшись за пассажирами на пароход, он благополучно проехал в город и тут же, на пристани, заработал пятнадцать копеек у одной сердобольной барыньки, которой помог добраться с двумя чемоданами до извозчика.
- Сколько тебе? - спросила барынька.
Но Ленька, не считая свою помощь за большой труд, махнул рукой:
- Ладно… Чего там!
Барынька сунула ему гривенник, а потом, увидев, как просияли глаза мальчика, растрогалась и добавила пятачок. Это была удача, и Ленька сразу почувствовал себя человеком с деньгами. Он ходил по базару и, ощущая мучительный голод, приценивался то к пирогам, которыми торговал разносчик, то к горячей картошке, политой бараньим жиром… Особенно долго стоял он в обжорном ряду, наблюдая, как к длинному столу один за другим подходили люди и, заплатив три копейки, получали из рук торговки окутанную душистым паром жестяную миску с мятой картошкой. Соблазнительный запах щекотал ноздри, но Ленька не решался отдать сразу целых три копейки и, махнув рукой, отошел подальше, сказав себе свою любимую фразу:
“Чего тут… Не маленький небось…”
Приценялся он и к толстым румяным бубликам… Но всё казалось ему слишком дорого, и в конце концов он купил на две копейки горбушку хлеба и остался очень доволен собой. Но хлебом ему пришлось поделиться с Федькой, которого он встретил на базаре. Федька с утра продавал за гроши мелкую рыбешку, но рыбешка шла туго, Федька оголодал и собирался уже домой.
- Погоди… может, еще продашь! - разламывая пополам свой хлеб, сказал Ленька. - Тебе бы Макаку сюда! - засмеялся он, вспомнив свои торги рыбой.
Но Федьке было не до смеха.
- Меня нонче Митрич обещался взять с собой. - сказал он. - А из-за этой дряни и ловлю пропущу… Знаешь что? предложил он Леньке. - Бери ее себе! Что продашь, а что сваришь дома!
Ленька согласился и занял Федькино место. Вначале ему повезло, и он умудрился заработать десять копеек, но потом дело застопорилось, и последнюю кучку никто не хотел брать, А между тем базар был в полном разгаре, и Ленька боялся потерять заработок.
“Возьму домой, похлебку сварю”, - подумал мальчик и, сложив рыбу в корзинку, которую оставил ему Федька, пошел на пристань…
Его привлекала столовая.
“Поглядеть бы, нет ли там опять дяди Степана?”
Но дяди Степана не было, зато Леньке снова удалось заработать немного денег, и он решил купить Динке большое румяное яблоко. Выбрав на возу самое лучшее яблоко, он прибавил к нему еще два поменьше и, заплатив, отошел.
Его беспокоила мысль о своем новом знакомом.
“Может, дома сидит… А может, на работе где-нибудь? - раздумывал Ленька. - А может, голодный?”
Мальчик решил купить хлеба и отнести Степану рыбу.
“Тот раз он меня кормил, а этот раз я его накормлю!” - радовался Ленька, шагая по грязному переулку и взбираясь по скрипучей лестнице деревянного флигеля.
Степан был дома.
- Вот и хорошо, что ты пришел! - весело сказал Степан. - А у меня вчера получка была! Сестра денег прислала, да за урок я получил! Пойдем в студенческую столовую обедать! - предложил он, садясь на кровать и натягивая на босые ноги ботинки.
Но Леньке не хотелось обедать за его счет.
- У меня есть рыба… - сказал он. - Я бы, дядя Степан, сварил похлебку, вот мы и наелись бы!
- Ну что ж! - согласился Степан, заглядывая в Ленькину корзинку. - Чего лучше! Сварим похлебку! Только один уговор: не называй ты меня дядей! Терпеть не могу всех этих дядей, тетей! - стаскивая ботинок, сказал он.
Ленька засмеялся.
- Ясно, смешно! Мы с тобой взрослые люди: ты Леонид, и я Степан! Ну, вываливай свою рыбу около печки, сейчас будем хозяйничать!
Сидя на корточках, они вдвоем выпотрошили рыбу, покормили спустившуюся с чердака голодную кошку, потом развели огонь и, поставив варить похлебку, разговорились. Польщенный тем, что Степан называет его Леонидом и считает его за равного себе, взрослого человека, Ленька вдруг почувствовал собственное достоинство и независимость; булькающая в кастрюле рыба и хлеб, выложенный им на стол, также прибавляли ему чувство независимости, а простое, дружеское отношение Степана располагало к доверию. Ленька рассказал о своем бегстве от хозяина и жизни на утесе.
- Как орел живу! - похвалился он.
- Это хорошо, это даже очень здорово; - задумчиво сказал Степан, закуривая папироску и пуская в потолок дым. - Но ведь вот какая неприятность: за летом приходит осень… дожди… Пожалуй, подмочит тебя на твоем утесе, а? - глядя на Леньку добрыми близорукими глазами, спросил он.
- Не подмочит! - засмеялся Ленька. - Я под камнем сплю!
Степан пощипал рыжий клинышек своей бородки и кивнул головой:
- Ну, спи пока под камнем! А зимой, если я до тех пор не получу бесплатную квартиру, будешь жить со мной!
- Это что же - тюрьму? - догадался Ленька.
- Ну да! Мало ли что может случиться… Вот поднял бы ты тот раз бумажку и крикнул бы: “Держите его!” - так сейчас же меня, голубчика, и сцапали бы, - сказал Степан.
- Я не предатель и не сыщик! - обиделся Ленька.
- А есть и предатели и сыщики, - бросая в угол папиросу, сказал Степан.
- А где же они есть? Если, например, среди рабочих, так там их нету… - пожал плечами Ленька.
- Почему - нету? Попадется вот такая бумажка какому-нибудь холую, подхалиму хозяйскому, вот он нанесет ее куда надо, а там начнется слежка… - заметил Степан.
- Так вы поаккуратней! Глядите, кому кладете… - нахмурился Ленька.
Степан поднял кастрюлю, подсыпал в жаровню углей, взял ложку.
- А ну, попробуй! - сказал он вместо ответа и выдвинул из-под кровати сложенную горкой грязную посуду. - Вот, кстати, тарелок этих, ложек, плошек у меня набралось до черта! И пачкаются, понимаешь ли ты, и мыть их надо! Одним словом, лишняя посуда затрудняет жизнь! Не возьмешь ли на свой утес хоть половину? - наливая в миску воды из ведра и гремя тарелками, предложил Степан.
- Возьму! - засмеялся Ленька. - Мне как раз есть не на чем.
- Вот и хорошо! Бери грязную - там Волга у тебя под рукой, вымоешь… - засовывая в Ленькину корзинку миску И две тарелки, сказал Степан. - На вот и ложки. Срязу тебе кладу, чтооб не забыл.
Ленька, хохоча, помог ему собрать посуду.
- Чудной вы! - сказал он.
- Да не чудной я, а просто, понимаешь ли ты, некогда мне тут себя обхаживать, как старую барыню…
- А вы куфарку возьмите! - развеселившись, посоветовал Ленька.
- Только этого мне еще не хватало! - серьезно сказал Степан.
Убрав со стола книги, Ленька поставил тарелки, налил похлебку, нарезал хлеб. Ели молча, обжигаясь и откусывая большими кусками хлеб.
- Вот как мы! - весело сказал Степан, отодвигая пустую кастрюлю. - Да разве за нами кто угонится? - пошутил он, снимая с жаровни чайник.
Чай пили, заваренный прямо в жестяном чайнике. Пили долго, прикусывая сахар от одного куска. Никогда еще не ел и не пил Ленька так вкусно и сытно. И нигде еще не чувствовал он себя таким вольным человеком, как у Степана.
Размякнув от горячего чая и благодарности, мальчик глядел на своего нового друга и думал о том, что каждый поход Степана с запрещенными бумажками очень опасен и что он, Ленька, мог бы запросто помогать ему в этом деле.
- А что, Степан, - робко сказал он, - если бы я, например, заместо вас ходил бы с бумажками? Меня хоть и выследят, в случае чего, так мне ничего не будет!
- Не понимаешь ты, что говоришь! - серьезно сказал Степан. - Эти бумажки - драгоценная вещь; надо, чтобы ни одна зря не пропала, а ты сунешь кому не надо… Кто ж тебе доверит такое важное дело?
- Уж так не суну, как вы… Попали на труса, он и выбросил. Хорошо, я подобрал… - осмелев, сказал Ленька и тихо добавил: - Я бы в бублики их…
- “В бублики, в бублики”! У самого хлеба нет, а он насчет бубликов толкует… Что это - одна или две? Молчи уж… А главное, держи язык за зубами - вот все, что от тебя требуется, раз уж свела нас судьба!
- Об этом не беспокойтесь, - сказал Ленька.
Степан лег и, закинув ноги на спинку, кровати, сказал:
- Сегодня я сам себе забастовку объявил! Дай-ка мне со стола вон ту книгу.
Лкнька дал ему книгу и, подперев рукой щеку, задумался о таких людях, как Степан и дядя Коля. Легко с ними и хорошо. Может, потому, что они просто хорошие люди, а может, потому, что, не жалея себя, борются за простой народ.
- А что, дядя Степан… - начал он.
- Что, тетя Леонид? - прервал его Степан, глядя смеющимися глазами из-под раскрытой книги.
Но Ленька не засмеялся.
- А что, Степан, - поправился он, - между вами, политическими, тоже есть предатели?
Степан положил книгу и сел:
- Между нами, политическими, - их нет, но к нам затесываются иногда предатели. На моем веку был один такой случай…
- Был? Предатель? И все тайны ваши узнал? - с замирающим сердцем спросил Ленька.
- Все не все… но одно очень важное дело он нам провалил… Донес в полицию, и многих товарищей тогда арестовали… в том числе и твоего дядю Колю, - хмуро сказал Степан.
- Мой дядя Коля? Он большевик назывался… Но его еще тогда взяли, три года назад, вот за эти самые бумажки. Полиция обыск делала… Я все помню, - сказал Ленька.
- Да нет! Тогда он недолго сидел… А это дело весной было. Многих посадили. Меркурий всех знал в лицо… - задумчиво сказал Степан.
- Меркурий? - не понял Ленька.
- Ну, имя такое у этого предателя… Да что ты все спрашиваешь! Проговоришься где-нибудь… Сказал тебе что мог, и хватит с тебя!
- Степан! - трогая его за плечо и присаживаясь на кровать, сказал Ленька. - Ведь я любил того дядю Колю!.. Я одного человека только так любил…
- Ну? - вопросительно поднял брови Степан.
- Так вы скажите, где он сидит? Я, может, схожу к нему! Выпрошусь как-нибудь!
- Нет, не сходишь и не выпросишься, а если не желаешь ему зла, то забудь о нем. Понял? У дяди Коли есть товарищи, они о нем заботятся. А ты забудь! - сурово повторил Степан.
- Не забуду. Пойти не пойду, а не забуду, - горько и упрямо повторил Ленька.
- Если я что-нибудь о нем узнаю, то скажу тебе, - смягчился Степан.
Ленька кивнул головой и вытер глаза.
- А того предателя споймали? - тихо спросил он, помолчав.
- Нет. Скрылся, - коротко ответил Степан, утыкаясь носом в книгу.
Глаза Леньки потемнели и губы крепко сжались.
- Значит, - сказал он, вставая и в упор глядя на Степана, - сначала проглядели, а потом упустили… Чтоб еще кого посажал…
Степан снова отложил книгу и потянул Леньку за рукав.
- А по-твоему, что надо было с ним сделать? - с интересом спросил он.
- Убить! - коротко и решительно сказал Ленька.
Степан расхохотался и, засунув руки в карманы, быстро заходил по комнате.
- Не так все просто, - пробормотал он, - не так все просто!
Потом подошел к столу, отпил глоток холодного чаю и вдруг рассердился на себя и на Леньку за весь этот разговор:
- Что ты душу из меня вытягиваешь? Не хочу я больше об этой сволочи говорить! А ты, понимаешь ли ты, все время лезешь не в свое дело! То с бубликами, понимаешь ли ты, то с этим предателем… - Степан совсем запутался и, увидев испуганное лицо Леньки, засмеялся. - Тебя бы в организаторы надо!
Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен. Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.
- Подожди, - сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одёжи свой пиджак. - На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.
Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.
- Это ничего, - сказал Степан, - а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.
Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.
- Теперь надевай! - Да вот тебе еще на дорогу! - доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан.
Ленька попятился.
- Пинжак возьму, а денег не возьму, - запротестовал он.
Степан нахмурился.
- Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, - серьезно сказал он.
Ленька испугался и взял… Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:
- Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!
На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился, как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом - полфунта сахару и осьмушка чаю. После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай - это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.
Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал:
“Это на лодку. Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!” Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход “Гоголь” уже пришел и мать девочки дома.
“Завтра пораньше пойду…” - успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.
- Лень… Лень… Лень… - жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.
Мальчик вздрогнул, прислушался.
- Лень… Лень… - плакал знакомый голос.
- Макака!
Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:
- Макака! Макака!
